Уставшие

***

В холодный, осенний закат, на одной из узких шотландских дорог, что залита дождями и изрезана черными бугристыми ямами, к небольшой гостинице с двумя входами, один из которых был для маглов — другой для волшебников, подошли два человека. Один — стройный мужчина-блондин в туго затянутом пальто, светлоокий и белокожий, с редкой дневной щетиной, заносчивый и знающий себе цену. Его спутник — высокий, худой человек в серой шинели со стоячим воротником, ещё чернобровый, но с седеющими висками; взгляд был вопрошающий, строгий и вместе с тем отчаянно усталый. — Люциус, пройдем? Я не хотел бы признаваться, но меня клонит в сон, сейчас свалюсь. — хрипло спросил мужчина, кутаясь в пальто. — Налево иди — правая дверь для грязнокровок, — грубо ответил блондин. — Я покурю, может, осмотрю местность. — Маглы, Люц, маглы — максимум. Никак иначе после падения Лорда. — Ты сам поспособствовал его смерти. — Самым прямым образом, не отрицаю. — И он, слегка нагнувшись на пороге из-за своего высокого роста, вошёл в коридор. Проход светил красно-золотыми стенами, что не могло его не насторожить. Над его головой раздался звон колокольчика и голос: «Пройдите налево, к вам подойдут.» Лишь только он повернул нестриженную голову в указанную сторону, как перед ним выросла дверь. В комнате было тепло, сухо и опрятно: темно-коричневое кресло в углу, рядом с ним, покрытый чистой белой скатертью, невысокий столик; кровать, занимавшая дальний правый угол, с темно-серым бельем; ближе стояло нечто вроде тахты, покрытой зеленым мягким пледом; по комнате летал сладкий запах свежей выпечки. Приезжий сбросил на диван шинель и оказался ещё худее в своих темных брюках и затертом свитере, потом с усталым видом провёл бледной тонкой рукой по голове — черные волосы были влажны, некрасивое длинное лицо с чернющими глазами хранило кое-где мелкие следы то ли оспы, то ли ветрянки. Он специально их не залечивал, хотя его зелья могли сделать это спокойно. Не убирал их в память о материнской заботе. Ребенком он был хилым, а та болезнь подкосила его здоровье на корню, и Эйлин, впервые за всю его непосильно жестокую для мальчишки жизнь, нежно ухаживала за ним, целовала в покрытый испариной лоб и плакала, жалея. Эти слезы на иссушенном материнском лице — щемяще-прекрасное, ласковое видение из ушедшего. В комнате никого не было, и он неприязненно крикнул в никуда: — Мне ждать вечность? Тотчас вплыла к нему, легкой походкой, на зов темноволосая, миловидная женщина, с выдающейся под красной кофточкой грудью… В шерстяной юбке. — Добро пожаловать, — сказала она. — На чье имя оформляем, ужин в номер? Мужчина мельком глянул на её плавные плечи, на лёгкие ноги в строгих туфлях на каблуке и отрывисто, невнимательно ответил: — В номер. На имя доктора Эванса. — А потом бесстрастно спросил, — Хозяйка или прислуга? — Хозяйка, мистер Эванс. — Сама, значит, держите целую гостиницу? — Сама. Волшебные гостиницы в дефиците. — Кхм… Не мужское ли дело? — Я люблю управлять, расписывать и руководить. — Ну, могу отметить, что у вас чисто. В отличие от многих мест, где мне приходилось бывать. Хозяйка всё время пытливо смотрела на него, слегка щурясь длинными ресницами. — За чистую комнату платят больше, да и вернуться в нее приятно, а также, уборка — работа для эльфов, — ответила она. — Ведь вы сами учили меня быть аккуратной, расчетливой и сдержанной, профессор Северус Снейп. Он быстро выпрямился, раскрыл глаза и посерел. — Мисс Грейнджер? — прошептал торопливо и испуганно. — Я, профессор, — ответила она с легкой хрипотцой. — О Мерлин… — сказал он, садясь в кресло и в упор глядя на неё. — Кто бы мог подумать… Я десять лет скрывался от людей, десять лет был неуловим… И тут… Надеюсь, что вы не откроете моего присутствия в Англии? — Одиннадцать лет вы скрываетесь. Мне сейчас двадцать