Никому не нужная характеристика

      Думаешь, кто такой, смотрю на тебя и читаю колебания — кто ты? На самом деле не понимаешь происходящее, и, возможно, разницу между "на самом деле" и "правда". Прежде предстоит узнать, после отвечать.       Прохожий проходил мимо остальных, не поворачиваясь спиной, не поворачиваясь назад, кроме варианта посмотреть на зад; остальные проходили мимо остальных, не отделяясь от тех, с кем шли. Люди держатся на социальности в узких и широких ложах — должны бы скопом держаться за руки.       Шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё один шаг. Ещё множество шагов.       За инцидентом с прецедентом он сразу забылся в невеждании невежами о нём. Мясник кнокает: мясо на завтрак, обед или ужин; его съедят, из желудка не изъять, потребуется новое — список старых пополнился. Автентичный охотник наблюдает жертву два раза: на охоте и на столе.       — Какой пароль?       — На горшке сидел король.       Открывает замо́к (дверь квартирного за̀мка) двери, растабаривают саму дверь и пробираются внутрь.       — "КиШ" бы не оценили.       — Как дальше...       — А разве не так? — Не пустить слёз. — Король слез с плеч, где он теперь? Изволил слечь.       — Так, но дальше-то что-то было.       — Я не тебе.       — Не слез, ушёл вместе с Горшком в гроб. Он мне.       — "Гражданскую оборону"?       — Ага, там у них бесконечное "лето", вечная весна.       Смещаются, сняв верхнюю одежду, к концентрации демоса, перешёптываясь про не затрагивание лейтмотива 2D при 3D, боясь восстания роботов.       — Вспомнил! Под горшком записка: "не подходите близко". Это что означает?       — Что видим исключительно поверхностно. Король (Король) не заметил: подойдя к горшку (Горшку), сам стал Горшком (горшком), напился водички из колодца.       — Тебе виднее.       — Не сомневаюсь.       Обмениваются рукопожатиями и набившими оскомину звуками рециркуляции метаданных, пусть не развит синдром Туретта, пусть ненормативность приемлема, пусть ненормативность — именно именная норма. Мотор в байке издаёт звуки выхлопов — без них никуда, это последствия функционала; выхлопы не исчезнут — такое не осветят, словно пустую тёмную комнату, срамные части. Звонкий двигатель унее заглохшего.       — Давно тебя не было, мужик.       Мужик учил историю, так и не научившись рассказывать охуительные истории. Ему предстояло работать на туалетную бумажку, впитывая в губку себя тучу бесполезных знаний для выжимания к мытью пола, не думая над самим собой; не мнил жизнь ненакормленной и не мог мнить с голодным желудком — в желудок попадает много тех вещей, место которым в сердце. Умудрялся удивляться жестокости отдельных переходов в атомарных сводках статистики. У него подгорел дом, написал статус: "либо туши всё нахуй, либо подбрасывай дров", и до сих пор актуально лишне комедийствовать над трагедией.       — Да вот, решил заскочить на огонёк.       — Надеюсь, не подбросить дров?       — Не баньку же топить. Не парься: не в бане.       Раскладывают препараты и закуску, чего оставляют на послевкусие; расползаются по норманнским норкам, что надо как-то связать с Норманом Берроузом из-за схожести звучания; отказавшийся брать пакеты бывший мастер полёта "до солнышка" расположился с дамой, уподобляясь королю, который кроет её, не опасаясь того, что туз "покроет" его; не опасаясь, что она пиковая дама, феминистка со страпоном (живые стулья посадить на себя, на бутылку, на шпагат, на качели до солнышка, до следующей остановки, до оргазма).       — Вернёмся к тому, с чего начали? — обратился к ней.       — Смотря имеемое в виду, — по виду наводилось уразумение. — Начинают со знакомства.       — Понадеемся на возвращение ко всему имеемому с противной монотонностью, — не убьёмся родившись, а дни идут, идут, идут нашей недавней походкой. Начинания разны. Мы не со всем (совсем) знакомы, нам черпак исследований и способы исследований — уверься в репите проделанного.       — Проделанное не повторить.       — Правильно, повторим практический кусок, последок — по-новому. Начнём пить — с практической части звучит так же, — эти слова вышли с усмешкой, — будет же по-новому, новые ощущения. Новое может быть хуже старого.       — Сам сказал про противную монотонность. Будет хуже — будет не так.       — Монотонность не люблю — от неё не деться, что сказал чуть раньше.       — Такого не говорил; зато сказал, что делаемое делается по-новому, — у нас нет выбора.       — Я такого не говорил, — согласился и не согласился с высказыванием одновременно.       Полистали ленту новостей, ознакомились с сообщениями, подключившись к Wi-Fi; сбросили лишнее, как сбрасывают/рвут одежду перед ванилью/карамелью, без чего не зачать зачин. Пути назад нет, пока не изобрели машину времени, — обрывать/оканчивать (в обеих случаях логично достать, иначе достать могут сперматозоиды; не дать — не взять). А лучше взять, да и забрать, — не важно у кого, потом сесть и пировать — не важно за кого.       — Выпьем на брудершафт? — предложила умница.       — По очереди пропустим в ротовую полость, поцелуемся и перельём содержимое.       Проявляет инициативу, не обременяя инициалы; дорогому другу — ворота настежь; губы губят губы, губят ТНН, целу́ю це́лую вечность в интервал вздоха-выдоха; переливая жидкость (жид и кость — подходящая команда), щекотал за десну языком (насик для копрофилов), держа десницу десницы десницею; шуйцею тянется за порцией, которую зальёт в рот девушки. "Только бы вставило...", заставляющее обколоться и упасть на дне колодца, заботиться не о том, о чём заботился, используя сосуд по назначению (а не блевать на пол, себя или изнуряться гуртом). Вставлюсь первым, здесь нету второго.       — Я знаю, тебе понравилось.       — Откуда?       От верблюда-саливафила.       — Ты не сопротивлялась.       — Дайте, что ли, карты в руки погадать на короля? Айда в картишки на раздевание!       Значение стишка волновало хлеще хлеба и зрелищ проголодавшихся мужчин.       — Держи, ты мешаешь... ему.       — Не только ему, мешаешь групповщине, мешаешь всем нам.       — Чё?       — Вон!.. чё.       — Бло, обидка, развернусь и уйду домой.       — Нет у тебя дома, сгорел.       Не воспылал домом.       — У меня шестёрка, я хожу.       — А что, если не у тебя шестёрка, а ты шестёрка?       — Я шестёрка: шесть, шесть, шесть, шесть, шесть, шесть.       — Ложь уже́.       — Не ложь, а клади.       — Ложь не у́же, а шире; ложь, нету правды.       — Это разговорная речь.       После небольшой разрядки удалился файлом на балкон ставить бал на кон, закинув вискарь в интвентарь, — под инвентарь берите впоследствии подороже пригодное к продаже с учётом веса, полезное, моментально употребимое в обмывании — возможно, воспользоваться увеличением физических возможностей, статов силы пьянкой; сможет ломать непреодолимой ломкой, — ломать — не строить.       Перед ним предстала периферия и стоявший рядом кун-кунак, поджигающий спички и бросающий их наземь. Опасно. Наверняка поджёг хатку с чесанием потушить и покурить сижек при ЗОЖ-ной стратегии, пользуясь ситуацией.       — Какой красивый сегодня город…       — Такой же, как и всегда. Твоё лицо опишет мне твой характер, мысли, место и предназначение? Я же не служил в армии, я не могу видеть людей насквозь с одного взгляда. Все видели эту ночь, все и так знают, как она выглядит; я в ней ничего не нахожу, просто темно, просто город, красота в мыслях об этом, а не в самом. Покурим?       — Спасибо, неделю свободен от курения.       