Пленник Его Величества

       Проснувшись, уже к вечеру, в своей небольшой каюте, Алек подошел к окну и бросил взгляд на бескрайнюю гладь спокойного в эту пору океана, который бороздила «Королева Анна», совершая плаванье, конечная цель которого была известна только капитану Роберту Лайтвуду. Конечно, Александр не впервые был в плаванье под руководством своего отца, не впервой им было и выполнять личное поручение Его Величества, но еще никогда задания эти не были покрыты тайной столь непроглядной, что даже команда боялась шептаться о чем-то.        Вздохнув, юноша оправил одежду и покинул каюту, направляясь к пленнику, за которым он был приставлен наблюдать еще в порту. Алек прикрыл глаза: этот странный человек, имени которого никто не знал, смущал и чем-то цеплял его. Да и не только его, ибо был столь же красив, сколь и экзотичен — азиаты были редкостью в их краях. Тем более такие: со смуглой, бархатной кожей, к которой манило прикоснуться. С удивительными темными глазами, которые он подводил, подобно женщине, чернейшим из углей, делая их притягательными и завораживающими.        Сменив на посту подменившего его матроса, Алек осторожно приоткрыл дверь, чтобы проверить наличие пленника, а может, просто увидеть…        Тот лежал, бесстыдно раскинувшись на горе шелковых подушек, лениво перебирая в пальцах бесчисленное количество украшений: цепочек, колец и браслетов, что спутались в причудливый ком, который он и попытался распутать, но уже через пару мгновений бросил это бессмысленное занятие и закинул все обратно в шкатулку, раздраженно захлопнув ее. Медленно выдохнул и провел пальцами по резьбе, словно пытаясь успокоиться. Кем он был? Что за пленник мог быть удостоен каюты короля? Шелков и бархата, хрусталя и фарфора. Ему не отказывали ни в чем в этом плаванье: еда и вина, книги, личные вещи, которые он притащил с собой сундуками, Алек лично наблюдал за этим в порту Джакарты, когда его вещи грузили на корабль, когда дворцовые слуги индонезийского короля лично доставили его на корабль. У него было все, кроме общения и свободы передвижения. Куда они везли его в туманной дымке тайны? Алек невольно залюбовался гладким телом азиата, чья кожа буквально искрилась в солнечном свете. Манила прикоснуться к себе, взбираясь взглядом все выше, от живота к груди и ключицам, вызывающим совсем неправедные для молодого офицера и христианина желания, чтобы, добравшись до прекрасного и задумчивого лица, встретиться с насмешливым взглядом пленника, невольно отведя свой.        — Вы ужинали, распорядиться? — спросил он, пытаясь скрыть неловкость.        — Только если ты составишь мне компанию, мой дорогой, — мягко улыбнулся юноша лет девятнадцати, легко и с кошачьей грацией выбираясь из горы подушек для того, чтобы прикрыть свой смуглый торс шелком национальных одежд, которые он никогда не застегивал наглухо, словно ему всегда было мало воздуха.        Это обращение смущало Алека, хотя он и полагал, что в краях, откуда пленник родом, оно, вероятно, не значило ничего особенного.        — Вообще, мне не положено… — заметил он, не спуская глаз с приближающегося азиата. Так, на всякий случай.        — Неужели? — полюбопытствовал тот, кого легко можно было спутать с прекрасным видением, и, подойдя максимально близко, обжег дыханием чужую щеку, а пальцы его скользнули в миллиметрах от плеча Александра, имитируя поглаживание, но не позволяя его себе. — Я думаю, ваш капитан не будет против, ведь я обещаю, что не раскрою ни одной: ни своей, ни его - тайны. Лишь хочу провести вечер с прекрасным юношей… не вы ли должны исполнять все мои прихоти?        