восемь, а вам под пятьдесят, думаю? — Сорок девять… — Сказал задумчиво, а потом, осклабившись, рявкнул, — Какого хрена, Грейнджер, вы опять влезаете в мою жизнь! — А не вы ли в мою, профессор?! — запальчиво крикнула и затихла. — Да и возможно ли спустя одиннадцать лет куда-то влезть? Усталость и апатичность его исчезли, он встал и решительно заходил по комнате, глядя в пол. Потом остановился и, все сильнее серея, будто вся кровь уходила из тела, спросил: — Ничего не знаю о тебе с самой… Моей смерти. Как ты сюда попала, с твоими то амбициями и мозгами? Почему не осталась в том же Хогвартсе? — Да знаешь…. Не хотелось. Год доучилась, пять проработала в Министерстве, а потом ушла. Выдохлась, стала ненужной. Да и они мне стали не нужны. — И отчего же выдохлась? Умерли хваленые мозги? — Спросил, прикуривая от волшебной палочки. — Долго рассказывать, Снейп. В прошлом все. В прошлом, все в прошлом. Затерялось в одиннадцати бесконечных годах, покрылось пылью, не разгребешь. — Замужем была? — Спросил с потаенным интересом. — Нет, не была. — отрывисто. — Почему? Насколько помню, ты всегда хотела и замуж, и детей. Безусловно, после карьеры. — Не могла я этого сделать. — с чисто женской, горькой усмешкой. — Почему же не могла? Твой Уизли вполне… Хозяйка вскинула голову, пытаясь казаться такой же холодной, как он. Пытаясь спрятать свою самую уязвимую часть. — Это странно, но я вас любила. Снейп захохотал, скалились его кривоватые зубы в черной улыбке, дрожали худые плечи. Он не верил. — Всё проходит, Грейнджер, — скрипуче пробормотал. — И у вас должно было пройти. Любили? Меня? Не врите себе. — У кого как. А я странная. Я до сих пор от корочки до корочки помню все книги, что впервые, в раннем детстве, попали мне в руки. Неужели вы думаете, что первого мужчину забыть проще, чем книги? Он поднял голову и, потушив сигарету, болезненно скривил губы: — Ведь не могла же ты любить меня. Меня, Грейнджер, старого, страшного, и что там еще говорили? Она побледнела прекрасной бледностью любящей взволнованной последней любовью женщины, голос у неё срывался: — Я?! Я могла, поверьте. Да, вы были отвратительны, даже сейчас выглядите лучше. Но… Вы были моим. Ночами. Только моим. — Она тяжело втянула воздух. — Я любила не просто вас, я любила себя, ту, что была рядом с вами. А с вами… С вами девочка Гермиона становилась девушкой. Уже не самой умной, потому как вы были умнее. Сколько ни проходило времени, все равно вы казались мне гением. Вы заменили мне семью… Я ведь была слишком молода. Слишком неопытна. Вы стали мне всем. И, знаете, весь тот год, я порывалась написать маме… В конце шестого курса она еще знала, что у нее есть дочь Гермиона. — Написали?  — Нет… Гермиона помнила, как в самом начале их со Снейпом связи писала: «Мамочка, ты знаешь, милая, на свете нет никого умнее него. Он знает все. И… Мне так хорошо с ним, хоть и чувствую себя глупо. Мамочка…». Все же последние письма к уже незнающей ее матери были до абсурда просты в своей трагичности. «Мама, он погубил меня.» — Я знала, что вы живы, что для вас словно меня и не было, что забыли даже мое имя… Поздно… Но почему вы даже не сказали мне… — Это что-то бы изменило? — без раскаяния спросил бывший профессор. — Нет. Но, скажи вы, может я бы не пыталась себя убить, узнав о беременности. — прибавила Гермиона с недоброй улыбкой. — Кто же допустил с вами такую оплошность? — язвительно осведомился Снейп, качая головой. Она задохнулась бешенством, но поняв его категоричную позиция, снесла оскорбление. Хоть внутри все клокотало. Как мог он такое сказать? «Ему ведь безразлична я… Впрочем, и он теперь мне тоже не нужен. Или нужен?» Кровь ее гулко стучала в висках, обида скручивала внутренности в тугой узел — женщина молчала, стиснув зубы. — Мне принесут еду? — Да. Секунду. — Уходи, — сказал