Я твой ужас и страх

Она металась от своей неправильности из комнаты в кухню и обратно, желая, чтобы хоть ее ненормальные родители притащились поболтать ни о чем, хоть бабушки, да хоть кто-нибудь, лишь бы не думать, что случилось с Джеком Фростом и Королем Кошмаров. С обоими! Пусть чужими, но, в конце концов, они тоже стали частью завихрений ее жизни. Она винила себя в начале этой бессмысленной борьбы, хотя понимала, что на самом деле Бугимен и сам планировал напасть рано или поздно. Ночь в окладе окна перечертила деревянной перекладиной старой рамы взгляд сквозь себя. «А ведь у меня нет штор», — заметила только теперь Валерия, пока стеклянный сумрак заполнял всю комнату, перетекая через щелочку форточки. И вместе с ним клубилась и растворялась болотным туманом то ли надежда, то ли отчаяние, как метающийся средь топей бледный огонек, что так напоминал глаза Короля Кошмаров. Или наоборот. Не каждый разберет головоломку теней, игры без ставок и гонки к победе. Из кривого изгиба кухонного крана распухала капля, вбиравшая в себя искажением пространство всей кухни и хозяйку, которая устало села подле ноутбука. Она будто ждала, притом мучительно, да так, что сводило ноги и зубы. Да, она ждала исхода поединка, а в душе все струны сплетались колтуном, иссякала музыка. Рояли ложились на крыло, уносясь прочь в дальние страны, все на юг, как будто север — слишком сложно. Ведь так наверх, все выше, точно стрелой разверстый небосвод делить границей свето-тьмы. Она же уходила не с музыкой, так с выстрелом. Так надо, длилась не-игра, но ночь томила ожиданием. Валерия схватилась за перо, вернее, шариковую ручку. И часами напролет писала разрывавшие голову рифмы. Стихи она сочиняла редко, ведь родители над ними смеялись, ведь у мамы в юности был изданный маленький сборник, а она-то кто, писака в сети… Но не для изданий и побед теперь пересекала бумагу убористым почерком с наклоном в неверную сторону. Она коротала часы, опасаясь, что даже утром никто не придет. И больше никогда. А если уничтожили друг друга, то что осталось миру? В ночи легко стелились ослепительные нити снов, точно Оле-Лукойе покинул пожелтевшие листы знакомых историй. Что ж… Может, именно его увидел как-то Андресен, может, всех их когда-то видели, но забывали об их реальности. И они все постепенно иссякали. «Ты просто неправильная! Ты не имеешь права ни на свою депрессию, ни на свои слезы! Ты делаешь себе только хуже, живи уже, как все!» — отчитывал голос матери, засевший в голове, пока Валерия то тихо всхлипывала, то мотала головой. И забывала, что в тишине квартиры никого нет рядом. Сбежать легко, вот километров много, на всех хватит дорог, а мысли примагнитят все обратно. — Легко возносить достойных… Разбери, что с недостойными не так… — пробормотала Валерия, опускаясь на руки, плывя в кисее полусна. И чудилось ей снова, что она студентка, но почему-то филфака, сразу двух факультетов, да еще работа и прочее, будто еще не дома, а где-то в отъезде, в незнакомой стране, где все говорят по-английски. Там, в средоточии суеты, ей кто-то твердил, будто на носу сессия, будто в некий грядущий вторник экзамен, сразу двух факультетов. Слова уносились непониманием смыслов, она бродила между этажей, не то гостиницы, не то высотного здания чужого университета, при этом искала себе место, чтобы заснуть. Но все двери захлопывались, все номера объявляли занятыми. И она, согнувшись и уронив голову на стол, съеживалась в неприветливом отельном ресторане, пробуждаясь у себя на кухне. «Если бы не моя глупая выходка с учителем географии», — осуждала она себя. Валерия вскочила, едва заслышав шаги, впитав их кожей, покрывшейся прикосновеньями мороза. — Думала сбежать? — послышался привычный мягкий, но шипящий голос. — Нет. Я просто… испугалась, что попаду под магию, — губы ее дрожали в улыбке, она соврала, а потом призналась: — И… за вас обоих. — Да неужели? — не верил отчего-то Бугимен, но Валерия пресекла его пренебрежение: — К тому же это твои лошади вынесли меня за пределы сражения. Кто победил? Он тонул в тумане, мгла расправляла безбрежные крылья, укрывая его пологом, точно он вновь скрывался бледной тенью, как бессчетные годы исступления до этого. — Пока никто. Но это временно, — вкрадчиво отвечал он. — Уже скоро… Из мрака маячили два болотных огня, слегка белели зубы, но само лицо и тело стелились силуэтом, не позволяя поймать в фокус отчетливых очертаний, а ведь совсем недавно предстал столь материально, что даже мясо украл со сковороды, как будто жадный кот. — Я обречена умереть, чтобы ты восстановил свою силу? — констатировала Валерия отрешенно. Лишь бы перестать внутренне ликовать, что он вернулся. Во-первых, о духах «живой» не говорят, во-вторых, он вроде бы мучил… а в-третьих… Почему надо было себе что-то запрещать? Голос матери в голове утих, его такого уже и не существовало. — Смерть — это слишком просто, — отозвался Бугимен сдержанно. Время вздрагивало и наливалось каплей у крана, что все никак не решалась разбиться о дно раковины. Валерия же таила больше почти сумасшедшей решительности. Она уже вобрала всю перспективу мира, она не боялась