Три Мудреца Красной луны.

      Спасенный ребенок — пятилетняя девочка с чудесными, необычайно красивыми глазами цвета лазури, по имени Хитоми, был поручена заботам Конан, и настал момент, когда нужно было решать, что делать дальше. Оставаться в пещере было уже нельзя. Линия фронта подобралась вплотную к нашему жилищу и в любой момент сюда могли заявиться шиноби, встреча с которыми была нежелательна. Потому, кратким совещанием было решено уходить — но не сразу. Сначала надо было куда-то деть ребенка. По расспросам Хитоми, стало ясно что у нее есть родственники в ближайшей деревне — родная тетка и ее муж, а поскольку сами мы заботиться о малышке не могли, было решено отдать ее на попечение родичей. Сама Хитоми просилась с нами, но после приведенных доводов поняла, что не получиться и замолчала, напоследок сказав, что тоже станет шиноби, дабы помочь нам изменить Амегакуре.        Подарив неосторожно проговорившемуся Яхико несколько подзатыльников, мы оставили девочку с Конан, а сами занялись разбором военных трофеев.        Помимо трех неплохих и одного погнутого кунаев, нашими трофеями стала россыпь сюрикенов, восемь стянутых лентой сенбонов, две взрывпечати, три свитка с описанием двух простых техник: той самой сигнальной чакронити, и освещающего дзюцу (по описанию создающего нечто вроде светлячка на ладони), и одной посерьезней — подписанной как «Воздушная пуля», пара пустых свитков, пузырек туши с кистью, бинты, какая-то мазь и россыпь таблеток и пилюль. Часть из них я опознал — это были простые пищевые таблетки, стандартные для всех стран. А вот остальную часть…       — Понятия не имею что это такое. Лучше выкинуть — я отодвинул в сторону мазь и пилюли, попутно шлепнув Чиби, сунувшего свой любопытный нос в сумку. Обиженно взвизгнув, щенок умчался к воркующей над Хитоми Конан.       — Уверен? — уточнил друг, не спеша убирать лекарства. — Может попробуешь еще опознать? Нам лекарства могут весьма пригодиться.       — Ну… — я задумчиво взъерошил волосы на затылке. — Не уверен… но эти красные похожи на те что мама давала мне, когда я болел. Аналог нашего парацетамола. Но это не точно, — в разных странах могут быть разные стандарты производства.       — М-да, значит выкидываем.       Открыв свиток техники Фуутона, я недовольно хмыкнул. Очевидно, свиток был попыткой генина создать свою технику, — что можно было понять по многочисленным исправлениям и заметкам на полях, — но завершить ее он не успел, скоропостижно скончавшись от моей печати. Даже жалко кретина как-то стало.       Яхико заглянул в отброшенный свиток.       — Сможешь изучить?       — Этот, вряд ли. А вот не стихийные… — развернув свиток светлячка я вчитался в аккуратные строчки, медленно и осторожно сложил три печати отмечая едва заметные изменения в собственной чакре и с восторгом посмотрел на повисший над ладонью ослепительный лучистый светляк. Впрочем, зрение быстро привыкло, превратив ослепляющее солнце в едва заметный мягкий огонек. — Получилось!       — Я тебе даже завидую, — проморгавшийся друг уставился на огонек с нескрываемым восхищением. — Так легко создать свое первое дзюцу…       — Моей заслуги тут немного…       — Ребята, что там у вас? — от костра крикнула привлеченная светом Конан. — Что это за свет?       Пока Яхико отвечал, я, развернув второй свиток, повторил изучение, — спустя минуту протянув над полом тонкую сигнальную нить. Дзюцу далось мне с такой легкостью, что я даже испытал разочарование: столько мечтал о магии, а тут получив ее аналог, ничего не умея, учу заклинания без всяких затруднений, с помощью данного мне чита. Стало даже как-то стыдно перед теми, кто учил подобное неделями.       — Не расстраивайся, — друг прочитал мое настроение одним быстрым взглядом. — Пусть и с помощью риннегана, но ты сможешь выучить все дзюцу что захочешь, и может быть, это поможет нам выжить.       Вздохнув, я встряхнулся, похлопал по щекам и прямо глянул на него.       — Ты прав. Некогда раскисать. Надо тренироваться, но вначале…       Не сговариваясь мы посмотрела на мирно спящую у костра Хитоми.       — Хочет стать шиноби, не зная, что такое быть им по-настоящему, — тихо и печально произнес друг. — Наивное дитя. Но красивое. В медовые куноичи ее возьмут не глядя.       — Ты неправ. Ее очаг слабее твоего вдвое, но, если судить по тому генину — у нее хороший потенциал. Со временем она сможет стать надежным соратником. А сколько таких как она, — как мы, — потерявших все в этой войне детей сейчас в этой стране.       — Ты же знаешь, — вздохнул он. — Мы и себя сейчас не в состоянии иногда прокормить, что уж говорить о других детях. Может со временем, как встанем на ноги.       — Можем поступить проще, — после недолгого раздумья сказал я. — Поспрашиваем в деревне где ее оставим, может кто захочет взять одного-двух детей на попечение, — просто спросим! — остановил я вскинувшегося возразить друга. — Я понимаю, что им и так тяжело, но может они смогут приютить хоть пару детей.       — А ее? — он кивнул на Хитоми.       — Ее… — задумчиво повторил я, поднялся и не слушая что-то спрашивавшего друга прошел к костру. Присев рядом со спящей девочкой, тронул ее за плечо. — Скажи, дитя, ты хочешь почувствовать чакру?

