Тедас. Однажды и навсегда

Недалеко от Денерима, в Доллах расцвел молодой совсем город – Новый Арлатан. Долийские эльфы получили здесь земли за свою неоценимую помощь в битве, погасившей Пятый Мор. Просторный, тенистый – под кронами расписных деревьев – город с каждым годом объединял в своих невысоких, без единого угла стенах всё больше эльфийских кланов, ранее живших разрозненно в дремучести Бресилиана. Захаживали сюда и долийцы всё еще странствующие, гордые. Захаживали и часто оставались. Навсегда. Сюда, в Новый Арлатан, сбегались также и эльфинажные плоскоухие из городов разной дальности. Даже из-за моря, прослышав об «остроухом граде», прибывали. Однако многие не уживались. Корнистым и твердым, как железные деревья, долийцам отвратительно было соседство с шемленами и сожительство с плоскоухими. Плоскоухим же сложно было привыкнуть к культуре предков, вытерпеть письмо кровью на своих лицах, забыть Создателя и вспомнить истинных себя. И, хвала Творцам, что Ланайя – еще тонкоплечной девчонкой ставшая Хранительницей своего клана, отважно встретившая угрозу Мора и сумевшая ему противостоять – стала теперь и Первой Хранительницей Нового Арлатана. Только ее терпеливому и внушающему надежду слову удавалось сохранить мир как внутри эльфийского города, так и за его пределами. Она же учредила и Белую Охоту – время, когда жители Нового Арлатана вновь собирались в родовые кланы и пускали свои аравели в путь, на несколько месяцев уходя в леса. Отдавая тем самым дань своей неотъемлемой истории и прославляя свои несломленные нравы. И едва улеглись опавшими листьями все споры, едва остроухий град окреп и пустил корни, как на плечи Первой Хранительнице Ланайи и всем арлатанцам свалилось новое испытание. Испытание, которое Новому Арлатану не суждено было перенести. Потому что один из пришлых старых Хранителей сказал как-то Ланайе: «Город ваш не простоит и десяти лет». Она не поверила. …И теперь металась по Арлатану раненой, злой в борьбе за жизнь галлой. - К воротам! Все – к воротам! О, как она жалела сейчас, что народ её поупрямился перенимать боевое мастерство шемленов и теперь у красивых ворот с эльфийской резьбой не стоят заряженные катапульты, а на бойницах не пузырится смола в черных чанах. - Ариана, где Финн? Отправь его к воротам! Эльфийка Ариана – единственная в городе, кто не устыдился союза с – сохраните, Творцы! – человеком и оскаленной волчицей отстаивала его право жить здесь, вместе с эльфами, вскинула голову. Ей до озноба непривычно было слышать, как Ланайя – ее Хранительница и сестра по клану - называет её Арианой, а не «леталлан». - Но Финн… Он с ранеными! На плече у Арианы краснокожая рука. Её собственные же руки удерживают от падения обессиленного товарища. Его эльфийский шлем покорежен, лицо в крови, голова болтается, как у человеческой игрушки – глиняного болванчика. Первая Хранительница не услышала ответ Арианы: отдавала приказ лучникам. На стены. К воротам. Ариана встряхнула истерзанного товарища – он должен оставаться в сознании и передвигать ногами, иначе она не сумеет его донести до палаток целителей – и повысила голос, стараясь заглушить звуки близкого боя, рёв, крики, и удары своего по-кроличьи стучащего сердца: - Финну нельзя туда! Раненых много! У Третьего Хранителя скверна заразой пошла! - Он нужен у ворот! Живо! Кто-нибудь, потушите огонь! Горели деревья, склад с необработанной древесиной и несколько летних домиков с натянутой тканью вместо крыш. Плакали дети. Эти домики для них были замками, а тканные крыши – спящими на их верхушках добрыми драконами. Когда был ветер, легкие крыши эти колыхались – «дракон просыпался, дергал красивыми крыльями». Теперь всё. Сгорели драконы. Умерли. - Детей уведите! – кричала Ланайя, вскидывая руку с горячим посохом. – Всем жителям – сейчас же отступить, собраться у Древа, и если ворота не удержат… Но даже после нескольких часов чудовищного натиска порождений, ворота удавалось удерживать. - Так кончился последний день Нового Арлатана, - сказал старый Второй Хранитель, тот самый, кто предсказывал городу «смерть в ростке». Дня не стало. Как не стало многих эльфов. Как не стало и всех Хранителей, кроме него и Ланайи. Они стояли на арлатанской стене, и страшным было их ожидание. Едва удалось арлатанцам отбиться, едва коснулась их разума мысль о победе, как из ночной черноты полезли новые оскверненные