Три Мудреца Красной луны.

      Первое что я почувствовал — холод. Страшный холод пронзил меня, заморозил мой разум, сковал мышцы, парализовал душу. Затем, по ушам ударила какофония звуков. Вначале беспорядочные в конце они превратились в подобие языческого гимна. Гудение там-тамов, гулкие ритмичные удары, пение сотен гортанных голосов: Ху-м-м-мпа, ху-м-м-мпа, ревели они, оглушая, вселяя в сердце страх, благоговение пред древним как мир, жестоким и величественным гимном языческих богов… Но в конце… исчезли и они.       Взамен пришли воспоминания. Обрывочные картины, обретая четкость сливались воедино в длинную непрерывную ленту чужой жизни.       Рождение. Размытые пятна встречают меня в новой жизни и лишь ярко-алые волосы матери выделяться в окружающем пространстве…       Год. Высокая темная фигура склонилась надо мной. Я вижу его странные глаза, они алые, затем серые, напоминающие рябь на воде. Фигура протягивает руку к моему лицу и вокруг темнеет… Когда я просыпаюсь вновь, мир наполняется новыми красками, а родители озабоченно хлопочут вокруг…       Пять лет. Я наблюдаю за работой матери. Она что-то делает с человеком пришедшим в наш дом. Человек стонет, держится за живот. На его темной форме расплываться пятна. Они такого же цвета что и волосы матери. Я подхожу ближе, и испуганно отшатываюсь назад. От человека странно пахнет, и я откуда-то понимаю, что ему плохо. Очень плохо, а это запах боли и крови. Я начинаю плакать, и отец уводит меня…       Семь лет. Я с удовольствием купаюсь в неглубоком озере рядом с домом. Мой друг Ицуки показывает, как правильно нырять, как держаться на воде. Он уже взрослый, ему тринадцать, и он важничает, объясняя, как нужно правильно плавать. Он кажется мне таким смешным, и я весело смеюсь над ним. Ицуки дуется, а затем и сам начинает смеяться.       Восемь лет. День рождения. Мне дарят сверток. Я разворачиваю его восхищенно вскрикиваю и восторженно обнимаю родителей. А затем вешаю подаренное полотно на стену, и долго любуюсь нарисованными тушью звездами. Я никогда не видел звезд, небо в Амегакуре всегда затянуто тучами и эти крохотные звездочки на темно-синем фоне кажутся мне самой красивой вещью на земле. Мама рассказывает мне что в других странах всегда видно звезды, и я загораюсь желанием посмотреть на них вживую. Покинуть когда-то Аме и увидеть настоящие звезды!..       Девять лет. Тревога в деревне. Я вижу тревогу на лице родителей. Мы прячемся в доме, а затем все смазывается от страха в череду рваных картин: Грохот выбитой двери, отчаянный крик мамы, вопль ярости и страха отца, бросившегося на вошедших — его тело просто отбросило ударом куная на пол, выкрасив его алым, крик боли, пронзивший меня разрядом тока, испуганные и ошеломленные лица убийц родителей — этот испуг я запомнил на всю жизнь — осознавших что они натворили, протекторы Конохи на их головах и… ярость!       Возненавидев их всей душой, я поддаюсь ей, такой слепящей и обжигающе горячей и чувствуя, как горят нестерпимым огнем мои глаза делаю лишь одно движение ладони. Я выбрасываю ладонь вперед, вкладывая в это движение всю свою ненависть, всю ярость и боль.       Стену позади врагов разносит в клочья, она разлетается обломками древесины и камня, дом скрипит кренясь набок. А тела убийц взрываются кровавым туманом.       Я вынырнул из омута воспоминаний тяжело дыша словно выплыл из глубокой пучины. Шум дождя, вой ветра ворвались в разум с грохотом сотен кузнечных молотов. Застонав от невыносимой боли в голове, я перевернулся, глядя в покосившийся потолок, собравшись с силами, схватился за стенку и медленно поднялся. Сделал два шага вперед, и упал на колени.       Невыносимая боль в голове внезапно пропала, не полностью, но стала терпимой, и смог поднять голову осматриваясь. Разрушенная гостиная была мне знакома, — и в тоже время казалась чужой, словно увиденной впервые. Воспоминания кружили в голове не желая укладываться на свои места, и я, находясь в полной прострации, безразличным взглядом осмотрел комнату. Разрушенные стены, поломанная мебель, и пролом в дальней стене, открывающий вид на бушующую грозу не вызвали никаких эмоций, кроме смутного воспоминания что я где-то это уже видел. Я опустил голову пытаясь вспомнить где — и внезапно заметил то, что должен был заметить в самом начале.       Кровь. Она была на стенах, на полу, на мне. Ровным тонким слоем тысяч мельчайших засохших капель.       В голове вспыхнула сверхновая боли, и воспоминания накатили волной захлестывая меня своей тяжестью.       Желудок взбунтовался. Утихомирив его колоссальным усилием воли, я, помедлив, надеясь что это просто сон, обернулся. Медленно поднялся и сделав три неверных шага упал на колени возле неподвижно тела матери. Робко коснулся руки.       — Мама?       Она не ответила, неподвижно раскинувшись на полу. Ее волосы цвета крови, всегда яркие и казалось горящие огнем, сейчас потускнели. Глаза были закрыты. А мою кожу обжог мертвенный лед.       Нет! Пожалуйста, скажите, что это неправда!       Я посмотрел в дальний угол комнаты. Отец лежал лицом вниз. А на одежде расплывались коричневые пятна засохшей крови.       — Папа?       Они не могли умереть! Только не они!       Какая-то часть меня, — та что принадлежала мальчику Нагато, — верила, отчаянно и истово старалась поверить, что они просто спят, — она до безумия хотела поверить в это. Но та часть что принадлежала Лексу, куда более взрослая, повидавшая куда больше, тихо и грустно прошептала два слова:       Они мертвы.       И вот тогда я провалился в спасительное небытие.