Believer

— Ну и сучка! — восхищённо выдыхает Уэйд, едва они выходят из кабинета. — Я чуть не обосрался, пока она нас отчитывала! Питер молчит, погружённый в свои мысли. — Но баба — огонь! Даром, что Снежная королева. Я бы её… — Предлагаю договор, — перебивает его Питер. — Ты мне не мешаешь, а я вписываю тебя в авторы работы. И все счастливы. — Пф, да я только за! Больно надо мне свою молодость в лабе просиживать. Питер смотрит на его лицо, но избегает взгляда в глаза. — По рукам? — спрашивает он, протягивая ладонь. Уэйд щурится мгновение. А затем пожимает протянутую руку. — Кстати, Пит… — зовёт он, расцепив рукопожатие. — А ты чего скрываешь, что ты приблудок Старка? Выражение, появившееся на лице Паркера, бесценно. Уэйд пару секунд смакует искреннее удивление и испуг, появившиеся на нём. — Ты… откуда ты… — У Снежной королевы на столе лежали папки с нашими личными делами. На твоей стояла фамилия Старка. Мне просто было интересно, тот ли это самый Старк, про которого я думаю. Судя по твоей реакции, тот. Ну ладно, бывай! Уэйд разворачивается, чтобы уйти, но его ловят за рукав и ощутимо дёргают, разворачивая. — Стой! — Питер, кажется, быстро берёт себя в руки. — Что ты… Ты собираешься кому-нибудь рассказать об этом? Уэйд выдерживает театральную паузу. Питер всё ещё комкает пальцами его рукав. Надо же, как ботан перепугался… — Не, не собираюсь, — выдаёт наконец Уэйд. — Если ты мне расскажешь, почему это такой секрет. Паркер несколько раз меняется в лице. Глаза из испуганных становятся злыми и наоборот. Столько эмоций Уилсон не замечал за ним даже на ковре у Фрост. — Я расскажу, — с трудом выговаривает он наконец. — Я не знаю, поймёшь ли ты, насколько это важно. Но если ты кому-нибудь расскажешь… — Клятва на мизинчиках? — предлагает Уэйд. Питер несколько раз открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба. Питер так воровато оглядывается, будто они наркотой барыжат среди бела дня, а не мило беседуют во дворе. — Моя настоящая фамилия — Паркер, — объясняет он, разминая пальцы. — Тони Старк был другом моих родителей. Он… усыновил меня, когда их не стало, и дал свою фамилию. В то время меня это не особо волновало. В начальную и среднюю школу я не ходил, обучался на дому. Но потом Тони решил, что мне нужно общаться со сверстниками. Вернее, решил не сам, но это… — Питер отмахивается и качает головой. — Это не важно. В какой бы школе я ни учился, меня прежде всего воспринимали как приёмыша Старка. Всем плевать было на мои знания, на мои способности и на мою личность, если на то пошло. Поэтому последний год я учился в школе под именем Питера Паркера — никому неизвестного сиротки. Уэйд слушает внимательно и не перебивает. Да… Ему ли не знать, как имя отца может подпортить жизнь. — Я просто хочу, чтобы мои достижения были только моими. И чтобы судили меня по моим поступкам, а не по фамилии моего опекуна. — А Фрост и впрямь та ещё стерва… — задумчиво тянет Уэйд. — В каком смысле? — Питер забавно поджимает губы. — Для такого умника, каким тебя все считают, до тебя на удивление долго доходит, — вздыхает Уилсон. — Как ты думаешь, почему эти папки вообще там лежали? Паркер хмурится. — Ты думаешь, это было частью наказания? — Если и нет, то явным предупреждением. Ты так кипятком ссал, что едва ли дальше своего носа что-то видел, но если бы был повнимательнее… — Уэйд цокает языком. — В общем, расстраивать Эмму тебе больше не стоит. Не думаю, что это будет для тебя проблемой. И не волнуйся, я дал клятву на мизинчиках, от меня про твоего горе-папашу никто ничего не узнает. По Питеру сложно сказать, успокоило его это или нет. Он погружается в свои мысли на несколько секунд, и Уилсон терпеливо ждёт, до чего же он в итоге дойдёт. — Я только не понимаю… Если на меня она так сильно надавила — заставила поделить исследование и пригрозила выдать мою тайну, то почему так легко обошлась с тобой? Понятно же, что ты не будешь торчать со мной в лабе целыми днями. — О. Желудок Уилсона стягивает спазмом. Уэйд криво улыбается, пытаясь скрыть подступившую дрожь. — Долго объяснять, но поверь мне. Хуже того, что она сделала, только отчисление. ***

I know itʼs gotta go like this, I know. Hell will always come before you grow.

