На следующий день… Дворец Ипподрома. Покои Хатидже Роксан Султан
Она сидела в своих покоях и думала. В сознании каждую секунду проносились сотни миллионов разных мыслей. От благородных до самых ужасных и жестоких. Жизнь идёт. Время течёт. Времена меняются. С течением жизни, плохих и хороших людей не отличить друг от друга, как белое и чёрное. Даже наоборот. Они перемешиваются, становясь одним целым. В хорошем человеке может быть плохой, а в плохом — хороший. И ответ на вопрос, что хорошо, а что плохо становится сложным и со временем становится более запутанным. Из простой борьбы за достоинство и честь он превращается в битву за выживание. Во время которой ты можешь потерять себя в любой момент. Забыть, кем ты являешься. Наблюдая, как кричит её брат, когда раскалённый нож плавно двигался по его коже, Хатидже Роксан Султан больше всего хотела забыть о своей совести, немедля наказав виновников страдания самого близкого ей человека. Сперва, она порывалась пойти к Нурбану Султан и убить лично. Задушить её и выбросить в воды Босфора, но в последний момент пересилила себя, узнав, что Баязид пережил ночь и кризис миновал. Тогда, в её голове стал созревать поистине дьявольский план: что, если собрать всех врагов вместе? Нарочно настроить их против себя и, когда вся головоломка сложится в единое целое, уничтожить их одним единственным ударом. Отец говорил ей, что жизнь намного интересней, когда у человека есть враги. Особенно забавно — изображать из себя обманутого, а затем одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание хитростей и замыслов врагов на их же головы. Хатидже Роксан Султан по натуре своей была девушкой страстной и порывистой, но в совершенстве научилась управлять своими страстями, подчинив их приличию и расчету. Её набожность, как и у отца, была сдержанной и обдуманной, а щепетильность даже к мелочам выгодной для её материальных интересов. Не лживая, но острожная в выражениях. Она никогда намеренно не заводила врагов. Почему, в борьбе за трон, фаворитка покойного султана, которую она уважала и считала, в каком-то роде, своим другом, решила использовать её? И так жестоко? Ударила в самое больное место, заставив страдать и мучиться от созерцания умирающего брата. — Султанша, — склонила голову в поклоне, появившиеся из неоткуда Ахсен-калфа. — Я должна сообщить вам об одном неприятном инциденте, что случился вчера. Белокурая дочь Великого Визиря устало подняла свой взор на служанку, махнув рукой в знак согласия. — Вчера. Одна из калф…отправила к султану наложницу, — выдержав неприятную паузу. — И повелитель её принял. Хатидже Султан насмешливо хмыкнула. — Кого? — Рухию-хатун, госпожа. Ту девушку, которую вы хотели отпустить. — Сама вызвалась? — Это мне неизвестно. Но и не противилась. Была вполне спокойной. — Даже не знаю, что и думать? — задумчиво произнесла султанша. — Пожалеть или возненавидеть? Надеюсь, она понимала на что шла. В противном случае, её ждёт разочарование и разбитое сердце. Скрип двери отвлёк девушек от разговора. С угрюмым видом в комнату заплыл усталый Исмаил-паша, одарив хазнедар гарема тяжелым взглядом. Его коричневый кафтан был помят, а борода с одинокими седыми волосками торчала в разные стороны. Он не одну ночь провёл у постели названного сына. Тесная связь, что установилась между этими двоими, впечатляла окружающих. Одарив дочь многозначительным, ведомым только ему, взглядом, он шумно выдохнул: — Ахсен, оставь нас с дочерью наедине, — и проводил удаляющуюся служанку долгим взглядом. Затем, его голова метнулась к дочери, что также наблюдала за ним. Расположившись рядом, он протянул свою руку к её миниатюрным ладошкам и крепко сжал. — Ты чем-то обеспокоена, Роксан, — уверенно заявил он. — Не хочешь поделиться? Роксан — именно вторым именем любил называть её отец — отвела свой взгляд, опустив его в пол. Она судорожно размышляла, стоит ли ей рассказывать всё отцу или умолчать, попробовав уладить самой. Она никогда ничего не скрывала от него, в отличие от матери. Исмаил-паша был непревзойденным лжецом, хотя и не любил лгать, потому его дочь не беспокоилась о том, что он может проколоться и выдать врагу её намерения. — Кажется…я знаю…кто стоит за покушением на Баязида, — с трудом выдавила она из себя. — И это вам не понравится. Великий Визирь неотрывно смотрел на профиль дочери, чьё лицо было бледным и наполненным тревогой. — Понравится или нет, решать мне, — отсёк паша. — Если начала — закончи. — Сразу после рождения близнецов, — выуживая из памяти тот злополучный месяц. — Аран доложил мне, что подслушал один любопытнейший разговор — ночью в саду между Нурбану Султан и Ферхатом-пашой. Они размышляли о том, как уничтожить Япрак Султан и задели в своём разговоре меня. Тогда, Нурбану Султан сказала, чтобы заставить меня пойти против тетки, они должны ударить по самому больному месту — моей семье, и сделать так, чтобы я поверила, якобы это дело рук Япрак Султан. — У тебя есть доказательства? — призадумавшись, спросил её отец. — Свидетели? Письма? Кто, кроме твоего охранника может подтвердить твои слова? — Наш белокурый посол. Одна бровь паши поползла вверх, выдавая его заинтригованность данной новостью. — Если мы хотим, чтобы она свидетельствовала — нужно дать ей желаемое, — добавила Роксан Султан. — Она умолчала о том, что видела и не собиралась посвящать кого-либо. Видимо, ждала случая, когда ей пригодиться услышанное. Ей в принципе всё равно с кем заключать союз, лишь бы с выгодой для себя. Положив локоть на колено и подперев рукой подбородок, Исмаил-паша принялся расчесывать пальцами свою густую бороду. Он мало общался с данной особой, потому и правда не знал, что можно ожидать от неё. Чем-то венецианка напоминала ему собственную дочь. Всегда улыбалась и кокетничала, излучая уверенность. Красива и не глупа. — Я дам. Таких людей лучше держать при себе. Она может стать полезной…в нужный момент. Отодвинув мысли об венецианке на второй план и вспомнив о фаворитке покойного султана, лицо мужчины осунулось. Он считал единственной угрозой сестру своей жены — Япрак Султан, и, как оказалось, не разглядел ещё одной. С виду вполне себе тихая женщина. За годы, что она пробыла в гареме шехзаде, а затем султана, никто не замечал за ней честолюбивых стремлений к власти. Выяснилось, у Нурбану Султан тлели затаенные амбиции, которые разгорелись с небывалой силой, стоило ей вернуться ко двору. — Раз Нурбану Султан и Ферхат-паша ещё дышат, тогда ты ещё не рассказывала об этом повелителю? — сделал вывод Великий Визирь. — Нет, — отрицательно покачала она головой. — Это только между мной и ею. Я хочу сама с ней расквитаться. Куюджу Исмаил-паша глянул на дочь с долей гордости и понимания во взгляде. — Чего ещё хочет, моё лучшее творение? — не унимался с расспросами паша. — Власти… Безграничной власти. Я больше не хочу видеть страданий брата или слёз матушки. Я хочу стать таким правителем, которого будут бояться и одновременно восхвалять. Чтобы никто не смел и глаз поднять в моем присутствии. Только так моё сердце будет спокойно за вас. — Знаешь, почему история бережно хранит имя убийц и шутов, разбойников в коронах и трусов? — повернувшись к ней всем телом и наклонив голову набок, прищурил глаза Великий Визирь. Не дожидаясь её ответа, он с некой меланхолией изрек: — Они не слушают свою совесть. Если хочешь взлететь так высоко и не упасть, ты должна забыть о нормах морали и действовать так, как подсказывают инстинкты. Хочешь обмануть — обмани. Убить — убей. Не важно какое средство ты выберешь, главное — результат. Коли добилась своего — не смотри назад. Иди только вперед, позабыв об остальном. Дворец — тоже поле битвы и сражаться нужно по-настоящему. — Они переполнили чашу моего терпения. Я буду действовать жестче, но не превращусь в чудовище, — приняла решение она. — Иначе, я уподоблюсь своим врагам и ничем не буду от них отличаться. — Хорошо, — закивал её отец. — Тогда, не сиди здесь. Езжай во дворец и действуй. — А, что намерены делать вы, отец? — Я оставлю тебе Нурбану Султан, — предупредил он её. — Но Ферхата, я возьму на себя. Мне не нужен казначей, покушавшийся на жизнь моего сына. Он ответит за грех, что совершил.Константинополь. Имение неизвестного