твари. - Что ты видишь? – спросила Ланайя у Второго Хранителя: он, несмотря на старость, обладал силой видеть в темноте, на десять верст вперед, и на десять локтей под землей. - Вижу наших следопытов, - по-старчески спокойно отвечал тот. – Вижу, как прирученные ими волки и хищные птицы бьются с тварями, как братья за братьев. Твари мрут, но другие идут по трупам. - А маги? - Полегли. Больше, чем половина наших защитников погибла. Но человек уцелел. Эти существа покрученнее тех, что со скверной внутри будут. - Значит, мы трое и прибегнем к нашей древней магии, - обреченно вымолвила Ланайя и вдруг вспомнила, какая она молодая и сколько всего ещё не успела повидать; она не увидела шемленский праздник Урожая, не увидела истинный рассвет и блеск её Арлатана, только вражда, только скверна. - Нам нужен Новый Арлатан. Мы должны спасти жителей. Поэтому мы трое… - Четверо, - тихо сказал стоящий рядом и глядящий вдаль старый эльф. И улыбнулся. - Что ты там видишь?! - Вижу, как еще один шемлен-маг появился меж наших защитников и обрушил на уродливые головы жаркое красное марево. Вижу, как в красном мареве рядом с магом сражается плоскоухий, и твари делятся надвое под его мечом. Вижу рты, разинутые в боевом кличе. Порождения отступают. Ненадолго, вижу. Громким выдохом Ланайя оборвала свое затаенное дыхание. - Маг с плоскоухим идут сюда, - сказал Второй Хранитель, - за ними следуют те, кто остался в живых. … - Эй. Эй, очень все плохо? Согнувшись и часто дыша, паренек, к которому она обращалась, оперся о свой посох, как опирается о метлу уставшая хозяйка. - Нет. Нормально. Финн не лгал и не храбрился. С ним действительно было все в порядке – ни одной глубокой раны. Даже дыхание быстро пришло в норму, и он сумел выпрямиться и обернуться на голос: - Надо бы назад в город, пока они… Шемлен?! И Хоук – вообще-то спасшая им жизни, так вовремя подоспев – удивленно вскинула брови: - А сам-то! Финн – теперь уже не единственный здесь человек мотнул головой и поспешил объясниться: - Мои извинения. Я просто привык к здешнему языку. И что меня окружают только… Закашлялся. Ему бы поменьше говорить. И подольше полежать сейчас где-нибудь…Долийская мантия в крови от ворота до самого подола. И на руках кровь. - Не моя, - быстро сказал Финн. - Финн! – послышалось недалеко и повелительно, видимо, голос принадлежал главному здесь командующему. – Помоги раненым и к городу – ждать указаний. Понял, нет? - Вам, кажется, и самому нужна помощь, - осторожно сказала Хоук, пока Финн незаметно морщился, всё никак не желая привыкать к подобному с ним обращению. - Ничего мне не нужно, - отрезал командир арлатанских защитников, хотя все видели, как от недостатка сил и потерянной крови он пошатывается, воткнув в землю меч и используя его в качестве стальной трости. - Позвольте… Желая оказать помощь, Хоук встретила вместо благодарности жесткую отмашку и холодный, надменный взгляд. - Шем. Я понимаю почему ты вместе со своим… - эльф едва удержался от дерзости, - спутником ввязались в бой. Вам нужна была поддержка моих бойцов, чтобы отогнать порождений и пройти дальше невредимыми. Вы своего добились. - Ага. Значит, это вы мне помогли, а не я вам. - Именно. Теперь, шемлен, иди своей дорогой… - Вы что, серьёзно? Даже при смерти будете обзываться? - Шемлен, иди… И тут ладонь его соскользнула с рукоятки трости-меча, и гордец – видимо, долиец до мозга костей – повалился на мокрую землю. На сей раз Хоук и спрашивать не стала, опустилась рядом и с помощью целительной магии принялась нащупывать раны под его доспехом. Финн как-то по-академически вздохнул и ушел исполнять приказ. К командующему возвращались силы, дыхание его выравнивалось и углублялось, кулаки сами собой разжимались, даже складка между тонких бровей, кажется, разглаживалась. Хоук потерла ладони, после исцеления в подушечках пальцев покалывало. - На Вашем месте я бы так озлобленно не барахталась. Вам скоро новым боем командовать. Сюда еще идут. Она вытянула шею, обвела местность быстрым взглядом: темные холмы свежих тел, темные взгляды выживших, темные морды диких зверей, нахлебавшихся крови порождений и теперь обреченных превратиться в моровых гадин. Темные фигуры. Среди них и Фенрис. На руках у него эльфийка с рассеченной по самое бедро ногой. Девчонка совсем, обхватила его плечи скрюченными от боли пальцами, прижала подбородок к наплечнику, чтобы