Золотом покрытая кожа

      Только посмотри на себя. Да, взгляни внимательно в отражение водной глади, рассмотри внимательнее свое отражение, как искажены пухлые и лишенные цвета губы, как бела твоя кожа, будто не видавшая солнца. Но это все вранье. Губы твои алые, обкусаны так, что ранки щипет постоянно и ты обкусываешь только сильнее. Цвет твоей кожи - мягкое розовое молоко, цвет, которого сравним только с бедрами греческих богинь, и ты среди них. Весь ломаный, тонкий и узкий. Весь из противоречий, противоречишь сам себе.       А что до него? Он мужественен и дьявольски красив. Ты не раз заглядывал в эти темные глаза за завтраком, обедом и только перед ужином почти ночью боишься заглянуть в них и увидеть что-то сокровенное. И притронувшись к тайне в его глазах, для себя ты падешь на самое дно, более оскверненный чем когда-либо.       А потом ты понимаешь, глядя в водную гладь, что глупо и зря тратишь время, стоя на коленях в высокой траве далеко за домом перед хрустальным озером, размышляя о постояльце в отеле твоей матери. Ведь его руки такие же...Нет! Они сильные, крепкие, при этом могут так элегантно сжимать что перо, что сигарету, при том, что с первого взгляда кажется, что руки у него как у плотника. И ты смотришь на свои ладони. Неровные изумрудные пятна покрывают их, словно ты пролил зеленки на них, но нет. То твое сердце шепчет тебе, что испытываемое тобой отвращение к себе, обретает форму. Пары минут хватает, чтобы изумрудные трещины покрыли твою кожу. И появляется страшный зуд, будто кости стерлись к пыль, и теперь пыль эта забивает вены и капиляры, так что не можешь и двинуть пальцами, но приходится, и от того больнее.       А самое страшное знаешь что? Он знает. Он знает, что сейчас ты ненавидишь себя. И за что? Расскажи всем, за что ты так ненавидишь себя, Криденс.       Слышишь, мать зовет? Ты снова нужен ей, помочь в чем-то ей для тебя уже награда. Увидеть скупую и выдавленную улыбку на сухом лице для тебя дороже всего на свете, потому что в глубине себя ты знаешь, что Мэри Лу равнодушна к тебе, Криденс.       Так странно на душе у тебя сейчас, когда ты поднимаешься, стряхивая песок с колен, и идешь к дому мимо той беседки, где впервые за столько лет в одиночестве, твоя кожа покрылась золотом. И он сидит там снова. Сжимает расслаблено кружку в руках, и ты видишь изумрудные трещины на его руках, они спускаются ниже по руке под ткань рубашки, и кто знает... Твои трещины достигли его сердца.       Но мой дорогой мальчик, откуда тебе знать, что там не было трещин до тебя? Ты думаешь, что до встречи с тобой он не жил совсем, не чувствовал, не любил, не был предан? Ты не прав, к сожалению или к счастью, кто разберет? Никто.        Мэри Лу у стойки просит тебя снова сходить к единственному постояльцу, который сидит в этой беседке. Ты думаешь, что это неплохо, ведь будь иначе, тебе бы пришлось постоянно быть подле матери и бегать по номерам, разнося чемоданы и сервизы, а так... Отнести обед для тебя не такая уж и большая просьба. Снова кухня, Куинни обливается слезами, и сперва ты спешишь подойти и обнять её, спросить о том, что произошло, но и у тебя начинает резать глаза от запаха лука, и слезы сами собой собираются и капают на белый вычищенный кафель. И ты усмехаешься. Непрошеные слезы и боль в глазах совершенно сейчас не кстати, но тебе вдруг становиться хорошо, настолько что трещины уходят в миг, и ты даже удивляешься, чувствуя его одобрение золотом на кончиках своих пальцев.       Берешь поднос и снова выходишь на улицу, а потом только замечаешь, что здесь обед на двоих, но и из кухни видно, что он сидит один. В твоем сердце загорается надежда... И он выходит, чтобы открыть тебе дверь и скрыть от этого ветра своим телом.       А в беседке тепло и бесконечно хорошо, уютно и он принес радио, которое уже смог как-то включить. Играет тихая медленная мелодия, и он берет поднос из твоих рук, ставя его на свои заметки и записи совершенно без сожаления. Для него это ненужный мусор, для тебя же иначе. Ты всецело любишь его роман.       Однако мимолетное чувство грусти нежной, синей как то бесконечное небо, идеальной посещает тебя и ты смотришь, как на его руках рассекаются голубые капли. Он поднимает взгляд на тебя, а ты прячешь свой. Все ваши действия схожи: один шаг к тебе, шаг от него. Касание к твоей коже покрывается золотом, его руки чернеют от твоих пагубных мыслей. Твои губы покрываются золотом, его веки бесконечно тяжело опускаются из-за давящей тьмы.       