***

      Родственники Хитоми встретили нас с нескрываемой радостью: слухи об уничтожении соседней деревни разлетелись по окрестностям быстро, и они уже не чаяли встретить хоть кого-то оттуда живым.Хитоми была уведена в дом, а мы, отказавшись от настойчивого приглашения зайти, быстро переговорили с ее дядей. Пожилой уже мужчина быстр вошел в курс дела, и сообщив что их община могла приютить несколько детей, с нескрываемой надеждой начал расспрашивать о судьбе родственников. Новости его не обрадовали: узнав об участи матери Хитоми и ее односельчан, он сгорбился, и словно осунулся, разом постарев на десяток лет, но нашел в себе силы поблагодарить за спасение племянницы и, попросив подождать пока он вынесет «на дорожку», ушел в дом. Переглянувшись, мы, по здравому размышлению, не став его дожидаться, быстро убежали из деревни. А затем направились домой, пряча глаза друг от друга от ощущения вины за то, что принесли недобрые вести.       На полпути к пещере, я, остановившись перед развилкой у холма неподалеку от нашего обиталища, на пересечении дорог к деревне что мы покинули, разрушенной и еще одной — в отдалении, долго размышлял глядя вдаль, а затем решительно направился к руинам. Друзья сначала не отреагировали, продолжая идти к дому, затем до меня донесся крик Конан, и вскоре они меня догнали, попытавшись остановить, а когда не получилось, начав спрашивать куда я собрался. Но на все вопросы я кратко отвечал:       — Сами увидите!       Смирившись, они отстали, зашептавшись за моей спиной. Периодический до меня доносились обрывки фраз «связать… не поможет… дать по башке, а потом связать!..», но к решительным действиям перейти не успели. Миновав разрушенную деревню и поле за ней, мы вышли на место битвы.       — Вот и ответ почему никто не пришел, — произнес я, оглядывая перепаханную поляну у бывшей рощи. Обугленные пеньки деревьев еще дымились под тем ливнем что обрушивали на них небеса, и это яснее всего указывало на жаркий характер битвы. — Они были слегка заняты.       — Я бы даже сказал не слегка, а очень, — хмыкнул Яхико, вертя в руках оплавленный кусок железа, по форме отдаленно напоминавший кунай. Небрежно отбросив его в сторону, хлопнул в ладони. — Давайте же приступим к…       — Мародерству? — слегка позеленела Конан, оглядывая тела шиноби. — Яхико, может не стоит тревожить мертвых?       — Глупости! Им эти вещи ни к чему, а нам пригодятся! — с жаром начал отстаивать благородную стезю обдирателя трупов друг. — Только представь сколько всего здесь можно найти…       Заинтересовавшись легким проблеском чакры, я зашел за валун, отступил на шаг, оглядывая представшее зрелище, и негромко крикнул, успокаивающе махнув Конан:       — Яхико, подойди.       — Что там у тебя? — друг стал рядом, осматривая изломанное тело, привалившееся спиной к валуну. Лицо изломанного напоминавшего измочаленную тряпку шиноби, превратилось в сплошную маску обожженной плоти. — Ну труп, и что?       — Он еще жив.       — Уверен?       — Абсолютно, — и словив вопросительный взгляд, пояснил: — Очаг выжжен, не жилец.       — Ну и пусть лежит, — с неожиданной злобой в голосе фыркнул друг. — Пошли, — он дернул меня за рукав, намекая что нужно присоединиться к Конан.       Я наградил его выразительным взглядом.       — Он страдает.       — Те крестьяне тоже страдали, — он со злостью мазнул рукой в сторону деревни. — И что теперь, пожалеть их убийцу?       Вздохнув, я поднял с земли наполовину зарывшееся в грязь танто, медленно опустился рядом с телом. Всмотрелся в обожженное лицо.       — Пусть ты и враг, но даже враг не должен страдать и мучатся. Покойся с миром!       И перерезал ему горло. Чуть напряженное тело обмякло, и вода вокруг начала стремительно краснеть. Вытирая клинок об собственный рукав поднялся, обернулся к застывшему в отделении Яхико.       — Твой поступок естественен для любого шиноби этой страны. Для них это нормально, но для тебя… Обрекать врага на мучительную смерть — ты уверен, что именно такой Рассвет хочешь принести в эту страну?       Он хотел возразить, вскинулся… но опустил плечи и виновато вздохнул.       — Прости. Ты прав. А я… я просто был слишком зол.       — Я понял. Помоги пока Конан, а я… сейчас подойду, — проводив взглядом удалявшегося друга, я сел на валун, взглянул на лицо убитого мною. Я убивал и прежде, дважды: первый раз — врагов, вломившихся к нам в дом, второй — позавчера, излишне самоуверенного генина. Но тогда я терял сознание, испытывал страдания от смерти родителей, или испытывал облегчение что выжил, а теперь, зарезав беспомощного не сопротивляющегося человека… не чувствую ничего. Откинув капюшон, я поднял лицо к небу, ловя частые капли дождя.       Наверное, так и становятся убийцами.       — Все в порядке? — Тихо приблизившаяся Конан, став рядом, коснулась плеча.       — В полном.       — Нагато, если тебе тяжело, не нужно держать это в себе. Скажи, поделись с нами. Мы всегда выслушаем.       Усмехнувшись поднялся, накидывая капюшон, постарался улыбнуться:       — Я в порядке. Честно. Давай лучше поможем Яхико, а то он надорвется, стараясь унести все сам.       Она несмело улыбнулась, и мы присоединились к другу в поиске средств чтобы выжить.