В темной комнате, сквозь завешенные шторами окна, слабо пробивались летние луки солнца, падая на длинную седую бороду мужчины, что сидел за занавесом. Его вальяжная поза и дорогое одеяние, что с трудом можно было разглядеть из-за толстой ткани, свидетельствовали о высоком социальном положении и немалом богатстве. Терпеливо ожидая появления гостей, он перебирал драгоценные камни на чётках, читая про себя молитву. Несколькими мгновениями спустя, в комнату зашли двое — высокая темноволосая женщина и поджарый мужчина средних лет. Оба неохотно глянули друг на друга, недовольные тем, что их долгожданная встреча с этим человеком будет проходить не с глазу на глаз, но деваться было некуда. Слишком сильно они желали этой встречи и той вещи, что мог дать им только этот человек — власть. — Я слышала, что влиятельнее вас нет ни в столице, ни в самой империи, — попыталась надавить на мужское самолюбие любого мужчины женщина. — Только вы, достопочтенный эфенди, можете помочь мне. Таинственный мужчина еле заметно ухмыльнулся. Женщины могут сочинять прекраснейшие небылицы, коль захотели чего-то. Ради желанного эти создания готовы пойти на всё, не погнушавшись запачкать руки. Удивительные и страшные творения Всевышнего. — Чего же вы хотите, раз пришли ко мне? — хрипло поинтересовался незнакомец. — Разве ваша жизнь настолько плоха? Или вас притесняют другие? — Нам нужна ваша сила и власть, господин, — заговорил второй гость. — Только вы способны двигать горы. Все, кто умеет искать, знают, у кого черпала своё могущество Япрак Султан. — Япрак была хорошей ученицей, но не умела ждать, потому оказалась там, где есть сейчас. Штормы приходят и уходят, волны плещут, большие рыбы пожирают малых, а я себе плыву, ибо знаю, когда действовать, а когда сидеть тихо. Если вы нетерпеливы, тогда уходите сразу. Я не хочу тратить своё время впустую, — сердито рявкнул старик из-за ширмы. — Так, что? Готовы ли ждать своего часа? Даже, если это будет год, два или десять? Темноволосая женщина нервно потёрла руки, предвкушая их общее сотрудничество. — Я готова, — решительно произнесла она. — Ждать я умею. — И я, — вторил за ней мужчина, которому было не впервой ждать своего часа. — Я хочу его место больше всего на свете и готов на любые жертвы, ради этого. Когда за гостями закрылись двери, таинственный мужчина посмотрел влево, где за ширмой скрывалась женская фигура, облаченная в темный плащ. — Надеюсь, вы довольны? — погладил бороду старик. — Я сделал так, как вы хотели. — Несомненно, — появилась из-за ширмы женщина, таинственно приподняв уголки алых губ.Вечер того же дня… Топ Капы. Гарем
Хатидже Роксан Султан плавно ступала по холодному мрамору женской части дворца, шелестя подолом ярко алого платья из мягкого бархата. Золотая корона, на подобии той, что носила матушка, делала её величественной и статной, а массивное колье, которое обвивало её шею, словно удав, блистало сотней мелких бриллиантов. Ещё никогда, она не выглядела так прекрасно и так устрашающе одновременно. На лице госпожи невозможно было разглядеть каких-либо эмоций, ибо оно было схоже на каменную маску. — Мне не нравится поведение Лейлы Султан, госпожа, — прищурив глаза, следовал за нею евнух. — Пока вы отсутствовали, она наводила свои порядки. — Она уже руководила гаремом, потому знает что да как, — не зацикливая на этом своё внимание, бросила Хатидже Султан. — Неужели и тебе досталось, пока меня не было? — насмешливо покосившись на него, добавила султанша, продолжая идти вперёд. Сулейман-ага самоуверенно ухмыльнулся. Он не был похож на остальных евнухов, что трепетали пред господами. Если монаршая особа не вызывала в нем чувства уважения и трепета, он не считал её заслуживающей почтения и учтивости с его стороны. — Ранее, её поведение уже тревожило меня, — не унимался он. — После рождения двойняшек, она ходила вся как на иголках, а сейчас лучится счастьем и спокойствием. Это не может не настораживать. Сулейман-ага был далеко не глупым. Он видел, что султанша слушает его в пол уха, не зацикливаясь на его словах, но продолжал поливать грязью первую кадын султана. Стоит породить в человеке искру сомнения, чтобы позже она разгорелась, превратившись в огромное пламя. Кизляр-ага обязательно найдёт проколы этой женщины, дабы поведать о них султанше, а если не найдёт — создаст. Он не может подвести мать госпожи. «Я должна убрать каждое препятствие на её пути к трону. Это моя обязанность перед ней за жертвы, которые она понесёт во имя нашей семьи» — всплыло в памяти главного евнуха. — Раз тебе так интересно — покопайся в этом, — предложила султанша, дабы он наконец отстал от неё со своими подозрениями. У неё была масса других забот и не менее важных. — Когда найдёшь, тогда и приходи. Девушки в гареме, что наблюдали за её шествием и любовались красотой наряда, тоже заметили явные изменения. Если раньше султанша излучала доброжелательность и свет, то сейчас, ничего из этого, они не чувствовали. Холодная и прекрасная. С интересом разглядывая её, Накшидиль сравнивала их двоих. Она не уступала в красоте османской госпоже, но и не превосходила. Девушка думала, что причиной всему были яркие наряды и драгоценности, что носила управляющая. Из рассказов Аглии-ханным, француженка почерпнула многое. То, что дочь Великого Визиря славилась красотой, и то, что была неимоверно умной, несмотря на юный возраст. Это не сильно волновало Накшидиль, ибо и она являлась обладательницей редкой красоты и отличалась сообразительностью. Её пугала жестокость османской султанши, которую она проявляла к предателям и ворам. Она никогда никого не прощала. Эмилия понимала, что соверши она ошибку или перейдет дорогу этой женщине, то незамедлительно умрёт, чего она не хотела. Она должна была позаботится о своей матери и вытащить её из плена этих злых людей, а для этого ей самой нужно стать такой. Её же соперница — Рухия — смотрела на султаншу, словно, через дымку. Возвратившись поздно ночью, девушка проревела в коридоре несколько часов, пока слёзы её не иссякли. Именно в тёмном, плохо освещённом уголке дворце, она пообещала себе, что больше не будет плакать и те слёзы станут последними, что она пролила. Султан не был нежен с ней или груб. Уложив её на кровать, он, не церемонясь, овладел ею, а закончив любовные утехи, он повернулся к ней спиной, оставив лежать неподвижно, вцепившись в край простыни. Рухия много раз представляла, как проведет первую ночь с мужчиной, даже подглядывала с сестрами за соседскими девчонками, что резвились с молодыми пареньками в сене, но всё оказалось совсем иначе. Ею попользовались, лишив единственной ценности, что не отобрал плен, а затем приказали уходить. Марии даже не представилась возможность завести с ним разговор, дабы очаровать и показать свою образованность. Султану попросту не хотелось её слушать. Теперь она лучше понимала других жен и наложниц, что считались забытыми, и начала завидовать подруге, которая часами проводила в его покоях, возвращаясь всегда радостной и с беззаботной улыбкой на устах. Будто почувствовав её взгляд на себе, Хатидже Султан подняла свой взор на балкон, удостоив её холодным равнодушным взглядом васильковых глаз, и жестом дала понять, что желает видеть её у себя. После чего, под надзором довольной улыбки и изумрудных глаз француженки, она направилась в покои управляющей гарема. — Султанша, — после глубокого поклона, выдавила из себя Рухия. — Скажи мне, — стоя спиной к наложнице, задумчиво глядела вдаль султанша. — Ты ведь хорошо понимаешь, что свободы тебе больше не видать? Теперь ты — женщина султана и больше никогда не сможешь выйти отсюда. Это возможно только в двух случаях: первый — тебя выдаст замуж сам повелитель, если ты не подаришь династии ребёнка; второй — вперед ногами. Ты думала об этом, когда шла к нему? Или ты надеялась получить его сердце, разделив с ним ложе? — с ноткой сарказма, устремила свой взор на неё управляющая, повернувшись в пол оборота к ней. — У такой как я выбора особо нету, — без зазрения совести врала ей Рухия-хатун, одновременно