***
— Эй, Настька! Легкие прокуришь, завязывай давай! Или за Андрюшкой своим в след собираешься? Услышав окончание фразы, девушка зло, резко обернулась. — Отвянь, Денис! — Ну ладно, ладно, — затараторил обидчик, часто размахивая маленькими широкими ладошками в примиряющем жесте. — Я ж о тебе беспокоюсь, чес-слово! Настя аккуратно затушила сигарету, выбросив бычок в унитаз ближайшей свободной кабинки, и спустив воду. По-хорошему, курить стоило на улице, большинство курящих сотрудников в летние дни так и поступали. А у нее образовалась жесткая привычка курить в туалете. Кстати, о них. — Ты что в женской комнате забыл, чудило? — спросила она уже беззлобно. — Тебя. — Ну, ну, разевай рот шире. Низенький пухлячок Денис помрачнел. — А серьезно, как там Андрей, держится? — Да. Помедлив, она добавила, произнося слова осторожно, словно взвешивая каждое на языке. — Его единственное желание — выступать. Пока он может. Собеседник помрачнел еще больше. — Но ведь он только в гроб себя так загоняет! И так осталось, … — он осекся, коротко и неразборчиво пробурчав, — не напрягался бы. И, уже в развитие темы, добавил: — Поехали бы с ним на дачку, в гамачке повалялись! Шашлычка, кваску… А? — Музыка — его жизнь, — горько усмехнулась девушка, поднимая лицо к светло-бежевому потолку. — Даже, если остались последние дни, кто я, чтобы его удерживать? Пусть будет счастлив… Помолчав, и справившись с собой, с голосом, она предложила: — Концерт завтра. Приходи, он будет рад. — Хорошо. Хорошо, как скажешь, — согласился Денис. И добавил тише, — Эх, ну что за страна у нас?! — Нормальная, — жестко ответила девушка. — Да на Западе, Андрюшку бы на ноги поставили! А в первую очередь до такого не довели. А у нас… Экономику профукали, спорт профукали, культуру профукали, теперь и медицина туда же… У меня кроме вас все друзья давно слиняли, кто в Израиль, кто в Канаду, кто в Штаты. Сам бы слинял, да денег нет, государство родное жмотничает. А надо матери помогать. У вас же с этим нет проблем, ехали бы… посмотри, все ж, как крысы с тонущего корабля бегут. — Вот крысы пусть и бегут, без них не помрем. Когда они удирают, команда остается и борется за свой корабль. И серьезно, зарплаты в сто тысяч тебе мало? Если ты так не любишь нашу страну, что ты делаешь в разработке электронной безопасности? Денис нахмурился. Махнул короткой рукой: — Ай, ты не поймешь… — Наверно. Но я хочу бороться. За Андрея. За страну.***
Фонд располагался в новеньком, выкрашенным в светло-голубой здании. С прогрессирующей тенденцией к высоткам, стремящимся догнать американские небоскребы, низенькое строение смотрелось очень необычно в заново разросшемся за последние годы центре города. Внутри приветливая девушка проводила Маргариту в просторный светлый зал, оборудованный внушительным экраном, и полукруглым столом, вокруг которого расположился ряд уютных мягко обитых стульев. — Приносим свои извинения, Маргарита Вячеславовна. Учредитель сейчас немного занята, вы не против подождать? — канареечным голоском прощебетала девушка. Маргарита не была против, неспешно потягивая принесенный ей облепиховый чай. Время бежать явно не торопилось. Покончив с чаем, она принялась рассматривать развешанные на стенах портреты, узнав среди них: президентский, портрет премьера, мэра, и трех соучередительниц фонда. Кроме знакомой посредством СМИ Березиной, со стены в рамочке на нее смотрело лицо женщины примерно ее собственных лет, простоватое, с заостренным носом, усыпанное крупными веснушками. Хотя возможно когда-то, она была красивой, запечатленный образ ясно отражал загнанную бытом лошадку. Маргарита прочитала подпись: Александра Сергеевна Рубинина. Хмыкнула — фамилия то какая! После присмотрелась к третьему портрету. Изображенная на нем девушка была совсем юной — от силы двадцать с небольшим. Милое лицо, оставшееся немного детским обладало аккуратными, тонкими чертами. Светло-русые локоны, рассыпавшись, струились по плечам. Вылитая эльфийская принцесса, как их модно было изображать. Со всем этим не вязался взгляд: сумрачный, напряженный, сверлящий. Марго перевела взгляд на подпись: Сотникова Светлана Олеговна. И опять женщина хмыкнула — с трудом верилось, что такая малолетка могла что-то учредить. С Березиной все понятно — деньги, связи на месте, Рубинина Александра, скорее всего на муже выехала. Впрочем, возможно и сама хорошо зарабатывала. Сотникова выпадала из картины. Женщина вернулась на место, откинувшись на спинку стула и прислушиваясь. Снаружи долетал шум, из общего фона которого изредка вырывались отдельные слова и фразы. Повод бузить был тот же, что и в год расставания с Россией. Аборты, права женщин и мужчин. Удивительнее всего было то, что громче всего звучали именно женские голоса, и требовали они не более, и не менее, чем отмены послаблений к пресловутому закону, поставившему абортниц в один ряд с маньяками и серийными убийцами. Окно Овертона работало на славу. Дверь приоткрылась, пропуская ухоженную даму чуть за сорок. В облике ее с трудом узнавалась домохозяйка с портрета. — Добрый день. Прошу прощения, что вам пришлось меня дожидаться, — мягко, играя ямочками на щеках, улыбнулась Александра. — О, не берите в голову. Я сама явилась инициатором встречи, — отвечая