Александр невольно сглотнул, не в силах отвести глаз, зачарованный пластикой движений и блуждающей по губам азиата улыбкой, его голосом, проникающим прямо в сознание. Самое волнующее и смущающее, что пленник был прав, хотя вряд ли отец подразумевал именно такую формулировку, отдав приказ ни в чем не отказывать ему. Впрочем, что плохого в том, чтобы поужинать вместе, скрасив пленнику одиночество. Он перевел дыхание:        — Что ж, если вы настаиваете…        — Настаиваю, — выдохнул азиат в чужие губы, проведя пальцами с аккуратно накрашенными черными ногтями в миллиметре от скулы Алека, позволяя почувствовать их тепло, но не прикосновение.        — Тогда, с вашего позволения, я распоряжусь.        Алек попятился, с облегчением оказавшись за дверью и прижавшись спиной к стене. Вероятно, пленника забавляло смущать юного сторожа, вгоняя в краску, поддевать его, чувствуя слабину, но он ничего не мог с собой поделать, каждый раз реагируя ему на радость.        Когда ужин принесли, он закрыл за собой дверь изнутри, спрятав ключ на груди, и опустился в кресло визави пленника. Юноша в этот момент уже сидел за небольшим столиком, накинув на свою белую традиционную рубашку с воротником стойкой, который он все же застегнул наглухо, еще одно свободное алого цвета одеяние. Правильного названия ему Александр не знал, но выглядел пленник просто потрясающе, все больше напоминая божество, которому принято было поклоняться.        — Ты отдохнул, мой дорогой? — спросил он, принимая наполненный вином бокал из рук Александра и едва ощутимо задевая его пальцы своими. — Выглядишь немного лучше, чем утром.        — Это потому, что я выспался, — честно признал Алек Лайтвуд, улыбнувшись пленнику уголками губ.        Пока он находился рядом с пленником, приглядывая за ним и исполняя его прихоти, он почти не спал: сперва - боясь не уследить, потом - просто не мог, все время думая о загадочном незнакомце, наблюдая из-под опущенных ресниц.        В темных глазах мелькнуло беспокойство:        — У тебя плохой сон? — мягко поинтересовался азиат, слегка пригубив вина, пока не прикоснувшись к еде.        Алек покачал головой, так же отважившись сделать глоток терпкого напитка:        — Я ведь на службе, — с легким упреком напомнил он.        Ему было, как бы, не положено.        — Извини? — азиат насмешливо приподнял бровь, наконец, отставляя бокал и беря в руки приборы. — Не положено спать? Боюсь, при таком раскладе, ты вряд ли доживешь до конца плавания.        — При вас — да. Поэтому меня подменяют время от времени, пока вы отдыхаете, — снова улыбнулся Александр. — Вообще, я выносливый.        Близость пленника отбивала аппетит, перетягивая на него все внимание, но рыба остывала, и он ковырнул ее вилкой.        — Выносливый? — переспросил пленник, чуть подавшись навстречу и лукаво улыбнувшись. — Свою выносливость можно доказать иначе, чем отсутствием сна, но и в том случае кровать - просто необходимый атрибут, хотя… Впрочем, не важно. Посуди сам, мой дорогой: куда же я сбегу, учитывая, что мы посреди океана, а у твоего отца есть то, что связывает меня по рукам и ногам хуже веревок?        Он вновь откинулся на спинку кресла и отглотнул вина, закинув ногу на ногу.        Александр передернул плечами, на миг нахмурившись, пытаясь понять, на что намекает пленник, предлагая замену сну. Качнул головой, прогоняя совершенно непристойные мысли, которые родились в голове, точно вложенные туда пристальным, раздевающим взглядом азиата. Думать об этом было совершенно невозможно, и он уцепился за следующую мысль собеседника.        — Связывает? Он шантажирует вас?        — О, ну что ты, не думаю, что капитан Лайтвуд опустился бы до такой низости, — мягко успокоил пленник собеседника, вновь приступая к трапезе. — К тому же, при всем уважении, он человек несколько иного ранга, для того чтобы воздействовать на меня шантажом. Дело в другом. Но здесь, мой сладкий, я уже выхожу за пределы твоих компетенций, а мне бы не хотелось терять столь прекрасного стража.        