Не в одиночку

Он обнаружил себя лежащим на неразобранной кровати — точно в том же положении, в каком он устраивался перед ноутбуком: под грудью подушка, ноги упираются в деревянное изголовье кровати, на скрещенных перед собою руках покоится подбородок. Аомине резко сел. В глазах тут же потемнело, а через мгновение прояснилось, на самую малость закружилась голова. Практически на самом краю кровати — подвинь его ровно на миллиметр, и он точно упадёт — стоял широко раскрытый, включённый в сеть ноутбук. На его плоском экране разворачивалось целое сражение между… кем? И что за фильм? Кажется, Аомине, выбирая себе программу на вечер, просто открыл первый попавшийся в папке «Фильмы», а потом в самый разгар сюжета, а может быть, в самом его начале или вовсе на первой минуте, кто знает, Аомине сейчас был не в силах вспомнить даже название, сморил сон. На светящемся экране по-прежнему сменяли друг друга кадры. Игра яркого голубого-зелёного-жёлтого-розоватого света, как будто во много раз усиленного полутьмой комнаты, щипала глаза. Проморгавшись, Аомине посмотрел сквозь шторы, не знающие слова «стирка» с той самой минуты, когда их только повесили, заметил на горизонте надвигающуюся массу грозовых туч и перевёл взгляд на электронные часы, что пылились на полке рядом с разным барахлом. 18.45 Город больше не увидит солнца до следующего дня. Аомине потянулся к настенному светильнику, в локте при этом хрустнул сустав, щелкнул по кнопке включения и упал обратно на смятую подушку. Может, ну его к чёрту, этот хрен пойми какой вестерн, ну её к чёрту, эту Сацуки с её просьбами быть в «Скайпе» после восьми. Забить бы сейчас на всё и спать дальше, блаженно раскрыв рот, до самого утра, а в идеале — до самого обеда. В таком унылом местечке, как эта комнатушка, ничего другого делать не хочется. По большому счёту, комната мало что из себя представляла. Площадью всего в шесть татами, большую часть которую заняли обшарпанный от времени шкаф, двуспальная кровать да стул с шатающейся ножкой. Обои, белые с узорами и участками желтизны, в углах и возле потолка уже начали отходить от стен. Зато ковёр, покрывающий весь дощатый пол, пестрил всеми тёплыми оттенками алого и красного, хоть и купленный, ясное дело, на распродаже мамой и Сацуки — подарок в честь новоселья. Аомине больше всего любил ощущение короткого, мягкого ворса под босыми, измученными несколькочасовым томлением в тесных ботинках, ступнями. «Ты дома», — сообщало это ощущение, и он не видел причин с ним не соглашаться. Как бы там ни было, несмотря на скудность обстановки и явный недостаток ремонта, Аомине полюбил это место. Можно сказать, природнился, потому что основную массу свободного времени он проводил именно в этих стенах: сам себе хозяин, расставляет мебель так, как хочет, и никто не посмеет и слова сказать против, спит так долго, как того потребует организм. Господи, да он тут может хоть в балетной пачке рассекать, хоть голым ходить, не ощутив при этом себя стеснённым и униженным. Хотя «дом» — громко сказано. Свой настоящий дом Аомине покинул вот уже год как; многие из его сверстников предпочли учёбу вдали от родного города, в столице, где много перспектив и возможностей, и он в этом плане ничем от них не отличался. Жилищный вопрос на тех порах стоял особенно остро — вчерашние ученики старших школ, без крупных сумм в бумажниках, без постоянной работы, без собственных квартир в столице, одни в большом городе, лишённые непосредственной опеки взрослых, им требовалась крыша над головой, и руководство университета предложило наиболее оптимальный и самый очевидный вариант — заселение в общежитие. Оптимальный — потому что оплата проживания была до смешного маленькой, да и до университета рукой подать, не придётся ехать по утрам и вечерам на двух-трёх транспортах и тратить уйму времени и денег. Очевидный — потому что это распространённая