Три Мудреца Красной луны.

      Дни шли за днями, плавно перетекали в недели, а те становились месяцами, а мы все также скитались по стране Дождя. Сменив несколько убежищ, мы уходили от войны в глубины страны, стараясь держаться подальше от фронта и мест боевых действий, и поближе — к живым деревушкам.       Увы удавалось это плохо. Щупальца войны проникли в самое сердце Амэ, поговаривали что даже сама скрытая деревня подвергалась нападениям, и избежать ее следов было невозможно. Нам постоянно встречались места сражений, руины и трупы, трупы, трупы…       За неполный месяц мы наткнулись на восемь уничтоженных деревень, вытащили оттуда трех детишек, — проведенных нами в деревню Химико, — встретили один отряд шиноби Амэ, и посетили бесчисленное множество полей брани. Повезло лишь на двух, остальные были обобраны до нас.       Обирать мертвецов было мерзко, но мертвым, — в отличие от живых — материальные блага уже не нужны — так сказал Яхико, и мы согласились, собирая все что уцелело и пряча то, что не могли использовать, — либо унести далеко. Созданные в укромных местах захоронки мы отмечали знаком Рассвета, — символом Солнца позади четырех линий Дождя, и уходя, надеялись, что, вернувшись сюда, найдем спрятанное в целости и сохранности.       Надежды было мало, но кроме нее, защитить собранное иным способом мы не могли.       Конечно, в свитках шиноби были и различные низкоуровневые дзюцу которыми я мог овладеть, и среди которых нашлось место для нескольких скрывающих, но почти все они содержали элемент стихии Земли или Воды, или были не предназначены для сокрытия чего-то иного кроме как самого шиноби. Тут могла бы помочь простейшая техника Дотона, но овладеть им я не успел. За прошедшее время я многому смог научится: по памяти восстановить и закрепить эффект части ручных печатей, полудюжине простейших техник из найденных свитков, подобрался ближе к инстинктивному пониманию манипуляций притяжением, усилил свой контроль до возможности спокойно передвигаться по воде, но вот овладеть стихиями еще не мог. На это не хватало времени. Мы переходили в другое место, ловили рыбу, готовили пищу и после небольшой медитации и сна, затратив еще пару часов на упражнения на моторику пальцев и контроля уходили далее, разыскивая новое место где можно было остановиться, переночевать и вновь отправиться в путь — бродяги, имеющие семью, но не имеющие дома.       Все окончилось на третий месяц, когда мы вышли к берегам просторного озера. На берегу, мы нашли жилище — полуразрушенный домишко рыбака и, остановившись там, поняли, что все. Наш путь временно окончен. Нам нужен был отдых, — от войны, скитаний, постоянных видений смерти и горя…

