Ленивый вечер с его приевшимися декорациями в виде погибающего от жажды кактуса на пыльном подоконнике, стоп-кадра из какого-то боевика на мониторе ноутбука и грязных занавесок бессмысленно утекал. Всё повторялось.
Мацуда, как и в тот вечер, смотался на репетицию своей группы. В последнее время он начал пропадать всё чаще и чаще. Похоже, дела его шли в гору. Если так, то Аомине, привыкший к мысли, что квартира теперь всецело принадлежит ему, даже бы искренне порадовался за него, если бы умел это делать открыто.
За окном полнились дождём синие тяжёлые тучи — ещё немного, и упругие струи будут хлестать оконное стекло.
— Ты разрешишь мне войти?
Кисе стоял перед Аомине всё в том же дурацком плаще. Только что без чемодана — его он забрал ещё на прошлой неделе.
В отличие от того первого вечера, Кисе просился войти не таким нахальным и самоуверенным тоном. Робость и виноватость, сквозившие в голосе, почти кольнули Аомине, но он только отвернулся и махнул рукой, приглашая.
— Мог бы и позвонить.
— Возможно. — Аомине удалился, чтобы включить на плите чайник — абсолютно лишний и несвойственный жест гостеприимства, но иначе Кисе не заставишь остаться тут подольше. Должен же он объясниться, что с ним происходило всё то время, когда он съехал от Аомине. В прихожей зашуршала верхняя одежда. Потом Кисе прошёл в кухню — в новом вязаном свитере и джинсах — и скромно присел на табурет. — Но ты же всё равно в это время обычно ничем не занят и всегда дома. Ты же такой домосед, Аомине-ччи. — Кисе готов был по-доброму засмеяться, но тут же умолк и пробормотал: — Ох, извини, Аомине-ччи…
— Дома жрать ничего нет, — сухо сказал Аомине, разливая по кружкам кипяток и ставя их на стол. — Будешь пить пустой.
— Вообще-то, есть. — Подмигнув, Кисе поднялся со стула, чтобы выйти. Буквально через несколько секунд вернулся, держа за свёрнутую верхушку коричневый бумажный пакет. — Заглянул в кондитерскую.
Аомине ничего не ответил, и Кисе расценил это как приглашение садиться за стол и приступать к распитию чая — чёрного и пахнущего бергамотом.
— Так что? — безынтересно спросил Аомине, имея в виду события последних дней, которые заставили Кисе уехать отсюда. А ещё надолго забыть об учёбе.
От этого вопроса Кисе заметно погрустнел. Аомине уж решил, что нормального разговора не состоится, и сейчас тот ответит какую-нибудь чушь, а потом уйдёт, допив перед этим чай и пожелав всех благ. Но Кисе, сделавшись серьёзным, посмотрел на Аомине и сказал:
— Я думал, что теперь всё позади. Что теперь можно вдохнуть полной грудью. Как же я ошибался. На самом деле, всё только начинается. Маэбару… — Кисе воздержался от привычного добавления к фамилии «-ччи». — …её уже отчислили из института. Её семья не даёт мне покоя. Всё твердят, что из-за меня её жизнь полетит ко всем чертям, всё чего-то от меня хотят. Мой телефон разрывается от звонков, пришлось заблокировать номер.
Сбивчиво и с паузами, Кисе поведал Аомине, что принесла ему ушедшая неделя: следствие, экспертизы, бесконечные допросы, малоприятное общение с членами семьи Маэбара и даже процедуры в наркологической клинике.
— С другой стороны, желаемое я получил, — неохотно признал он, допивая чай. От кремового пирожного из бумажного пакета он отказался. — Наконец-то наши с отцом отношения налаживаются. Ну и сплю я спокойно…
— Вот, значит, как, — выдохнул Аомине. — А что там за история с её сумасшедшей сеструхой?
— Юкидзоме… Юкидзоме-ччи была отличным человеком, — нехотя заговорил Кисе. — Впрочем, это всё давно осталось в прошлом.
— А всё-таки?