университетская практика, заботиться об иногородних студентах и создавать им все условия для учёбы в данном учебном заведении, тем более, если студент, такой, как Аомине, имеет, помимо всего прочего, достижения в других областях, например, в спорте или искусстве. Однако такой вариант Аомине отмёл ещё до того, как, нагруженный вещами и сумками, садился на утренний экспресс. Не та у него была натура, чтобы спокойно соглашаться на делёжку своего жизненного пространства с незнакомым человеком. Откуда он мог знать, с кем придётся жить, — с порядочным, воспитанным студентом, который по вечерам возвращается вовремя, в трезвом состоянии, по утрам не шумит, музыку слушает исключительно в наушниках и всегда выходит из комнаты, когда звонит мобильный, или же с кем-то, кого трудно назвать человеком, грубым, эгоистичным (в эгоизме с которым не потягается даже сам Аомине), с кем-то, кому доверять нельзя, с кем-то, кто считает, что живёт в комнате один… Нет, это слишком рискованная акция, Аомине ведь и сорваться мог, сведи его судьба со вторым типом в одной комнате, а там уж всё пойдёт как по накатанной — ругань, перепалки, драки, проблемы с администрацией и разбирательства в деканате. А ведь придётся ещё все свои ценные вещи оставлять, где гарантия, что у них не вырастут ноги и они не перекочуют в чью-то сумку? Вот так и родилось решение жить в съёмной квартире — платить придётся несоизмеримо больше, на поездки в общественном транспорте тратить несколько лишних часов своего личного времени и вставать рано утром. Перспектива не слишком заманчивая, но зато в пусть даже не в своей квартире ты сам себе хозяин, тем более, что семья Аомине полностью поддержала его в этом решении и согласилась присылать деньги на оплату хотя бы первое время — до той поры, пока он не устроится на работу с гибким графиком и с окладом, достаточным для того, чтобы позволить себе жить одному в четырёх стенах. Квартира нашлась быстро, правда почти на самой окраине города — в центре жильё значительно дороже. С двумя смежными комнатами, большой кухней и раздельным санузлом. Быстро нашёлся и проживалец во вторую комнату — тоже студент, только чуть постарше самого Аомине, так что запрашиваемая месячная стоимость в шестьдесят тысяч иен честно делилась пополам. В дверь комнаты осторожно постучали, и Аомине нетерпеливо крикнул короткое «Да». За что он уважал своего второго проживальца — а это был именно он, больше в этой квартире находиться некому, — так это за признание им абсолютного права Аомине на собственную территорию, куда нельзя так просто брать и соваться без разрешения. — Дайки, — обратился он через дверь низким басом. — Меня не будет до утра, дверь закроешь на ключ. — Ага, хорошо погулять. Хороша же гулянка будет, под ливнем и сверкающей молнией над головами, с усмешкой подумал Аомине, снова глянув в окно. Плотная тёмно-синяя масса туч, спрятавшая за собой алый закат, подбиралась всё ближе. Почти сразу же взгляд переместился на то, что стояло на подоконнике. Чёрт, Аомине забыл полить этот долбаный кактус, уже не в первый раз, вот же дерьмо. Что он объяснять будет, когда наведается к нему в гости Сацуки и увидит «младшего Дай-чана» — тоже её подарок в честь новоселья, — чахнувшего без законной порции воды? Да это ж будет полный финиш, она весь мозг вынесет своими нотациями… Хлопнула входная дверь — Кёске ушёл и теперь не вернётся до завтрашнего утра. В такие моменты Аомине особенно остро чувствовал, что принадлежит самому себе. Это ли не здорово? Вообще, их с Кёске — Мацудой Кёске, но Аомине больше предпочитал обращаться к нему по имени — назвать друзьями можно с очень и очень большой натяжкой. Слишком уж круг их интересов был разный и не имел никаких общих точек, чтобы они вдвоём могли засиживаться в компании друг друга и нескольких банок пива перед телевизором, до хрипоты обсуждать события последних дней не только в