говоря чистую правду. — Мы либо подчиняемся и делаем, как нам велят старшие, либо кончаем наш путь на дне Босфора. Что на вашем месте, я должна была сделать, моя госпожа? — аккуратно пыталась загнать её в тупик славянка. — В некотором роде, ты абсолютно права, — согласно закивала Хатидже Султан, полностью обернувшись к ней и зашагав навстречу. — Но я не похожа на остальных. Я умею слушать. Если бы ты пришла ко мне. Сказала, что не хочешь плена. Я бы помогла тебе получить свободу и уплыть домой, но ты даже не попыталась. — Я бы не посмела. Да и мне некуда возвращаться, — молясь о том, чтобы Аврора не успела доложить о её подноготной, что она разболтала подруге, управляющей. — У меня никого нету на этом свете, кроме друзей, что я завела здесь. Теперь это мой дом. Хатидже Султан начала тихо посмеиваться. — Дружбы между рабынями не существует, дорогуша. В один прекрасный момент, вы начнете завидовать друг другу, особенно, если одной повезет возвысится. Другая захочет того же и дальше по накатанной, — снизила плечами госпожа. Удручённая Рухия спешно покинула покои управляющей гарема, прокручивая в голове её слова. Разве она не завидовала Авроре? Разве ей не хотелось возвыситься и уподобиться султаншам, которых она лицезрела каждый день? Несомненно. Всё было именно так, как сказала управляющая. Расстроится и начать грызть себя за предательство подруги, что была влюбленна в султана? Либо отбросить чувства, которые мешали исполнению её плана, и идти вперед? Бесспорно, она отдавала предпочтение второму варианту. Если начала, должна закончить задуманное. Она ни за что на свете не позволит пользоваться собой другим. — Если перестанешь изображать жертву и поторопишься, то может успеешь попрощаться со своей благодетельницей, — съязвила у неё за спиной Накшидиль-хатун, нахально скалясь. — Ахсен-хатун приказала выслать непослушную калфу в Старый Дворец. — Не радуйся раньше времени, хатун, — одарила её тяжелым взглядом фаворитка. — Я посмотрю, как ты запоешь в будущем. — В отличие от тебя, я не действую за спиной госпожи, — снизив миниатюрными плечиками, Накшидиль-хатун обошла свою соперницу и двинулась дальше по коридору, в сторону покоев управляющей гарема. Француженка была неприятным, полным желчи человеком, но голову на плечах имела. Она держалась близко своего врага, дабы вызывать минимум подозрений. Не лезла с просьбами, а ждала сама, пока султанша решит отправить её к повелителю. Ибо, знающая много разных историй о королевах и фаворитках, Эмилия хорошо запомнила, что нельзя бросать вызов человеку, не имея при себе оружия — сына королевской крови, который бы питал тебя могуществом своего происхождения. Потому и многие любимицы королей заканчивали жизнь вдали от дворца и роскоши, томясь в своих имениях и страшась гнева королевы-матери. — Ахсен-хатун, — сладеньким до отвращения голоском запела Накшидиль, одарив правую руку управляющей гарема очаровательной улыбкой и глубоким поклоном. — Я так рада, что султанша вернулась во дворец. Надеюсь, что она оценит мою преданность ей. Именно озлобленная вчерашним событием, француженка поспешила сообщить о наглости деяний главной калфы, что без разрешения султанши повела наложницу на хальвет. Немного подслушав чужие разговоры, она без труда разузнала, где находилась Мелек-хатун, которая привела её к главному евнуху, что незамедлительно отправил весть о Рухии-хатун в дворец Ипподрома. — Несомненно, хатун, — знающая правду о шпионаже, девушка наигранно улыбнулась светловолосой наложнице. — Можешь готовиться. Султанша желает, чтобы ты пошла к повелителю сегодня. Желая выкроить себе несколько часов, чтобы спокойно, без свидетелей, поговорить с Япрак Султан, Хатидже Султан нехотя согласилась послать на хальвет Накшидиль-хатун, не сомневаясь, что та всеми силами постарается привлечь его внимание к себе. Пусть ей и было горько от своего решения, но султанше династии не пристало жаловаться и хныкать, к тому же, воспитание и характер госпожи не позволял ей опустится до того, чтобы открыто ревновать и воевать с рабынями за его внимание. Роксан Султан дала своим слугам чёткие указания, ещё по прибытию в саду, чтобы они всё подготовили. Тихий семейный ужин, на котором она напомнит тетке условия её возвращения из Старого дворца.Топ Капы. Мраморный павильон
Глухой стук шёлковых туфелек эхом разносился по мраморному павильону. На дворе была уже глубокая ночь, когда четвертой супруге султана удалось выбраться из гарема Топ Капы, не попав на глаза слугам управляющей. Огонь факелов освещал обеспокоенные услышанным лицо беременной женщины, бросая угрожающие тени. Шемспери Султан нервно поправила капюшон бледно-розового плаща, который норовил упасть из-за сильного ветра и открыть её лицо. Её верная служанка и подруга — Шафак-калфа — торопливо следовала за ней, пытаясь подстроиться под её шаг, тяжело дыша. — Ты расстроилась, Розалина? — заботливо пыталась поддержать подругу преданная калфа. — Это всего лишь слова и ничего более. Не стоит верить в них. — Я не расстроена, а озадачена. Её слова сильно обеспокоили меня, — ответила гречанка, припоминая разговор, который закончился несколько мгновений назад. Те изменения, что пришли на смену старому ладу, вызывали у молодой женщины ужаснейшие приступы паники, потому что на её пути появлялось всё больше подводных камней, которые мешали её счастью. Повелитель перестал обращать на неё внимание, изредка заглядывая к ней и сыну, когда ещё несколько месяцев назад, она была его самой любимой наложницей, от которой он был без ума. Потеря прежних позиций сильно ударила по её женскому самолюбию, ибо утрата расположения султана не сулила ничем хорошим. Именно эта причина послужила стимулом для женщины, дабы согласиться пригласить во дворец старую знахарку, которую называли настоящей ведьмой. Люди говорили, что все слова, что слетали с её уст, всегда сбывались, потому народ и обходил её дом стороной. Но, не смотря на все слухи, что ходили о ней, Шемспери Султан очень нуждалась в её услугах, отчаянно желая знать, как навсегда привязать к себе господина. Она была уверенна, что только эта женщина сможет ответить на её вопросы и помочь ей. — Что именно вы желаете знать, султанша, — таинственно взывал к ней из темноты скрипучий голос старушки. — Я много знаю, но не всё предназначено для ваших ушей. — Суждено ли мне стать законной супругой Повелителя? — этот вопрос очень сильно интересовал её, так как напрямую влиял на судьбу её сына и не рождённого дитя в её чреве. — До самой смерти у Повелителя будет много женщин, но лишь одной из них будет принадлежать его сердце, — спокойно отвечает старуха, не сводя глаз с беременной жены-фаворитки. — Она и станет второй законной женой. А кто это, я увы не вижу. Слишком велико сияние, что освещает её путь. Шемспери Султан нервно усмехается. — Если так, тогда её сын станет следующим султаном? Да? Старушка некоторое время молчит, внимательно изучая женщину, после чего её взгляд медленно опускается на живот султанши. Заметив это, Шемспери машинально прикрывает живот руками, чем моментально выдаёт себя, открывая все карты колдунье. — Вы желаете знать, кто взойдёт на престол после смерти Султана Мурада? — ведьма неожиданно усмехается. — Вы действительно хотите этого? Ответ может вам не понравиться. Получив соглашающийся на всё кивок, она произнесла слова, которые клеймом отпечатались в сознании женщины, вызвав ещё большую бурю: — В последний день весны родиться принц, которому суждено сесть на престол и омыть династию в их собственной крови, — её скрипучий голос неожиданно стих на последних словах, и колдунья закашлялась. — Я не понимаю…мой сын умрёт? — осипшим голосом прошептала она. — Скажи. — Я рассказала столько, сколько вам было положено знать, — ведьма вновь закашлялась. — Для вашего блага, я больше ничего не скажу. И старуха покинула комнату, оставив женщину в смятении. Предсказание было понятным и непонятным одновременно. От того будущее пугало её всё больше и больше. Конец весны? Её роды тоже весной, но в самом начале, а в пророчестве говориться о конце. Родить к этому сроку должна лишь молоденькая наложница султана — протеже Хатидже Роксан Султан — Аврора. Неужели о ней говорится в пророчестве? — Аврора, — резко остановилась султанша. — Наверняка, пророчество о её сыне, — уверенно заявила Шемспери Султан, чьи глаза вмиг наполнились решимостью к действию. — Эта мышка? — нахмурилась от её слов калфа, мотая головой. — Навряд ли. — Нам нужно избавиться от ребёнка. Не дать ей родить. Я не хочу рисковать своим сыном, — после нескольких минут молчания, обратилась к подруге Шемспери Султан. — По-тихому. Госпожа не простит, если узнает.Топ Капы. Покои Япрак Султан
