(don't) go

Хару щурится от светящего в глаза солнца и задёргивает шторы поплотнее; не то чтобы она вела затворнический образ жизни, просто выходить на улицу как-то не хочется. На окне трещинка, и через этот крошечный раскол сами лучи, вдруг материализовавшись, кажется, пробираются в комнату между тяжёлыми тёмными шторами, скользят по полу, теряя отблески в щелях паркета, и упорно тянутся к голым коленям Хару, которые выглядывают из-под школьной юбки — школу она закончила чёрт знает сколько лет назад, да только гардероб с тех самых пор и не обновляла; а юбка она такая, привычная. Хару дёргается. Хибари, сидящий напротив, демонстративно громко фыркает и отхлёбывает из чашки ароматный чёрный чай, приготовленный не мастером, а из расчёта «половина чашки заварки и половина чашки кипятка». Хару молча сверлит его взглядом и без слов спрашивает устало: ну когда ты уже уйдёшь, а? Просит: оставь меня в покое, пожалуйста. И шепчет: ну же. В её взгляде — кричащее «не приближайся ко мне» вперемешку с «останься хотя бы сегодня, можешь не сидеть у моей кровати до рассвета и не гладить по волосам, я вообще постелю тебе на коврике у двери, ручной пёс Вонголы», но последняя часть умалчивается. Если бы Хибари захотел — эта раздражающая и быстро растерявшая весь свой пыл при столкновении со смертью девчонка уже сама лежала бы бездыханным трупом в глубине своей квартиры с вечно задёрнутыми шторами, но- Хару дёргается, когда солнце поднимается выше и назойливые лучи достигают её колен. Хибари, сидящий напротив, незаметно усмехается и отхлёбывает из чашки ароматный чёрный чай.