судьбы. Лишь бы узнать, почему он снова скрывался от нее, что прятал, зачем вновь играл в недомолвки. Что-то происходило, нависало траурной лентой, песочной глыбой над карьером. Капля сорвалась вниз, Валерия склонила голову, отчего-то сжимая кулаки: — Видимо, я скоро узнаю твой истинный план. — О да. Но ты же понимаешь, что выбора у тебя просто нет, — прошипел Король Кошмаров, окутывая ее черным песком. Но она отодвигала его привычным движением, ей хватало и своего. Он все так же вился над головой, вокруг пальцев, он тек в ее венах, не достигая лишь сердцевины. Но там не обнаруживалось золотых трепетных бабочек, никаких странно-светлых мыслей. Иль их не видит разочарованный «носитель»? Иль о них не подозревают, пока не вырвут с корнем беспощадные ветра? — А если я и правда перестану бояться? Так советовал Джек Фрост, — предостерегла Валерия, забывая о странном ожидании, что продлилось наедине со стихами до первых лучей рассвета. — Говорил, что так тебя можно победить. Битва длилась всю ночь, Валерия чувствовала, как к запаху пепла примешались другие — кровь и лед. Хотя у льда не бывает аромата, скорее она помнила тот свежий оттиск морозного ветра, что следовал за Хранителем Веселья. — Так ли сумеешь не бояться? — насмехался Король Кошмаров, отворачиваясь от нее, глядя куда-то в окно. Валерия попыталась приблизиться, но он отшатнулся. — Я просто не хочу, — прошептала она приглушенно. — Если не страх, то что мне останется? Пустота? Я шагну вниз за подоконник. Так что… Будь, что будет, — она мастерски лгала, будто не заботится о людях. — О судьбах мира пусть волнуются Хранители, у них это лучше получается, — однако если и скрывала правду, то всегда лишь наполовину, потому что продолжила совершенно искренне: — Я в этом мире вижу только невыразимую скорбь, так что Джек Фрост не остановит меня своим ребяческим весельем. Она все-таки подошла к Королю Кошмаров. Его вычерченный профиль с плавным переходом ото лба к тонкому крючковатому носу вырисовывался чернильной кляксой на фоне бледнеющей ваты облаков, плетущих неторопливые кружева снега. — Какой фатализм, — посвящал в свои недобрые замыслы извечный пришелец, облик самой тьмы: — Но будет очень неплохо, если с твоей помощью я захвачу этот мир. Он заслужил того, чтобы узреть во всем величии своего истинного правителя. «Я рискну. Это нужно нам всем. Если они Хранители Снов, значит, на снах все и замкнуто. Я не боюсь. У меня тоже есть свой план», — незаметно сжимала кулаки Валерия. Чужую боль она привычно принимала, как свою, но по немому наученью незнакомых запредельных сил в ту ночь, будто переломившись, принимала и страх, и планы по захвату мира, отчего-то веря, будто в ее силах изменить. А нет… Так будет очередной жертвой, пусть даже бесполезной, найдутся другие, способные победить силой. Но иная здесь шла борьба, но иные неслись потери. — И кем же ты будешь править, когда люди уничтожат друг друга? Призрачными лошадьми, которые насылают друг на друга кошмары? — с упреком проговорила Валерия, все еще силясь рассмотреть лицо Бугимена, а он скрывался нечеткостью линий, как в недавнем беспорядочном сне. — Я найду способ подчинить этот мир вместе с людьми, с этой паразитической формой жизни, — проскрежетал он сквозь зубы, неподвижно вписавшись контрастной картиной в раму окна. — Ну вот, теперь еще и паразиткой меня обозвал, — усмехнулась привычным тоном Валерия, не подавая виду, как легко ей давался этот рассвет, этот привычный диалог… Не то, что целая ночь наедине со стихами и каплей из-под крана, которая все не решалась отразить свободной завершенностью кухню, совершив последний полет. Да не вниз, не чтоб разбиться, а чтобы отразить. — Нет! Нет, я не то имел в виду, — вдруг смутился Бугимен, махнув рукой, невесело, но внимательно рассматривая Валерию, отчего его глаза ярче замерцали; с вековой усталостью он проговорил почти нараспев: — Разве ты сама не видишь, что они творят? Ими необходимо править, даже если в конце разрушить. Он схватил воздух, точно сжал в пятерне целую планету. — Ими бы не править. Их бы направлять… А для этого необходимо равновесие, — размеренно отвечала Валерия, вторя его голосу, все же приближаясь. — Но для достижения равновесия неизбежны жертвы, — сталью прозвенел его резкий ответ. — Спорный факт. Но если бы достичь равновесия через жертву… что ж. Я готова, — непоколебимо с бесстрашной обреченностью проговорила она, но точно отогнала тень, вставшую за ней, распустившую серые крылья; встрепенулась, одергивая себя. — Только вряд ли мы об одном и том же равновесии. Ты прав в одном: нам не нужен мир счастливых идиотов. На каждого распределено кар и наград по заслугам. Но и король выжженной радиоактивной пустыни вряд ли такой уж король. Твоя победа — твое поражение, замкнутость в безумии и на самом себе. Он слушал ее, кажется, вновь задумавшись над ее словами. И тогда маскировка спала, или Валерия прозрела: запах крови ей не мерещился. Хоть и черная, но все ж с рубиновым отливом, она покрывала его тело, сочилась из незарубцевавшихся ран вдоль груди, на руках, на лице. Даже волосы спеклись от нее. Валерия ужаснулась, потому