он, отворачиваясь и подходя к зачарованному окну. — Уходи, пожалуйста, Грейнджер — Ваш заказ. Снейп обернулся. Снейп обмер. Он смотрел в серые глаза Эйлин. — Доктор Эванс, прошу. — Поставьте на стол. Поставив поднос, девочка подошла к двери и приостановилась: — Сэр, вам прислать домового эльфа? Северус молчал, испуганно рассматривая дочь… Дочь Грейнджер. Длинная, худая, как палочка. Сероглазая, с темными вьющимися волосами до лопаток. С небольшими губами и длинным тонким носом с чуть-заметной горбинкой. Его и не его. Он не хотел, чтобы эта девчонка была его дочерью, но все в ней кричало, что по худому телу течет кровь Снейпа, безродного лорда Принса. — Сэр? — Нет. Эльф не нужен. Как вас зовут? — Керолайн. Его дочь, у которой никогда не будет отца. — Не забудьте забрать поднос позже. Терпеть не могу грязи. И Керолайн ушла, оставив их с Гермионой наедине. — Да, да, лучше молчи, Грейнджер. — раздался его голос в тишине, отходил от окна Снейп уже со спокойным лицом. — Одно тебе скажу, идиотка: никогда я не был счастлив в жизни, не думай, ты не принесла мне счастья. Извини, что убиваю твою надежду, но любил я лишь Лили. Лили Эванс. — Лили Поттер. — Вставила Гермиона тихо. — Нет, я любил Лили Эванс. Ведь ты же любила, как сама говоришь, Северуса Снейпа, а не доктора Ричарда Эванса? Потеря Лили сказалась на мне намного трагичней, чем потеря тобой меня. Ты осталась не одна. Я же выпал из жизни. Ее сына ненавидел, видя в нем подлеца, а ее все продолжал боготворить. Все это самая пошлая история, знаешь ли. — Пошлая… Ошибаетесь. Пошлая история у вас со мной, с Лили же история красива, можно сказать — романтична. Люциус идет… — Не пускай его, мы не будем ночевать здесь. — И, оправдываясь, добавил. — Мы сюда не собирались, но точка аппарации сбилась, и оказались в этой дыре. Она подошла, долго посмотрела на него, и, приподнявшись на носочки, поцеловала тонкую линию губ — он невесомо поцеловал ее в ответ. — Прощай, Грейнджер… Спасибо за воспоминания. Когда они с Малфоем, а ныне Люком Крафтом, удалялись к границе аппарации по дороге, теряющейся в бледных сумерках, Снейп хмуро вспоминал: « Он вернулся с собрания пожирателей, а в комнатах обнаружил ее, педантично выполняющую должность лаборантки. И, опьяневший от крови и жестокости игрищ Волдеморта, он, видимо, окончательно сошел с ума. Ему неожиданно до боли захотелось эту юную, непоседливую девочку. — Идите сюда, — вдруг сказал он, бросая маску на кресло, и схватил её за талию. — Постой, Грейнджер, повернись на минутку ко мне… Она со страхом глянула на него через плечо, обреченно уронила руки и повернулась. Он притянул её к себе — она не вырывалась, только дико и удивлённо откинула голову назад. Он сверху, прямо и жестко заглянул в глаза ей и засмеялся: — Страшно? — Профессор… — пробормотала она умоляюще и потянулась из его рук, пытаясь высвободиться. — Гриффиндорка испугалась? — Нет. — просипела она тихо и горячо. — Ну вот видишь… Тогда докажи. Те. Он накрыл ее рот и длинно поцеловал её в губы, руки его скользнули ниже. — Профессор… Прошу… Вы забыли, меня встречает Макгонагалл… профессор, мальчики могут… Ах, не надо! А он все целовал, кусая нежную кожу, терзая и не жалея ее чистоты. Она была невинна — он удивился. Но жалеть и причитать не мог — слишком измотали его поручения двух господ. Грейнджер дрожала под ним, молчала, сцепив зубы. И ни один из них не мог понять — принудил ли он ее, или она сдалась сама. В жаркую темноту его комнат все ещё заглядывали с разных сторон слабые, далёкие всполохи зажигающихся во дворе фонарей. Она лежала на диване, вся сжавшись, уткнув голову в грудь, горячо наплакавшись от ужаса, непонимания и внезапности того, что случилось. И на ее бедрах, как вечное напоминание о случившемся, горело кровавое, уже засохшее пятно. Снейп погладил её мокрую, скользкую от слёз