***

      Пещеру мы покинули на следующий день, но перед этим, мы сделали то, что давно должны были сделать.       Последним вечером, полной тишине, без лишних и ненужных слов, мы с Яхико выбрав подходящий камень, вручную обтесали его в прямоугольную плиту, подняв, укрепили камнями поменьше, обвязали понизу сименавой, и выбили на самой вершине имена: Фусоу; Исэ; Акайо; Кэй; Наоки; Сумико — всего шесть имен, принадлежавших тем, кого мы любили, — и кого потеряли.       Конан принесла целый букет бумажных цветов, зажгла две маленькие свечки. Рядом с цветами мы положили принадлежавшие погибшим вещи и провели первую молчаливую церемонию прощания с покинувшими нас, про себя моля Шинигами о светлом пути для ушедших душ.       …в трудные времена, людям очень часто нужны символы, символы правильности их пути, символы, напоминающие о сделанном выборе и разумеется символы памяти. Нашим символом и одновременно напоминанием о тех, кого мы потеряли, и стал этот мемориал.       Эта плита стала нашей первой традицией в этом мире. Традицией памяти усопших. И еще многие годы спустя — когда кто-то из нас, Акацуки, погибал, мы возвращались сюда — в эту маленькую закопченную пещерку, ставшую нашим первым прибежищем, высекали имя погибшего, и молились чтобы его путь оказался легким и светлым.       Таково было наше прощание. Прощание Рассвета с ушедшими по тропе перерождений.