Александр почувствовал, как вспыхнули щеки, и опустил взгляд:        — Вы правы. Храните свои секреты, а я буду исполнять свои обязанности, — вернул он их отношения в заданные рамки, отправляя в рот кусок рыбы, вкуснее которой прежде не пробовал. Да, этот человек действительно был не их ранга…        — Я был бы рад поделиться ими с кем-то, но, боюсь, это не только позволит отстранить тебя от меня, но и отвратит тебя лично, мой сладкий, — пленник ласково улыбнулся своему сопровождающему и, протянув руку, вновь провел пальцами в миллиметре от пылающей щеки. — Ты очарователен.        Алек непонимающе качнул головой, но, как и обещал, больше не лез с расспросами, лишь бросил на пленника быстрый взгляд, как и всегда, предельно честно вернув комплимент:        — Я никогда прежде не видел таких красивых людей, как вы.        И таких странных.        — Ты считаешь меня красивым? — азиат улыбнулся широко и очаровательно, все так же легко «поглаживая» скулу Лайтвуда. — Я польщен. Ведь это ты так напоминаешь ангела из вашей веры…        Никто прежде не говорил Алеку подобных вещей, и его сердце от чего-то отчаянно билось:        — Правда? — сильнее смутился он. — Однако, если заниматься сравнением, то вы — восточное божество.        Зачем он говорил это? Вся ситуация была неправильной, как и сам пленник, и Алек чувствовал, как заболевает этим.        — Говорят, во мне течет их кровь, — без ложной скромности сообщил пленник, улыбнувшись мягче, но взгляд его был хитрым. — Но большинство тех, кто знает меня, сходятся во мнении, что я скорее порождение тьмы. Иногда я с ними согласен.        Он все продолжал свою незатейливую «ласку», когда корабль вдруг подпрыгнул на очередной волне и азиат нечаянно коснулся пальцами чужой кожи, но тут же отдернул руку, будто его обожгло. Зрачки его расширились, словно он почувствовал тоже, что и Алек: словно молния пронзила все тело.        Невольно вздрогнув, Алек чуть отклонился, со своей стороны одновременно с азиатом разрывая контакт:        — Что это было?        Он, конечно, не верил словам пленника о том, что его породила тьма, но все равно стало не по себе.        Пленник растерянно посмотрел на свои пальцы, а потом перевел взгляд на Алека. Чуть улыбнулся:        — Порой между людьми возникает напряжение. Когда они сами хотят этого.        — Не понимаю, о чем вы, — отказался Алек, чтобы сгладить неловкость момента, сильнее отстраниться от собеседника, породившего прикосновением эту странную реакцию, наполняя бокалы вином.        Не потому ли азиат никогда прежде не касался его, чтобы не выдать своих необычных возможностей?        Тот понимающе кивнул, печально улыбнувшись, и сделал щедрый глоток вина, прежде чем, словно вернувшись в норму, завести разговор о литературе. Эти их беседы Алек Лайтвуд любил и всегда успокаивался, увлекаясь дискуссией и забывая обо всех смущающих, провоцирующих, сбивающих с толку вещах, которыми было наполнено общение с пленником. Закончив с ужином, они еще долго беседовали, потягивая вино, и он любовался из-под опущенных ресниц вытянувшимся на постели божеством, таким прекрасным и таким… развратным.        И словно бы в подтверждение этой мысли, пленник вдруг лукаво улыбнулся, подтягиваясь на подушках.        — Ты не устал сидеть, мой дорогой Александр? Кровать достаточно широка для двоих…        Голос его был мягким, бархатным, а полное имя Лайтвуда он выдыхал так, словно получал удовольствие от каждого звука, перекатывающегося на языке.        Дыхание перехватило от одной только мысли вытянуться рядом, снова оказаться в непосредственной близости, где пленник снова сможет дразнить его или… коснуться, вновь вызвав то странное ощущение:        — Кресла достаточно комфортные, — возразил он.        Уголок губ азиата чуть дрогнул, но он все же выдавил из себя улыбку:        — Как знаешь, мой дорогой, но мое предложение всегда в силе.        