Прикурился от его спичек и дымил, попивая жидкость. Неизвестно, кто жид, кто кость, кость вполне реальна быть остатком еврея, который поднял случайным образом австралопитек и начал разрушать остатком остаточные остатки тела, эволюционируя, меняясь с пищи на хищника, устанавливая иерархию на тех, у кого кость есть, у кого отсутствует, на пресмыкание немощными сородичами, могущими единственно прыгать и стонать, ретироваться, когда ихнего забили косточкой.       — По-твоему, ограничение в действиях — свобода? Свобода — полное отсутствие ограничений.       — Нет, свобода — право выбора. Могу выпить, подобно всякому алкашу могу пить и не пить, но я непьющий алкаш и останавливаюсь, несмотря на тягу.       — Водятся люди, зависящие от свободы, от Бога, от собственного мнения и мнения других. Завишу от курения — курение зависит от меня, аддикция — часть человека, часть разновидностей тел.       — Потому что не контролируешь себя, тебя поглотило состояние дурмана. В нём тебе хорошо, убегаешь от жестокой реальности.       — Беги я, не беги, ничего не изменится, реальность останется реальностью — не остановлюсь, не ограничусь, продолжу бежать. Не контролируя себя, с тобой бы сейчас не разговаривал. Понимаешь, ты боишься подцепить зависимость, жизнь от чего-то завися, так что не зрю разницы в твоей свободе. Ты сказал: "свобода — это право выбора", в таком случае свобода — выбор от чего зависеть. Ну да, видимо, ожидаешь преклонные лета, мне это чуждо. Зачем же пришёл не согреваться?       — А ты, если мог согреться дома?       — Я мазохист и манит обжечься, манит с горячих углей на лёд, манит… Сам придумай.       — Манит покинуть пылающий обитель?       — Скорее, узнать про пылание и вернуться. Чувства, оболочка — тянет обратно, пересматривают фильм не ради смысла.       — Можешь пить и не пить.       — Мне нечего там делать, а где моё место?       — Должна же быть подоплёка...       — Подоплёка? Мы живём отсутствием причин, мы умрём отсутствием причин, мотивация — повод снова забыться. И, пожалуй, закинусь, живи своим умом.       Восстановившись из корзины с места встречи, где курению изменить нельзя, вместе с тем, с кем была встреча, вместо сольного плавания, обнаруживает приседание и шутку про бутылку, оцениваемую по биржевому ценнику командными циниками. Непонятная весёлость, шутка вес ела (весела). Принять бы за гениальное или труизм, однако это вряд ли принято, а если принято, то вряд ли принято за нечто, да и в ряд ли принято? Определиться порядком с каким рядом быть рядом, с каким рядком, с каким нарядом, с каким рядиться, кем рядиться, чем рядиться, что рядить. Идёшь в туалет, в уборной собутыльник пугает унитаз — делать нечего, идёшь обратно, ссышь с балкона: моментальная потребность важнее перспективной; пото́м хвастаешься по́том, хвастаешься ссаньём с балкона и унижаешь занявшего унитаз сухопутной крысой.       — Щас спою, — отхлебнув порцию, превратился в животное — волка. — Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна и не вижу ни одной знакомой звезды, — взяв гитарку, исполняет. — Я ходил по всем дорогам и туда и сюда, обернулся и не смог разглядеть следы.       Интересно, "билет на самолёт с серебристым крылом" — метафора на обкуренность от "Космоса", а "что взлетая оставляет лишь тень" — о выходе в астрал? предпосылка к житью по предшествию жизни, к ответам в загробном мире, ведь в начале поётся о бесполезных поисках своего места, что в загробном мире — то место, а сижки ускоряют смерть или являются катализатором? или просто, что ничего не нашёл, — продолжу искать, "всё не так уж плохо".       — Выпьем за то, чтоб не блевануть!       