— Ну, нас познакомила старшая сестра. Юкидзоме-ччи много улыбалась, много смеялась. Всегда была милой и доброй. А ещё красивой. Она не обижалась, если я не мог прийти к ней на свидание, не возмущалась, что я постоянно пропадаю на тренировке, не пилила меня за редкие встречи и всегда проявляла понимание. Подумать только, я ведь тогда только пришёл в Тейко.
Напрягая мозги, Аомине силился вспомнить события тех лет. Не считая времени на уроках, с Кисе — да и вообще, почти со всем клубом — они проводили массу времени. Упоминал ли в разговорах тогда Кисе эту самую Юкидзоме? Может, и упоминал, но Аомине вряд ли сейчас припомнит что-то конкретное — этот парень всегда ходил навеселе и производил впечатление ветреного и крайне ненадёжного человека, которому претят постоянные отношения. Во всяком случае, так о нём думал Аомине первое время.
— Ну, а потом?
— Потом… — Кисе по-грустному улыбнулся и отвёл взгляд в сторону окна — с обратной стороны ветер швырял на стёкла первые капли дождя. — Потом я перестал её узнавать. Сначала она прекратила улыбаться. Знаешь, как будто что-то внутри неё переключалось. Она ходила угрюмая, и мне всё казалось, что вина за это лежит на мне. Я думал, ей надоело, что я постоянно пропадаю на тренировках и часто срываю встречи. Любой бы со временем стал бы злиться. — Усмехнувшись, Кисе стал вращать между ладоней кружку. Его руки словно так и просили чем-то занять себя. — Но чем дальше — тем хуже. Я перестал узнавать в ней ту милую и сладкоголосую Юкидзоме-ччи. Когда мы встречались, она не говорила мне, как и обычно: «Привет, Кисе-кун, я так соскучилась по тебе», она начинала сыпать ругательствами, и я ничем не мог её успокоить. На нас оборачивались люди, а я стоял и гадал, где она только научилась таким грязным словам. Обычно ей хватало десяти минут, чтобы проораться и стать прежней, а потом истерические приступы накатывали снова. Можешь ли, Аомине-ччи, представить себе ситуацию, когда ты сидишь в кафе с милой девочкой, и у вас всё замечательно… и тут она внезапно начинает кричать и проклинать тебя… — Всё время молчавший, Аомине опустил взгляд и заметил, как затряслись у Кисе руки. — Вот она сидит перед тобой и рассказывает, как ходила с подружками в кино. Ты уже и забыл, с чего началась ваша встреча, но тут ты слышишь, как её милый голосок сообщает тебе, как было бы круто, если бы этим вечером на твою голову свалился бы горшочек с растением и проломил бы череп. Ты смотришь на неё, а она больше не улыбается — скалится, как гиена. В общем, жуть. Она обзывала меня самыми унизительными словами и думала, что я ей изменяю, она говорила, что мечтает запереть меня и всю мою семью в доме и поджечь его. А потом плясать на пепелище и радоваться.
Аомине, почувствовавший, что частые мурашки выступили на коже, сглотнул.
— Тогда мне приходилось почти насильно уводить её из людного места, потому что её крики и проклятия привлекали много внимания… Скажешь, что стоило сразу порвать с ней?
— Ясное дело, — хрипло сказал Аомине.
— Я слишком привязался к ней. И вообще верил, что у неё это пройдёт. Я делал для этого всё: был внимательным и понимающим, никогда не давал ей скучать, дарил игрушки… Но… Видимо, этого было мало. Последний раз, когда мы виделись, она воткнула мне в руку карандаш. — С этими словами Кисе, оставив кружку в покое, закатал на правой руке рукав почти до плеча. Аомине и раньше видел маленький звёздчатый шрам пониже сгиба локтя, но никогда не интересовался его происхождением. — Просто взяла и воткнула. Мы были у меня дома и вместе рисовали плакат.
— И это стало последней каплей? — спросил Аомине с такой интонацией, словно другого ответа, кроме как положительного, тут быть просто не могло.