что раньше только в кино видела столько крови, но там-то так, бутафорская. Хотелось верить, что Джек Фрост пострадал меньше. В любом случае, ему помогли бы верные друзья. Королю Кошмаров не помог бы никто. — Умеешь ты красиво говорить. Впрочем, мы оба останемся при своем, — отвернулся Бугимен, замечая, как пристально его рассматривают и к тому же — невозможно! — с состраданием. Милосердие не укладывалось в его строгую концепцию, но Валерия не отходила, поддевая свой черный песок, как тогда, как в прошлый раз. Раз уж ей не довелось вкусить радости золотого, то и в черном обреталась своя странная польза. Она делилась своим горем все это время, но теперь легко и безошибочно принимала чужое. Лишь холод окутывал ее усталостью, точно она отдавала свою жизненную силу. Но лучше так, чем бесконечные часы в неопределенности ожидания, где даже сны — искаженная маска реальности. Бугимен обернулся, замечая, как заживают его раны. Валерия улыбнулась и, не касаясь, провела ладонью вдоль его распоротой ледяной стрелой щеки. Он поймал ее пальцы, прижимая на миг к своим губам. Все молча, воцарилась почти первозданная тишина. Если бы не холод ужаса, то кровь от сердца разгоняла бы тепло, но, видимо, не для них. Король Кошмаров глянул почти с испугом, точно снова нарушил какой-то неписаный закон, точно кто-то наблюдал за его действиями, оценивал, его внутренний монстр гордыни. Он отстранился, лишь потирая свежие корки затянувшихся ран, сутулясь и попеременно скалясь, будто злился на себя. А на нее глядел неоднозначно, будто терялся в домыслах и хитрых планах. Валерия бы приняла любой, она ждала господина кошмаров, но никогда бы не оправдала зло. Она лишь не судила. — Так всегда и бывает, — будто ответила после значительной паузы Валерия. — Значит, с моей помощью? А есть вариант, что я тоже кое-что попрошу у тебя? Бугимен оживился, как всякое зло, которое по природе своей любит сделки, обычно нечестные. Он усмехнулся: — Исчезнуть? Нет, так не годится. Я не исчезну. — Нет, не исчезай, — то ли констатировала факт, то ли просила Валерия, но сделалась вновь спокойной и внешне равнодушной: — Ты можешь наслать кошмары одному человеку? И насылать их, пока он не взвоет. Ее тонкие темные брови решительно сдвинулись к переносице, почти мстительно, хотя черный песок практически иссяк. Да черный ли? Какой-то иной ее цвет окутывал, будто сотканный из лунного света и потемок бездны — серый сумрак. — О! С большой охотой! — воодушевился Король Кошмаров. — Кому? Уж не тому ли хмырю? — Учитель географии нормальный малый, оставим его в покое, оба, — мягко прекратила нападки Валерия. — Другому хмырю, вот он действительно хмырь, хотя на вид красавчик. Но внутри — гнилушка. Жаль, что у тебя так же… Король Кошмаров неожиданно словно виновато отвел взгляд, задумчиво протягивая руку, едва заметно перебирая непослушный встрепанный локон Валерии, отзываясь: — Может, и не так. — Может… — ответила она, проводя по его руке, но на этот раз призывая отпустить. Колтуны мыслей их обоих почти осязаемо взмахивали крыльями, но музыка вернулась в их края вечной зимы. Лишь нельзя глядеть внутрь рояля, иначе иссякнут струнные виденья, нельзя слишком скоро вскрывать громкостью звук, нельзя говорить не в свое время верных слов, иначе сделаются неверными. — Так что там за тип? — буднично с деловой жилкой азарта поинтересовался Бугимен, стряхивая тягучую неловкость. Валерия довольно кивнула, а ведь Король Кошмаров и не догадывался, что у нее существовал свой план, свое видение равновесия. Однако небольшую и приятную для него просьбу выполнил с огромной охотой. *** Вскоре он догадался, что его цель — это тот самый подлец из школы, который прилюдно зачитал любовное письмо глупой девочки. Вряд ли Король Кошмаров испытывал хоть каплю сочувствия, однако Валерия добилась своего: незримое наказание обрушилось на «красавчика класса» ордами бесконечных кошмаров. И девушка надеялась, что Джек Фрост или другие Хранители не заметят. Порой и дети заслуживают того, чтобы видеть кошмары, в чем-то они не менее жестоки, чем взрослые, а подростки иногда так и более беспощадны. «Да, вы храните сон детей. Но разные есть дети. Есть, которые лет в семь-десять травят животных. Бросают с мостов котят, чтобы просто так посмотреть, выплывет или нет. Есть, которые мучают младших сверстников. Они тоже все заслужили добрые сны? Ответишь, Оле Лукойе?» — мысленно обращалась она к Песочнику. Она хранила множество историй, порой и веселых, пустяшных, но в память ей врезались все больше ужасающие. Еще в первый год работы к ней приходил заплаканный мальчик из младших классов, который рассказывал, как летом на даче местные хулиганы утопили его щенка, бросили в бурную реку и призывали его прыгнуть следом, то ли хотели так испытать, то ли намеревались тоже утопить. А он струсил, испугался нырять в омут, где в водовороте уходил под воду беспомощно скулящий самый верный друг. Валерию еще долго трясло от того рассказа, она просила самых жестоких наказаний тем, кто посмел такое совершить. Тогда ей плохо удалось успокоить парнишку. Теперь же заплаканная девочка с разбитым сердцем