Повёл себя в романтизм, они повелись; повёл себя точно в первый роман, точно последний роман, поведя по её волосам рукой, будто волосы не на голове, а на моей ладони, гладящей их, — ладони, способной клеить к себе, хоть и не Человек-Паук, способной снимать с играющим в темени романсом, будто в теме тональности; ладонь склеила её игривый взгляд, говорящий о готовности хозяйки снять комнату закрытой дверью, снять всю одежду, сняться в порно в крайней необходимости. Берёт её ручку своей ручкой, идеже не хватает пишущей и открывающей дверь ручки; водит по своему торсу, спуская ниже, ниже, до ширинки, где крутит часовые движения часовым (час не продлятся: забота о часовом поясе, награда в игре за бота); общаясь тактильно, спрашивает: "как на ощупь?"; отвечают: "приятно".       — Вверяю руку и сердце, ты задела меня за живое, — незанятую длань положил чуть правее левой груди пассии.       — А насчёт печени?       — Печень не отдам на счёт, у меня налоги на зависимость.       — И ты её выебал? — шёл не менее тактичный "вопрос-ответ".       Снова придётся притворяться, что так и должно быть. Так и должно быть. Представляется иначе? Слышишь мат, обоняешь пассивный запах, застаёшь промытые головы (помыть ли голову перед кроватными сценами?) — ненормально? Это порождение людей. Почему одно порождение нормально, другое — нет? Потому что одни правы, другие — нет; потому что заложилась мораль, и оптация — становиться конченным быдлом/полностью подвергаться трансцендентным вставкам. Зависимость и у тех, и тех, все от чего-то зависят, а бросив курить возопят о праве выбора, свободе компульсией. Что от нас зависит? Поехать бы качаться на качелях на своих коленях, достигая солнца, не поехать в автобусе на чужих, глядя на небо через боковое окно, — на чём-то едем.       — Бля, в глаз что-то попало. Сфоткайте типа выбрал вилку.       На часах было одиннадцать с дополнением — не очко обычно губит, а к одиннадцати туз.       — Чем заняться? — спросила умница.       — Снимай штаны, снимай трусы и дуй в спальню стелить кровлю под подушкой. Словами классика: мы ещё встретимся, в следующий раз — в кровати.       Не радовала перспектива схватить сто зараз за раз, отчего полил на половые органы святой водой, помыв их, оттого что с резинками-таки не то, а вода запоминает, в том числе форму, концы — в воду! Теперь coleus стали sanctus. Бог поразит его молнией за богохульство, однако примет это за оргазм и умрёт смертью целомудренной грешницы, стелющейся не у Бога, — в следствии убога.       Пока ручка в ручке, идёт резьба по сучке; нитка продета — твоя песенка спета; дятел в дупле, пенис в вагине — как ебуться мальчики, так ебуться девочки, как ебуться зайчики, так ебуться белочки, и в конче становятся мамами они, спермы много кушают, чтобы вылез сын; хвастаться телами им впредь всё ж удел, "я же, типа, мама" — вам в Аду гореть, да правильна теория, правдив и аргумент: мамы кайф имеют, ну а папы — нет. Отблеск женского оргазма. Кроме траха от неё не добьёшься веселья, с остальными в высказанном стиле, а трах — соль на столе. Девушки как пустые зажигалки: ты пытаешься выудить из них огонь, получая искры. Мне было одиноко, общаясь языком, общаясь тактильно, общаясь письмом, общаясь жестами, общаясь мыслью; думаю не о том, о чём надо, к чему клонит ситуация, думаю о заботящем меня по-настоящему, находясь вдали. Независимо водятся же мысли, появляющиеся сами. Мысли проявляются в состоянии — угара, любви, боли, прострации.       Секс жутко расслаблял — этим прежутко утомлял, приводя к астении, которая в свою очередь приводила друзей, и они пили чай, заставляя вставать в позы релаксации, под наблюдение за диаспорой. Нету её, энергии перед XXX, здравствует энергия по завершению — тонусу закинуть и бодрячком, а лучше спать.       