Уэйд прячет все ремни с тяжёлыми металлическими пряжками, которые только может найти в доме. Если повезёт, то отцу лень будет обыскивать в их поисках каждый угол и он ограничится всего лишь парой затрещин. В этом тоже мало хорошего. Но по сравнению со следами, остающимися после ремня, затрещины принимаются за благословение. Есть, конечно, и другой вариант. Когда в ход идёт всё, что попадается под руку. Бутылки, ботинки, газеты, провода. Однажды его пизданули по лицу простынёй. Простыней. И, поверьте на слово, это больно. Но такое случается в очень редких случаях, когда Уэйд в школе проёбывается до такой степени, что отцу «приходится за него краснеть». Уэйд никогда ещё не видел, как отец краснеет, и сильно подозревает, что это такое средство выразительности, которым тот обозначает самые серьёзные проступки сына. Например, порчу школьного имущества или сразу несколько неудов по нескольким предметам. В такие дни мальчик старается не возвращаться домой как можно дольше, прекрасно зная, что отцу уже всё сообщили по телефону, и дома ждут только очередные побои. И вот сегодня грёбаный директор в очередной раз выразил желание пообщаться с мистером Уилсоном. И Уэйд во всех красках представляет, что с ним после этой беседы могут сделать. Он даже не знает за что, собственно, его отца вызвали на ковёр. И эта неизвестность убивает. В голове мелькает заманчивая мысль сбежать из дома. Желательно навсегда. Присоединиться к бродячему цирку. А что? Сойдёт за клоуна. Уэйд встряхивает головой, отгоняя от себя соблазн. Он должен встретить это как мужчина. Так, кажется, учат все эти дерьмовые фильмы про героев. Не беги. Не прячься. Встреться со своими страхами лицом к лицу. Только так ты поймёшь, чего стоишь. Только так ты… Блядь. Входная дверь открывается. Слышатся грузные шаги. Уэйд задерживает дыхание и вслушивается. Чтобы вы знали, по звуку шагов он может определить настроение отца. По тому, как захлопывается дверь — ближайшее будущее своей жопы. А по ворчанию под нос — сколько тот уже выпил. Уэйд бы мог написать книгу, составить энциклопедию о своём отце. Мальчик знает о нём абсолютно всё. Единственное, чего Уэйд не знает, это как от него сбежать. Уэйд все еще не дышит. Кончики пальцев уже начинает покалывать. Хлопок двери заставляет его вздрогнуть. Мальчик осторожно поднимается с дивана, делая долгожданный вдох. Из прихожки доносится ругань и бормотание. Звук, с которым ремень выходит из шлевков. Уэйд спрятал все ремни в доме. И забыл про один. Руки и ноги холодеют. Дышать становится тяжело. На лбу выступает испарина. Шаги у отца шаркающие, и с каждым новым скрипом подошвы о пол Уэйд делает шаг назад. Небольшой. Может, еще и обойдется. — Куда ты опять запропастился, бестолочь?! Не слышишь, что батя пришел? Фигура отца возникает в дверном проёме. Он пьян. И, судя по тому, как с трудом он передвигает язык, пьян сильно. — Пиздюк никчемный. Я вкалываю с утра до ночи для того, чтобы его обеспечить, а он! Уэйд продолжает пятиться от отца, будто от дикого зверя, боясь спровоцировать резким движением. — Ч-что я сделал? — решается спросить мальчик, но голос его подводит и получается какой-то писк. — Что сделал? Пришлось бы мне за тебя краснеть, если бы ты хоть что-то делал, ленивый выблядок?! Мужчина дёргается вперёд и одновременно с этим Уэйд разворачивается и срывается с места. Он взбегает по лестнице, держась за перила, и мчится в единственную комнату с запирающейся дверью — ванную. Если успеть задвинуть щеколду, пока отец не навалится на дверь всем своим весом, то есть ещё шанс. Если нет… Мальчик спотыкается о последнюю ступеньку и едва не падает. Это сильно замедляет его и лишает даже небольшой форы. Но он всё равно мчится, преследуемый по пятам грузными шагами и отборным матом. Когда отец злится, у него глаза навыкате и рот перекашивается. Лицо начинает напоминать маску каких-нибудь злых духов. Увидев такую однажды в музее, Уэйд заработал паническую атаку. И вот сейчас злой дух дышит ему в затылок, угрожая убить, растерзать, сожрать и пережевать в труху все кости. Коридор кажется бесконечно длинным, а собственные ноги — слишком короткими. Из-за паники лёгкие сжимаются. Почти не дыша, Уэйд делает последний рывок и захлопывает за собой дверь в ванную. Отец успевает выставить ногу в проём. Уэйд просыпается из-за того, что задыхается. Он хватается за горло, пытаясь освободиться от удушающего захвата, но его никто не держит. Перед глазами черно, будто они закатились и того гляди ввалятся внутрь. Будто он умирает. Будто он уже умер. Но проходит мгновение, и удушье прекращается. Уэйд садится на кровати, свешивая ноги на пол. И несколько раз делает глубокий вдох и выдох, пытаясь хоть немного замедлить пульс. Оглядывается в поисках сигарет и почти тянется к пачке, но замирает, на мгновение представив, как вновь будет задыхаться — на этот раз из-за дыма. Вместо этого Уэйд встаёт и открывает окно, впуская в комнату ледяной воздух. Он стоит у окна и жадно дышит полной грудью, пока не замерзает окончательно.