чудилась ей тем самым тонущим щенком, беспомощным безвинно осужденным созданием. Может, она поступила глупо, но, судя по всему, ей не удалось обратить происшествие в шутку. Да и легко ли любовь превратить в розыгрыш? Валерия все пыталась доказать ей, что не надо отчаиваться, а сама едва не выла от бессилия. И так каждый раз, и так с каждой услышанной историей. Порой она призывала себя сделаться циничным наблюдателем, но все эти рассказы резали свежие раны собственной души. И вот у нее появился реальный шанс хотя бы призрачно восстановить справедливость. Пусть для того она заключила сделку с Королем Кошмаров. Он согласился помочь! Впрочем, он не слишком утруждался. — О да, давно я так не веселился! — потирал он руки, возвращаясь к ней. Он улыбался, а она поулуулыбалась в ответ. Она научилась жить с вечным чувством тревоги, к тому же ее успокаивало, что она беспричинная, стоило вспомнить самого Короля Кошмаров. И даже теплело на душе. Они вступили в сговор на короткий срок, а дальше… Валерия предчувствовала маячившую темноту, точно обрела дар предвидения. Она клубилась туманом в недалеком будущем. Впрочем, кто его вообще ведает наверняка? Жизнь приносит слишком много странных сплетений, порой не разобрать, чья где нить. Неожиданностью стало для Валерии заявление матери, которая пришла по обыкновению на излете недели: — Я все-таки разведусь. Знаешь, на работе… Впрочем, ладно. — Что «ладно»? У тебя появился поклонник? — заинтересовалась Валерия, накрывая на стол уже сделавшийся привычным чай с острым имбирем. Мать покраснела, словно девчонка: — Ну да. И еще меня повысили. А твой отец… Он от этого только разозлился. Я всю жизнь прожила с тираном! Все, решено. — Мама! Это лучшее решение, которое ты могла принять, — дочь с невыразимой любовью обняла мать, и казалось, словно они почти ровесницы, молодые и полные сил. Они еще долго говорили, и казалось, что намерения, наконец, превратились в действия. Правильно или нет? Пусть судят другие, такая уж жизнь. У Валерии на душе сделалось легко и спокойно, точно разбилась каменная плита гробницы, что закрывала вид на бескрайнее небо, точно птице не только открыли клетку, но и вернули подрезанные крылья. — Какие у тебя интересные советы, — между тем нарисовался из воздуха Бугимен, вскоре после того, как мать ушла (оказалось, к бабушке на квартиру). — Какие советы? Почему странные? Король Кошмаров посмеивался скептически: — А как же семейные ценности и все такое? — Ты тут что ли за семейные ценности? — отмахнулась Валерия, убирая чашки. Из крана полились сотни капель, которые в общем потоке ничего не успевали охватить полетом совершенной сферы. Они слишком торопились, возможно, спешила с выводами да решениями и ее мать, но все-таки что-то неоспоримо сдвинулось. Если бы только не черный туман, что заслонял взор в будущее. — Нет, но вроде как «силам добра» положено их защищать, — протянул Король Кошмаров, задумчиво грызя подобранный со стола резаный имбирь. Он по-прежнему не отпускал Валерию, но она, как обычно, не прогоняла. И так длились и длились ее дни, в которые она уже не помышляла о том, чтобы встать на подоконник, уже не от сковывающего ужаса. Что-то сдвинулось в ее душе, что-то заставило сделаться сильнее и уравновешеннее, будто она только теперь научилась по-настоящему жить. — Во-первых, я не силы добра, а, во-вторых… — она застыла на миг. — Иногда, чтобы достичь равновесия, необходимо что-то разделить, отпустить, начать с начала. Это как «гордиев узел» — не развязать, приходится рубить. Всем станет лучше. Я уверена. Девушка долго глядела на чашки и на свои руки, пребывая в задумчивости. Что-то сдвинулось в ее микромире, что-то искало выход, добравшись до критической массы, может, весь тот пепел Везувиев, что накопился за время ссор родителей. Может, наставал момент совершения зловещего замысла Короля Кошмаров. О той ночи, когда он вернулся израненный после поединка, они предпочитали больше не вспоминать. Больше не целовал он ее руки, не трогал волосы… И иногда этого катастрофически не хватало, потому что казалось, что больше никто ее не понимает лучше, весь этот мир двух темных хаотических душ. Она читала в его глазах те же недомолвки и скрытое желание… «Поцелуй меня», — иногда немо просила она, глядя на него, но неизменно одергивала себя, корила за этот странный порыв. Странно, но мысль об этом не вызывала привычного отвращения или скуки. Валерия с иронией поняла, что все остальные мужчины для нее просто не существуют уже долгое время. Только за какие, спрашивается, заслуги ей попался именно такой экземпляр? Впрочем, ничто в жизни не делается без цели, это открылось ей, словно вытравилось под кожей огненным буквами, в ту ночь бесконечного ожидания. А он в свою очередь то ли делал вид, что не замечает изменений на ее лице, то ли сознательно запрещал себе. Все ради плана… Какого, в конце концов? Валерия ждала, готовая принять любой, и сердце ее предрекало новый виток борьбы. Что ж… ей не привыкать. Жизнь — это борьба, зачастую с самим собой. Наставал последний этап их недолгого, но продуктивного сотрудничества. Дальше — уже его игра и ее