Жизнь и смерть Коли Горбунова

На скамье в полузаброшенном парке около центра Ленинска сидели двое. На первой была белая юбка из лёгкой ткани, красная блуза и трогательные туфельки на каблуках. С таким милым образом совершенно не гармонировало выражение её лица, которое явно указывало на крайнюю степень отвращения и усталости. Рядом находилось жалкое существо, напоминающее парня лет девятнадцати, которое виновато потупило пустые глаза в пол. Прохожие старались не смотреть в сторону этой парочки, поскольку характер витавшей между этими двумя атмосферы был очевиден, и никому не хотелось оказаться на месте кого-то из них. - Коля, ты вообще чем думаешь? – чуть не плакала девушка. – Ты зачем из окна сиганул? Ты понимаешь, что мой отец тебя на километр больше не подпустит к нашему дому? Я-то всего лишь познакомить тебя с ним хотела, а ты… дурак просто. - Ещё знакомиться с этой тварью, которая хочет тебя убить?! – вскричал Коля, от нахлынувших чувств поднявшись с лавки. – Да никогда, лучше сдохнуть! А вообще, давай ко мне переедем? Я, конечно, до сих пор с родителями живу, потому что не поступил в этом году – так бы в общагу съехал, но в следующем-то поступлю, вот и будешь моей соседкой по комнате, заживём наконец, как свободные люди! Девушка, минуту назад суровая, словно грозовая туча, расплылась в улыбке и не смогла сдержать смех. - Коля, ты такой забавный! – она утерла слёзы в уголках глаз. – Тебе бы только в цирке работать, людей веселить. Не хочет меня убить никто, дурак. Мне хорошо с ними жить, а вот с тобой было бы не очень, потому что ты дурной, а ещё вечно во что-то влипаешь, в ситуации какие-то, разве ты мне нужен? - Но я люблю тебя, Лика! Честное слово, люблю, помнишь, как я того козла побил, который к тебе лез? Ну, неделю назад, возле школы? И ты… это… до сих пор мне не веришь? Лика прикрыла лицо рукой – то ли от стыда, то ли от безудержного смеха сквозь слёзы, и отвернулась от своего молодого человека, который искренне не понимал, что сделал не так. - Коля, этот «козёл» - мой старший брат… - пропищала она. – И он не лез ко мне! И почему ты говоришь, что побил его, если в итоге мне самой пришлось на своей хрупкой спине тащить тебя в школьный медпункт? - Плевать, я всё равно тебя люблю, - мечтательно улыбнулся Коля. - А я не люблю тебя, ха-ха, - уже более раздражённо сказала Лика. На улице стоял конец лета, солнце уже заходило за горизонт, а они всё сидели и выясняли отношения, словно это было самым главным в жизни. И ни шелест листьев, ни пение птиц, ни голоса других посетителей парка не могли заглушить этот шум в голове у парня, который становился всё сильнее, всё нарастал и нарастал, и никак это было не остановить. Шум или гул, неприятные утверждения, а ещё – желание разобраться во всём: её отец – секретарь райкома партии, её семья живёт в достатке по сравнению с другими, Коля – истинный коммунист, убеждённый, что Союз пошёл по неверному пути, начиная с двадцать восьмого, она – лучшая, впрочем, девочка (правда, в ней не хватает чего-то), доучивается в школе. Он отучился, но год гуляет, так как на экзамене плеснул учителю водой в лицо, и это вообще не дело – быть таким дураком, но он не помнит, когда не был, а ещё он любит Анжелику, а она не любит его. Коля мечтает жить с ней вместе, хоть бы и в тесноте студенческого общежития, приобщить её к сейчас уже ничего в Союзе не стоящим коммунистическим идеям, вместе с ней совершить что-то такое, чего ещё никто до них не совершал. Но они не смогут. У него, у Коли, есть то, чего нет у неё, да и вообще ни у кого из знакомых: если он узнает, что за слово можно умереть, он это слово скажет первым. И всё бы ничего, но почему эта внутренняя гармония разбивается о какое-то «Я тебя не люблю»? Полнейшие глупости. - Во мне что-то рассыпалось, - сказал он бессмысленную банальную фразу, так же бессмысленно ковыряя носком старого ботинка каменную плитку. - Мозг у тебя рассыпался, видимо, - она засмеялась, и её смех заглушил гул, возвращая на твёрдую землю. – Ты хороший парень, но понимаешь, чего-то в тебе не хватает. Мы слишком похожи во многом. Потому-то у нас и не ладится. Я хочу видеть рядом с собой не вечного ребёнка, не скандалиста, не нытика, а настоящего человека, рядом с которым можно в полной мере проявить себя. Я слабая, глупая, мне нужна защита и поддержка. - Я такой же, - Коля вздохнул. – И мне это нужно. Как и тебе. Но ты не глупая. Почему мы не можем взаимно помочь друг другу? - Отношения – это не взаимопомощь, дурак. Они строятся совсем на других вещах. Жаль, до тебя пока не дошло, но покопайся в себе немного, может, что-то интересное узнаешь. - Ошибаешься… Взаимопомощь важна в любых отношениях, на каких бы вещах они не строились. А самокопания не люблю, люблю узнавать себя получше, систематизировать не выходит. Что я такое? – Коля снова издал продолжительный вздох. Темнело. В парке зажглись фонари, и это свидетельствовало о том, что молодым людям пора расходиться по домам: Ленинск не славился безопасностью. Коля всё-таки поцеловал любимую Анжелику в щёчку на прощание, после чего двое разошлись в противоположных направлениях.