— Не совсем, — уклончиво ответил Кисе. — Честно, Аомине-ччи, я тогда больше переживал, что она задела мне вену и моя кровь зальёт весь пол. Юкидзоме-ччи исчезла из моей жизни сама, буквально на следующий день. Я звонил ей, но она не отвечала, я приходил к ней домой, а её отец выгонял меня и говорил, что такой, как я, ей не пара и лучше мне не ошиваться возле их дома. Проблем с полицией мне не хотелось, и я просто стал ждать, что однажды Юкидзоме-ччи позвонит мне сама.
— А чего же тогда эта твоя дебильная подружка говорила, что она свихнулась из-за тебя?
Кисе нахмурился, словно вопрос Аомине являлся чем-то крайне неприятным и бестактным.
— Вообще-то, она перестала быть моей подружкой. Ох, это всё Юкидзоме-ччи… Её я не обвиняю — после того как наши с ней отношения прекратились, ей стало только хуже. Она почему-то решила, что это я её бросил, причём жестоко бросил — наговорил гадостей и закрутил роман с Момои-ччи… — На этом месте рассказа Аомине невольно улыбнулся — услышь он в жизни такой бред, заржал бы как конь. Кисе бы стоило сделать ему замечание — история не из тех, над которыми уместно смеяться, но он только понимающе улыбнулся. — Вот младшая сестрёнка и решила, что я заслуживаю мести.
— Да уж, месть что надо, — мрачно кивнул Аомине. — Это ж какой отбитой надо быть, чтобы давать тебе отраву! А если бы её чудо-ужин жрал бы не только ты? Что, у нас бы вся квартира ходуном ходила из-за того, что три каких-то придурка решили съесть салат с грибами?
— Я уже думал об этом, Аомине-ччи, но нет, шанс, что её вкусняшки могли попасть ещё в чьи-то руки, мал. Опять же, из-за меня. Когда она что-либо давала мне с собой, я твёрдо знал, что, кроме меня, к еде больше никто не прикоснётся — я не позволю. Да и она как бы между прочим просила меня больше ни с кем не делиться.
— И как тебе только не показалось это подозрительным?
— Мне вообще мало что с её стороны казалось подозрительным. Если бы не ты, Аомине-ччи…
— Это всё потому, что ты дубина. Я почти сразу обо всем догадался. Просто сложи два и два: эти твои ночные атаки происходили в те дни, когда ты жил в общаге, прекратились, когда тебя отстранили от занятий, вернулись, когда ты переехал сюда и стал ходить на пары, потом снова прекратились, когда тебя свалила температура и ты лежал дома…
Кисе молчал, признавая правоту Аомине.
— Даже младенец мог бы найти в этом закономерность и заметить, что кошмарики наступают тогда, когда в твоём ужине присутствует жратва этой девчонки.
— Аомине-ччи….
— Кроме того, — жёстко сказал Аомине, — может, ты и охуительно популярен и у тебя была целая куча романов, вот только ни хрена ты баб не изучил. Станет ли девчонка так ухаживать за тобой, при условии, что вы типа друзья и ни один из вас не собирается охмурить другого? Ещё как станет, если ей что-то от тебя нужно.
Стало смешно и грустно от того, насколько же всё было очевидно с самого начала.
— Ты представляешь, что заявила мне её семья? Что если я не монстр и не хочу портить кому-либо жизнь, я должен буду пойти на примирение и изменить показания.
— Ну, а ты что?
— Если их ребёнок позволяет себе быть монстром, чтобы портить жизнь мне, тогда с какой радости я должен сохранять человеческое лицо? На меня давили, мне звонили, угрожали, требовали, но нет. Я чуть не убил своего друга, испортил отношения с семьёй, а ещё мог и тебе причинить вред, Аомине-ччи, — виновный должен понести наказание.
Аомине почувствовал гордость за Кисе.
— Ну что же, пожалуй, это всё, за чем я сюда пришёл. Я только хотел сказать… — Кисе замялся, не зная, как лучше сообщить Аомине то, что столько дней зрело в его душе. — Только хочу сказать, что без тебя, Аомине-ччи, этот ад бы не прекратился — я бы и дальше слепо верил ей и ел всё, что она готовила для меня. Я бы ещё что похуже натворил и, наверное, уже не смог бы отделаться, как в прошлый раз, лёгким испугом, а это было бы только на руку той, что называла себя моей подругой.
