BSD-драбблы

«Десять лет», — думает Джон. Нет, это не точно, он не помнит дату, но примерно выходит столько. Лет девять-десять. Столько они не виделись с Лавкрафтом. Джон неспешно идет по пирсу. Под ногами скрипят деревянные доски, над головой фальшиво кричат чайки. Это должно бы раздражать, но Джона даже умиротворяет. Он прикрывает глаза и ориентируется на ощущения, расставляет руки шире и ведет виноградными лозами по поверхности воды. В легкие набиваются свежесть и соль. Сейчас Джону кажется, что Лавкрафт пах именно так. У него нет доказательств, собственная память кажется ненадежной — все-таки десять лет прошло. Или девять, неважно. Джон все равно представляет, будто зарылся лицом в длинные черные волосы и глубоко вдыхает. Длинные черные волосы лезут в лицо, но Джон не отстраняется. Наоборот, зарывается в них лицом, глубоко дышит. Глаза закрыты, и он вслепую перебирает пряди пальцами, запутывается в них, как рыба в водорослях. — Что ты делаешь? — Лавкафт не звучит недовольно. Он звучит никак, это просто вопрос. Даже не понять, правда ли ему интересно. — Дышу, — просто отвечает Джон и слабо пожимает плечами. Он уже почти спит, уткнувшись Лавкрафту в затылок. Лавкрафт неопределенно мычит и снова затихает. Джон зарывается всей ладонью глубже в его волосы и тоже замирает. Засыпает, но буквально на пару минут — движение рядом возвращает его в реальность. Лавкрафт медленно, немного неловко поворачивается, и Джон чувствует объятия. В две, три, нет, будто в десять рук. Волосы Лавкрафта падают прямо на лицо точно специально. — Что ты делаешь? — спрашивает Джон. — Дышу, — теперь Лавкрафт звучит немного неуверенно. Утыкается ему в макушку и правда шумно втягивает воздух носом. Джон садится и свешивает ноги с пирса. Не достает до воды, но это и не нужно. Его лозы снова скользят по поверхности, едва касаясь, как водомерки. Он подставляет и без того загорелое и обветренное от долгой работы в поле лицо заходящему солнцу. Сквозь закрытые веки пробивается красный свет — даже багряный, как кровь. Своя или чужая — Джон давно перестал делать разницу. Лавкрафт пальцем стирает кровь со щеки Джона — там пара капель, не больше, Джон сам заметил бы только в зеркале. Он даже не знает, чья она — его собственная или противника, который сейчас лежит у ног, выпотрошенный. — Вымазался, — говорит Лавкрафт. У него самого кровью заляпана шея и весь воротник рубашки — уже и не скажешь, что она была белой. Джон коротко смеется, но не сопротивляется, когда Лавкрафт вытирает его лицо снова и снова, с каким-то странным упорством. Джон устал. — Умоемся, — предлагает он и подходит к речушке, присаживается на корточки. Лавкрафт чуть медлит, но точно так же опускается рядом. Джон зачерпывает воду раз за разом, проводит мокрой ладонью по шее Лавкрафта. Черта с два он так смоет всю кровь, но попытаться хочет. Едва заметная морщинка между бровей Лавкрафта разглаживается. Он запрокидывает голову, закрывает глаза. Джон гладит его длинную шею еще и еще, и совсем не чувствует под пальцами пульса, кадык Лавкрафта не двигается. И это так… неважно. Джон устало становится на колени прямо в воде, приподнимается и целует Лавкрафта. Джон открывает глаза, когда какая-то чайка вскрикивает особенно громко, почти над самым ухом. Он совсем расслабляется, лозы падают и уходят под воду. Птицы, будто вспугнутые гудком теплохода, взметаются вокруг, кричат истерично. Джон даже вертит головой — не мог же он так глубоко задуматься и пропустить сигнал? — но действительно не видит ни одного корабля. Чайки кружат все быстрее, летят к горизонту. Джон падает спиной на доски пирса, раскидывает руки в стороны. Теплое, пропитанное солью дерево греет спину. Джон впервые за десять лет честно признается себе. Он скучает. Он улыбается в пустое небо. Какое-то напряжение, которого он не замечал — или предпочитал не замечать все это время — отпускает, когда он мысленно проговаривает: «Я скучаю». Лозы удлиняются, тянутся вниз, ко дну. Джон чертит их кончиками линии на песке под водой, и те сразу стираются. Лозы тянутся дальше в море, глубже, распугивают встречную рыбу. Джон снова закрывает глаза. Поцелуи Лавкрафта всегда соленые, Джон быстро к этому привыкает. Он вообще удивительно быстро привыкает к Лавкрафту рядом. К его странным вопросам, дерганым движениям, будто тело ему не родное, к страсти к сладкому, сонному виду, пустым интонациям. И это только сначала они пустые. Джону кажется, что он учится отличать тысячу и один оттенок этой мнимой пустоты. Лавкрафту нравится часами лежать в воде, шоколадное мороженое, торты со взбитыми сливками и когда его целуют. Джону очень хочется, чтобы Лавкрафту это нравилось. Он никогда не бывает против, размыкает губы, подается вперед, обманчиво послушный, обнимает Джона зеркально, как сам Джон обнимает его — только сразу кучей рук. Нет, щупалец, конечно. Самые крепкие объятия в жизни Джона. Те, из которых не хочется выпутываться. Может, даже никогда в жизни. Джон вскидывается, резко садится — так, что в глаза на секунду темнеет, — когда его лоз касается что-то. Что-то определенно живое, что-то разумное. Что-то будто гладит лозы, обвивает их все больше и дальше. Джон пробует быстрее оттянуть лозы назад, убрать из воды — они уже слишком далеко и глубоко — но это что-то цепко держится и тянется следом. Когда над поверхностью воды вместе с лозами появляются щупальца, Джон вообще не уверен, что верит своим глазам. Макушка Лавкрафта возникает еще минут через пять — очень неспешно. Сначала волосы, как струи осьминожьих чернил, расплываются во все стороны. Потом становится виден бледный лоб, и вот — черные глаза. Джон смотрит в них и украдкой щипает себя за бедро побольнее. И, черт, это правда больно. — Здравствуй, — Лавкрафт вроде бы просто приветствует, но почему-то это звучит как вопрос. У Джона заполошно, в самом горле бьется сердце, а лозы подрагивают. — О, — хрипло выдает он и быстро прочищает горло, цепляет Лавкрафта лозами за руки, бедра, тащит его к пирсу побыстрее. — Привет. — Ты мог просто позвать, — сообщает Лавкрафт — будто бы даже немного ворчливо. Джон цепляется за его плечи уже руками, тянет к себе, на себя. Падает на спину и смотрит во все глаза на Лавкрафта, нависшего над ним. Длинные волосы падают Джону на грудь, сразу вымачивают рубашку. — Да? Вот так просто? — Джон смеется. Лавкрафт задумчиво склоняет голову набок. Протягивает руку и ведет большим пальцем — холодным и соленым, как и надо, как Джон и ждал — по щеке, по виску. Прослеживает подушечкой морщины. — Я долго, — неуверенно говорит Лавкрафт. Джон запускает пальцы в его мокрые волосы, сжимает, тянет к себе. Поцелуи у Лавкрафта такие же соленые, как он помнит. — Контракт Фицджеральда? — Лавкрафт тычется холодным носом в щеку. Джон снова слегка тянет его за волосы, снова целует и жмурится. Багряный под веками кажется самым красивым цветом. — Нет. Нет, никаких больше контрактов.