противостояние. Однако же результат его работы неискоренимо обрадовал: спустя месяц к ней в кабинет психолога заявился совершенно бледный, с мешками под глазами «красавчик класса». Выглядел он подавленно, неразборчиво поздоровался и начал рассказывать, что ему снятся каждую ночь кошмары, да все какие-то глупые, будто он читает и читает то злополучное письмо, а оно то обращается в монстра, то его одергивают учителя, то директор к себе ведет, то еще что-то. Все он не помнил, но Валерия отметила, что Бугимен проявил исключительную изобретательность на любимом поприще. — Расскажи, когда они начались, — уже почти с сочувствием спрашивала у мальчишки Валерия, едва скрывая победную улыбку. Хотя бы месть совершилась, но оставалось иное — спасение и прощенье. Она цеплялась за последние нити, надеясь спасти сразу двоих, показать, что возможен иной путь. — Да вот… было кое-что недавно, — смущенно признался мальчишка, стыдливо закрываясь школьной сумкой, и повторил со своей позиции всю историю с влюбленной одноклассницей. — Я думал, что это смешно, — оправдывался он. — Мы травили ее, ну… ну, она такая дура, — нестройно продолжал он, вскоре бессильно всхлипнув: — А потом… я начал каждую ночь видеть кошмары! Разные! Да такие… Родители не верят. Он совершенно съежился, едва ли напоминая грозного предводителя школьной ватаги, которая изводила пакостями и издевками наивную девочку. Валерия, пользуясь паузой, на полную вступила в игру, размеренно, но твердо говоря: — Тебе не кажется, что это так выражается твое чувство вины? Извинись перед ней. Перестань травить. Может, это твоя совесть проснулась? — Думаете? Мальчишка оживился и легко пошел на контакт. Он проговорили еще часа полтора, парнишка ушел в раздумьях. — Полагаю, он постепенно должен перестать видеть кошмары? — донесся голос незримо присутствующего Бугимена. — Ключевое слово — «постепенно», — склонив целеустремленно голову, отозвалась Валерия. — Он все еще не извинился. — Все же ты жестока, — одобрительно кивнул Король Кошмаров. — Иногда приходится не только резать, но и ждать, когда нарыв на душе назреет, — отозвалась Валерия, выпрямляясь. — Кошмары будят подсознание. Если он видит тот эпизод, значит, в нем еще есть совесть. — Интересный метод, — отметил Бугимен. И так прошло еще две недели весьма странного сотрудничества, в течение которых Валерии дома приходилось успокаивать теперь своего отца, убеждать, что мама ушла не без причин, что так им всем будет лучше. А он клялся, будто всегда любил только ее, что ни разу не изменял. Но он сердился, когда дочь посмела предположить, что мама тоже имеет право на свою жизнь, на карьерный рост. Отец же уходил, утверждая, что дочь ничего не понимает, потом посреди недели снова приходил, как в бреду и тумане, поражался, что привычные извинения с букетами не возымели эффекта, даже плакал. Разговоры их неизменно сопровождали фоном соревнования по боксу или боям без правил, так получалось лучше отвлекаться от всего. У Валерии голова кругом от всего этого шла, но она чувствовала, что гордиевы узлы приближаются к своей вольной или невольной развязке. Теперь ее хотя бы ни в чем не обвиняли. Она не ошибка! Она — человек, который имеет право на свое мнение, имеет право на свой выбор. На свою жизнь, в конце концов. Хотя взросление — это не только свобода, но и огромная ответственность, лабиринт выборов, среди которых важно отличить верный от тупикового. — Упрямый, — фыркнул Король Кошмаров, когда отец в очередной раз ушел, не понимая, почему дочь не призывает сохранить их шаткий брак. — Вот эти разговоры прошу не подслушивать. Это семейное дело! — возмутилась девушка. — Семейное-семейное… Сколько я таких видел, — махнул рукой Король Кошмаров, точно древний старик. А на следующий день к Валерии на работе пришла уже знакомая девочка, на этот раз не заплаканная. То ли по наитию, то ли по школьным слухам, но она прибыла благодарить именно психолога, рассказав, что обидчики большее ее не достают, а объект ее неудачной любви даже извинился. Конечно, они не остались друзьями, да и разбитое сердце не пластырем склеивается. Но хотя бы каждый поход в школу больше не напоминал сдерживание неравной атаки в узких окопах. Девочка уходила и улыбалась, Валерия улыбалась ей в ответ, впервые чувствуя вкус победы. Нет, вручение аттестата и диплома — это все ради одной себя. Здесь же она сражалась незримо во имя другого человека. И победила. Ни с чем несравнимое ощущение легкости бытия. — Пришло время, — кивнула она Королю Кошмаров, присутствие которого почему-то не рассеивало ликования. Валерия испытывала по отношению к нему чувство благодарности: их план сработал именно так, как она задумала. — Помни о цене. Я ничего не делаю просто так, — усмехнулся он, но девушка только кивнула. — Я знала, на что иду. Так надо. На следующий день к ней снова пришел «красавчик класса» и теперь выглядел выспавшимся, отдохнувшим, но крайне удивленным. Он видел нормальные сны, впервые за долгое время. Валерия сочла, что отныне он усвоил урок, кошмары четко связались в его сознании с фактом травли. «Что ж, если бы так удалось спасти кого-то еще, я согласна