Вокруг мои члены колеблются в ожидании действий под раздумьями над ними, а я пытаюсь понять ответы. Мне плевать на трудности без понурых трудностей со слизью, мрак у очей очертанием упущенного. Без глюков люди не находят мир таким, каким кажется, находят состоящее из не таких, как все. Когда вставляюсь, меняю состояние. Замороженная вода станет льдом; лёд размораживается, делается водой. Вода останется водой — воды станет меньше. Это здоровье покидает. Здоровье и создано для ухода, ибо зачем нужно, если не использовать? Не пьёт боящийся веры, боящийся потратить цент, выпивший. Да, я выпил, а ты — глотнула.       Просто абстракт, надо чё-то конструировать; фантазии нет, тяга — налицо (на лицо), не лежи (не лежи), голова, может придёт хоть что, что не уйдёт. Я бы повидался с тобой, поговорил о жизни, да толк? Нас разделяют километры и оконные стёкла, отражающие сущность зеркала душ, а не соответствующее им не имеет смысл, поэтому иди на хуй; сказанное было бы обращено против меня, поэтому иди на хуй; где-то, где пересекается векторное пространство, мы бы увиделись, и я бы однообразно послал тебя на хуй; поебаться — го, выдашься экспортной тнёй. Прости, я в центре событий.       Вышел из себя и вышел прочь (не прочь), словно Незнайка в Солнечный город, продираться мимо людей с их мнениями и делать то, о чём не смогу вспомнить завтра, взяв с собой солидный запас за "пасс", что хранился в непрозрачной сумке; даже если это иррационально, ты всего лишь меняешь меньшую камеру на большую, находясь в четырёх стенах, в камере тянет выбежать на холодную улицу, — с чувствами логика бессмысленна. Закройте за мной и не впускайте, я ухожу. В тот момент обладал всеми ответами без вопросов, вопросами без ответов, — мы бы много раз с лёгкостью открыли вход, стандартно каждый раз забываем, что он давно нами открыт; в конце коном окажемся на пороге свершений, способных оказаться на нашем пороге, а перегородка — реальность. Записи в блокнотике запросто изничтожаются — нельзя восстановить формулы, как и этот абзац не восстановлен в первоначальной версии. Пугает не то, что забываешь, а то, что забываешь то, что это было; страшнее всего то, что не страшно.       Проходил по улице. Близко помойка, в которой рылся знакомый-незнакомец и на которой написано: "помой-ка меня", и мусорка, на которой написано: "мусорь-ка". Не обратил внимания ночью, тем не менее в курсе об этой надписи, притом не в курсе о присутствии, не пыхтя об этом, не припоминая. Это помойка — помойка меня: меня создали пустым кидать внутрь всякий мусор, затем увозить его на свалку и по новой, прямо как газ в зажигалке. Повторюша дядя Хрюша из помойного ведра всю помойку облизал и спасибо не сказал — вот только до слышал, вами помыкают. Что я думаю об окружающих помоях? По-моему, пусть идут на хуй все эти живые люди; лично я уже давно общаюсь только с умершими писателями, поэтами, философами и музыкантами, ну и с тёлками по типу красот, конечно. Жизнь-то понятно говно, но, знаешь, все-таки хочется, чтобы оно было нежным. Таксист везёт семью. Наверно, ему везёт, наверно, мне всё равно. Выбросил в контейнер пачку элитных дорогих презервативов, не сдал металл; требуется попрошайничать хавчик на обочине, дабы пожинать хлеб, летая вольным мотыльком в свете будто моргающих ламп, отключающихся для остывания в защиту от перегрева во время риска сгорания; случайный рудокоп наткнётся на золотую жилу, будет надувать их себе на голову, надувая себя. Ах, мотылёк, лети-лети далеко, да не попадись на уловки огня, манящего тебя... Кому не обещали золотые горы, а вышло продолжение. По-любому сейчас тормознёт мусор и попросит предъявить документы, а в итоге прочту ему стих, который писал одной из многих.       