хоть как-то сдержать жалкие, недостойные эльфийской воительницы стоны. Фенрису не раз приходилось и саму Хоук нести на руках вот так – израненную, в глухом болезненном бреде, поэтому он знал и был уже научен, как держать раненых, не причиняя им дополнительной боли. - А сейчас, прошу меня простить, у моего спутника – вашего сородича - заняты руки. Вам придется довольствоваться моими – шемленовскими. Сказала Хоук и, помогая арлатанцу подняться, забросила его руку себе на плечо. Совсем скоро он сидел там же, где собрался сейчас весь город, кроме дозорных и лучников, оставленных на стенах. На главной площади. Весь в бело-красных лоскутьях от пупка до горла. В усталых, но сосредоточенных его глазах отражался свет эльфийских фонариков. Хоук шла и диву давалась: после ужаса и кровавого уродства, что осталось за воротами, они с Фенрисом попали в царство листвы, света и цветных стеклышек. Веревки с фонариками тянулись от тонких, расставленных кругом, столбов вверх – к ветвям огромного дерева. Его называли Древом, оно выросло здесь откормленное магией и надеждами эльфийского народа. Выросло таким, что ствол его можно было обхватить, только если полсотни эльфов с длинными руками встанут вокруг него хороводом. Кора Древа была расписана знакомым для Хоук узором – она видела нечто подобное в киркволльском эльфинаже. А вокруг Древа была пущена лестница – ступеньки, прилаженные к стволу, огражденные витыми перилами. Можно было целой гурьбой забираться на него и гулять по ветвям, твердым и широким, как Имперский тракт. Впрочем, нижние ветви были уже облеплены эльфами, как бельевые веревки – воробьями. Внизу, на площади, места хватило не всем. Хоук шла, с трудом огибая и часто даже переступая через собравшихся здесь взволнованных, убитых страхом и скорбью арлатанцев. А ведь, казалось бы, в царстве света и цветных стеклышек все должны были жить счастливо… - Кто бы вы ни были и куда бы ни шли, мы благодарны вам за помощь, - сказала светловолосая эльфийка, идущая впереди – главная в этом остроухом королевстве. Она часто останавливалась, часто протягивала над измотанным или раненным руку и с улыбкой произносила заклинание поддержки; с каждой такой остановкой она становилась все бледнее. - Мы идем с юга. И у нас важные вести, - негромко откликнулась Хоук. Она тоже часто останавливалась, исцеляла и делилась силой. Но скоро её остановил Фенрис: как бы она ни желала, ей не хватит силы помочь всем, к тому же в бою она и так истратилась сверх меры, а если учесть еще и то, что они должны местной предводительнице сообщить… - Те, от которых вы отбились – лишь малая часть. Куда больше – идет следом. Как Вас зовут? - Ланайя. - Их слишком много, Ланайя. Вы не устоите. На этот раз Первая Хранительница остановилась у пары арлатанцев. Эльфийка с круглым щитом за спиной разгоряченно что-то говорила уже знакомому для Хоук пареньку-магу. Тот убежденно и иногда даже с улыбкой мотал головой. Показывал себя эльфийке то с той, то с другой стороны: видишь, не ранен я, все хорошо. - Ариана, Финн, известите Второго Хранителя. Пусть готовит лучников. Я пойду вместе с воинами и следопытами, - Ланайя сделала паузу, чтобы обернуться и посмотреть на свой народ, забившийся под Древо в надежде, что тонкие листья его щитом укроют их от любой опасности. - Когда придут порождения вы двое останетесь здесь и при необходимости будете отправлять нам на помощь тех, кто в состоянии держать оружие. Ступайте. - Они хотят бросить против порождений тьмы детей и стариков? – напряженно спросил Фенрис, опередив даже Хоук. - Наши дети с младенчества знают, как обращаться с луком, эмма фалон, - ответила Ланайя стойко, хотя в стойкость эту сама же слабо верила. – И разве есть у нас выбор? - Уводите эльфов в Денерим! – голос Хоук оказался вдруг таким громким, что даже сидящие на нижних ветвях её услышали и завозились. - И оставить Новый Арлатан? - Или вы оставите его, или погибнете все до единого! На ветвях завозились сильнее. Погибать никому не хотелось. Ланайя, чьей мечтой было узреть расцвет и величие Нового Арлатана, обернулась к чужакам, как ошпаренная: - Скорее леса прорастут корнями вверх, чем мы оставим свое единственное прибежище! На ветвях притихли. Вокруг - тоже. Всего на мгновение, потому что в следующий же миг площадь огласил звонкий голос молодой Арианы: - Хранительница! Второй Хранитель видит! Он их