Солнце уже давно спряталось за горизонт, и ночь вошла в свои законные права. В напряжённой тишине комнаты был слышен треск горящих свечей, а в огненном свете пламени камина отражались двое, сотканных из тьмы и мрака, силуэта: Япрак Султан и Хатидже Роксан Султан. Прозрачные тёмно-синие занавески на окнах плавно колыхались, поддаваясь прохладному летнему воздуху. В покоях царило гнетущая тишина. Когда Роксан Султан наконец оторвала свои глаза от чаши с шербетом и обратила свой взор на тетку, Япрак заметила стальной блеск в бездонной пучине глаз османской госпожи, не свойственный истинно добрым и чистым душой людям. За её красотой крылось затаенное честолюбие и жаждущая власти душа, так похожая на её. Она производила на Япрак Султан впечатление человека, что скрывал свою истинную натуру, но не являлся скверной личностью. Её племяннице не довелось пережить всё то, что пережила она. Все события в жизни старшей дочери почившего султана повлияли на её восприятие действительности. Ожесточили душу. Искоренили всё доброе и светлое. Своё утешение она нашла в единственной вещи — что услаждала душу — власти. Вспоминая все предыдущие события, Япрак Султан наполнялась всё большей уверенностью, что девушка несомненно пойдёт по её пути. Сердце умирает медленно, сбрасывая милосердие, добродетель как листья, до тех пор, пока в глубине не останутся лишь пороки, что будут двигать человеком. Эти васильковые глаза были полны скрытого гнева и высокомерия, которые были предвестниками этого. — Пора возвращать свой должок, — не деликатничала племянница, криво усмехнувшись ей. — Вы согласились мне помочь уничтожить Шах-и-Хубан Султан. Думаю, пора приступать. У каждого человека внутри существует некий предел: предел чувств, предел боли, предел слез, предел ненависти, предел терпения, предел прощения. Поэтому люди иногда могут долго терпеть, долго молчать, долго делать выводы, многое прощать, а потом в один миг взять и взорваться, выплеснув все подавляющиеся до этого момента чувства. Роксан Султан так не умела и никогда не делала. Она всегда хладнокровно и расчётливо подходила к будущему отмщению. Черты, которые она переняла от своего отца, подавляли вспыльчивый нрав девушки, от того всем казалось, что султанша спокойна и рассудительна от природы, потому была ничем, кроме внешности, не похожа на свою матушку. К тому же, она была незаурядной личностью и не собиралась повторять судьбу своей матери, что имела огромные амбиции и уйму тщеславия, но за всю жизнь не удосужилась ничего предпринять, чтобы добиться желаемого. Вертя подаренное отцом кольцо, Хатидже Султан смотрела на тетку холодным гипнотическим взглядом, чем вызвала её одобрительную улыбку. — Что ты хочешь от меня? — жадным до интриг взглядом, окинула она племянницу. Вот и настал её час использовать племянницу, посадив на свой крючок. — У вас ведь есть свои люди в окружении Шах Султан и Нурбану Султан? — Допустим, — заинтриговано изогнув бровь, ответила Япрак Султан. — Пусть человек Шах-и-Хубан подсыпет ей яд, который я бережно подготовила для неё. Конечно же, будет расследование. В его ходе, в покоях Нурбану Султан найдут пузырек с тем самым ядом, который ей подбросит ваш человек. Сошлют её или казнят, меня не волнует. Я хочу, чтобы эта женщина исчезла из моей жизни, а тетушка… — призадумалась она, равнодушно пожав плечами. — Выживет — хорошо. Не выживет — наконец воссоединиться с любимым мужем. Старшая дочь покойного султана понимающе приподняла уголки алых губ, глядя на племянницу. В который раз она убеждалась, что девушке нужно было родиться её дочерью, а не сестры, тогда бы их никто не смог остановить. Жаль, что в итоге ей суждено стать её игрушкой, которую она выбросит, добившись цели. В ней не было жалости, присущей другим людям, поэтому она без зазрения совести избавлялась от людей, что переставали быть полезными для неё. Правитель должен уметь избавляться от людей. — Я понимаю твою антипатию к моей сестре. Она всегда строила из себя невинную овечку, дабы получить расположение отца, — с отвращением фыркнула Япрак Султан, хорошо помня своё детство, наполненное одиночеством. — Но, чем тебе не угодила Нурбану Султан? Она всегда сидела тихо и не совала свой нос в чужие дела. — И в этом ваша главная ошибка. Вы смотрели не в ту сторону. Она словно опытный хищник, ждала своего часа. Покушение на моего брата — её идея. И в ваших же интересах — избавится от неё. Она хотела подставить вас в нужный момент и сделать нас врагами. Разве вам это нужно? Великие женщины всегда знали, чего хотели от жизни и делали всё для того, чтобы добиться своей цели. Её цель была яснее некуда. И приоритеты к её достижению были уже давно расставлены. Власть, почёт, уважение, ещё большее богатство и возможность стать матерью следующего султана. Хатидже Султан медленно и уверенно шла к своей цели, окончательно осознав, что без жертв она мало чего добьется. Жить во дворце — значит ступать по раскалённым углям. Быть всегда начеку, ожидая удара в спину. Плести собственные интриги, рады желанной цели и выживания. Казалось, именно для такой жизни её и создали. — Ха… — разразилась ядовитым хохотом Япрак Султан. — Вот гляжу на тебя и кажется мне, что это я тебя породила. Мы с тобой очень хорошо поладим, милая. В конце то концов, ты поймешь, почему я больше всего люблю власть.Сентябрь. 1521 года
Топ Капы. Дворцовый сад
Хмуря угольные брови, Алия Султан плавно ступала по тропе, ведущей в главный сад. Управляющая гаремом — Хатидже Роксан Султан — и по совместительству её двоюродная сестра ни с того ни с сего решила устроить праздник в саду, что не могло не настораживать. В прошлый раз, таким образом, во дворец вернулась Япрак Султан, а чего ожидать на этот раз, Алия Султан и не знала. Последний месяц, она редко видела дочь Великого Визиря. Та металась от гарема к дворцу родителей, где отходил от ранения её брат — названный сын Исмаила-паши — Баязид-бей, которого пырнули ножом средь бела дня в самом центре Константинополя. Нападавших, конечно же, не нашли так, как было слишком людно и в толпе никто не заметил убийцу с кинжалом. Молодого мужчину незамедлительно увезли во дворец Ипподрома, где лучшие лекари пытались спасти ему жизнь, ведь рана оказалась достаточно глубокой и задела жизненно-важные органы. Её брат был так сердит, что на его верного подданного совершили покушение, что норовил казнить всех, кто был на площади, что не сулило ничем хорошим. — Твой брат до сих пор скорбит по сыну, но подготовку к походу не отменил, — пользуясь случаем напомнил ей Мустафа-паша. — Совет во всю готовится. Но, они сомневаются, что повелитель сможет повести армию, находясь в таком скверном расположении духа. Это сильно их тревожит. Алия Султан резко повернулась к мужу, бросив полный укора и недовольства взгляд. Вся в алом, она излучала холод и ледяную решимость. — Я просила не напоминать мне об этом. Ты думаешь, что смерть племянника на моих руках, но ты глубоко ошибаешься, дорогой, — тихо рычала она. — То, что я размышляла об его устранении, ещё ничего значит. Алия Султан тяжело переживала за брата-султана. Её дети были живы и здоровы, находились рядом с нею, а его сын, не успев окрепнуть и встать на ножки, покинул этот мир. Несомненно эти события сильно повлияли на него. Казалось, что лицо его осунулось, а глаза потеряли свой блеск. Последний раз, она видела своего родного брата таким после смерти их матушки. Мурад ходил темнее тучи. За ту злополучную ночь он повзрослел на несколько десятков лет, отбросив детские шалости и сосредоточившись на