собственной жизни, но и в мире шоу-бизнеса или спорта, или делиться планами на ближайшие выходные. Кёске был именно тем человеком, о котором нельзя сказать, глядя на его внешний вид, что он может быть спокойным и молчаливым, но именно таким он и был. Причём молчаливость его была следствием той самодостаточности, обладая которой, человек не нуждался во включении своего речевого аппарата безо всякой на то надобности. Он никогда не говорил первым, если случалось им с Аомине оказаться в одно и то же время на кухне, тишина не угнетала его. Не угнетала она и Аомине. Свои длинные чёрные волосы Кёске ещё в старшей школе, как он сам рассказывал, превратил в дреды, и теперь они или свободно падали на плечи, или схватывались на затылке резинкой для волос. Под нижней губой блестел металлический шарик серьги. Аомине никогда не понимал прикола украшать себя металлом, ну, разве что ещё спокойно относился к пирсингу ушных мочек — во многом благодаря Кисе, у которого в мочку было вдето серебряное кольцо, но в остальном… Жуть. Кому такое может нравиться? Разговор на тему, которая нашлась внезапно, Аомине запомнил так же ясно, как и свой первый перепихон. — Нет, дружище, ты глубоко заблуждаешься, если так думаешь, хотя всем нам свойственно время от времени грешить стереотипами, — губы Кёске, не по-человечески бледные, будто присыпанные тальком, изогнулись. Он улыбнулся. — Спроси в этом грёбаном городе, кто вообще знает о моей группе, и будь уверен, что это будет менее половины процента от общего числа. — Да слышал я как-то ещё в школе. Девчонки без ума от рок-музыкантов. — Допустим. А я вот слышал, что даже душевые кабинки не видят так часто голые девчачьи сиськи, как баскетболисты. Девчонки без ума от спортсменов, разве нет? Вот только ты тухнешь всеми вечерами дома, вместо того чтобы ходить там на свиданки да пропадать ночами в дешёвых отелях любви. Так что, не спеши думать, что я тебя могу свести с кем-то из моих фанаток, тем более грудастых, потому что нет у меня никаких фанаток. По выходным мы выступаем в клубе «Саке», и народу там меньше, чем на лекциях по социологии. Кто там нас слушает? Кучка каких-то мужиков с бутылками пива да несколько проституток, которых ждёт пенсия. Может, случится ещё такой момент, когда нас пригласят в клуб посолиднее или хотя бы заметит какой-нибудь организатор, чтобы предложить выступить на разогреве, но пока мы заняты записью первого собственного альбома и говорим «спасибо», что выступаем в «Саке». Надо было отдать должное — о таком соседе по квартире любой мог только мечтать. В комнате Кёске всегда было пугающе тихо. Как потом понял Аомине, всё с его соседом было в полном порядке — он смотрел фильмы и слушал зубодробильный металл большую часть своего времени, но исключительно в наушниках, так что ни звука не просачивалось в другие помещения квартиры. Не беспокоил Аомине и его ранний подъём. Кёске не раскидывал вещи, не приводил в дом своих друзей, наверное, как и он, неформального вида, не пилил Аомине за несвоевременную уборку кухни, не оставлял после себя жестяные банки из-под пива где-то ещё, кроме мусорного ведра. А как-то раз Аомине довелось одним глазком заглянуть в его комнату — чистота и уют там были неописуемые, словно жил там кто-то другой, самый прожжённый ботаник, никогда не высовывающий своего носа за пределы дома. Выливая в землю с кактусом остатки питьевой воды и с высоты четвёртого этажа нахмуренно осматривая двор, погружённый в предгрозовую серость, Аомине с какой-то стороны даже позавидовал Кёске. Чем сейчас занять себя? Сходить до ближайшего супермаркета, взять чипсы с дынными булочками и выбрать себе фильм? А может, послать всё куда подальше и лечь спать? С какой-то стороны он бы тоже хотел пойти вместе с Кёске в клуб, но ясно было, что он там не проведёт и часа — в прокуренном помещении, где пары алкоголя плотно впитали стены с облупившейся