***

      Дернув за удилище, я подсек трепыхающуюся добычу, вытянул из воды увесистую серебристую тушку, бросил в садок и насадив на самодельный крючок очередного червя закинул удочку в воду. Пристроив бамбуковую жердину на колене убедился, что следующая рыба его не вырвет и вновь принялся ожидать, гоняя по телу поток чакры и любуясь окрестностями. Далекий берег озера в дождливой дымке выглядел поддернутым зыбким густым туманом, словно берега реки Сандзу, невольно вызывая ощущение что вот-вот из густой пелены покажется краешек белых одеяний, и Старик со Старухой потребуют свои законные шесть монет.       Поежившись, я поскорее отбросил эти мысли и проверил удочки на предмет особо хитрых рыб. Несчастные червяки были в порядке и успокоившись, я вернул их в водную обитель, поглядывая по сторонам.       Почувствовав вскоре чужое присутствие поблизости, я напрягся, но вместо Старика и шиноби появился Яхико, — шлепавший по воде голыми пятками, с невозмутимостью просветившегося монаха.       — Как улов? — поинтересовался друг и изумленно приподнял брови, когда я с облегчением вздохнул. — Ты чего?       — Да так… — отмахнулся я, и продемонстрировал полный рыбы садок. — Улов шикарный. Рыба тут непуганая, будто человека в жизни не видела.       Хмыкнув, он сел рядом, проверяя прутья садка. Понаблюдав за ним, я невольно остановил взгляд на висящих на его поясе ножнах. Танто из более темного (чакропроводящего по уверениям Яхико, хотя ни он ни мы не видели подобного оружия воочию, и утверждать не могли) металла — было единственным оружием помимо кунаев, и двух коротких ножей, что мы позволили себе забрать и носить. Остальное все, добытое с шиноби, — кроме свитков дзюцу, медикаментов и пищевых пайков, — мы спрятали в ухоронках, а вот взятое у джонина (опять-же по уверениям Яхико, хотя по мне, пяток шрамов и более суровая чем обычно морда не делали этого шиноби джонином) оружие друг не отдал, с тех пор постоянно нося с собой, и не отставляя далеко даже когда ложился спать.       — Еще послужит, но надо делать новый, — заключил Яхико после осмотра, и, взяв садок поднялся: — Идем, Конан зовет на обед.       Свернув удочку, я пошел следом. Друг сначала оборачивался, не слыша шагов, затем не в силах сдержать любопытство замедлил шаг, глянул как я хожу, и в сердцах выругался:       — Читер пучеглазый! Когда ты успел?!       Я таинственно улыбнулся:       — У меня было много времени. Я даже летать научился — и приподнялся на метр, демонстрируя. — Правда недолго. И невысоко…       — Завидую, — честно признался друг, и внезапно хмыкнул: — Ты скоро спокойно сможешь косплеить бога: летать умеешь, воскрешать научишься, осталось только воду в вино превратить…       — Знаешь, а это идея! За хмельное дзюцу многие душу отдадут, — я задумался. — Надо только стихиями овладеть, основой явно будет стихия Воды…       — Вернее стихия саке, — хохотнул Яхико, перекладывая ручку садка в другую руку. — Одной Водой вряд ли обойдешься. Тут скорее нужна комбинация с Землей, но так, что бы не вышло Дерево…       Обсуждая будущие дзюцу, мы пересекли озеро, вышли на берег и оставив инвентарь у входа вошли в домик, встречаемые Конан. Забрав у нас рыбу, подруга молча указала на жалкую охапку хвороста у очага, и мы, раздосадовано ворча, направились в рощу неподалеку. Вообще казалось чудом что в стране где вечно шел дождь могли расти деревья. Мне всегда казалось, что в условиях повышенной влажности они должны гнить на корню, но в этом мире видимо росли неправильные деревья…       — Тебе не кажется, что Конан уж слишком свыклась с ролью домохозяйки? — негромко спросил друг, когда мы пришли в рощу, оглядывая землю в поисках веток посуше.       — Не кажется, — рассеяно ответил я, собирая хворост в кучу. — По мне так это даже хорошо: хоть немного отвлечется от всего происходящего…       Он только крякнул, выворачивая из земли ветвь потолще. Собрав необходимое количество хвороста, мы в две ходки перенесли собранное под навес и вернулись в дом. Пока Конан возилась у очага, отмахиваясь от прыгающего вокруг Чиби, а Яхико ломал сушняк я, полюбовавшись на капель в углу, полез на крышу заделывать дырку. А вернувшись, застал прелюбопытнейшую картину: сидящие в углу надутая Конан и прижавшийся к ней щенок, и вдохновенно кромсающий рыбу со зловещей улыбкой на лице Яхико.       — Что здесь случилось? — спросил я уже зная ответ.       — Яхико совсем со своим ножом с ума сошел, — подтвердила мои опасения Конан. — Заорал на меня чтобы я не портила кунаи об рыбу и вообще отошла в сторону и теперь сам ее кромсает этим своим… возлюбленным ножиком. Нагато, может отберем его и выбросим подальше?       — Сама знаешь, — не поможет, — хмыкнул я, садясь рядом. — Яхико нам в жизни не простит потери, и жизнь угробит чтобы найти его снова. Пусть развлекается, может оклемается.       — Думаешь? — подруга с сомнением покосилась на, означенного. — По мне так не оклемается. Он с ним проводит больше времени чем с нами, даже спит с ним в обнимку!       — Хорошо, что спит, а не делает что-то сомнительное…       — Ну… Временами он издает странные звуки…       — О! Ну тогда дело совсем труба, — наш друг стал мечефилом…       — Эй, вы! — правое веко обернувшегося Яхико почему-то подергивался. — Может хватит в моем присутствии обсуждать мои пристрастия?       — Как скажешь дружище, — смиренно согласился я, под тихое хихиканье Конан. — Мы подождем пока ты выйдешь. Но право, Яхико, не слишком ли ты привязался к мечу?       — Да что вы понимаете, — отмахнулся друг, вновь замахиваясь клинком на рыбу. А затем, после паузы признался: — Я всегда мечтал о настоящем мече.       — У тебя же был и не один, — удивленно возразила Конан. — Мы же вместе ходили покупали.       — То не те мечи! Я мечтал о настоящем, боевом… — прекратив замах, он мечтательно зажмурился.       — Все ясно, — заключила подруга отворачиваясь. — Он потерян от общества. Может пока помедитируем?       — Давай, — согласился я, садясь, напротив.       Из нас троих, у Конан был самый маленький запас чакры, но очень высокий контроль вне тела. В этом она обходила Яхико, которому внешний контроль, по какой-то причине давался хуже внутреннего. И сосредоточила она его на управлении столь любимыми оригами. Она уже могла поднять пару листков бумаги в воздух, превратить в подобие ножей с очень острыми краями, придать простую форму, и даже собрать из листка самолетик, журавля или лягушку. Для нее, вынужденной самостоятельно выдумывать по сути абсолютно новые дзюцу, это было впечатляющим достижением, но Конан хотела зайти еще дальше, научиться изменять не только форму, но и структуру бумаги, придавать ей иные свойства, что в конечном итоге открыло бы куда более значительные возможности, еще на шаг приблизив к тому Бумажному Ангелу коим она мечтала быть.       К той, что могла летать.       Вот и сейчас, с ладони полностью сосредоточившейся на управлении подруги, вспорхнул листок бумаги, задрожал, медленно складываясь в форму сюрикена и, сложившись, упал, войдя острым краем глубоко в трухлявое дерево. Распахнув глаза, Конан взглянула на него, и радостно взвизгнув:       — Получилось! — бросилась мне на шею.       — Поздравляю, — искренне произнес я, и когда она кинулась к Яхико, медленно вытащил бумажный сюрикен из пола. Острая пластинка пропитанной чакрой бумаги больше напоминала кусочек кости, совершенно не теряя формы даже в воде — в чем я убедился, подставив его под дождь. — У тебя действительно получилось.