Жёлтые окна

      Я проснулся, чуть не свалившись с кровати вниз. Было ещё темно. Что-то щёлкнуло, и кровать медленно втянулась обратно. В комнате стоял улыбающийся хозяин отеля. Он пожелал мне удачного дня, дал поднос с завтраком и карту города с обозначенным путем до Дома Управления, пояснив, что президент предпочитает все встречи проводить до рассвета. Медлить было незачем. Покончив с завтраком, я попытался придать себе как можно более солидный вид: перекладывал часы то в один, то в другой карман жилета. Пряди волос укладывались самыми возможными способами. Костюм в очередной раз очищен от невидимой пыли щёткой. Все было бесполезно. Мой внешний вид был ужасен для Столицы.       Какой контраст был между городами!       Простор улиц, свет электричества очаровывал меня. Дома, как насмешка над всеми иными домами — многоэтажные, светлые, удобные. Это были не те лачуги, в коих ютились жители моего городка. Теплый свет из их окон согревал и завораживал, и я подолгу любовался некоторыми, забывая о встрече. Дом Управления сразил меня. Померкли деревья, окна, улицы перед ним. Это был огромный гриб алого цвета с золотым орнаментом, что складывался в целую картину или в диковинные буквы, каждый раз по-новому, стоило лишь на миг закрыть глаза. Была в здании внутренняя сила, было величие и милосердие, но в то же время чувствовалась многоликость и скрытность. Храм правления содержал свою философию, выходящую за пределы человеческого понимания, и чем больше я стоял перед ним, тем больше обнажалось моё невежество.       Орнамент оказался простыми окнами, которые, словно звезды на небе, усеивали Дом Управления. Каким же ничтожным я почувствовал себя, подойдя к входу. Как грозно нависало здание надо мной.       Коридоры, лестницы, указатели и таблички до сих пор мелькают у меня перед глазами. Мне нужна была всего одна с надписью «Президент». Спустя несколько часов, я отыскал нужный кабинет, обойдя больше половины здания. С трепетом я стоял перед дверью, обитой кожей. Вполголоса я сосчитал до пятидесяти, чтобы немного успокоиться, но не подействовало. Что бы испытал человек, если знает, что ему сейчас явится высшая власть, какая только может быть.        — А! Вот и самый везучий господин! Рад с вами познакомиться! Прошу, располагайтесь, — сказал он, указав на кожаное кресло.       Я сел и, стараясь не смущать главу страны, разглядывал его внешность. Круглое лицо с округлыми чертами, лысеющая голова, очки с большими стёклами, что увеличивали и без того большие серые глаза. И это был глава государства — высшая власть. Сперва я немного разочаровался. Не было величия, которое в своих мечтах я приписывал каждому правителю.        — Итак! Полагаю, у вас есть множество вопросов. Я готов ответить на них, но позвольте сперва сказать мне.        — Я слушаю вас, господин президент!        — Гилберт! Вы сведущий человек в своей области. Это и некоторые факты из вашей жизни рассказал мне Гарольд. Как странно ошибка вычислительной машины сделала возможной нашу встречу. Вы верите в судьбу?        — Нет, господин президент, — сказал я, стараясь придать голосу твёрдость.       Что ж, понимаю… Мне известны происшествия на вашей фабрике и её нынешнее впечатляющее положение. Я поражён вашей целеустремлённости, хотя это нелегко сделать. Полагаю, такому предприимчивому человеку найдётся достойное место в правительстве. Пока вы не доросли до должности министра и даже помощника министра, но что если вам стать третьим секретарём министра промышленности? Первые несколько месяцев вы будете бесплатно обучаться. Это всё. Слушаю вас.        — Прежде всего, позвольте выразить своё восхищение и почтение высочайшему лицу страны!        — Бросьте! К чему эти древние церемонии? Давайте держаться на равных. Мы все люди.       Великодушие ли это было или просто неспособность президента к настоящему величию? Как всё было двусмысленно.        — Позвольте не согласиться с вами. Имеющий всю полноту власти не может не вызывать почтения, пусть даже старомодного. Ведь вы олицетворение всей мощи, что даёт власть!        — …Полноту власти… Чтобы ваши мысли не шли по ложному пути, разъясню для вас кое-что из политики. Будет полезно для вас, если захотите идти по правительственной стезе. Пусть даже я имею власть, но она ограничена со всех сторон. Министры меняют или отменяют мои решения. Промышленная коллегия говорит, что нужно делать, кого назначать в министры. Практически я нужен для исполнения воли влиятельных людей страны. Порой, сам себе не принадлежу. Вот вы, быть может, будущий министр промышленности и один из главных моих мучителей. Однако ваше будущее и моё определила одна ошибка машины. Нонсенс! Поэтому я захотел увидеться с вами лично. Однако это только касаемо меня. к вам будут являться всевозможные влиятельные люди с просьбами, требованиями, угрозами. Все хотят исполнение желаний…       Достаточно изобрести микроскоп помощнее и телескоп побольше, чтобы разрушить оплот веры. Президенту было достаточно сказать мне короткую речь, чтобы обрушить на меня мои же мечты. «Слова! Слова — самое главное…», — услышал я голос отца в голове.        — Господин президент, пожалуйста, скажите мне, быть может, есть кто-то выше вас? Есть кто-то, кому не дают указания?        — Выше, ниже. Не в этом дело. Высота не играет роли. Куда важнее некий баланс власти. Если человек её имеет недостаточно, то он вряд ли сможет влиять на ход событий. Если власти много, то ей спешат воспользоваться те, кому её немножко не достаёт. Власти должно быть в меру. Тогда встаёт другой вопрос — власть, переходящая по наследству. Пример этому — дети владельцев фабрик. Когда я был избран, то, прежде всего, замыслил закон о размытии классовых границ — каждый может занять любую должность, если пожелает и будет располагать необходимыми способностями. Семья и род занятий родителей отнюдь не долг каждого ребёнка. Этот проект закона сильно злит коллегию, я знаю, — проговорил сквозь зубы президент, схватившись за поручни кресла, — Я немного знаком с вашей биографией. Вы как раз из числа простых рабочих, а это значит, что мой закон может работать! Вы, можно сказать, моё первое, быть может, не совсем удачное, творение.       Лицо Гилберта болезненно напряглось. Он покачнулся и рухнул в мягкое кожаное кресло, стоявшее позади.        — Не может быть…        — Что-то не так?        — Вы говорили, что придумали концепцию классовой размытости, но никто из рабочих не знал об этом. Какой хозяин в здравом уме объявит об их свободе. Ваш закон сделал нас, честных тружеников, настоящими рабами, ведь нас не выпускали за пределы фабрики. Поэтому то, что я сейчас в этом кресле — исключение и, если хотите, ошибка вычислительной машины. В вашем законе есть ещё промах: узнай каждый о нём, то пожелал бы быть ближе к власти и подальше от тяжкого труда. Борьба за большую власть, анархия, разрушение страны и производства, вот что вы придумали. Бессмысленно было и моё стремление к власти. Чем выше, тем больше тобой руководят низы. Нет совершенной чистой воли, нет и чистой власти. Какое жестокое знание! Я отказываюсь от любой должности. Поеду домой.        — Странно, что вы не осознали ранее всю бессмысленность власти, Гилберт. К великому сожалению, знания приходят вместе с разочарованием, и особенно это знание. К некоторым — очень рано, что так же плохо, как и его поздний приход. Иногда жизнь бывает милосердной, и не только это, но и многое другое знание минует человека. Все горести и невзгоды оттого, что начинаешь понимать немного больше, чем нужно для простой жизни…        — Возможно, вы правы. У меня есть оставшаяся жизнь, чтобы проверить обратное. А сейчас я, пожалуй, пойду. Вы человек глубокого понимания мира. Было приятно поговорить с вами и одновременно страшно. Очень страшно, — проговорил Гилберт сильно бледнея.        — Дорогой мой! Пойдите-ка домой. Вид у вас утомленный. Отдохните как следует. Право, новое место работы всегда заставляет поволноваться. Да? Я благодарен за беседу с вами. Подумайте как следует. Придите завтра в то же время и обсудим ваше окончательное решение.        — Да… Вы правы. Отдохнуть… Всего доброго, господин президент!       Петляя по коридорам, я непонятным образом вышел из здания. Дрожь прокатывалась волнами по телу, а глаза в панике что-то искали на улице. В голове мелькали воспоминания из жизни. Они расплывались, смешивались, и не было ясно, с чего началась череда моих ошибок. Были ли эти события ошибками? Вдруг я остановил взгляд на высоком здании. На вид это была текстильная фабрика. Дрожь проняла меня. Я выронил портфель из рук от пронзающего ужаса. Желтые окна этой фабрики смеялись, и на этот раз им вторил красный кирпич, чей басовитый хохот был куда противнее тоненького стеклянного смеха желтых окон. Смех становился громче и безудержнее, и вот уже я, Гилберт, мчусь по улицам, сгорая заживо от непереносимого отчаяния, заткнув руками уши и громко выкрикивал: «За-мол-чать! Пре-кра-ти-ть! У-во-лить! Я хо-зя-ин!».        — Над чем смеялись окна? Над моим откровением о власти или же над отказом от должности? Над моей наивностью сейчас или над всей моей жизнью? Так вы смеётесь над…       К счастью, новенький автомобиль, что поздно вез домой кого-то, не успел затормозить и сшиб меня, прервав цепь моих размышлений и почти сформировавшийся ответ. Автомобиль умчался, ведомый, наверное, до смерти перепуганным водителем…       Вечерело. В небесах тихо пророкотал предвестник дождя, а я лежал на безлюдной дороге и лихорадочно повторял себе вопрос, мучавший меня с детства: «Почему окна желтые? Почему окна желтые? Почему?..»