краской и где гремит музыка, не всякий сможет там находиться долго. Послать сейчас на все четыре стороны Сацуки, которая самолично ввела традицию созваниваться через «Скайп» каждое воскресенье? Можно, в конце концов, Аомине и не обязан строить на выходные свои планы с учётом этой самой дурацкой традиции. И почему только Кагами с Кисе разъехались кто куда, сейчас бы вытянуть кого-нибудь из них — а лучше сразу и того, и другого — на баскетбольную площадку и играть до потери пульса. Да-а-а, вот это был бы кайф. Кстати, а куда они разъехались? Кагами что-то говорил, но это было до того, как Аомине определился со своей дальнейшей жизнью после окончания школы, так что эта информация благополучно забылась, так как Аомине счёл её малозначимой, а вот что говорил Кисе? И говорил ли он что вообще? Надо спросить у Сацуки, эта девчонка знает всё и про всех. Прижимая к себе большое банное полотенце с изображёнными чёрными леопардами на фоне живописного водопада — тоже подарок, но не от Сацуки, — Аомине направился в ванную. Подошёл к двери, схватился за позолоченную ручку. Квартира содрогнулась от звонка. — А? Никак зонт забыл? — усмехнулся Аомине, открывая дверь. Шагнул внутрь, швырнул полотенце, и оно повисло на крюке, вбитом в стену. Уже по пути к входной двери остановился, осенённый осознанием. «Я же не запирал дверь…» Звонок повторился. Кто бы там ни был, Аомине никого не ждал, а если это к Кёске — его проблемы, созваниваться надо, прежде чем вламываться без приглашения. Хотя на память не приходил ни один случай, чтобы у Кёске были гости. — Кто?! — рявкнул Аомине, подойдя вплотную к двери. Тишина. Ха, не ожидали такого «тёплого приёма»? Или ждали, что сейчас распахнётся дверь и хозяин квартиры милостиво пропустит пожаловавших внутрь? — О! Аомине-ччи, это правда ты? Глаза Аомине стали шире, от лица отлила краска. — Не могу поверить, — минутное замешательство отступило, и теперь Аомине ухмылялся, — каким ветром тебя сюда занесло? — Это долгая история, но тебе она должна понравиться. М-м-м. Аомине-ччи, может, всё-таки впустишь меня? Невежливо как-то заставлять гостей стоять за дверью, и общаться неудобно. Он бы мог поспорить и заставить Кисе убраться восвояси, ведь он не ждал никаких гостей, но он этого не сделал. Вместо этого повернул ручку, потянул дверь на себя и застыл в проёме, рассматривая гостя. — Ух, ну и тучка там, как хорошо, что ты оказался дома, я боялся, что буду звонить в пустую квартиру. Надеюсь, я не слишком помешал?.. Эй, в чём дело? — Ты. Ты где пропадал всё это время? Чего не писал, хоть как-то бы дал о себе знать. — Будет тебе, это всё мы успеем обсудить, а пока впусти меня внутрь, иначе я зайду сам. Последнее было сказано в форме шутки, однако Аомине напрягся. — А по-моему лучше выяснить всё сейчас. — Он отошёл в сторону, освобождая Кисе дорогу. — Что за чемодан? Кисе окинул взглядом то, что вкатил в прихожую, — самый обычный чемодан, обшитый клетчатой тканью, на двух колёсиках и с длинной ручкой. — Чемодан, как чемодан. А что с ним не так? — На хера он тебе понадобился тут? Ты там бомбу с собой везёшь? — Плохая шутка, Аомине-ччи! — наигранно обиделся Кисе, и мордашка, по-прежнему смазливая, какой её запомнил Аомине, скорчилась. — Там мои вещи! Всё, что у меня было! — Так, — уже спокойнее сказал Аомине, — зачем тебе вещи в моей квартире? Прежде чем дать ответ, Кисе, больше не улыбчивый, вздохнул, какое-то время смотрел себе в ноги, мял зубами губы изнутри, а потом сказал наконец: — Аомине-ччи, позволь мне жить с тобой! Это можно было сравнить с ударом кулаком под дых. Аомине отшагнул, смотря во все глаза на Кисе, убравшего с лица дружелюбную улыбку и ни на грамм не пожалевшего, что сказал это. — Чего?.. — Всё ты прекрасно слышал, Аомине-ччи: я прошу тебя позволить мне жить вместе с тобой. Уверенности, большей, чем в этой реплике, Аомине слышать ещё нигде не доводилось.