терпеть страх. Это новое чувство его с лихвой компенсирует», — задумалась впервые девушка, прислушиваясь к своему сердцу, а оно почти пело. Когда мальчишка ушел, Валерия просияла, обращаясь к Королю Кошмаров: — Спасибо. Она до последнего опасалась, что Бугимен обманет ее, продолжит насылать кошмары без надобности, из беспощадной забавы. Но он сдержал обещанье. — Я свою долю получил, — скромно напомнил он, точно не желая признавать, что сделал что-то полезное и, в целом, незлое. — Ну, как видишь, закон равновесия сработал, — кивнула Валерия. — Кое-кому полезно видеть кошмары. Пока в этом мире есть зло, кошмары могут стать чьим-то неплохим наказанием. Кстати, я на выставку иду. — Приглашаешь что ли? — улыбался ей собеседник. И глаза его сверкали уже не как болотные огни… Хотя порой самые глубокие трясины подстерегают в двух шагах от спасения. — Как хочешь. Ты же полтергейст, — рассмеялась Валерия, как бы парадоксально ни выглядело такое поведение в присутствии воплощенного ужаса. Или он себя слишком переоценивал? Страх испытывали и без него, без его черного песка. «Вот и все, больше я им не нужна, — думала Валерия, добираясь в метро к музею. — Вряд ли они заглянут просто так поболтать, если все будет хорошо. И снова мне ждать историй чужой скорби. Я — Хранитель Скорби». — Джек! Джек Фрост! — обрадовалась Валерия, помахав фонарному столбу, не заботясь о том, что на нее смотрят прохожие. Она уже придумала, как незаметно и во весь голос болтать с духами: наушники с микрофоном в ухо, телефон в руку — вот и совершенно обычный представитель общества, ничего странного. — Привет! Ты как? Все в порядке? — совершенно по-дружески поинтересовался парень. Валерия отметила, что шрамов или следов ран на нем уже давно нет, стало быть, тот поединок прошел для обоих бессмертных существ без особых потерь. — Я заметил, что в последнее время кошмары преследуют не только тебя, но и людей, с которыми ты общаешься, — нахмурился Джек, будто предупредительно выставляя посох, указывая им на девушку. — Джек, мы победили! Мы заставили извиниться одного забияку. Понимаешь? — непривычно воодушевленно объяснила Валерия, на что Хранитель Веселья онемел, поперхнувшись: — С… Королем Кошмаром победили? — и воскликнул возмущенно: — Так это был твой план? Твой? — Да, — развела руками девушка, безмятежно улыбаясь. Она подозревала, что за ними наблюдают Хранители Снов, и не боялась держать перед одним из них ответ. — Но ведь это… Неправильно! — исказилось лицо парня, он хлопал глазами, точно разбуженный совенок. — Вероятно, — пожала плечами Валерия, но объясняла серьезно: — Джек, я не испытывала ужаса последнее время, тем не менее Король Кошмаров для меня не исчезает. Как и вы все. Мне кажется, здесь не все так просто. — Я спрошу у Северянина или Песочника, — пообещал Джек озадаченно. — Но все равно остерегайся его! Он неизбежно обманет рано или поздно! Джек Фрост поспешил в неизвестном направлении, уносясь в вихре колючего зимнего ветра. А Валерии не требовалось объяснений от других Хранителей. Дальним уголком сознания она и сама все прекрасно понимала, только ответ не прорывался за завесу для полного осмысления. Но каждой мысли свое время, каждому свершению свой час, иначе все намерения и уговоры так и не обретут очертания действий. Валерия, как и планировала, направилась к музею. Ее встретил заснеженный сад, где летом полыхали алые розы; в окружении елей степенно плыло само здание музея, встречая массивными колоннами в древнегреческом стиле. Валерия всегда при взгляде на развалины античных храмов ощущала отдаленную ностальгию или дежа-вю, будто однажды, давным-давно, она уже видела все это, в первозданной красоте, новое, не изъеденное разрушениями и пожарищами. Но то лишь отголоски чувств, лишь отзвуки грозы, словно случилось извержение вулкана в дальней части света. — Вот умора! Этот Джек — шут гороховый! — Бугимен появился возле кассы, когда Валерия брала билеты, по ошибке чуть не спросила два, потом вспомнила, что духи за вход не платят. — Как ты его обескуражила! Ха-ха! Вечно бы смотрел! Игра на два фронта, а, Валерия? — проговорил Король Кошмаров, впервые медленно смакуя ее имя. — Нет, Кошмарное Величество, только за себя, не более, — повернулась к нему Валерия украдкой. «А, может, и за тебя, если ты еще не понял!» — воскликнула мысленно она, но столь смелые высказывания лишь помешали бы. Она вела игру намного более серьезную, чем представляли себе все Хранители, возможно, непосильную для человека. Но она обретала веру в себя. — Выставка, значит? — протянул Бугимен, пока девушка поднималась по длинной мраморной лестнице в главный выставочный зал. — Пока привезли прерафаэлитов, можно и посмотреть, — отозвалась она. — Девушка, на выставке телефоном не пользуются, — напомнила ей строгая полная смотрительница в темно-синей форме. Вот тоже «хранитель», только искусства. Каждый что-то хранил или кого-то… — И как ощущения, когда страх окутывает? — интересовался Бугимен, пока Валерия молча рассматривала вычурные картины, медленно перемещаясь от одной к другой. — Атмосферно. Она прибыла после работы уже под закрытие, так что