— Не благодари, — сухо отозвался Аомине, вставая из-за стола. Вернув себе то настроение, с каким он вошёл в квартиру и проследовал в кухню, Кисе сначала адресовал ему улыбку, как бы подводя итог их встрече: спасибо за всё, было очень интересно и весело! — а потом бодро двинулся в направлении прихожей.
— Ох, чуть не забыл! — вспомнил Кисе, хватая с крюка своё пальто. — Передай от меня Мацуде-ччи мои искренние извинения за все те неудобства, что я принёс вам. Я же правда не хотел, чтобы так получилось.
— Угу, передам, — без выражения сказал Аомине. Немного подумав, всё же спросил то, что следовало спросить сразу: — Так что, чем ты сейчас занят?
— Как бы сказать… Я залечиваю свои душевные раны.
— А? Что за чушь?
— После всего, что я пережил, мне полагается интенсивная терапия. Ну, там, длительный сон, ничегонеделание, здоровая пища… Эх, ладно тебе, Аомине-ччи, не стоило и спрашивать. И так ведь понятно, или я не говорил тебе? Я решил взять небольшой перерыв в учёбе. Слишком многое свалилось на мою голову, думаю, я заслужил небольшой отдых. К тому же, эта вся волокита со следствием и наблюдением в клинике меня здорово утомляют.
— Понятно, — кивнул Аомине, но тут же зачем-то решил добавить: — Просто интересно было, вот и спросил.
Повисло молчание. Аомине чувствовал, что должно случиться что-то, что сделало бы его менее неловким, должны быть произнесены какие-то важные слова, за которыми не последует новое молчание, и если бы только Аомине знал, какие именно… В готовности покинуть эту квартиру, на этот раз окончательно, улыбчивый и заметно посвежевший после дней, проведённых в кругу семьи, Кисе стоял в ожидании, но, похоже, не разделял мнения, что молчание должно быть срочно прекращено. Аомине не нашёл ничего лучше, кроме как поскорее закончить то, что должно было кончиться раньше.
— В общем, давай… Удачи тебе. А мне ещё нужно переделать море вещей, — его недружелюбный голос так и говорил: «Всё, не беси меня, свали отсюда поскорее!».
Кисе улыбнулся только сильнее и немного ехидно заметил:
— Если ты про дневной сон, то так бы сразу и сказал. Море вещей? Очень на тебя непохоже, Аомине-ччи.
С этими словами он ушёл. Так и не поняв окончательно, что Кисе сюда больше никогда не вернётся, Аомине ушёл в комнату. Его ещё ждала куча дел.
***
Вода — ровно на три-четыре глотка — стекла с края пластмассового стакана на изгибы игольчатых бороздок кактуса. Момои может теперь не переживать, растение не сдохнет от жажды где-то ещё недели две. Аомине, закончив, стукнул стаканом по подоконнику и замер. Мацуда, замолчав, должно быть, ожидал, что его сосед обернётся и переспросит, но тишина не прекращалась. Тогда он продолжил говорить:
— Я не знаю, наверное, уже через неделю меня здесь не будет… Но не боись, свою плату я внесу как за полный месяц.
Аомине промычал что-то такое, что должно было означать «понятно», и повернулся.
— Парни говорят, за такие деньги квартирка — огонь. Сегодня смотреть поедем.
В чужой комнате Мацуда чувствовал себя не так уверенно, как во всём остальном доме. Его смелости хватило только на то, чтоб в очередной крайне редкий раз переступить дверной порог, сделать два шага, а дальше стоять, погрузив руки в карманы и демонстрируя, что его мало смущает нахождение в комнате Аомине, хотя это было совсем не так. Сам же Аомине, покончив с кактусом и развалившись на своей кровати, не стал настаивать, чтобы Мацуда нашёл себе где-нибудь место, а не стоял истуканом.
— Поймал удачу за хвост?
— Типа того. Спасибо и на том, что больше мы не будем выступать в этом наркопритоне, — Мацуда усмехнулся.
Аомине не смотрел на него. Уставившись в потолок, он мысленно проматывал тошнотворный текст, довольно чётко отпечатавшийся перед внутреннем взоре. Сообщение пришло незадолго до прихода Мацуды, принёсшего с собой свежие новости.
