***
Неяркий свет, проникающий в общую комнату убежища через небольшую щель приоткрытой кухонной двери, на миг показался черепашке чем-то потусторонним, почти мифическим. Притормозив, Микеланджело медленно выдохнул, пытаясь усмирить бешено бьющееся сердце, а затем аккуратно толкнул дверь вперед и зашел в помещение. - Микеланджело, - сидевший за столом мастер Сплинтер чуть прижал уши, едва его ученик зашел на кухню. Затем, подняв на своего младшего сына глаза, полные теплоты и какой-то не высказанной тоски, и мягко улыбнувшись ему, он продолжил, - Я ждал тебя. Затем пожилой крыс сделал приглашающий жест рукой, указывая юному ниндзя на свободное место за столом. Сделав несколько робких шагов вперед, черепашка в оранжевом с легким скрежетом отодвинул стул и устроился за столом напротив отца. По не понятной для себя причине, юноша чувствовал себя крайне неловко и не смел поднять глаз на того, кого жаждал увидеть больше всего на свете. Его сердце все так же отбивало бешеный ритм, словно готовясь выпрыгнуть из его груди, чтобы ускакать подальше отсюда, превратив своего хозяина лишь в безжизненное подобие самого себя. Микеланджело не знал, сколько времени он просидел вот так, опустив взгляд в пол и не проронив ни слова, придя в себя лишь в тот момент, когда он почувствовал, как на стол перед ним что-то аккуратно поставили. Медленно подняв глаза, черепашка обнаружил стоящую на столе перед собой чашку дымящегося ароматного чая. Несмело взглянув на отца, сидящего напротив него и все так же мягко улыбавшегося ему, молодой ниндзя робко обхватил руками горячую чашку и, слегка склонившись над ней, сделал небольшой глоток. Ароматный напиток обжег нёбо, а затем медленно направился дальше, обжигая черепашку изнутри, словно огненная река. Говорить совсем не хотелось. Каким-то образом, Микеланджело понимал, что все, сказанное здесь им или его отцом, будет лишь плодом его больного воображения. Тогда к чему все эти разговоры? Единственное, чего ему хотелось сильнее всего на свете, почти до изнуряющей боли, так это побыть как можно дольше наедине с Мастером. Просто сидеть вот так, в тишине, медленно отпивая из невысокой чашки горячий чай и ни о чем не говорить. Ни о чем не думать. Просто быть вместе так долго, насколько это вообще возможно. Именно сейчас потребность в этом ощущалась так остро, что бывший весельчак готов был отдать за эту возможность свою жизнь, если бы не тот факт, что он уже пообещал ее кое-кому другому. Испытывая безграничное чувство вины перед отцом за все, что он сделал, сопровождающуюся сожалением о том, что никогда не сможет ее искупить, черепашка старался изо всех сил сдержать подступающие слезы. К его счастью, ему это удалось, хотя он не был уверен, что отец не заметил вот-вот готовую прорваться «дамбу». По ощущениям черепашки в оранжевой маске, прошло, по крайней мере, несколько часов такого молчаливого «общения», когда внезапная мысль, пришедшая в его голову, хлестанула по нервам так, что он физически ощутил острейшую боль в области солнечного сплетения. Дело в том, что Микеланджело предполагал, что его затея с изменением прошлого все же удалась, раз он умер (а то, что он умер, черепашка уже не сомневался, ибо все, происходящее сейчас, могло произойти только в каком-то ином «загробном» мире). По крайней мере, он крайне надеялся на то, что Лорд Синхронность выполнил свою часть обязательств заключенного между ними соглашения, и сейчас его братья живы. Да, в соглашении была значительная оговорка, на которую Майки был вынужден пойти, иначе бы повелитель времени не стал бы даже рассматривать его «просьбу». Согласно ей, повторное изменение событий одного дня, приведшее к значительному изменению будущего, влечет за собой непредвиденные последствия, в том числе в виде смерти обратившегося во всех существующих параллельных реальностях. Так же было еще одно уточнение, согласно которому произошедшее изменение является окончательным и дальнейшим вмешательствам подвергнуто быть не может. На последнем, к слову, очень настаивал Лорд Синхронность, и без нее соглашение подписывать отказывался, как пояснила позже Ренет. Так вот, если с ним, Микеланджело, все ясно, и он действительно умер (о чем он, с одной стороны, безмерно печалился, но в то же время, абсолютно не жалел), то вот судьба Мастера Сплинтера была для него не ясна. Мягко говоря. Последнее, что помнил черепашка о своем отце, это то, что они с братьями обнаружили его без чувств в логове, а затем Донни, осмотрев его, сообщил, что их отец мертв. Неужели… Нет, этого не может быть, он не мог умереть… тоже. - Мастер Сплинтер, мы.., - не зная, что сказать, чуть слышно прошептал Майки, подняв на отца печальные глаза. Чуть прикрыв глаза, пожилая крыса сделала еще один глоток горячего напитка. Микеланджело не был уверен, была ли это все еще первая чашка чая, которую его отец налил себе целую вечность назад, либо же он каким-то неизвестным для юноши способом незаметно приготовил еще одну порцию напитка. На самом деле, черепашку это интересовало в последнюю очередь. Прямо сейчас он хотел получить от отца ответ на не заданный, но мучавший его вопрос. Почему-то юный ниндзя был уверен, что Учитель уже знает и сам вопрос, и ответ на него. - Если тебя волнует вопрос, умер ты или нет, - начал Сплинтер, медленно опустив пиалу с чаем в блюдце и устремив спокойный взгляд прямо в душу младшему сыну, - то