учебе. Совершенствовался в воинском искусстве. Тогда, единственным человеком, которого он подпускал к себе была она, но сейчас всё изменилось. За утешением он бежал к их двоюродной сестре. Алия Султан жутко ревновала к ней. Раньше всё внимание, любовь и забота брата доставались ей, а теперь она была вынуждена делить его с другой. В придачу, сестра повелителя не доверяла и опасалась дочь Великого Визиря, ибо не знала, что ожидать от неё в будущем. Она провела своё детство в обществе бабушки и двоюродных сестер, наивно полагая, что смогла досконально изучить их характеры и ход мышления. Жизнь потрепала сестру султана, лишив матери и любви отца в юном возрасте, что не могло не сказаться на её характере. Для султанши на первом месте всегда стоял её брат, что с юных лет рьяно защищал и оберегал её, потому Алия Султан считала своим долгом, делать тоже самое. В каждой из его наложниц, в тетках, в сестрах, она видела опасность. Фаворитки запросто променяют его на своих детей, если им предстанет возможность избавиться от султана. Тетки. Они хотели власти, а для этого они были готовы пойти на всё. Двоюродные сестры. Они желали власти и почёта куда сильнее, ибо издавна их использовали в своих целях, выдавая замуж за стариков. Ей казалось, что и Хатидже Султан рвется к власти. Околдовала её брата. Заставила слушать и верить каждому слову. Но в его речах она не могла уловить изменений, которые бы указывали на это. То ли она навязывала ему своё мнение так искусно, что распознать было невозможным, то ли действительно ничего не делала. Но отрицать, что Роксан была умна и даже очень, не стоило. Она умела докапываться до правды. Её не остановило даже то, что виновников её покушения нашли и наказали. Она просто не поверила этому. Потому Алия не спешила опять переходить ей дорогу, а собиралась сначала — выучить досконально, чтобы избежать подобного в будущем. — Будь осторожна, дорогая женушка, — слов лис, ухмыльнулся Абдулкадыр Мустафа-паша. — Может твой брат и любит тебя больше остальных, но у… — запнулся её супруг. — Даже мыслей об этом, он тебе не простит. Он слишком сильно их любит. — Думаешь я — монстр какой-то? — Раньше…нет, — многозначительно взглянул на неё второй визирь. — Но, после прошлого случая уже не уверен. Она хотела ответить мужу. Отругать его за обидные слова, брошенные в её адрес, но остановилась. Чета вплотную приблизилась к эпицентру торжества и любой мог бы услышать их пререкания, что породило бы ненужные сомнения на её счет. Нацепив дежурную улыбку на алые уста, Алия Султан поспешила к шатру, где восседал султанский гарем. Друг напротив друга за небольшим столиком сидели две жены султана Мурада, что находился по левую руку от султана. Лейла Султан находилась в окружении своих сыновей, унаследовавших от матери смуглую кожу, темно-каштановые волосы и черные глаза. Она выглядела излишне спокойно, даже умиротворённо, чинно расположившись на подушках в наибольшей близости к султану. Её мятный полупрозрачный платок скромно прикрывал пышные волосы, украшенные скромной диадемой. Изредка улыбаясь шалостям мальчиков, она не сводила с них глаз, слушая занятные рассказы. В отличие от неё, Халиме Султан вела себя по сложившемуся обыкновению степенно и величаво. В темно сером бархатном платье с пышным воротом, подчёркивающим аристократическую белизну её кожи и мутные серо-голубые глаза, Халиме Султан вымученно улыбалась другим. С трудом пережив потерю одного из детей, она всецело посвятила себя дочери, которой Повелитель даровал имя Хатидже Наиме Султан, что полностью отображало её сущность «недоношенный ребёнок, ставший милостью Аллаха». У маленькой султанши чётко проглядывались черты матери — тёмные, немного волнистые кудряшки, такое же круглое личико и утончённые черты, кроме глаз, что достались ей от отца — ярких зелёных самоцветов. И смотрело это крохотное создание на всех с такой серьёзностью, что создавалось впечатление, что принцесса всё понимает. Боль и печаль матери. Всеобщую скорбь и грусть по брату. Её мать, столь долго ждавшая её, не желала расставаться с дочерью ни на минуту, сдалась перед просьбами сестры и позволила себе развеяться сегодня, восседала на подушке и, попивая шербет, созерцала красоту цветущего сада. Беременную Шемспери Султан на празднике не было видно. После того, как женщина упала в обморок в своих покоях, накануне жалуясь на боль внизу живота, повитухи строго-настрого запретили ей вставать с кровати и нервничать. Гречанку пичкали различными отварами и травами для поддержания здоровья. Делалось всё, чтобы сохранить её беременность, которая норовила прерваться. Напротив же горделиво восседали три султанши династии — сестры — Шах-и-Хубан Султан, Михримах Султан и Япрак Султан. За их столом царил раздор и презрение друг к другу. Ещё с самого детства, сестры невзлюбили друг друга. Каждая из них конкурировала за внимание отца к ним. Большую часть получала самая младшая — Михрумах, ибо была копией своей матери, которую боготворил их отец. Нежная, с утонченными аристократическими чертами, длинными шелковистыми волосами цвета пшеницы, бережно зафиксированных тончайшей золотой тиарой, она не утратила своей красоты спустя двадцать лет, оставаясь такой же прекрасной. Атласное бежевое шелковое платье подчеркивало бледность её кожи, туго обтягивая её тонкий стан. Немного внимания доставалось и Шах, что умела надавить на жалость, вызывая поддельные слёзы. В платье из сине-зелёной парчи он сидела с высоко поднятой головой, увенчанной диадемой с обилием сапфиров на ней. Холодная и сдержанная, как всегда. Только плотно поджатые губы выдавали её явное недовольство этим неожиданным праздником. Самые малые крупицы заботы приходились старшей дочери, от чего она стала черствой и злобной, презирая всех вокруг. Япрак Султан выглядела темнее тучи. Женщина не прекращала носить траур по внуку, на которого возлагала столько надежд. В кружевном кафтане, поверх чёрного платья она всё также излучая величие и некий благоговейный ужас. Золотая корона, инкрустированная мелкими топазами, немного разбавляла её мрачный образ. «Прекрасная и ужасная одновременно» — такими словами можно было описать эту женщину. Немного поодаль от наложниц и теток султана расслабленно беседовали Куюджу Исмаил-паша и Баязид-бей, быстро идя на поправку, благодаря чудодейственным снадобьям лекаря — Якуба. Он по-прежнему был мертвенно бледным. От пережитого шока из-за ранения, на голове у довольно молодого человека даже появились седые волоски. Невзирая на это, на лице у бея играла озорная улыбка, хотя смех доставлял ему неудобства, отдавая порцией ноющей боли под ложечкой. Великий Визирь наоборот был чрезмерно серьёзен. Променяв пятый десяток, он оставался также свеж и подтянут как в молодости. Образ жизни, которым он жил не давал ему разленится и превратится в обросшего жиром ленивого пашу. Её муж часто рассказывал, что Исмаила-пашу редко можно было застать сидя на одном месте. Он то выезжал на инспекции, то наблюдал за тренировками армии и не претил поучаствовать сам, однажды взяв в казарму к солдатам дочь. Сперва многие из мужчин тихо посмеивались, мол Великий Визирь притащил дочь с собою. Но, когда эти двое устроили тренировочный бой между собою, наглые ухмылки воинов резко спали. Дочь Куюджу оказалась такой же искусной в бою как и отец. Султанша мало чем уступала ему, стойко выдерживая его мощные атаки. Это зрелище прошлось волною сплетен по столице, заставив людей иначе посмотреть на Великого Визиря и османский двор, которые считали обитателей Топ Капы изнеженными, пресытившимися роскошью и обилием еды, людьми. В самом же центре сего пиршества стоял щедро уставленный яствами стол повелителя. За ним сидели двое: её брат — султан Мурад и управляющая гаремом — Хатидже Роксан Султан, которые выглядели чрезмерно торжественно, что породило в голове султанши невероятное предположение, которое она поспешила прогнать из своих мыслей, ибо не хотела верить. Сегодня повелитель позволил себе искренне улыбаться и радоваться жизни, что случалось крайне редко. В его нелегкой жизни было мало приятных событий. На праздники его не приглашали, а