дежурной вежливой улыбкой произнесла Марго. — Скажите, вы тоже их поддерживаете? Пару секунд Александра не могла взять в толк, кого имеет в виду ее собеседница. — А, — отозвалась она догадавшись. — Понимаю. Признаюсь, что нет. На данном вопросе сейчас слишком много спекулируют. Мы же поддерживаем детей, оказавшихся в трудной ситуации. Без дома, без семьи. А так же тем семьям, где количество детей не позволяет родителям достойно прокормить и одеть их. Не спрашивайте почему, дети всегда были моей слабостью. Маргарита кивнула. Да, она знала этот сорт людей. Считала, что знает. Не понимая их, она, однако, находила крайне полезным с ними сотрудничать. — Что ж, тогда перейдем к деловым вопросам? — предложила она, переводя тему. Договориться удалось удивительно быстро. Тут же были подписаны все документы и договора. К радости Маргариты, Александра оказалась человеком, не откладывающим решения в долгий ящик. У нее осталось целых двое суток, которые можно было потратить на семью и ностальгирование. Все таки, были в родной столице вещи, по которым она скучала. Мимолетом удалось узнать и о третьей соучередительнице…***
Звонок разбудил Таню, заставив недовольно заворочаться и, перевернувшись на бок, нащупать рукой на прикроватной тумбочке телефон. Дисплей высветил время: пять утра. — Блин, ну что так рано то? — широко зевнула Татьяна, нажимая кнопку принятия вызова. В трубке послышался хриплый голос: — Алё, Таня, ты? — Да, а кто говорит? — все еще зевая, поинтересовалась девушка. Голос казался очень смутно знакомым, но мозг спросонья работать отказывался наотрез. — Это Вадим, — коротко ответили с той стороны. Позвоночник Тани словно электрическим разрядом прошило. Только услышав в трубке резкое: «Ты слушаешь?!» она поняла, что уже долго сидит, молча прижимая трубку к уху. — Д-да, — выдавила девушка, — Ты,. ты все?.. Вышел? В отличие от Светы, которой ненавистная ей беременность позволила изрядно сократить срок, и тот получить лишь условно, Вадима засадили по полной, решив отыграться хоть на ком-то. — По УДО, да. Ты знаешь, где Света? Я весь телефон оборвал, не могу ей дозвониться. У нее сменился номер? — Да. — Дашь? Слыша возбуждение и надежду в голосе Вадика, Татьяна трудно сглотнула загустевшую во рту слюну. Подумалось: «Боже, как сказать то ему?» — Тань! — опять нетерпеливо позвал он. — Вадим, давай не по телефону. Сказать нужно очень многое. Приезжай ко мне завтра, часиков в шесть вечера. На том закончили, отложив не самый приятный для Тани разговор. Она поняла, что он напрягся. А зная Вадима, легко было представить, чего он мог себе насочинять. Не хватало только, чтобы опять сорвался. А ведь если подумать, все это была ее вина. Она свела их со Светой. Вадим приехал к назначенному времени. Он отощал, был небрит, и выглядел довольно запущенным. На предплечье красовалась цветастая наколка, смысл которой был далек от девушки. Но уже то, что Вадик здоров, и не потерял желания общаться со старыми друзьями из до тюремного прошлого — радовало. — Ну, что там, не томи? — серьезным тоном спросил он, когда оба они уселись за стол. — Понимаешь, — начав, Таня сцепила перед собой руки, -… все очень сложно. — У нее кто-то другой, да? Ожидаемый вопрос. — Нет. Сложнее. Понимаешь… — Таня кашлянула, -… она ушла в монастырь. Повисла пауза. Вадим сидел, хлопая глазами, как ослепший на солнце филин. Видно было, что он усиленно пытается подобрать слова, и не может. Таня тоже не знала, что еще ей следует сказать. — Но… — наконец-то выдавил Вадим. — Она ненавидела Церковь. После случившегося тогда… — Да, я помню. Меня саму сначала очень удивило это решение. В изоляторе она общалась со священником, как сама мне сказала. И продолжила это общение потом. Постепенно, оно изменило ее. Она вся ушла в религию, объяснив, что нашла для себя какую-то цель… Не знаю. Все так… по дурацки. Первый год Света хотела дождаться тебя. Еще год она училась собирать мозаики. Помогала реставрировать в храмах какие-то мозаичные иконы. Похоже, приобрела какой-то вес в кругу религиозно настроенных людей. Стала соучередителем благотворительного фонда. А три года назад, сообщила мне решение… Вадим сидел молча, мрачно уставившись на столешницу. Таня понимала, что быть может сейчас, рассыпался карточный домик его надежд — тот, который помог пройти зону, и выжить. Она коснулась руки парня. — А тот ребенок? — подняв глаза, глухо спросил он. — Он родился мертворожденным на восьмом месяце. Все таки, все это… Вадим кивнул: — И хорошо. Это к лучшему. Не станет ублюдком, как его папаша. — Вот, Света оставила тебе, когда ты освободишься, — поднявшись с этими словами, Таня подошла к полке, и порывшись на ней, забрала и протянула своему гостю белый бумажный конверт. — Деньги что ль? — скривился тот. — Письмо. Она хотела сама объяснить. Посмотрев пару секунд на конверт в ладони хозяйки, Вадик протянул за ним руку. — Спасибо. Ладно, я пойду, пожалуй. — Подожди! Я хотя бы накормлю тебя! — всполошилась девушка. — Спасибо, Тань. Не стоит. Мне нужно немного подумать одному, — он криво улыбнулся уголками губ. — Может, еще заскочу как-нибудь. Бывай. И он ушел, оставив девушку терзаться чувством грызущей изнутри вины, и задаваться вопросом: «Почему все вышло так по-дурацки?»