видит! Они идут! И нет им числа, Ланайя. Нет им числа. … Из всех имеющихся в городе загонов выпущены были галлы. Выпущены и впряжены во все исправные аравели. Эльфы оказались совсем как люди: перед лицом неминуемой смерти их гордость сдуло, как хилый листочек с веточки, и арлатанцы с охотой забивались в сухопутные корабли, не обращая внимания, кто оказывался рядом - долийцы ли, плоскоухие – не важно. Важно – выжить. Выжить. - Вы поведете их, Хоук, - сбивчиво говорила Ланайя, передавая забравшейся в аравель матери наскоро спеленатого плачущего малыша. – Второй Хранитель, Ариана, Финн и несколько наших лучших воинов пойдут с вами. Прошу Вас, защитите караван! Остальные останутся здесь и выиграют для вас время. Митал… если нам удастся продержаться до утра – мы отступим, покинем город и постараемся вас нагнать. Встретимся в Денериме. Берегите мой народ. Она отступила на несколько шагов. Аравельные паруса под беспокойным ветром ходили волнами. Впервые ее испугал их цвет. Алый. - Дареф ширал, - сказала Ланайя одними губами и, мысленно попросив милости у всех Богов, бросилась навстречу еще далекому реву и грохоту. Навстречу близкой битве. - Малые врата открыты! – сообщил запыхавшийся посыльный с белесым хвостом-кисточкой на макушке и совсем белым, без единой татуировки лицом. Должно быть, пришлый из эльфинажа. Вот с поручениями-то и бегает. - Уходим! – объявила Хоук, и посыльный побежал обратно, размахивая руками и вопя во весь дух «Уходим! Уходим! Уходить сказано! Уходим, слышьте вы?!» Заскрипели колеса, забились яркие перепонки парусов. В сторону малых врат рядом с аравелями поплелись те, кто в состоянии был стоять на ногах. - Иди вперед, Фенрис, - кивнула ему Хоук, забыв о собственных желаниях и заботясь теперь только об успехе их путешествия до столицы. – Я замыкать буду. Если что – дам сигнал. Увидишь в небе красный луч – значит, догнали. - Их защита разбита. Боевой предводитель ранен и не может их направить, - вдруг тихо и задумчиво отозвался Фенрис вместо того, чтобы ожидаемо начать с ней спор по поводу расстановки сил в цепочке каравана. – Лучников, следопытов и воинов у них осталось не так много, Хоук. Если их не направить… - Фенрис? - Мы видели численность этих тварей, мы с ними сражались. Я знаю, откуда они полезут и что от них ждать. Они замолчали. Позади них шли спокойные галлы, катились, выщелкивая камешки из под деревянных колес, аравели, переговаривались покидающие едва обретенную родину эльфы. Женских голосов больше, чем мужских. Женских и детских. Эльфы шли, время шло; каждое уходящее мгновение трогало волосы на голове Хоук – как ветер или как сильный страх. - Из меня выйдет не очень хороший командир, но если это оттянет погоню… Если это их задержит… Эльфы шли и смотрели. И под их пристальными, просящими взглядами нельзя было сказать все то, что так хотелось сказать Хоук: «Ты с ума сошел, Фенрис? Скоро здесь перебьют, если не всех, то очень многих. И если вдруг боевая удача на этот раз откажет тебе, и ты окажешься среди… Я же не смогу. Я же… пойми ты, Фенрис! Иди вперед каравана. Я буду замыкать». Нельзя. Нельзя было так говорить. Не сейчас – когда на них смотрят те, кто прямо в эту минуту покидает своих отцов и матерей, дочерей и сыновей, родичей, супругов. Любимых… Хоук подалась вперед, будто её сильно толкнули в спину. Обняла Фенриса так крепко, что не сразу почувствовала, как больно режет кожу колючка доспеха на его плече. Сказала твердо, глядя прямо. В глаза. - Я буду ждать тебя в Денериме. Живого и невредимого. Слышишь? Фенрис, усмехнувшись, кивнул: вот кому следует быть вечной командиршей. Он удержал её в объятиях так долго, как только смог – всего несколько мгновений, потому что караван сухопутных кораблей уходил, а на город надвигалось темное и скверное. Фенрис отпустил. Сказал ей что-то неважное и предостерегающее и, когда фигура Хоук потерялась в бредущей толпе, устремился к главным воротам. И никто из арлатанцев не посмел назвать чужака, оставшегося вместе с ними встречать смерть – плоскоухим. … Бевин никогда не видел подобного: Денерим выглядел так, будто кто-то запихнул его внутрь чародейского стеклянного шара. А вокруг этого шара, как муравьи вокруг огромной сладкой капли, стояли порождения тьмы и только ревели и клацали зубами, безуспешно пытаясь прокусить то невидимое и сильное, что не пускало их в город – к людям, к