ответ на этот вопрос «нет». Не успел мудрый наставник черепашек завершить фразу, как сердце Микеланджело, до этого уже почти переставшее биться, вдруг чуть не выскочило из его груди. Постойте ка… Он жив? Но как такое может быть? Скорее всего, Мастер Сплинтер просто что-то не так понял, или он сам воспринимает его слова как-то иначе. В любом случае, это лишено всякого смысла. - Но я же.., - снова начал Майки, не веря глядя на своего отца, - Вы же все знаете, правда? - Правда. - Тогда я ничего не понимаю… Что… что произошло? Степенность в речи Учителя всегда была чем-то, что заставляла его сыновей чувствовать себя спокойнее, но только не в данный конкретный момент. Чем дольше длилась пауза, взятая Сплинтером на обдумывания ответа (для чего она была еще нужна, Микеланджело понять никак не мог), тем тревожнее было на душе черепашки в оранжевой маске. Наконец, мудрый крыс, встав из-за стола и не спеша подойдя к сыну, положил сухощавую ладонь на его плечо с следующими словами: - То, что ты сделал, пытаясь защитить и сохранить свою семью, достойно самого высокого уважения. Ты не задумываясь принял решение отдать свою жизнь ради спасения жизни тех, кто тебе дорог. И я безмерно горжусь тобой, мой сын, - голос Сплинтера был глубок и мелодичен, что вновь заставляло черепашку ощутить знакомое чувство умиротворения и защищенности, - Не только поэтому. Я всегда знал, что ты полон храбрости и самоотверженности, а за веселым нравом прячется глубокая душа и сострадательность… Микеланджело не очень нравилось, к чему клонит отец, предполагая, что следом за теплыми словами придет тяжелая правда, слышать которую ему совсем не захочется. Тем не менее, сделав глубокий вдох, черепашка продолжил слушать то, что говорит ему Мастер Сплинтер. - И твоя жертва была оценена по достоинству, так же, как и жертва Рафаэля ранее. Вы оба проявили себя сильными личностями и воинами, - продолжал он, опустив вторую ладонь на другое плечо сына, таким образом, стоя за его спиной, - И мне, так же, как и тому, с кем ты заключил известное нам соглашение, было бы крайне печально, если бы твои братья лишились тебя. На этой фразе Микеланджело невольно глубоко сглотнул. То, к чему клонил Учитель, ему нравилось все меньше и меньше. - Но я.., - осмелился он вставить слово, пока его названный отец решил сделать небольшую паузу, - я не очень понимаю, что Вы хотите сказать… - Все, что я хочу сказать, сын мой, это то, что ты еще слишком молод для того, чтобы уходить из жизни. Тем более, по собственной воле, - дождавшись, пока Микеланджело развернется к нему лицом, произнес Сплинтер, - Другое дело старая больная крыса, не способная ни на что, кроме как дать пару глупых советов своим уже почти взрослым детям. Мягко улыбнувшись, Мастер Сплинтер смахнул скатившуюся по щеке младшего сына небольшую слезу, которую тот все же не сумел удержать, услышав то, чего боялся услышать больше всего на свете. Его отец, по сути, только что сказал ему, что переложил на себя его бремя, спасая таким образом от неминуемой смерти. - И мне бы очень хотелось, чтобы ты не винил себя в том, что случилось, - продолжил Мастер все тем же мягким голосом, - В этом нет твоей вины, ты сделал все, что от тебя зависело и даже больше. Я уже стар и болен, мой мальчик. И последнее, что я хотел бы от этой жизни – это знать, что мои дети живы и сплочены, как единое целое. Я не смог бы жить, зная, что ничего не сделал для того, чтобы сохранить вас вместе… Слова отца по мере того, как он произносил свою речь, становились все увереннее, и Майки понимал, что спорить с ним – все равно, что спорить со стеной. Бессмысленно. Тем не менее, он все же попытался это сделать: - Отец, Вы не можете так поступить со мной… С нами…, - прошептал он, все еще пытаясь удержать остальные слезы, - Мы… Мы не сможем без Вас… Прикрыв на мгновение глаза, старый крыс, вдруг, хитро улыбнувшись, сказал: - Вы никогда не будете одни. Я всегда буду с вами, - он положил ладонь на грудь черепашки в область сердца, - и в самые темные времена ты сможешь обратиться ко мне за поддержкой или советом. Точно так же, как и сейчас. Не в силах более сдерживаться, самый младший из сыновей Сплинтера прильнул к груди отца, крепко обняв его. Старый крыс мягко обнял сына в ответ, уперев бороду в его макушку. Слезы, катившиеся по щекам бывшего весельчака, быстро намочили халат Мастера Сплинтера, того это совсем не волновало. Точно так же, как и не волновало никогда. Все, что его волновало – это то, чтобы его дети были живы и приняли его решение должным образом, не обвиняя себя в том, что произошло. Они простояли так, наверное, целую вечность. Наконец, почувствовав, что его сын слегка успокоился, мудрый крыс чуть отстранился от него и, одарив мягкой и чуть печальной улыбкой, произнес: - А сейчас тебя ждут твои братья. Ты нужен им. Я люблю тебя и горжусь быть твоим отцом. Не успел Микеланджело что-либо произнести в ответ, как он почувствовал, словно все его тело ударило током, а затем наступила темнота.***
Зрение возвращалось к нему очень медленно, постепенно превращая нечеткие силуэты вокруг в ясную картинку. Судя по всему, он находился в лаборатории Донателло, а рядом с ним, крепко держа его за руку, сидел один из братьев. - С возвращением, Майки, - произнес склонившийся над ним старший брат, и в его синих, невероятно печальных глазах вдруг зажглась небольшая теплая искорка.