VS

Чимин-а, тьма сердца моего, чернила в моей душе. Грех мой. Петля, затягивающаяся на шее. Смольная патока внизу моего живота. Чи-мин-а: легкий шажок языка, липкость губ и ласковый выдох. Чи. Мин. А. Он был Чи, просто Чи, по утрам. Ростом в пять с половиной футов (с глазами-улыбками и мечтой отыскать носок). Он был Чим в кепке набекрень и длинными пытками вырезов на черной майке. Он был Чимин в школе. Он был Пак кратким росчерком на документах. Но в моих объятиях он был всегда Чимин-а. Заливистым тонким смехом. Искрами во влажных омутах глаз. Губами розовыми, как облизанный клубничный леденец. Тугой карамелью под пальцами. И высокими, звонкими стонами по моему естеству. Чимин-а – это шустрыми мягкими пальцами по голой груди и жемчужным оскалом улыбки до хруста в сердце. Густым теплым воском на мой живот и синяками от содранных кедами пяток вдоль поясницы. Тонким носом по шее, гладким лбом по распухшим губам и пощечиной всему святому. Будь я художником, рисовал бы его голым при голом свете, чтоб было, что предъявить внизу, вместо рваной грязи души. Но я всего лишь Намджун. Долговязый, костистый, с густым голосом, усталым разрезом глаз и целой выгребной ямой, полной гниющих монстров под прикрытием пухлогубой мальчишеской улыбки. Монстры скалятся, чувствуя течный запах. Он медово-черничный до темных пятен в глазах. Растекается нефтью в груди и блестит на губах искусанной влагой. Он появляется на тихом вздохе, исходит из каждой поры бездушной наивностью и жестокостью. Чимин-а гнется и выгибается, пока не услышит, как я ломаюсь. Чимин-а тщательно вылизывает пухлые пальцы и раскрывает передо мной себя. И двери прямиком в Ад.