жертвам. Еще издали, когда генералами был отдан приказ «Вперед во весь дух!», Бевин набегу видел, как невероятный этот панцирь в некоторых местах начал давать брешь, и из незащищенных более пробоин навстречу тварям и королевской армии ринулись люди в доспехах. Доспехах храмовьих, позолоченных и совсем незатейливых – денеримские рыцари и ополчение Эамона, наскоро собранное из стражников и местных жителей. И среди этой отважной толпы только два-три мага. Остальные, должно быть поберегли себя, не захотели выдавать своей силы. Трусы, подумал Бевин и с новым уважением оглянулся на мчащего рядом Коннора. Он-то не побоялся показать свое лицо и свои умения. А когда он увидел отца в кутерьме нового боя… Все закончилось на редкость быстро. Порождений было куда меньше, чем прибывшая на защиту Денерима армия, но куда больше, чем численность оставленного в нём гарнизона. И бились вылезшие из-под земли гадины как-то по-животному, в их рядах не было организованности. Не было цели. Только безумие в глазах. Словно чья-то рука или лапа, их самих не спросив, выдернула тварей с оскверненных глубин и бросила куда придется, лишь бы убивали, лишь бы дали всему живому понять: мы проснулись, мы идем. И никому не скрыться. Бевин с омерзением выдернул дедов меч из черепа поверженного порождения, едва увернувшись от прыснувшей в лицо черной крови. Где-то у городской стены дернулась и затихла последняя изуродованная скверной тварь. И только тогда мутноватый щит над столицей лопнул, как пузырь на воде. Весь следующий день в столице проводили советы и считали потери. Поздним вечером Бевина отпустили послушать службу и поблагодарить Создателя за то, что жив остался. Бевин вышел из храма опустошенным и, кажется, даже счастливым. Он защитил свою страну и столицу. Он жив и готов встретить новые опасности. Он жив; но грядет Мор, и ему все было ясно. Все ясно кроме одного: что это был за чудесный пузырь? В ордене на этот счет несли околесицы. Создатель молчал. А потом прошел ещё день. Целый день! А за ним не пришли! Преподобная Мать что-то говорила; внимающие храмовники неотрывно смотрели ей в рот, один только Бевин косился на двери с вырезанными на створках пылающими мечами. Он все ждал, что вот-вот они откроются и кто-нибудь из генералов, а может быть, даже и сама Королева войдет и скажет: «Бевин, мы уходим бить порождений. Ты нужен в армии. За мной». Он бы побежал. Вскочил бы и побежал, хоть сейчас… На самом деле, он бы сейчас куда угодно, хоть на Глубинные Тропы побежал бы – всяко лучше, чем сидеть здесь и… - За инициативу, что должна послужить для других примером… Бевин посмотрел наконец на Преподобную Мать, удивленно вытянул шею; вот так да – его вспомнили, теперь, должно быть, похвалят за отвагу и доблесть и назовут, может быть, даже… - … новым Рыцарем-капитаном… Бевин вдруг почувствовал, какие горячие у него пятки. Там, в сапогах, просто огненные. А щеки и того хуже… Преподобная Мать продолжала говорить: - …новым Рыцарем-капитаном станет сэр Эйтенгер. Да благословит его Создатель и за верность Ордену да воздастся ему… На несколько мгновений Бевин перестал соображать. И опомнился, когда сэр Эйтенгер, что был всего года на два старше него самого, почтенно опустился перед Преподобной Матерью на одно колено. Теперь это был уже не просто сэр Эйтенгер, а Рыцарь-капитан, и юный храмовник только что вернувшийся с войны знал, в чем заключался его последний ход выслуги Ордену. Эйтенгер поймал тех самых двух магов, которые схлестнулись накануне с порождениями и выдали себя. Их тела нашли в подворотне. Не повезло бедолагам, «бандиты напали». И Бевин не понимал… Как у этого парня рука поднялась, как теперь этот парень заменит резкого, но порядочного старика Грегора?.. Бевин вообще сейчас мало чего понимал… Но глядя, как поднимается Рыцарь-капитан с колен, как он расправляет плечи, и как Преподобная Мать дает ему Грегоров меч – в сто раз лучше того, что перенял Бевин у деда, он поймал себя на недостойном, гаденьком чувстве. - Рыцарь Бевин. Названный храмовник вздрогнул и встретился с Преподобной Матерью глазами. А глаза эти серые и влажные всегда вызывали у него противоречивые чувства. Под их взглядом ему хотелось каяться и плакать так же сильно, как замкнуться и молчать. - Значит, ты вернулся и Ферелдену теперь не нужно твое пособничество магу. Стоило промолчать, но язык Бевина среагировал