Он вновь с кошачьей грацией поднялся с постели, но лишь для того, чтобы начать скидывать с себя одежду, его тонкие, явно умелые пальцы начали легко, но не торопясь, словно игриво, расправляться с застежками на рубашке, обнажая свою прекрасную, манящую кожу миллиметр за миллиметром.        — О господи…        Зрелище было восхитительным и волнующим, неожиданно породив томление внизу живота, которое испугало Алека, и он зажмурился. И за что ему такое наказание… Или небеса посылают искушение? В любом случае, он не мог, не должен был поддаваться греховному желанию.        — Не то божество, — мягко промурлыкал пленник, каким-то образом бесшумно оказавшись всего в шаге от Алека, и вот уже спустя мгновение он преодолел это расстояние, вклинивая ногу меж коленей молодого офицера и запуская пальцы в его волосы.        Тот хотел отстранить развратное божество, не открывая глаз, напротив, зажмуриваясь сильнее, но вместо этого ладони оказались на его талии, медленно соскальзывая ниже. С губ слетел тихий стон, который он не успел проглотить. Он определенно сходил с ума, изучая это прекрасное тело, касаясь его губами. Вдыхая сладкий аромат чужой кожи. Сандаловое масло… Алек помнил этот запах с самого детства, когда отец привозил его из Индии. Оно ассоциировалось у него с чудом, а теперь это чудо, такое развратное, такое порочное, стояло перед ним, едва слышно рвано дыша и сжимая пальцами волосы на затылке Алека, пока губы Лайтвуда прихватывали бархат чужой кожи. Внутренний голос шептал, что он должен остановиться и немедленно, оттолкнуть от себя змея-искусителя, спасая свою душу, но это было выше его сил. Не иначе, как он был заколдован таинственным пленником, одним своим видом пробуждающим греховные желания. Руки скользнули по бокам вверх… когда в дверь неожиданно постучали, и он инстинктивно оттолкнул от себя пленника, вырываясь из-под власти его чар.        Пленник отшатнулся от него и посмотрел на подскочившего Алека словно опьяненный, с расширенными зрачками и чуть приоткрытыми искусанными губами, которые хотелось зацеловать. Но Алек заставил себя прогнать эту мысль и направился к двери, чтобы распахнуть ее и увидеть на пороге сводного брата.        — Алек, я… — начал блондин, но, взглянув на того, а затем на пленника через его плечо, казалось, на мгновение потерял дар речи. — Ох, черт, прости…        Александр Лайтвуд испуганно оглянулся на обнаженного азиата, такого по первобытному прекрасного в свете лампы и падающего в окно лунного света, и вытолкнул брата из комнаты, выходя следом:        — Ты вовремя, — выдохнул он, прикрывая глаза и переводя дух. Взяв себя в руки, решился посмотреть на Джейса. — Что ты хотел?        — Вовремя что? Пришел, помешав тебе, наконец, принять себя и лишиться девственности? — шепотом вопросил блондин, насмешливо изогнув бровь и сложив руки на груди.        Алека точно снова поразило молнией, и он в ужасе воззрился на Джейса, который прочитал в душе брата то, что он так старательно скрывал. И все же он не собирался сдаваться, упорствуя:        — О чем ты? — как можно небрежнее спросил он.        Джонатан прикрыл глаза, словно переживая приступ раздражения, но затем выдавил из себя улыбку и хлопнул брата по плечу:        — Да неважно. Роберт что-то хочет. Попросил подежурить за тебя немного.        С губ слетел невольный вздох облегчения, то, что произошло, пугало Алека и одновременно заставляло сердце биться быстрее. Он уже никогда не сможет забыть этот образ и ощущения, что хранили кончики пальцев и губы, порхавшие по бархату смуглой кожи.        — На ночь глядя? Хорошо. Я быстро, одна нога там, а другая здесь, — пообещал он.        Пройдя темным коридором, постучался, прежде чем войти, в каюту капитана.        — Войдите, — позволил Роберт Лайтвуд, поскрипывая пером по бумаге. Поднял взгляд на вошедшего сына. — Алек, проходи. Что с тобой? Выглядишь не очень хорошо. Ты заболел?        — Все хорошо, отец, — улыбнулся тот уголками губ, не намеренный посвящать кого бы то ни было в тонкости их отношений с пленником. — Джейс сказал, ты хотел меня видеть.        