«Аомине-ччи. Как насчёт того, чтобы начать всё сначала?»
— Пока я здесь, поищи себе нового соседа. Чтоб платить пополам.
— Я, скорее всего, съеду отсюда.
Мацуда наклонил голову вбок, и его тёмные дреды качнулись.
— Что, и тебя тут тоже всё достало?
— Угу, — Аомине прикрыл глаза и повернулся вбок. Он уже знал, что скажет Хараде. То, что должен был сказать уже давно.
— А этот… — Мацуда не знал, как лучше сказать, — ну… как он?
— Кисе? Нормально.
— Да, точно. Кисе. Ты это… как увидишь его, скажи, что я… что мне жаль.
— Он тебе просил передать всё то же самое, — вспомнил Аомине своё обещание.
— Я же не знал, что он так жёстко влип, — продолжал свои рассуждения Мацуда. — И из-за кого? Из-за бабы. Вечно от них одни проблемы.
— И одна из них как раз родила её на свет — тебя.
Мацуда расхохотался — такой юмор давно стал между ними нормальным. Напряжение сбавилось.
— В точку. Ходячая проблема, так она меня называет. Особенно, когда я первый раз вставил себе в бровь серьгу.
Значит, и он его собирается оставить. Что ж, Аомине хоть и не соврал, сказав, что тоже не будет оставаться в этой квартире, не стал подавать виду, как ощутимо эта новость ударила по сознанию. Аомине будет не хватать этого жилища на отшибе и немного чудного, но в целом мирного соседа Мацуды. Сможет ли он позволить себе жить в другом месте? Найдёт ли к себе в проживальцы кого-то вроде Мацуды?
Кто знает.
— Я передам ему, — сухо пообещал Аомине, уже представляя себе удивление Кисе. Действительно, разве можно подумать, что такой, как Мацуда, способен на извинения? — Сразу же, как только увижу, — добавил он. «А увижу ли?» — стала напрашиваться мысль.
— Ну, бывай. Я пошёл. Ещё надо за реквизитом успеть заехать.
Мацуда оставил его. Аомине не видел, в каком настроении он уходил, только слышал, как аккуратно — излишне аккуратно — прикрылась дверь. На мобильный телефон пришло новое сообщение:
«Ну так что, Аомине-ччи?»
Аомине скрипнул зубами.
— Ублюдок, — прорычал, сам толком не зная, в чей адрес так высказывается.
***
Аомине размашисто двинулся к шкафу. На его пути стоял покоцанный временем табурет, взятым за каким-то чёртом из-под обеденного стола с кухни. Не задумываясь, Аомине пнул его. Стул с грохотом отлетел к стене. Вроде не сломался. У Аомине ещё будет время убедиться в этом. Руки рывком рванули на себя дверь шкафа. В заранее распахнутую в ногах дорожную сумку полетела скомканная одежда — демисезонные куртки, спортивные штаны, однотонные свитера и футболки… Не то сейчас настроение, чтобы, склонившись над сумкой, скрупулёзно складывать каждую вещичку, чтоб лежала аккуратно и занимала минимум места.
С Аомине довольно. Он здесь не задержится больше ни дня.
Он ещё не решил, куда отправится. Возможно, напросится к Мацуде. Бывший сосед так и не посвятил, в каких краях в скором времени будет обитать, но узнать это не проблема — в списке контактов у Аомине он числился. Правда, вместо «Мацуда» он по ошибке сохранил «Мацукава», да так и не исправил. Возможно, Аомине отправится к Момои, но этот вариант самый крайний. Если Момои сейчас живёт с Вакамацу — стычек с бывшим капитаном не избежать. Чёрт.
Возможно…
Нет, исключено. Лицемерного ублюдка Хараду Аомине послал в ответном сообщении далеко и надолго. Даже если придётся жить возле мусорных баков и питаться зеленью с кустарников, для Аомине это будет лучше, чем наступать на горло собственной гордости.
В конце концов, всегда оставался вариант занять место в университетском общежитии. Верно ведь?..
— Дерьмо, — зашипел Аомине, отшвыривая от себя рубашку.