быстрее, чем разум: - Нужно! Потому что Мор… - Не там твоя битва, - снисходительно качнула головой старая женщина, под взглядом которой плакали плечистые люди в доспехах. – Ты добросовестный мальчик, Бевин. Ты не забыл наш с тобой уговор. Он забыл! В стремительности их с Коннором походов, в разгоряченности сражений одно маленькое обещание данное Бевином, как отмашка лишь бы уйти и быть в армии, быстро позабылось. А ведь он клялся привести его и сдать Ордену хоть на веревке. Клялся жизнью и Создателем. Бевин опустил глаза. Ему представился вдруг грязный закоулок. Мажье одеяние в пыли. Зеленые блестящие мухи в рыжих, как тыквы, волосах. «Бандиты напали». - Его отец… - сказал Бевин одними губами. - Канцлер и уважаемый человек, - теперь кивнул уже новоиспеченный Рыцарь-капитан, и в этот раз снисхождение получилось фальшивым. – Поэтому его сына мы не убьем, а отправим в тюрьму для магов. - Его отец ранен! - громко бросил его крученый подчиненный, понимая, что покорности уже все равно не соблюсти. – Тяжело ранен. А в городе ни целителей теперь, никого. Может быть, он умирает там, а вы еще и его сына хотите..! Все стихло. Спиной он чувствовал взгляды. Они казались ему укусами комаров. - Бевин, мальчик, ты всегда был предан Создателю, - сказала Преподобная Мать. – Но также в характере твоем всегда была… шероховатость. Нехорошая шершавость, о которой ты должен знать и с нею бороться. Но если вдруг она над тобою возьмет верх, если ты решишься нарушить обеты и пойти против законов Священной Войны… Твоему Капитану придется тебя наказывать. Рыцарь-капитан кивнул рьяно и не без удовольствия. К Бевину вновь воротилось то гаденькое чувство… Он не знал, что сказать, поэтому просто наклонил голову – и прощальный поклон получился, и глаза спрятал. Так и вышел, не разгибая спины. Рыцарь-Капитан Эйтенгер шагал следом. Только выйдя на улицу, где воздух, захоженная земля, где постепенно оживает после нападения спасенный Бевином и магом Коннором город, он обернулся к Эйтенгеру и спросил: - А вот ты рад? Тот приподнял брови. Осмотрел Бевина с ног до головы, будто бы впервые видел; а ведь они с ним как-то прислонившись на одну и ту же телегу в дозоре спали. - Вот ты теперь Капитан, Эйтенгер. Ты рад? – с напором повторил Бевин. – Ты тех магов – одной левой? Ни секунды не сомневался, нет? В твоей душе как? Равновесие? Эйтенгер ответил, выпятив нижнюю губу – он всегда так делал, когда говорил со всяким сбродом: - Обращайся ко мне «Вы», для тебя я теперь не Эйтенгер, а Рыцарь-ка… - Понятно, - отрезал Бевин, повернулся и пошел прочь. … Эамон был ранен, а магов-целителей в городе не осталось. А если и осталось – разве высунут они сейчас нос? Бевин забрался в первую попавшуюся двуколку и сказал только: «К Эамону». Большего и не требовалось: все сейчас ехали и шли – к Эамону. К нему не пускали никого, кроме придворных лекарей, сына и Короля с Королевой. Но целая толпа собралась у стен его поместья, многие и ночевать оставались здесь же – лишь бы слышать новости о его состоянии. Для этого у ворот был поставлен громкоголосый вестник. Три раза в день он забирался на бочку и оглашал вердикты врачевателей. Последним сообщением его было короткое: «Жив. Но плохеет с каждой минутою». Каково сейчас Коннору, подумал его недавний боевой товарищ. Как, должно быть, он жалеет сейчас, что и в Круге, и в Тевинтере предпочтение отдавал магии стихийной, а не созидательной. И погруженный в такие мысли, Бевин дождался сумерек. Как он и думал, ворота на ночь запирали. Никакой особенной стражи не было: стражники все или в построении, или с дозором по стенам и вокруг города ходят. Ограда высока, но Бевину случалось брать преграды и покруче. Он пошел вдоль ограды и вскоре отыскал боковую «служью» калитку, а под ней широкую щель. И, если бы он прибыл сюда в своем рыцарском облачении, непременно застрял бы, а так… Бевин пришел сюда в одежде просто Бевина. Пришел обманывать, заманивать, подлоствовать – исполнять священный свой долг. Он встал с земли и отряхнулся. А потом сощурился, как кошка. Маленький приусадебный дворик, куда он проник, был расположен так, что последние закатные лучи, сталкиваясь с высокими окнами, соскальзывали и растекались здесь румянцем по траве. Бевин зашагал вперед, как зачарованный; теплая румяная трава, румяные камни круглого колодца, румяное лицо с бородой, блестящей от… Тут он опомнился, но