случись исключение, он весь день или вечер мог просидеть в стороне не произнеся ни единого слова. Потому Алия Султан завороженно смотрела на брата, чья улыбка лучилась счастьем и умиротворенностью. — Повелитель, — почтительно склонилась она, приблизившись к нему. — Рада видеть вас в хорошем расположении духа. Сложив руки в замочек пред собою, она послала ему блаженную улыбку, получив в ответ такую же. — Моя дражайшая супруга права, — льстиво добавил Мустафа-паша, поравнявшись с женою. — Присаживайся, сестра, — показав свободное подле себя место слева повелитель, многозначительно переглянувшись с сидевшей справа Хатидже Султан. — И ты, Мустафа. Алия Султан довольно опустилась на место рядом с братом, а муж — возле Великого Визиря, перекинувшись с ним сухим приветствием. Музыка заиграла с новой силой, постепенно слуги стали выносить всё новые и новые блюда. Циркачи и танцовщицы развлекали султанскую семью, извергая пламя и звеня монетами на юбках. Но присутствующих не покидало странное ощущение, что вскоре должно произойти что-то важное, ибо повелитель никогда не устраивал праздники просто так. Веселья его мало привлекали. Султан отличался крайним благоразумием и не тратил деньги впустую на бессмысленные увеселения, что не приносили ему удовольствия. Гнетущую тишину первым прервал повелитель, поднявшись с трона и подав руку Роксан Султан, что сегодня прям лучилась весельем и не переставала улыбаться ни на миг. Её вид говорил сам за себя. Пышное нежное сиреневое платье из тонкого атласа с открытыми плечами, щедро украшенное мелкими бледно-розовыми розами на лифе, что плотно обтягивал талию, и юбке, выгодно сочеталось с золотой короной в заплетенных волосах. — Я собрал всех вас сегодня, чтобы сообщить радостную весть, — обведя взглядом присутствующих, на чьих лицах читалось явное замешательство. — Вчера в обители шейх-уль-ислама был заключен никях между мною и Хатидже Роксан Султан. Алия Султан резко встала, захлопав глазами. Неужели её брат совершает ту же ошибку второй раз? Неужели события прошлого ничего не научили его? Сидевший поодаль от остальных, шехзаде Осман, любовавшийся объектом своей любви, уронил бокал с шербетом, что держал в руке. В глазах принца возникла некая обреченность. Он и так отдалялся от неё, а теперь и вовсе оказался на противоположном конце пропасти, что разделяла их. Этой пропастью стал его брат-султан, что также возжелал эту девушку, но не стал мешкать, в отличие от него. Нурбану Султан, с болью во взгляде, наблюдала за единственным сыном, что казалось, перестал дышать от услышанной новости. Край его кафтана окрасился в ярко красный цвет. Опустив на него взор, сердце молодого человека пропустило удар, а легкие перестали дышать. Прежде, он никогда не испытывал подобной боли. В его жизни были потери, расставание и недопонимание, но безнадежность была ему в новинку. Мать новоиспечённой жены султана удивленно открыла рот, пытаясь выжать из себя хоть слово, но не находила, что ответить на столь неожиданное заявление. Она недоумевающе покосилась на супруга, которого казалось эта новость никак не смутила, в отличие от неё и её приемного сына, чьи карие глаза чуть ли не полезли на лоб. Значит они ни о чем не догадывались, раз эта весть ошеломила их не хуже других. У Шах-и-Хубан Султан она вызвала бурю недовольства, что не желало уходить с её лица. Её сестра и мать первой жены — Япрак Султан — отреагировала на новость более спокойно, нежели младшая сестра, хотя ей и было досадно, что её дочь перестала быть единственной законной женой султана и уже не станет столь любимой им, достоинство не позволяло ей проявить слабость и показать своего разочарования. Пожалуй самая спокойная реакция была у султанских жен. Они уже знали, что султан питает к Хатидже Султан нежные чувства, которые сложно сравнить с теми, кой-были между ними. Лейла Султан и Халиме Султан давно смирились со своим поражением, отдав всю нерастраченную любовь и нежность своим детям. Они не спеша поднялись со своих мест и учтиво поздравили повелителя и султаншу, что продолжала улыбаться. Самой занятной реакцией было поведение её мужа, который почему-то тихо посмеивался себе под нос, услышав новость о браке между падишахом и дочерью Великого Визиря. — Почему ты не обсудил всё со мною? — поджав губы словно ребёнок, которого обидели. — Разве я не заслуживала узнать всё первой? Неужели я так мало значу для тебя? Султан хмуро глянул на сестру, видимо недовольный её эмоциональной реакцией. Отпустив руку жены, он вплотную подошел к сестре и поднял её круглое личико своими большими ладонями, заглянув ей в глаза. — Разве я могу поступить так с тобой? — полным теплоты и заботы голосом, которым разговаривал он только с ней, спросил брат. — Алия? — Извините, повелитель, — виновато опустила она глаза, признавая своё поражение. — Это довольно неожиданное заявление, — вмешалась Хатидже Султан. — Неудивительно, что Алия Султан расстроилась, повелитель. Мы провели церемонию в спешке, не удосужившись огласить о нашем решении. Это несомненно ранило чувства наших родных. Шах Султан поднялась с подушек, хмуро обведя взглядом новобрачных. — Вам действительно стоило сначала рассказать нам. Вы не подумали, что скажут люди? Только недавно мы похоронили нашего шехзаде, да и свадьба Халиме и Мурада ещё тогда вызвала бурю недовольства, а что будет сейчас никому неизвестно. — Я должен отчитываться перед вами? — ядовитым тоном съязвил султан, отпустив сестру и переключив внимание на тетку, что некогда уважал. Её поведение после возвращения с Эдирне сильно раздражало мужчину. — Я — падишах и дело моего гарема вас не касаются. Возвращайтесь в свои покои, Шах Султан. Я больше не желаю видеть вас на празднике. Проводив сестру своей матери внимательным взглядом, Хатидже Султан пыталась не выдать удовлетворения, что чувствовала от унижения этой женщины, которая посмела задеть её честь. Слащаво улыбаясь, она притворно-раздосадованным тоном обратилась к повелителю: — Жаль, — немного грустно вздохнула она. — Я думала, что она порадуется за нас.***
— Могла и сообщить матери, что вышла замуж, — порицала дочь Михрумах Султан, прогуливаясь с ней под руку. После ухода её сестры, праздник продолжился. Некоторые вздохнули с облегчением, а некоторые не могли дождаться его конца. Хатидже каким-то образом удалось поднять испортившееся настроение султана и начать непринужденную беседу с его сестрой, тем самым разрядив обстановку. — Я была также шокирована как и Алия, но, в отличии от неё, смогла сдержать себя. — Извините, Валиде. Всё случилось так внезапно, что мы не успели сообщить кому-то, — искренне произнесла её дочь, опустив взгляд. Предчувствуя её следующий вопрос, она немедля продолжила: — Мы прогуливались по городу и не заметили, как оказались возле усадьбы главного богослова. Сперва мы просто думали поприветствовать его, но повелитель вдруг спросил Эбу-Сууда-эфенди, может ли он обвенчать нас. Я была так шокирована, что не могла сказать и слова, — жестикулируя свободной рукой, рассказывала ей дочь. — Опомнилась я лишь тогда, когда шейх-уль-ислам спросил моего согласия. Михрумах Султан тихо засмеялась, прикрыв рот пальцами. Её единственную дочь редко можно было увидеть столь эмоционально открытой. Она никогда не показывала больше, нежели хотела показать. — Я искренне желаю тебе счастья. Ты ведь знаешь, как сильно я люблю тебя, моя девочка. — Да, матушка. Я тоже очень сильно люблю вас, — остановилась Хатидже Султан, взяв мать за руки. — Пускай вы не понимаете причин некоторых моих поступков, но уверяю… — её выражение лица стало пугающе серьёзным. Те, кто хорошо её знают, без промедления могли догадаться, что маленькая султанша что-то задумала и ждёт подходящего времени, но ещё наивная Мелек-хатун, следовавшая за ними, не могла этого знать. Она дивилась холодному спокойствию госпожи и умиротворенной улыбке, что царила на её прекрасном лице. — Всё это ради вас с отцом. И Баязида. Михрумах Султан немного печально улыбнулась. Им обоим было что скрывать друг от друга. Ради своего самого ценного сокровища — дочери — добродушная когда-то и прекрасная принцесса стала монстром. Её не мучила совесть, ибо она считала, что поступила правильно. Больше всего она боялась, что своим поступком разочарует дочь и мужа, которых так любит.***