Роберт подозрительно сощурился и ничего не сказал, лишь спросил:        — Я хотел поинтересоваться, как у тебя дела с… пленником? Меня предупреждали, что у него своеобразный характер. Если ты устал от него, так и скажи, я сменю тебя. Путь не близкий.        Вот его шанс — одно слово и все прекратится, вернется на круги своя. Только перед глазами стояло обнаженное восточное божество, едва прикрытое огненным халатом, и кончики пальцев буквально жгло от желания к нему прикоснуться. Не будет больше улыбок, разговоров, насмешливых взглядов, и от этого захотелось взвыть. Искушение, от которого не в силах был отказаться.        — Да, он… странный и с ним не всегда просто, — согласился он с теми, кто поручил отцу это задание. — Однако с ним и интересно. Нет, я не устал.        Роберт чуть улыбнулся и удовлетворенно кивнул, словно бы с гордостью. Словно именно такого, стойкого ответа он и ожидал от своего сына, но все же заметил:        — Будь осторожнее. Этот человек может быть опасен, пусть сейчас и нейтрализован.        Нет, пленник не выглядел опасным, но Лайтвуд-младший ни на миг не усомнился в словах отца, кивнув:        — Хорошо, отец.        Затем Роберт предложил сыну выпить кофе, и Алек не нашел в себе сил отказать отцу, с которым в последнее время все реже пересекался не по рабочим вопросам. Небольшой отвлеченный разговор за чашкой кофе немного разогнал туман в голове и облегчил тяжесть на душе. Дал сил бороться с искушением, которым стал для него молодой загадочный азиат, что видел насквозь его запретные желания.        — Отец, — тихо спросил он напоследок, — ему что-нибудь угрожает в конце путешествия?        Мысль о том, что в пункте их назначения восточное божество может ожидать что-то дурное, угнетала Алека.        Роберт потемнел взглядом и поджал губы, но все же ответил:        — Насколько я понимаю, нет. Если он сделает все правильно и не подставит нас. Впрочем, ему это не выгодно. Не в его положении. Пусть он и гость его величества на этом корабле, голова его слетит с плеч быстро, если что-то пойдет не так.        Алек опустил взгляд, обдумывая полученную информацию, отчасти подтверждающую его выводы: все же азиат был скорее гостем, но поневоле. Его чем-то держали в этом шатком положении, желая получить с него какую-то выгоду. Впрочем, это должно быть что-то очень ценное или опасное, раз цель их миссии держат в такой строжайшей тайне.        — Понятно. Впрочем, он выглядит разумным человеком, — заметил он.        Вот только кого он хотел убедить больше: отца или себя?..        — Несомненно, — кивнул Роберт. — Будь иначе, он бы уже предпринял что-нибудь. Совратил бы кого-то, например, чтобы ему помогли. Его внешность и дальний поход располагают к прегрешениям…        Алек почувствовал, как от слов отца тихонько вспыхнули скулы, и он горячо возразил:        — Отец, он — мужчина, грех же!        Никто не должен был знать о том, что он уже повелся на уловку пленника, пыл которого придется охладить. А азиат и правда опасен. Коварен. Но теперь ему открыли глаза. И только в сердце заползла печаль, отягощая и замедляя бег крови по венам.        — Грехи, как правило, притягательны, — назидательно заметил Лайтвуд-старший, но мгновение спустя уже мягко улыбнулся. — Впрочем, в тебе я никогда не сомневался. Ты силен духом, сынок, тебя не волнуют подобные… эксцессы. Порой я думаю, что тебе нужно было идти в священнослужители, а не во флот.        Врать отцу всегда было тяжело, но, увы, у него не оставалось выбора и постепенно он научился. Отец не должен был знать, какой грешник его сын…        — Возможно, так действительно было бы лучше, — признал он, улыбнувшись отцу. — Однако я слишком люблю море и приключения. И мне нравится служить Его величеству.        — Я горжусь тобой, Алек, пусть и не говорю об этом, — мягко признал мужчина, допивая кофе и вновь приступая к бумажной работе. — Через неделю мы прибудем в один из портов, чтобы пополнить запасы, тогда следи за ним вдвойне. Он не должен покинуть корабль.        Еще одна чуть виноватая улыбка — груз, который он носил на душе уже несколько лет, всегда будет давить на него.        — Понимаю, отец. Я не допущу его бегства.        Как бы пленник не искушал его, чего бы ни пообещал для достижения этой цели.        — Я верю в тебя, — кивнул мужчина и словно бы хотел коснуться пальцами волос сына, но передумал. Лишь перебросившись еще парой незначительных фраз, отпустил его восвояси.        И тот вернулся к пленнику полный решимости и с охлажденной разговором с отцом головой. Нет, он не позволит обвести себя вокруг пальца, выстоит перед чарами чужого божества.        — Он хорошо себя вел? — спросил он Джейса, что вышел в коридор на его стук.        — Ты о нем, как о ребенке или о душевнобольном, — тихо засмеялся Джейс. — Он не говорил со мной, но выглядел сначала пришибленным, потом раздраженным. Решил порисовать. Кажется, рисует твой портрет.        — Без крыльев, надеюсь? — Впрочем, вопрос был скорее риторическим, просто сравнение с ангелом засело в памяти и не переставало волновать. И сердцу было безразлично, что была лишь уловка пленника, подбиравшего ключи к стражнику. — Отец считает, что он может быть опасен…        — Таков Роберт, — Джейс передернул плечами. — Просто… Алек, ты можешь врать окружающим сколько душе угодно. Но нужно ли врать себе? Ты смотришь на него как на бога.        — Бог один, — твердо возразил тот. — Но… — отвел взгляд, — разве он не похож на божества, что мы видели на картинках в детстве? Такой красивый… Разве плохо, когда человек любуется произведением искусства?..        Краем глаза Алек уловил то, как Джейс завел руки за спину, наверняка сцепив пальцы в замок, как делал всегда, моля всевышнего о терпении.        — Алек… Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Но я не собираюсь объявлять об этом во всеуслышание, учитывая, что ты будешь первым, кто попытается убить меня после такого.        С губ сорвался судорожный вздох. Похоже, разговора было не избежать и, оглянувшись, нет ли поблизости посторонних ушей, Алек тихо спросил:        — Джейс… когда ты понял, что я такой?        Где он прокололся?        — Ну не знаю… Может, когда первый раз словил на себе твой влюбленный взгляд? — Джейс тихо засмеялся, но в этом не было ни издевки, ни насмешки. Взгляд его был теплым. Понимающим. — Я ведь не Лайтвуд, Алек, я не страдаю вашей слепотой от рождения, когда вы упорно не желаете видеть очевидных вещей.        Алек закрыл глаза, опустив голову, ибо смотреть в лицо своей первой греховной любви было стыдно. Сможет ли он теперь посмотреть приемному брату в глаза хоть когда-нибудь?        — Джейс… клянусь, я никогда и помыслить не смел о… — щеки отчаянно загорелись. — Прошу, не говори никому, я не хочу потерять море…        — Алек… — с губ блондина сорвался то ли стон, то ли вздох отчаяния. Он сжал пальцами чужое плечо. — За кого ты меня принимаешь? Да даже если следовать твоей логике, или ее отсутствию, что скорее, то неужели я бы не растрепал об этом за прошедшие годы.        — Прости, — после некоторых колебаний Алек порывисто обнял брата. — Ты не представляешь, и слава Богу, каково жить с этим и бояться: что сорвешься, что кто-то заметит…        Джейс легко погладил сводного брата по волосам, заметил, улыбнувшись:        — Когда ты влюбишься, влюбишься по-настоящему, а не так, как случилось в детстве. Тебе будет на это плевать, я уверен.        Тот отчаянно покачал головой, продолжая отказываться от своей природы, которой не желал.        — Не знаю… Но, если так случится, я не признаюсь, ибо иначе оглянуться не успею, как окажусь в монастыре.        — Роберт угрожал тебе? — Джейс нахмурился, чуть отстранившись от брата. — Он не посмеет. Ты взрослый самостоятельный человек, и если он не растреплет обо всем сам, то все будет в порядке.        Алек качнул головой:        — Намекал. Боюсь, он тоже о чем-то догадывается. — Он сам сделал шаг назад, разрывая объятья. Никто не должен ни о чем заподозрить. Взяв себя в руки, робко улыбнулся, не поднимая глаз. — Джейс, ты ведь поможешь мне сбежать, если что, верно?        — Более того, я сбегу вместе с тобой, — усмехнулся Вэйланд, несильно толкнув брата в плечо. — Я не вынесу пуританства твоих родителей, если тебя не будет поблизости.        — Ты настоящий друг.        Лайтвуд вновь обнял Джейса, уже смелее, с облегчением понимая, что того не отталкивает его истинная суть, не пугает детская влюбленность, с которой Алек в свое время не знал, что делать. Он сам, такой, какой есть, был дорог ему. Это согрело сердце, замороженное словами отца и страхом разоблачения, и оно стучало так громко, что, казалось, пленник за дверью мог его услышать.        Джонатан похлопал его по спине, даря уверенность.        — Я твой брат, не забывай об этом.        Подмигнув, блондин направился прочь, оставляя Алека наедине с самим собой. Привалившись к стене, собираться с духом, прежде чем войти в каюту, где ожидало, чего таить, желанное божество. Посмотреть на него, в свете лампы водящего грифелем по листу бумаги, сосредоточенного и… печального?        — Я и не знал, что вы увлекаетесь рисованием.        Подняв на визитера взгляд, азиат улыбнулся, открыто, словно и впрямь был рад его видеть. Заметил, откладывая все:        — Рисование было обязательным моим занятием на протяжении многих лет. Оно помогает разложить мысли по полочкам, визуализировать желания. Понять, чего хочется на самом деле, главное - отдаться течению собственных мыслей.        Оставив в стороне, судя по очертаниям, действительно портрет Алека, пленник соскользнул с подушек и совсем по-кошачьи прильнул к Лайтвуду. Почувствовав запах, что с первых дней путешествия дурманил голову, тепло ладного и такого желанного тела, прикрытого лишь все тем же халатом, Александр Лайтвуд судорожно перевел дыхание. Руки легли на талию пленника, но там и остались, не скользя ни вверх и ни вниз, не в силах оттолкнуть.        Пленник очаровательно улыбнулся и провел пальцами по щеке Алека.        — Ты прекрасен, мой дорогой…        И Лайтвуд впервые осмелился коснуться его лица в ответной ласке, погладив подушечками пальцев по щеке. Понимая, что надо объясниться и раз и навсегда пресечь приставания, выдохнул:        — Вы сводите меня с ума… Только я не могу дать вам то, что вы хотите.        — Вы помолвлены или влюблены? — в темных глазах, на мгновение будто поменявших цвет, скользнуло огорчение, но руки он не отнял и, прикрыв глаза, приласкался совсем по-кошачьи о чужие пальцы.        Каждое прикосновение азиата рождало в теле теплые волны, и хотелось прижать его к себе крепче, завалить на подушки. Что должно следовать дальше, Алек представлял весьма смутно, но справиться с желанием было непросто.        — Наша вера запрещает нам подобные отношения с мужчинами. К тому же, как бы вы не старались, я не собираюсь помогать вам с побегом.        Пленник вздрогнул, словно от пощечины, и удивленно распахнул глаза:        — Чт… Что ты сказал?..        Выпустив его из объятий, наконец, поборов греховные желания, Алек повторил:        — Если вы думаете, что, соблазнив, заставите меня помогать вам, вы ошибаетесь. Я офицер, верный Его величеству.        Азиат побелел, но глаза его вспыхнули гневом, и он поджал губы, отступая на пару шагов, сжимая пальцы в кулаки. Его буквально колотило.        — Знаешь, Александр, мне присуща любовь к плотским удовольствиям, я не скрывал этого, но отдаваться подобно шлюхе, пусть и за собственную свободу, это слишком даже для меня, — прошипев это, молодой азиат запахнул халат и отошел к окну, пытаясь успокоить дыхание.