щеку, лёг на пол, потащив дрожащее тело за собой, положил её голову к себе на плечо. Она лежала молча с остекленевшими глазами, он рассеянно приглаживал левой рукой её спутанные волосы, щекотавшие ему подбородок… И все думал о том, как скажет Дамблдору, что сознательно изнасиловал ученицу. Подругу Поттера. А Грейнджер все не шевелилась. Лежала, плотно сжав губы. Кукла. Он решил, что сломал ее.» Увидев же ее сейчас — Северус удивился. Она была живая, строгая, уверенная в себе. Несломленная прошлым, но случившегося не забывающая. Наконец Малфой прервал его с серьёзной грубостью: — Ты знаешь ее? — Давно. — Своеобразно привлекательная женщина. И ее дочка тоже вырастет весьма экзотичной. — Возможно. — И, что же, ты сам ушел, или она выставила? — Друг друга выставили… Погода — дерьмо, не зря аппарация соскочила. Гермиона молча глядела ему вслед. За несколько дней до сражения он пришел к ней. Прямо в палатку, позаботившись, чтобы Гарри и Рон надолго отлучись. «— Будешь курить? — сухо осведомился Снейп. — Да. — с болью ответила она. И неумело, но отважно закурила, быстро, по-девичьи затягиваясь. И странно сочетались ее наивная смелость с неопытностью. Он с нетерпением и болью смотрел на её руки, на исхудавшее трогательное личико, на волосы, которыми она нервно встряхивала. — Выпей. — Снейп протянул ей огневиски. Она жадно отхлебнула три большие глотка, тут же слегка раскраснелась, даже бледные губы её порозовели, глаза налились сонно-насмешливым блеском. На этот раз не ему — ей — хотелось забыться. — Знаете, — сказала она вдруг пьяно, — Вы такой подонок… Но, почему мне так хочется вас любить? И резко замахнулась на него, пытаясь дать пощечину. Он сжал зубы и крепко стиснул её руку, под тонкой болезненной кожей которой чувствовались все косточки. И тут Гермиона прошептала: — Иди ко мне… Или страшно? — Иду, но ты пьяная… Он обнял её. Она по-хмельному гордо посмотрела на него и подставила губы. В полусвете палатки, окруженной сигнальными чарами, она тотчас же, спеша, расстегнула и стоптала с себя грязные джинсы, стянула свитер, осталась в легкой майке и мальчишеских, подвязанных резинкой, чтобы удержать на бедрах, трусах, и ей было не стыдно. А Снейпа мучительно пронзила невинность всего этого. — Девочка… Идиотка. — зло выдохнул. — Все снять? — шёпотом, заговорчески, спросила она, подтверждая: да, девочка. — Все.— приказал он, мрачнея все более. Она осталась голая, голубовато-сиреневая из-за холода, покрытая гусиной кожей. Он, холодея от внутреннего ужаса перед самим собой, следил за ней. Она наклонилась, чтобы откинуть одежду— грудь с озябшими, девичьими сосками колыхнулась. И он заставил её испытать тот невыносимый стыд, который так не сочетался с ней. Гермиона с ужасом вслушивалась в каждый шорох. Если мальчики… А он все скользил руками по ее телу, заставляя отдаваться. И его дыхание щекотало шею. И рычащий, глубокий стон пускал по ее коже мурашки. Мальчики… Ведь они могут быть близко — и никому из них в голову не приходит, что делается в их родной палатке. Она стонала, кричала и плакала. И просила его не уходить, взять ее еще раз в этой палатке, здесь, сейчас. И лишь только он отстранялся — девушка переставала дышать. И унижала саму себя, не разрешая Снейпу исчезнуть. Потом он её, точно мертвую, опустил на койку. Сжав зубы, она лежала с закрытыми глазами и с презрением к самой себе на побледневшем и совсем юном лице.» — Он ушел, Миона? — Джинни нежно накрыла ее плечо рукой. — Да… — Он узнал тебя? — Я его узнала. — Он любил тебя? Гермиона, закусив губу, отрицательно качнула головой. — Но зачем нужен был весь этот спектакль? Зачем ты просила Гарри выследить их, не трогать их, закинуть к твоей гостинице, сбив аппарацию? Показать ему Керол? — Нет… — Печально улыбнулась Гермиона. — А что? — Я просто хотела попрощаться. Навсегда.