экскурсий не водили, да и народ постепенно расходился. Она намеревалась выйти последней, остаться посреди огромного зала наедине с Королем Кошмаров среди странных чудесных образов полотен. Прерафаэлитам ведь нравились готические сказки, старинные легенды, аллегории и иносказания. — О, знакомые люди, Джон Эверетт Миллес, — оживился Бугимен, указывая на картину, с видом ценителя комментируя: — Помнится, я ему такие кошмары насылал. А он их потом зарисовывал. Безумный. «Офелия»? Неудивительно. Ему же каждую ночь снилось, что он тонет, глядя на небо. Валерия усмехалась, переходя к другой картине, украдкой спрашивая: — А этому что снилось? — Хм… — прищурился Король Кошмаров, однако, видимо, никого не вспомнил, глядя на безмятежный пейзаж и влюбленных, какого-то рыцаря и даму. — Ему, видимо, Песочник что-то нашептывал. На следующем полотне девушка в мрачно-зеленом платье глядела со скал на тонущий в бушующем море корабль. От образа девушки, от ее прижатой к груди руки и разметавшихся от ветра темных волос, делалось грустно и тревожно, точно Валерия вновь вспоминала что-то, узнавала. — А ему? — кивнула она на картину. — Он тоже тонул, — как решая слишком простой ребус, отозвался собеседник. — В детстве в реке, а потом я усиливал это видение в его снах. — Ха-х, пожалуй, самая необычная выставка на моей памяти. С такими комментариями, — улыбнулась Валерия, и на душе вновь потеплело, несмотря на холодные прикосновения Короля Кошмаров. Он… обнял ее за талию, вдыхая аромат волос, точно девушка с картины тоже показалась ему знакомой. Валерия замерла, словно во сне наяву, словно они сделались одной из сотен картин прерафаэлитов. Ее сердце больше не билось, оно замерло, и лишь слышалось кружение золотых бабочек, которые заменяли сердце Королю Кошмаров. Она слышала его дыхание, ощущала на своей коже возле ушной раковины, на шее… Этот холод, смешанный с пожаром! Показалось, что целый мир совершенно обезлюдел. — Поцелуй меня, — наконец, набралась смелости прошептать она. Показалось, что все заполнила бешеная пульсация, точно сама ткань мироздания рвалась и перестраивалась, сотни золотых нитей… Но Король Кошмаров на миг растворился, подлетел к ней и пропел многозначительно строчку из песни: — «Поцелуй мой как лед на губах. Я твой ужас и страх». Он подошел к ней вплотную, невыразимо нежно проведя указательным пальцем вдоль ее губ. И больше ничего не говорил какое-то время. А затем отвернулся, уставившись на одну из картин, где прекрасная девушка плыла в лодке. — Сначала я собирался напитаться твоим отчаянием и ужасом, восстановить свою силу после заточения, выпить тебя, точно паук, но теперь… — мужчина запнулся, но признался: — После того случая… У меня иные планы, — он обернулся и посмотрел прямо в глаза Валерии, точно ища в ней ответ, одновременно предупреждая или предвещая свои намерения: — Но мой поцелуй — это твоя смерть. Еще не время. Хотя эти часы остановились на без пяти двенадцать. — Прямо как «Часы Судного дня», звучит зловеще, — растерялась Валерия, обрушиваясь на себя обвинениями. И правда? Чего она ожидала от такого существа? Он же не человек, он же злой дух, а против своей природы еще никто не выдерживал конкуренции. Да и она — вечная неидеальная ошибка, пусть даже мать больше так не считала. В любом случае, выставила себя полнейшей дурой, да еще и какой-то озабоченной. Но… Она чувствовала! По-человечески, ярко, захватывающе. И от этой мысли она вновь хотела смеяться. Однако болью раскололось сердце, точно прошла трещина вдоль гигантского ледника. Валерия стремглав покинула выставку, а Король Кошмаров не последовал за ней, он витал призраком среди картин, сливаясь с их загадочными образами. Девушка же неслась прочь, не замечая ни перехода, ни дороги, она даже не отметила, как какая-то машина едва успела вдавить педаль тормоза. Высунулся водитель, клял ее последними словами за неосторожность. А Валерия не слышала, она неслась прочь и… смеялась, едва не плача, едва не заламывая руки, но признаваясь себе, что она живая, он такой же, как все, человек, не самый злой, не самый безумный. Она имела право даже любить. Да все как-то неправильно, да все как-то не с теми… или не в то время. Но где же все античные храмы? Где статуи? Все засыпал пепел. И он же переполнял душу, когда Валерия в исступлении раскачивалась из стороны в сторону на диване, грызя обжигающий небо имбирь. Ей казалось, что она все разрушила или же… что ее обманули. Или же… нет, она совершенно запуталась во всех этих противоречивых чувствах и собственных словах, суждениях. Ей надоело считать себя неправильной на фоне всех законодателей правил, хотя они сами блуждали в потемках, едва из них выбираясь. Для нее в тот вечер оставалось только длящееся настоящее. Гордиев узел натянулся до предела, точно сделавшись петлей виселицы. И Валерия сознавала, что неизбежно требуется меч. В этой борьбе только она могла победить, только она способна была докопаться до истины. Хранители Снов, может, и вытащили бы ее, загнали бы снова Короля Кошмаров на дно бездны, но она бы тогда ощущала себя остаток жизни предательницей, но она бы уже никогда не