Всегда допустимо воспользоваться ситуацией и поссать, ведь кроме нежности кушать хочется всегда; кроме присутствия потребности ссать, присутствует потребность пить, так что шёл ссать, напиваясь. Ведали это чувство, когда стоишь у скромного местечка и тянет отлить, но никак не получается? Так вот, он его не испытывает, что есть мочи (мочи) изливал мочу.       "Банально желает заглянуть, — кинул зигу, — чтобы увидеть", — рассуждал из мусорного бака, видя преображение высшей расы, наверняка перед этим подумав про то, что сыт, а он ссыт; про то, что объект восполнил голод средством сыра, а в эту пору сыра земля — сыр-бор; про то, что поливает почву и отходами сытости взращивает цветы.       В том состоянии, в котором надо писать (писать), оставлять следы хотя бы жёлтой жидкостью, нет способности писать (писать); не передашь текстом или словами пережитое, вероятно, глупое, зато проникнутое, зависящее от текущего состояния: когда оба пьяные, когда произошёл конфликт, когда не понимают, когда нет у следующего сил говорить с другим, продолжайте.       Драл дёру. Думал не оторвать — и не оторвал, зато оторвался. От тени! Тень следовала за мной по пятам, не грезил быть одним. Ночью её нет лишь потому, что она везде. От чего же бегу? От реальности ли? Бегу от своей судьбы, ведь не желаю правду фатализма; от судьбы не убежишь, так беги, не беги — это твоя судьба. Сам строю судьбу; до сих пор жив, я до сих пор волен откинуть фрустрацию и поломать ворота.       Хикка-задрот, потерявший и приобретший, слушал в наушниках отголоски; на воспроизведение попадаются записи с импровизацией на попойке с другом. Фристайл - фристайл, потому некоторые моменты опустятся, посчитавшись слишком постыдными, положится отрывками:       «Я смотрю в зеркало и вижу своё лицо. Когда забудут отражение, тебе приснится сон.       ...Подожди, мой прохожий. Одуванчики вянут, небеса покрывают, а часы не идут. Стоп! Сколько времени пройдено.       ...А мысли всё идут, идут, идут куда-то не туда. Я сворачиваю, сюда, моя тропа.       ...Лебедь попал-пал, умирает наша мечта.       ...Крутится синица, а меня почему-то синит, я хочу выругаться. Есть мысли, которые почему-то тревожат сейчас, но прохожий пройдёт мимо меня, весна снова уйдёт, и я буду танцевать опять, в одиночестве тропа моя дикая».       «Чего мне хотелось? а что не сбылось? Прекрати повседневность, рутина заберёт. Мне больше нечего скрывать от себя, мне так... Так, знать, и не буду помирать. Святая рать, стихала рось, я знал ответ, я знал вопрос, зачем мы есть, куда идём, зачем живём, зачем умрём. Остался лишь отголосок в яме, сегодня одна ночь на поверхность не канет, я стану тем, кем я хочу, кем хочу.       Пока остался в живых, и прошло время даром, ты мне скажешь то, что я хочу слышать, ты же не мышка. И останется порох в пороховнице, я буду медленно, медленно молиться за ваши души, то, что душит нас! *Задыхается и дышит*. Свечи горят — погаснет мотив. В головах судьба, нож лет катится на пути!       Умой себя, умой их всех в своих утехах и крови. Когда всё кончится, напрасно будем тратить дни.       Закончи, закончи эту песню, я могу петь хоть, хоть вечность, но мне надо хоть чего-то такого, что не будет зря, хоть чего-то такого, что не будет просто так. Я хочу воевать, я боюсь воевать, не могу воевать, я не могу воевать, я не хочу тосковать, я не хочу рисковать».       «Падают звёзды с неба, мы не хватаем звёзд, нам не хватает время — мир не так уж и прост. Займись чем угодно, дай мне свою душу теплом; займи у плотника плоть и кровь, скажешь ему, что готов.       Слов... Слов... Слов...»       