Потом, когда он уедет, ты скажешь себе, что его тянуло к тебе с первых дней, а тебя с первых строк на желтых страницах его романа, но тогда в беседке никто и не мог подумать, что будет так.       Вас непреодолимо тянет друг к другу. Этого отрицать нельзя, но и тысяча преград между вами. В первую очередь это твоя ненависть к себе. Ты не из тех подростков, что мечтает умереть как можно скорее, чтобы не чувствовать всего. Напротив, ты любишь жизнь в лучшие её моменты, но они так редко случаются, что ты забываешь эти моменты или можешь пересчитать на пальцах рук. Может, дело в материнском равнодушии к тебе? Почти верно. Но на самом деле чтобы так ненавидеть себя, как ты, нужно немного причин, но все они неясны, как водная гладь. И самая четкая из них это одиночество.       Ты одинок даже с ним порой. После того поцелуя, который был спонтанным и таким желанным для обоих, ты сторонишься его и потому страдаешь сильнее. Но он не ищет тебя, знает... Он знает тебя, и потому не дает утонуть в чернилах на твоей коже, но и вынырнуть не дает. Потому что иногда, когда ты в порядке, ты замечаешь за ним подобные чувства. Они слабее твоих за давностью лет, но ничто не отменяет того, что они есть.       Ты одинок с ним. Да, но не так часто, что начать переживать из-за этого. Когда такая сильная связь, когда такая любовь... Как это глупо звучит. Когда такая преданность, которая глубже Тихого океана, есть, то вполне нормально что ты одинок с любимым. Ведь той связи принято давать сбои, словно помехи на старом радио.        Ты не любишь его. Не можешь придать всем своим чувствам форму именно любви. Это гораздо большее, чем можно представить. И тебе это нравится. В одну секунду ты любишь его, ненавидишь, жалеешь, что вы встретились, жалеешь его самого. В одну минуту с ним ты одинок, угнетен, грустен, радостен, абсолютно счастлив. В один час с ним ты смеешься, плачешь, кричишь, улыбаешься до боли в щеках. В один день ты с ним словно сотня других людей, но это все тот же ты, который абсолютно не любит его, нет. Ты до безумия влюблен, до слез счастлив быть рядом с ним и в то же время ты хочешь запереться в своей комнате и рыдать на кровати до ночи. Но он не позволяет.       Тебе становиться лучше с ним. Вы вместе работаете над романом. Ты только появляешься в доме ради сна и чая с перекусами, а остальное время ты в беседке, осторожно нумеруешь страницы, делаешь заметки под его диктовку и просто служишь ему вдохновением, рассказывая обо всем на свете.       Тебе становиться легче дышать. Тьма отступает. Ночи светлее и ярче солнце. Ты можешь выразить свои чувства намного лучше. Ушла та тряска и дрожь, что были раньше. Шрамы заживают, когда они покрываются золотом. Когда в редкой ласке он касается тебя, ты весь чувствуешь золото в венах, золотая кровь бежит по твоим жилам, ты дышишь золотой пылью. Но самое сладкое то, что ты не задыхаешься. Ты безумно счастлив.        Когда он уедет... Ты не думаешь об этом с ним, но по ночам в одиночестве ты снова и снова повторяешь про себя это. Когда он уедет. Ты задаешь ему вопрос. Даже не один десяток о том, что будет в конце лета, но он смутно говорит о своих планах. Будто бы его держит здесь что-то. Но ты сам думал о том, что будет осенью? Не хочешь ли ты уехать? Покинуть этот маленький дом и беседку, оставить озеро и свою пустую комнату?       Хочешь. Хочешь уехать навсегда и не один, но тебе кажется, что он не возьмет тебя с собой. Зачем ему ты? Он бы усмехнулся. Ты так и не понял? Все, что ты чувствуешь к нему, он чувствует к тебе, только сдерживает под кожей. Только он дышит твоих каждым выдыхом, твоей золотой пылью. Он дышит тобой, не уедет без тебя, поедет куда угодно только с тобой. Потому стоит только тебе пожелать, как он бросит свой скучный роман и кофе по утрам в беседке с тобой. Он хотел бы кофе с тобой в хорошем номере отеля где-то в Париже или в Вене. Он хотел бы сидеть с тобой в высокой траве Уэльса, ехать через золотые поля Оклахомы. Он бы хотел быть где угодно с тобой. А ты стоишь, прирос к дому, и потому он не уедет. Но это ведь не так важно. Ты оторвешься к концу лета, прижмешься как можно крепче к нему и ... Правда, твои касания будут так же покрывать его кожу золотым.