было уже поздно – его заметили. Вторженец не сразу узнал канцлера Эамона. На скамье у колодца сидел измотанный дряхлый старик. Канцлер – хозяин поместья не отрываясь смотрел на обомлевшего Бевина. Рука его шевельнулась, и Бевин скорее понял по жесту, чем услышал: - Присядь. Преодолев внезапно накатившее смущение и невольный страх, храмовник приблизился. Сел на скамью. - А ведь я тебя знаю, - сказал Эамон негромко, но тепло и приветливо. – Мой сын говорил о тебе. Бевин посмотрел вокруг, но нигде не увидел ни Коннора, ни кого-либо еще. Может ли быть такое, что Канцлер просто взял и сбежал от лекарей на воздух? - Вы друг друга в бою не оставили, - вдруг сказал Эамон. – Вы сражались на славу? - Да, Ваша Светлость, - спешно и честно ответил Бевин и увидел теперь, как со старческого лица сходит ненастоящий румянец, и оно становится серым, как борода. - Хорошо. Будто из-под земли поднималась сырая темень. Закатные блики таяли. Рядом с темным кругом колодца появился еще один кругляшок, яркий, как монетка; в особняке зажигали фонари. - Ты хороший товарищ, Бевин, - прошептал Канцлер. – Я надеюсь, Коннор это скоро поймет. Бевин сжался на скамье, как на холодной льдине. - Расскажи мне, как вы сражались… И Бевин стал рассказывать. Не о себе, конечно – о Конноре, о его сыне. О том, как он смотрел на орлесианские огни без единой мысли сбежать или спрятаться, о его отваге и умениях, что спасли, может быть, сотни жизней, о том, как выпустил он в небо два ярких луча, когда появились порождения. И чем дольше Бевин рассказывал, чем глубже уходил в свои воспоминания, тем сильнее воодушевлялся. И вдохновлялся даже. И рука сама тянулась к дедовому мечу, чтобы выхватить его, вскочить со скамьи и продемонстрировать Эамону, как он, Бевин, за раз отражал сразу три выпада, чтобы защитить этого рыжего мага-героя. Эамон улыбнулся и еще долго молчал. Потом сказал наконец: - Спасибо. Мне стало спокойнее… Приходи сюда завтра. Мне уже лучше… я попрошу Коннора вывести меня… на прогулку. И Бевин послушно ушел. В этот раз ему, рыцарю, не удалось взять мага, и он вернулся в обитель Ордена с позором и со сцепленными зубами. И выдержал свое наказание. На следующий день он вновь пробрался в канцлерский дворик и до самого вечера пробыл там в одиночестве. Никто не пришел и не сел на скамью у колодца. Бевин смотрел, как робко появляется на траве тот самый чудесный румянец, как нагреваются под отраженными лучами круглые камни… Потом в особняке зашумели, заскрипели двери, и затопали десятки ног. Совсем скоро за воротами кто-то громко и глухо сказал, забравшись на бочку: - Эамон скончался. В тот вечер Бевин не вернулся в обитель Ордена. Не оттого, что побоялся неизбежного наказания, а потому, что случайно заснул в доме Кейтлин - своей сестры. Заснул, как в детстве: заплаканный, уронив голову ей на колени. … Утром Эамона предали огню со всеми почестями. Двумя днями ранее, даже прикованный досадным своим ранением к постели и едва выбираясь из болезненного беспамятства, он сразу же хватался за решение стратегических вопросов. С ясным, осмысленным взглядом объяснял молодым ферелденским правителям наиболее подходящую расстановку сил прямо на белом своем одеяле. Оно превращалось в карту, разбросанные по нему бусины становились генералами основных армий, книги – крепостями, перья для письма – боевыми кораблями. А одну маленькую, отличную от всех рыжую бусинку он зачем-то спрятал себе под подушку и больше не возвращал ее на «карту предположительных сражений». С сыном он говорил редко, коротко и по делу. Строго приказал ему: «Как наступит мой час – мать в известность не ставь. Пошли гонца с вестью Тегану. Пусть ведет её сюда только в крайней необходимости и убедившись в безопасности дороги. А если худшее – пусть держит Редклиф до последнего. Пусть держит, он с детства был рукастым». Этим утром Эамон был хмур и бледен менее обычного. Даже весел. Встал на ноги и, позвав Алистера, расписал ему тактические хитрости уже на бумаге; а Коннора в то утро он назвал непривычно и ласково «мой мальчик». Отец улыбался – и сын уже понадеялся было, что… Коннор смотрел на огонь. Пламенные искры блестели рыжими бусинками. За спиной у него стенали. Прощался со своим любимцем народ. Коннор не мог стенать. Отец всегда говорил, тебе - наследнику и мужчине рыдать не пристало. А ведь он его сейчас почти что подвел. И