Тянусь за добавкой, не способный понять, что мне плохо. Раньше плохо — отныне организм сильный и закалённый, могу выигрывать в состязаниях, кто дольше не будет блевать; опыт не пропьёшь, даже будь он заключён и в том, что часто и много пьёшь. Мысли из головы никуда не выбросишь, но этим, во всяком случае, временно заглушил их, потоки остались, боль усилилась, стресс воссиял, хотя бы не ползёт по земле как змея. Доходить до такой степени — не уметь расслабляться, вот только зачем расслабляться, не доходя до такой степени? Обрывать или оканчивать? — заканчивать начатое, если уже не то, или бросать? Шутить про сперму, верно. Улетая слишком высоко, становится не по себе — залететь бы дальше, дальше, не остановиться, обновить.       У ступней птица ползёт, не кусается, не летит. Брысь, удержись на плаву, на свету, чем бить всегда уместней сквозь покинувших дом жителей. Дайте мне кушать, дайте мне иго тяготы, меч, сечь им врагов, крепкую двойню, ножницы, стричь отростки, и мы вернём на места то, что нам не забрать, раз никто не заметил. Не умудрюсь тебе дать, птица, только знай, секция глаз не узрит плоть из гнили, в округах шары, я не играю в тир, и миг настал, став таким, как и был, — занять, погубить, пока горит очаг и знаешь себя. Я не веду тебя, тебе меня не поймать и не закатать, ведь окно там, где я есть, и не буду делать то, что не намерен поменять. Ёбаная птичка, твой выбор — умирать.       Между испытаниями привлекает туман неестественной формы и происхождения. Гонюсь к нему, смочив ноги промокшей от дождя травой через крыши и года вслед за солнышком туда, где ещё никто не умирал, — хорошая крыша летает сама и в самый низ, и в самые верха. Пройдя перерождение, оказываюсь у бреши в ограждении с колючей проволокой, за чем найду здание. Отодвинул кустарник, силюсь растабарывать закрытость — Янус не любит закрытость. Крыша — сидушка, качели, маяк, огонь, финиш, мой свет, солнце, мой дом, то, к чему вёл меня спутник, однако развернусь, так и не сделав ничего; обездоленный в сырых носках на сырых ногах в сырых ботинках вернусь назад; перепутав двери, буду стучаться к соседям. Ох, зачем вы открыли, не вернусь, понимаю, ведаю, помню; похитившие инопланетяне стирают память — в момент похищения память присутствует. Туман приходит с первым лучом рассвета; я смотрю сквозь туман — тогда ты придёшь; я чувствую страх в твоих глазах — что ты нам принесёшь? А туман рассеялся, да мы из него не вышли, мы остались в этом тумане и смотрели на небеса. Пока гитара продолжала играть, она угасала, мелодия угасала и кончалась. И мы останемся на этом песке, этой земле, на этой мокрой земле, которая промочила наши носки и ботинки.       В этих звуках находил сосредоточение существа и существования, вновь и вновь поддаваясь, несмотря на умственный патент, шепчущий вдалеке о глупости драматизма и жертв, — жертв в идеологию, чьей жертвой и становишься; любая вера любой почерк превратит в куриный, а у куриц свой петух. Тебе приятно, тебе в то же время грустно, больно и одиноко, в то же время это всё необходимое для полноценности; в то же чёрное время излучений Клио, эким бы ласковым и нежным оно не прибывало, эким бы ласковым и нежным не казалось сравнение, — продолжаем глушить, глушить, глушить, закусывать червоточиной, расширяем ли мы сознание или всего лишь сеем сомнения. А чего сызнова нам надо? Верней, что остаётся? Остаётся только бухать.       Добровольная резервация — заморозка себя, чтобы жить ныне, жить в будущем, — в будущем только смерть, а в прошлом — забытое; белые-белые дни, характеризующиеся этиологическим застоем, приватизированным из-за отсутствия цели, расположенной с данностью в ряде. Обычно свербит расслабиться: практика коротка, с каждым разом шансы сужаются, а поставщик требует паче и паче заказов — зрачки тоже сужаются. Расслабиться свербит всегда. Зрящий человек, скорей всего, откажется от правды с возможностью. Полезна не правда, полезно расслабиться. На сердце горечь травки, убьём собою правки, оставим остановку, автобус не придёт.       