забыла… его. Пепел и ржавчина — вот аромат ее покоя, вот то, что повергало в неискупимо черные глубины, но одновременно несло надежду, даже если он не подозревал об этом. Валерия иным зрением уловила, как черная завеса грядущего вплотную приблизилась к ней, требуя какого-то решения, предвещая нелегкое испытание. Но она словно готовилась к этому всю жизнь, балансируя на грани миров. — Ты пришел… — выдохнула она. Ждала чего-то? Боялась? Ничуть. Осталось только настоящее в этой зыбкой минуте, расколотой вечностью. Она — летящая капля, обретающая свою совершенную форму, отражающая целый мир. Уже ничего не страшно. — Да, без пяти двенадцать, как я и говорил, — отозвался он, нервно бродя по комнате, как в чаду. И только теперь Валерия заметила, что его больше не сопровождают четыре коня. Его покинул его собственный страх? Или только на время? Король Кошмаров приблизился к ее столу, поднял оторванный блокнотный листок и непроизвольно прочитал нараспев, думая, очевидно, о своем: Раз к Оле-Лукойе пришел старший брат… О вечном покое не так говорят? Он сказки слагает из боли. А грез Хватает Лукойе, мешок да обоз. Для добрых сказаний есть ночи покой, Но смерть неотрывно срывает рукой Все теплые сказки, чудес благодать, У смерти сказанья ее не отнять. Валерия продолжила с легким вздохом, уже наизусть: И с братом суровым Лукойе живет, Два полюса правды, иных все высот. Увидеть их страшно, пускай не враги, Но сказочник добрый ведет все торги С иным летописцем на черном коне. Конечностью мира придет он во сне, Расскажет всем сказку поступкам ценой, Брат Оле-Лукойе — смертельный покой. — Что это? — удивился отстраненно Король Кошмаров. — Мои стихи… — в тон ему ответила Валерия, не двигаясь с места. — Уж не обо мне ли? — усмехнулся Бугимен, но как-то иначе, без вечной издевки. — Может, и о тебе. От твоих кошмаров я и начала как-то писать ужастики. Спасибо за вдохновение, у всех оно разное, в конце концов. Я решила, что Песочник вполне похож на Оле-Лукойе, ну, а ты… — она вздохнула. — Я не смерть, — вдруг решительно отрезал он, уточняя: — И мы не братья. Немного другая специфика. — Не смерть, значит. Что придумаешь сегодня? Игра уже не так остра. Я начинаю привыкать к страху, — делала вид, будто ничего не произошло, Валерия, раскидывая руки по спинке дивана, словно ее ничто не волновало. Она была облачена в темно-голубое офисное платье, на губах она чувствовала вкус имбиря и смывшейся алой помады. Лучше уж помада, чем кровь. Король Кошмаров смотрел на нее… Сначала с явным восхищением, даже с желанием, точно запоминая каждую ее черту, а потом внезапно с ненавистью. Он осклабился, вызывая целую бурю черного песка, вновь возникли недобро храпящие кони. — К нему невозможно привыкнуть, — прорычал Бугимен. — Кошмары убьют все твои надежды. Кошмары проходили насквозь через нее, а она только мрачно глядела исподлобья, сцепив руки в замок. Она не до конца осознавала смысл его игры, но ответ теплился где-то совсем близко, его загадка. «Его часы на без пяти двенадцать. Мои — тоже. Пора! Если все узлы разрубаются в эти дни, то наш с ним тоже обязан найти свое логическое разрешение. Неужели же ценой моей жизни? Что ж… Я не боюсь», — твердый и решительный голос, свой собственный, а не чужой. Порой податливые и легко направляемые реки ломают самые прочные плотины. Она — капля, что в полете обращается в модель Вселенной, ведь каждый — целый безбрежный мир, космос и хаос, страх и отвага. — Слишком ты много говоришь о надежде. Слишком много у тебя планов. У тебя есть даже мечта. Поганая, правда, — выдавила из себя с огромным трудом циничную улыбку Валерия. Только бы не вспоминать об их коротком помешательстве на выставке, только бы не забывать, что Король Кошмаров вроде бы собирался захватить мир и просто испытывал ее. Но не верилось словам Джека Фроста, что ее намерены обмануть. Она в своей жизни видела слишком много лжи, чтобы доверять просто так. — А ты слишком легко говоришь о жертве, — навис над ней Король Кошмаров. — Пора приводить мой план в исполнение! Во взгляде его сквозила невыразимая боль, как будто и он сам не радовался своей хитроумной выдумке или же опасался, что все провалится. — Спи! — Он повел возле лица Валерии ладонью, отчего девушка медленно завалилась набок, замечая, как мир совершает вокруг нее стремительные обороты. Капля отразила мир и разбилась на сотни алмазных брызг, исчезая во тьме. Но она не боялась, погружаясь за завесу тьмы, она ничего не боялась. «Ты сильная, ты преодолеешь!» — последним напутствием донесся голос матери. Хотелось бы верить, что на грани сна и яви они и правда встретились среди ночных видений. И голос сделался путеводной звездой. «Это не игра, я боюсь ради нас всех! Я не ошибка, я не обязана быть идеальной. Мама, папа как же я люблю вас!» — безмолвно воскликнула она, окончательно проваливаясь в иные миры. — Теперь ты в моей власти, — только доносился зловещий голос Короля Кошмаров. — Если в реальном мире я утратил силу, то в мире снов я полноправный властелин. Ты здесь одна, поэтому никто тебя уже не разбудит! Ты сама пришла в мою ловушку, ты сама попросила. Вот и полночь!