В другом конце сада, не торопясь разглядывал новые растения, что высадила его сестра, Баязид-бей. Для него это было не первое ранение, потому молодой человек не стал отлёживаться в постели как другие, а больше гулял на свежем воздухе. Судьба никогда не была к нему. Эпидемия отняла у него родителей в юном возрасте. Оставила одного. Он не знал, как бы жил дальше, если бы не дядя. Исмаил-паша забрал мальчика к себе, принял как родного сына. Воспитывал. Вкладывал. Его жена заменила ему мать, хотя сперва довольно холодно относилась к нему. Если она не потянулась к кому-то сразу, не сделает это никогда. Ему повезло и женщина смягчилась, благодаря дочери, что души в нем не чаяла. Хатидже росла одна, не имея ни сестер, ни братьев, ни друзей, будучи довольно замкнутым ребёнком. С его появлением смеяться она стала чаще. Вспоминая их детские шалости, бей не заметил появления младшей сестры султана. — Султанша, — поклонился он, скривившись от нахлынувшей боли. — Простите. Я не заметил вас. Залюбовался садом. Алия Султан криво ухмыльнулась, поравнявшись с ним. Стоя в тишине, они молча разглядывали дивные розы черного цвета, что зацвели недавно. Близился вечер и в воздухе начал витать слабый сладковатый запах кого-то растения, что по рассказам сестры цвел только ночью. — Я никогда не видела людей похожих на вашу сестру, — вдруг начала женщина. — Не понимаю, почему все так тянутся к ней. Брат так и вовсе женился на ней. Баязид лишь слабо улыбнулся, придерживая раненный бок. Он, как никто другой, знал настоящую натуру своей сестры. За улыбкой скрывался оскал, который защищал своего обладателя от жестокости и несправедливости этого мира. Её — хрупкую и нежную девочку — заставили повзрослеть за одно мгновенье, что полностью перевернуло жизнь их семьи. Ей пришлось усвоить и научиться жить по одному древнему, но простому правилу «ты или тебя». Маленькая девочка из жертвы стала охотником. Вместо того, чтобы бояться, она заставила других боятся себя. Он был с ней в ту злополучную ночь. Видел то отчаянное желание жить и защитить своих любимых. — Моя кузина не монстр, — покачал головою Баязид. — Она привыкла скрывать свои мысли и эмоции от окружающих, но это не делает её плохой. Просто не каждому дано разглядеть её настоящую. Вы бы стали такой же, пережив тоже, что и моя сестра, — проникновенно глянул он в хмурившееся ореховые глаза султанши. — Каждый раз атакуя, они делают хуже только себе, ибо её терпение и милосердие не вечно. — Я была свидетелем казни своей матери, — задумчиво произнесла Алия Султан. — Брат не знает об этом. Думает, что я спала в ту ночь и ничего не видела. Я так и не решилась рассказать ему. Но это событие не сделало меня лицемеркой. Баязид-бей повернулся лицом к султанше, понимающе улыбнувшись. — Я ведь уже говорил, что не каждому дано понять её. Обычно она довольно откровенна с людьми, которым доверяет. На счёт вашего спонтанного откровения, — произнес он недоумевающей Алии Султан, что хотела было что-то сказать, но он её перебил. — Не стоит переживать. Я умею хранить секреты, потому Хатидже меня так высоко ценит, — весело подмигнув, он развернулся обратно, продолжая созерцать прелесть сада и закатное солнце. Алия Султан ещё долго завороженно смотрела на его профиль, ловя его добродушные молчаливые улыбки и пытаясь хоть немного, но понять этого мужчину. Он прямо указал ей на её ошибку, но пообещал молчать. Не рассказывать своей сестре, что ценил больше всех. Это заинтриговало женщину и восхитило одновременно.Османская империя. Провинция. Трабзон
Когда в одном месте концентрируется огромная власть, за нее всегда идет борьба. Если двор не упивается ядом, то исходит желчью. Попав во дворец, в самый центр могущества огромной страны, её внутренние демоны вылезли наружу, став шептать ей сладкие речи о достатке и всемогуществе. Устоять перед таким натиском было сложно, учитывая, что масла в огонь подливали другие девушки, вечно напоминая о её происхождении. Джанан Султан не происходила из семьи династии как Халиме Султан и не принадлежала к аристократии как Лейла Султан, а была дочерью простых крестьян. Она никогда не купалась в золоте и не имела служанок, потому вкусив толику власти, ей захотелось большего. Амбиции являются страннейшей из вещей, ведь их можно подхватит быстро и незаметно, но избавиться от них почти невозможно. Со временем, они начинают душить, пока вам не удастся подняться выше и не освободится от удавки на шее. Привыкнув к роскошной жизни, отъезд в провинцию сильно ударил по моральному духу женщины. Вынужденная разлука с сыном из-за проступка, что она совершила, неведение убивало её. Для Джанан существовало только двое людей, которых она безгранично любила. Это были её младший брат и сын. К своему супругу она сильных чувств не испытывала, ибо прекрасно знала, что любовь — грознейший убийца. Мы совершаем самые ужасные поступки именно во имя любви. Первые месяцы она чувствовала влечение и влюблённость к султану, но быстро разочаровалась в нем, вразумив, что такой мужчина, как он, никогда не будет принадлежать одной женщине. Она смиренно терпела других наложниц, взамен на его благосклонность, и не обращала внимания на болтовню других рабынь. Принимала его таким, каким он есть. Со всеми достоинствами и недостатками. Но это не помогло ей избежать его гнева. — Султанша, — воскликнула Айше-хатун, ворвавшись в покои. — Вам пришло письмо.«Джанан, Ты отчаянно желала вырваться из нищеты. Приобрести богатство и власть, но твоя же жажда сгубила тебя. Нельзя получить всё и сразу, для этого нужно терпения и труд. Если понадобиться соглашаться и мило улыбаться, держа своего врага за руку. И, лишь тогда атаковать, когда они будут уверены, что угрозы с твоей стороны нету. Мне жаль, но ты оказалась лишней в моих планах. Не печалься, скоро ты воссоединишься со своим братом. Твоё время давно уже вышло»
Джанан Султан со страхом и отвращением отбросила злополучное письмо. — Ваш приговор, моя госпожа, — странным безразличным и слегка надменным тоном, вдруг заговорила Айше. — За всё нужно платить. Джанан Султан смерила служанку растерянным взглядом. Её напряг тон девушки, которым она никогда не прежде не говорила с ней. — Айше… — хотела было продолжить фразу она, но упала на пол. Начиная кашлять, она почувствовала металлическое жжение на кончике языка, словно в глотку закачали тяжелый свинец. Тело перестало слушаться, а внутри всё горело. Спустя несколько мгновений изо рта начала сочится кровь и султанша практически давясь ею, из последних сил, шепчет: — Помоги. Руки женщины тянуться к служанке, что неподвижно стоит над нею и наблюдает за муками. — Ничего личного, госпожа. Просто я хочу жить, — объясняет она своё предательство. — Она обещала мне дом и доход, чтобы я могла заботиться о сестрах, — воскликнула она. — Она нашла их. Выкупила и дала свободу. Я не могу бросить их и ждать призрачной надежды на ваше помилование султаном. Не переживайте, госпожа, — присела на корточки Айше, глядя как её хозяйка испускает свой дух. — Уходите с миром.Вечер Топ Капы. Покои управляющей гарема