Кто-то попросту повторяется, утратив причины следственные, говоря, что повторы — нечто новое, нечто неповторимое, — поверхностно одинаковые вещи — одинаковые вещи; думы, недавно колыхающие череп, выветрились. Они, видите ли, ждут. Чего вы ждёте? Ждут подходящего случая, поди, смены — всего-навсего дожидаются своей смерти. Подчинятся побуждению и повернут, пошагают подальше от края. Не понимают, что такое "край", пытаются провести себя с семантикой "обмануть". Стоит ли чего-то жизнь ради жизни? Принципов? Жизнь ради жизни погубит жизнь. В лесу родилась ёлочка — её снесли; построили деревню — её сожгли; соорудили город, зажгли огни — они погасли. Каждый скажет вздох и посмотришь на них опять. Зачем мы снова ставили, огни сгорят — снова, снова, а посмотри на них. Я не скажу, я не задохнусь и умру.       Постигающие суть в больном удовольствии, к которому не терпится прийти — поскорей сбежать, отодвигали на второй план план развития и открытия тушки; изначальной целью была мотивация, а в конечности шлёшь, конечности занимаются не тем или это не запишешь. Не испытывал веселья от одурманивания, наоборот был обременён тяжким бременем вечной гонки в колесе, и чем ярче наблюдал скудность происходящего, тем амбредней правда пахла водкой, а когда пил... Всегда знал, всегда всё знал — знание — не выход, знание — знание того, что выхода нет; видел всё и так, и так, правда относительно смещалась в никуда. Это точно не ожидание, это существование. Требуется накопить сил краеугольным камнем пустого времени; мы живём ради единственного мгновения — мгновения Танатоса. Раньше можно было просто улыбаться, теперь тошно от этих улыбок, несмотря на то что так смешно; заново из ниоткуда получу заряд потрясающей бодрости и запляшу на ниточках разума.       И снова всё те же четыре стены, тот же потолок, прикрывающий полое небо без звёзд, и нереалистичное лицо с третьим лицом. Чего боялся, к тому и пришёл, — где ответы не найти, их потеряешь. Я тот самый бомж. Шучу-шучу. Забавно, бомжи — бездомные, также тип людей, всегда обладающих пропиской. Ты решил/а самый бесполезный ребус у старта, не приводящий к ответам? Тогда сообщу: описание в первом лице — уже ломание четвёртой стены. Крайний (крайний) реализм, крайняя (крайняя) абстрактность и одно из этого надо принять крайним (крайним), иначе выходит чушь. Фристайл взят из реальности, одновременно абстрактный.       — Спокойной ночи.       — Нет.       — Бурной?       — Нет, светает; это всего беготня у кровати в неспособности заснуть, — заснуть навсегда. Сейчас мне бы втихомолку приятно раствориться в пространстве — нельзя каждую ночь желать спокойной ночи, сетуя притом на монотонность. — Поднялся с кровати. — Бегать — впустую тратить энергию, да мне не спится, лежать-то — впустую тратить время.       Докуривал новую сигаретку; продолжал, не смакуя дотольного встава; антипатия вызывала апатию, а апатия — антипатию, иго тяготы не помогало скрыть реальность, лишь усиливало её; не легчало — хлебал, тянулся от запоя к запою, от сигареты к сигарете, от прихода к приходу; вчера забивал, сегодня всё ещё прусь. Рефлексия бесплодна, а от этого хотя бы были отходники. Всякому возможно бросить в любой момент, завися от силы воли, и силе воли бы подобрать верную мотивацию курить, бросать — в обоих случаях вполне устойчиво отсутствие мотивации. Покурив, бросил сигарету. Семья, достаток, по спешке будет много дней с ощущением трудяги на обойме напалма, и я ждал, обличая смысл такими же ненужностями, как и я. Недурно бы добиться высот и тоже сложиться нужным таким ненжужностям, как и я.       Бросил папиросу в окно и смотрел ретроспективой полымя вниз. Вся наша юдоль — "ещё один шаг". Не шли, стояли, кончиной отворяли проход в анналы, завершали, и только догорающий на земле окурок знал своё место и предназначение.