Она, отброшенная, словно ядовитая змея, посягнувшая обвить шею и вцепиться в неё зубами, тут же приземлилась возле кровати. Светло-синяя с «огуречным» принтом. Естественно, Аомине такое не носил.
Немного успокоившись, он взял с кровати мобильный, выбрал нужный контакт из «Быстрого набора» и стал ждать.
Обслуживание номера приостановлено…
Аомине снова начал закипать. Но потом вспомнил, что говорил ему Кисе, когда они с ним виделись в последний раз. Семейка этой психованной девицы лишила его покоя. Что ему ещё оставалось, как не заблокировать номер?
Да, но он ведь мог сказать свой новый номер.
Чувствуя, что со злости сейчас ещё что-нибудь пнёт, Аомине присел на кровать. Выбрав другой контакт, Аомине прижал телефон к уху. Ответили ему спустя буквально секунду.
— Дай-чан, как же ты вовремя! Я как раз тебе хотела позвонить, — затараторила Момои.
Удача. Сейчас всезнающая и всесведующая подруга скажет, что Кисе просил передать ему нечто важное.
— Надеюсь, ты не забыл, — весело продолжала она, — что у нас встреча выпускников? Я сказала Харакаве-сенсею, что мы с тобой придём. Просто поверить не могу, что снова увижу стены Тейко…
— Погоди, — прохрипел Аомине. — Какая, на хрен, встреча выпускников?
— Дай-чан, ты меня удивляешь. Хотя, Ки-чан вчера меня удивил ещё больше… Его понять можно, на него такое свалилось, но что же теперь? Вечно предаваться унынию и никуда не ходить? Нет, я так ему и сказала: Ки-чан, тебе срочно надо взбодриться. А он только рассмеялся и ответил, что с этим у него проблем нет. Что он имел в виду? Может, ты чего знаешь?
— Вы… — Аомине кашлянул, прочищая горло, — созванивались с ним?
— Что? Нет. Он приходил к нам вчера. И был подавлен. То есть, он и раньше, когда это всё творилось, не был весёлым, но теперь-то какие у него могут быть поводы для грусти? Ох, Дай-чан, если я только узнаю, что это ты его обижал…
— Чёрта с два. Говоришь, он был у тебя? А свой новый номер он не оставлял, случайно?
— М-м… нет. А что, он сменил номер?
А вот это совсем уж нехорошо.
— Угу. Забей, в общем, ты ничего не знаешь.
— Дай-чан, ты мне что-то хотел сказать?
— Хотел. Я поливаю твой грёбаный кактус.
Дальше говорить было бессмысленно.
— Чёрт!
Поднявшись, Аомине ещё раз хорошенько ударил ногой по валяющемуся раненым солдатом табурету. После досталось и несобранной сумке с вещами. Выйдя из комнаты и закрывая за собой дверь, Аомине громко хлопнул ею. На секунду затряслись стены. Злость выплёскивалась подобно брызгам из фонтана, который не иссякал, какую бы силу Аомине ни вкладывал в пинки по неодушевлённым предметам. Было бы куда проще, будь сейчас улыбающийся идиотина перед ним. О да, Аомине бы смог стереть с лица улыбку парой ударов. Чёртов Кисе. Неблагодарный, эгоистичный, тупой, занудный, проблемный, несерьёзный, наивный, бесящий…
Аомине бы заставил Кисе ответить. За всё. За то, что вторгся в его жизнь. За то, что не давал тут никому покоя. За то, что так внезапно свалил обратно, когда Аомине свыкся с его присутствием. За то, что даже не отблагодарил его за разгаданную загадку, а только бубнил «спасибо».
В конце концов, за то, что заставлял скучать по себе…
На нижней полке холодильника валялась нетронутая жестяная банка пива. Аомине вскрыл её и тут же пригубил. Ледяное пиво — то, что доктор прописал, — несколько отрезвило ум, хотя скоро, по всем правилам, оно опьянит его. Хорошо, никакой трагедии не случилось, Аомине, как и мечтал, теперь сам себе властелин в собственной комнате. Что же до комнаты Мацуды… Он найдёт кого-нибудь. Обязательно найдёт.