В покоях царил полумрак. Толику света давали зажженные свечи, аккуратно расставленные вокруг. Роксан Султан сидела на небольшом диванчике, полностью готовая к своей первой брачной ночи, и смотрела прямо перед собой. — Можно спросить вас кое о чем, моя госпожа? — разрезал тишину тонкий голосок Ахсен-хатун, что стояла рядом, наблюдая за своей подругой. Измотанная, Хатидже Султан молча кивнула. — Извините свою служанку за дерзость. Почему вы вышли за султана? Улыбка больше не сияла на её лице. Она старалась улыбаться весь день, от чего лицо её застыло как маска: маска веселья, маска радости, маска добродетельности. Каждое утро она — надевая очередную тиару — надевала и новое лицо. Всегда старалась говорить звонким приятным голосом, даря своим собеседникам комплименты в ответ. Она сияла и смеялась, но в душе ей хотелось кричать. Дабы её не сожрали недоброжелатели, она притворялась той, кем не являлась на самом деле. И её тошнило от этого. Хатидже Султан вдруг вспомнила разговор во своей бабушкой, после которого наполнилась уверенностью и решила больше не мешкать. — Я не знаю, что мне делать, — нервно перебирала пальцы она. Взгляд её метался от лица Салихи Султан и обратно на руки, не в силах сосредоточиться. Такой нерешительной и растерянной, Роксан Султан можно было увидеть крайне редко, ведь мало что могло заставить девушку засомневаться в своих мыслях и суждениях. Она всегда казалась окружающим всезнайкой, что знает правильное решение. — Я вела себя с повелителей также, как веду себя с Баязидом, но не предполагала, что он влюбится в меня. — Я не так хорошо знаю теперешнего Мурада, но могу сказать, что он был одиноким ребёнком и его мало кто понимал. Видели только маску, что он носил с детства, — печально вздохнула Салиха Султан, смотря в глаза своему маленькой девочки, что хотела казаться взрослой, но была ещё так юна и неопытна. — Ты же, моя драгоценная, унаследовала от отца одно очень ценное качество — видеть истинную сущность людей. Ты отнеслась к нему с пониманием, ухаживала за ним, а теперь он научился ухаживать за тобой. Ты — единственный человек, который всецело его понимает. Относится к его поступкам без осуждения. Глубочайшее заблуждение окружающих полагать, будто умный человек умен во всем. По большей части, он умен в материях, требующих ума, а в делах, касающихся сердца, бывает очень глуп и неразборчив. — Он приблизительно так и сказал, что я — единственный человек, который его понимает. — Вот видишь, — устало прикрыла глаза рыжеволосая султанша, но припомнив одну мудрость, резко их распахнула. — Но не позволяй себе раствориться в нем, ибо это погубит тебя. Сделает слабой. Мужчина должен любить женщину сильнее, нежели она его. Тогда их брак будет счастливый и долгим. — Не позволю, валиде, — наклонилась к ней Хатидже Султан. — Есть то, что я хочу больше него. Но только он может мне это дать. Не глупая и пропитана опытом прожитых лет, она без труда поняла суть. Её внучка все же унаследовала некоторые черты своей матери, но излишняя схожесть с отцом их искусно скрывала под другими. В жестоком и несправедливом мире, которым правят диктаторы и тираны, выживают сильнейшие. Те, что умеют ставить правильные приоритеты в жизни, иначе их бы постигла трагичная судьба. Ленивая улыбка появилась на губах османской госпожи. Она была безумно уставшей, после тяжелого дня. Ей приходилось выслушивать льстивые речи Япрак Султан и Мустафы-паши, а также принимать поздравления от слуг, что стремились угодить ей. — Знаешь Ахсен, я думала о том, какой я человек. Мне всегда чего-то не хватало. Я не была довольна, — туманно произнесла молодая госпожа. — Когда меня чуть не убили, я наконец-то поняла. Глубоко вздохнув, султанша перевела взор и пристально посмотрела на свою верную служанку. Взгляд за мгновение окаменел, стал непроницаемым, полыхая, глубоко скрытым, неистовым огнем. — Мне нужна власть, — решительно изрекла султанша. — Единственная вещь, способная утолить мой голод — это трон.Топ Капы. Покои шехзаде Османа
Тёмная и зловещая ночь была готова свести с ума молодого шехзаде. Она покрыла собой весь Константинополь — великую столицу Османской империи — и погрузила в сон каждого жителя, кроме него. В мёртвой тишине было слышно лишь его тяжёлые вздохи и неровно бьющееся сердце. Молодой мужчина сидел на полу возле тахты, а в руках его виднелась чаша. Рядом стоял небольшой столик на котором расположились кувшин с вином — единственным спасением парнишки от разрывающегося от боли сердца. Его мать успокаивала его, твердя, что первая любовь редко оказывается настоящей и всё это лишь прекрасная иллюзия, сотканная молодым сознанием, жаждущим прекрасного. Если любовь первая значит будут и другие. Расстраиваться и терзать себя означало и дальше поддаваться созданному обману, а переступить и пойти дальше — взрослому поступку, достойному старшего шехзаде этой империи. Но это мало утешало Османа, что настолько сильно привязался к девушке, что неожиданная свадьба последней с его старшим братом, что не отличался постоянством и мог променять её на другую, больно били по его самолюбию. Неужели всё дело во власти? Главным различием, тем чего не было у брата султана, было наличие власти и могущества. Всё это досталось старшему брату. Больше сочувствие и жалость не играли роли. Он ставил себя на место брата-повелителя, кой-многое натерпелся на пути к престолу, и не заметил, как тот присвоил себе то, что сильно желал младший брат. Словно призрак, в комнату к молодому принцу пробралась молоденькая девушка. Волосы её были светлы и волнисты, сияя золотистым светом, что падал из пылающем свечи. В свои семнадцать она выглядела как взрослая женщина, имея соблазнительные формы, что при высокой росте делали её фигуру изящной, вызывая зависть других обитательниц гарема. На маленьком квадратном личике, огромные карие глаза жадно смотрели на опьяневшего принца, заставив губы в форме бантика изогнутся в довольной улыбке. — Шехзаде, — томным голосом, тихо выдавила она из себя. Мать принца одела девушку в прелестное чёрное платье из бархата, туго обтягивающее фигуру. Надеясь отвлечь сына от грустных мыслей, Нурбану Султан нашла на рынке девушку, что отдалённо напоминала предмет его любовных грёз, и улучив момент, коим оказался этот вечер, послала к сыну, дав ей чёткие инструкции. Подняв голову, услышав, что к нему обратились, он остановил свой пьяный взгляд на девушку. Хатидже — он желал её. Желал слышать её сдавленные стоны, впиваться в её губы, чувствовать их на своих плечах — страстно желал, верно. В этом не было ни малейшего сомнения, глядя на девушку пред собой, он представлял себе как целует её губы, шею, обнажённые плечи. — Подойди, — вырвалось из его совсем неожиданно. С трудом встав с пола, он поманил её к себе. Когда наложница, не отрывая своих очей от его жадного взгляда, что разглядывал её, приблизилась к принцу, он обхватил одной рукой её талию. Больно сжав её шею второй рукой, он жёстко впился в её губы, представляя на её месте совсем другую девушку.Топ Капы. Главные покои
Мурад сгорал от ожидания своей возлюбленной, что вот-вот должна была появится в его покоях. Он долго ждал этого момента. Момента, когда сможет не церемонясь заключить её в свои объятья. Касаться нежной юной кожи. Целовать её пухлые губы. Чувствовать свою власть над этой девушкой, что пленила его сердце. Нет силы могущественней, чем женщина во всей своей слабости. Она является тебе в самых разных обличьях и не гнушается никакими хитростями, чтобы найти путь к твоему сердцу. Она терпеливо ждет своего часа, не отдаваясь во власть страсти как мужчина, но искусно управляет ею как опытный наездник: если надо — натянет поводья, если можно — отпустит. Как для талантливого полководца нет неприступной крепости, так для неё нет сердца, которое бы она не заполонила. Хатидже Роксан сумела заполонить его черствое сердце, навсегда поселившись в нем. — Повелитель, — прозвучал знакомый мелодичный голос у него за спиной. Мурад довольно улыбнулся и медленно развернулся к той, что долго ждал. Облачённая в длинное белое платье, что норовило упасть с её плеч, Хатидже Султан соблазнительно улыбалась. Её длинные светлые локоны ниспадали на спину, достигая поясницы. На теле ни единого украшения, кроме кулона в виде сердца, что он преподнёс ей ранее днем. Чарующая простота. — Я люблю тебя, — глядя прямо ему в глаза, созналась она. — Все любят меня только из-за красоты, никому не интересна моя душа и сердце. За исключением тебя. Мягкий свет горящих свечей освещал её лицо, что было невозмутимо спокойным. Она не улыбалась, как делала всегда. В этот миг, она была сама собой. Серьёзная. Рассудительная. Не по годам взрослая. — Знаешь, с тобой мне хочется улыбаться, жить, любить, и совсем не хочется воевать, хотя я — падишах, — усмехнулся он, коснувшись кончиками пальцев её бархатной щеки. Другая его рука тем временем легла на её талию. — И это точно не из-за красоты. Притянув её к себе, султан начал нежно целовать свою любимую.