***

Коле не спалось. Он долго ворочался в кровати, пытаясь найти удобную позу для сна, но его усилия не увенчались успехом. В итоге парень включил свет и подошёл к книжной полке. Она была плотно заставлена самой разной литературой, но на видном месте красовались труды Маркса, Энгельса, Августа Бебеля и других теоретиков марксизма. Рядом стояла «К вопросу о роли личности в истории» Плеханова и два года назад выпущенная «Введение в марксистскую философию» Штайгервальда. В самом дальнем конце хранилась запрещённая в Союзе литература: несколько работ Троцкого. Как Коля сумел их достать, он не распространялся. Он взял недочитанную ещё «Преданную революцию» и улёгся обратно на кровать. Юного марксиста так увлекло чтение, что он и не заметил, как наступил рассвет. Парень отложил книгу в сторону и подошёл к большому окну. Ярко-красный отблеск падал на крыши домов, и Коле с девятого этажа было видно весь Ленинск. Он так любил свой город. И постепенно приходил к тому, что обожает эту страну, какой бы она не была с ним жестокой всю жизнь. Да, родился в простой семье, в отличие от Анжелики, которой повезло. Да, воспитывали его типичными советскими методами. Да, в школе особо не любили, потому что по всем параметрам не дотягивал до стандарта. И поступить не смог. А глупая Анжелика рассказала ему, как поступают счастливчики, у которых есть какие-либо связи в высших учебных заведениях. У Коли просто так и не вышло бы: экзамены сдать ему было не по силам, и не столько из-за плохих знаний, сколько из-за удивительной невезучести и тех черт характера, о которых говорят «слишком» и клеймят неприятными словами. Родителям он не рассказывал, что плеснул водой учителю в лицо, сказал просто: не сдал. Слишком глупый. Слишком неорганизованный. Слишком нестарательный. Слишком-слишком-слишком. Парень так и не понял, почему мать горько рыдала и говорила, что он сломал себе жизнь. Лишь отметил, как хорошо звучит словосочетание «сломать себе жизнь», но о чём она, решил не уточнять. Сломал – так сломал. Уже не починишь. Лет в десять Коля вместе с классом ездил на экскурсию в музей, посвящённый Зое Космодемьянской, молодой девушке, казнённой через повешение во время Второй мировой войны. Конкретно он не запомнил, что такого героического совершила девушка, что в честь неё был построен целый музей, в память и куда-то глубже врезалось другое: эти незабываемые снимки процесса казни, её тонкая шейка, сдавленная петлёй, смирно прикрытые глазки, сжатые губы – весь её вид кричал о том, что она отдала себя во имя чего-то высшего, ради, как она представляла, лучшего будущего. Ему запомнилась вдохновенная девушкина речь перед повешением, а ещё – экспозиция со словами «Это счастье – умереть за свой народ» на фоне алого флага. Всё это произвело неизгладимое впечатление на мальчика, у которого только начинали формироваться предпочтения, и когда он услышал рассказ экскурсоводки о том, как пленную Зою пытали несколько дней, а она упрямо не выдавала правду, он раскраснелся, как то самое знамя, мысленно ставя себя на её место. Коле было странно осознавать, что его товарищи испытывают ужас, сочувствие, может, гордость, но не это. И ему было стыдно, словно он предал страну. Но разве не предал страну он своим рождением, появившись на свет не соответствующим стандартам «советского человека», о которых ему упорно вдалбливали всюду, где только можно было? Этот случай был спусковым крючком для Коли, и, в конце концов, в шестнадцать лет парень пришёл к троцкистским идеям. Мнение о предательстве Родины как о пути к столь желанным вещам вдохновляло его, но и рациональная часть мышления говорила, что всё же в троцкизме есть истина. Он и ещё несколько таких же отчаянных товарищей изучали труды Льва Троцкого, доставая их с невероятным трудом, и Коля мечтал, что когда-то ему воздастся по заслугам. И думал, что эта страна пошла неправильным путём, но таким сладким и притягательным. Он много знал о тридцать седьмом годе, когда в самом разгаре были сталинские репрессии, когда таких, как он, пытали ещё сильнее, чем ту Зою, а потом так горячо уничтожали выстрелом в затылок. Но Коле не повезло жить в тридцать седьмом – ему вообще мало в чём везло.