подвел бы точно, но большая рука вовремя легла на его плечо - по-дружески, даже как-то по-братски: - Я понимаю, - сказал Король Алистер. - В каком-то смысле он и мне был отцом. Коннор кивнул. Лицо его было светлым и горячим от близкого огня. - Я, наверное, пойду в Редклиф. Прямо сегодня же. - Он не одобрил бы, - Алистер стоял рядом и глядел на белый дым. - В городах сейчас неразбериха, на дорогах неизвестно что – разведчики не возвращаются. Белый дым развеивался, кажется, у самого неба. Собравшиеся у погребального костра постепенно расходились, не сразу решаясь повернуться к нему спиной. - Я пойду, - настаивал Коннор, не поднимая голоса. - Помогу дяде держать замок. Один раз его стороной обошли, но кто знает… И, если это Мор… - Я могу отправить с тобой солдат. - Не нужно. Одного им сложнее унюхать, чем десяток. Мне бы только… храмовника какого-нибудь. Чтобы меня свои же… ну, то есть люди, раньше, чем твари не сцапали. И, сказав это, сын покойного канцлера отступил с почтительным поклоном. Но не ясно было, кому он кланялся: огню ли или Королю, в чьих доспехах огонь этот отражался. Потом Коннор повернулся и пошел сквозь толпу; кто-то двинулся за ним вслед, он это сразу почувствовал. Но значения так и не придал: голова его была забита предстоящим походом до Редклифа. Он отправится прямо сегодня же, на закате. Потеряв из виду его скорбно сгорбленную спину, Алистер вновь обернулся к равнодушному пламени, недовольно и виновато нахмурился. Он хотел назвать Коннора братом, но забыл, подбирая слова утешения. И хоть гордый рыжеволосый наследник всеми силами показывает, что в словах этих не нуждается, Алистер прекрасно знает и о его преданной сыновней любви и о страшной тайне: Коннор с детства готов был на все, лишь бы защитить отца, ради этого Коннор однажды отдал себя демону… А теперь… Король нахмурился еще сильнее. - Ты не можешь сделать для него большего, - сказали рядом, но Алистер не почувствовал облегченности. Даже легкое прикосновение его Королевы не обрекло его на душевное равновесие, как это обычно случалось. - Я мог бы защитить его отца. Я мог бы жестоким указом воззвать всех магов, нашедших приют в Денериме, отозваться и отыскал бы среди них целителя. Я мог бы предотвратить эту демонову войну с Орлеем и остаться в городе, где мне быть и следует. И тогда не было бы жертв. Ослабевающий погребальный костер все лихорадочнее облизывал почерневший камень. - Грегор… Эамон, - он запнулся. – Ты же уже знаешь, что Винн… - Она держала барьер. – Героиня Ферелдена позволила опаленному клочку пуха – видимо, он взялся с чьего-то воротника и угодил в горячий воздух над огнем – упасть на свою ладонь. – Магический щит… В одиночку… Над всем городом. Сгоревшая, измученная своим отважным полетом пушинка, устроившись наконец на теплой ладони, хрустнула неслышно и вмиг рассыпалась белесым пеплом. - Дух сослужил ей последнюю службу. Мы им обоим… - Королева запнулась. – Мы всем им обязаны. - Мы оставили город старикам, - сказал Алистер и обернулся к супруге, желая услышать какое разумное, какое правильное оправдание она сумеет отыскать. У Героини Ферелдена не нашлось оправданий. - Ваше Величество! – пронзительный голос посланного стражей мальчишки прозвучал непочтительно громко: нельзя было повышать голоса, пока огонь на камне не иссякнет. Мальчишка, пристыженный взглядами поредевшей толпы, добрался до Короля и едва перевел дух. - Ваше Величество, там на дороге… - тут к нему обернулась еще и женщина, он узнал в ней Королеву и сбился со слов, что на бегу повторял про себя тысячу раз. – Ваше Вели… Ваши Величествы! Там… на дороге… эти… - Порождения тьмы? – голоса правителей слились в один напряженный вопрос, мальчишка отпрянул в ужасе: - Нет! Упаси Создатель! Там… ну эти… - Быть может, снова беженцы из разоренных ферм? – обратилась Королева скорее к супругу, чем к непутевому посыльному. Тот даже руками замахал: - Да нет же! Там эти!.. Ну как же их… - и немилосердно побил себя запястьем по лбу. – Как же… Ара… Арва… Аравели!.. Там аравели на дороге! … - Не откроют. Хоук отвлеклась. Из ближайшего к ней аравеля с недовольным кряхтением выбрался тот самый эльф-командир, которого сейчас заменяет Фенрис. От одной только мысли, что его законное место в бою занял плоскоухий, а сам он сейчас здесь и толку от него не больше, чем от старого бурчуна, выводила арлатанца из равновесия. - Своя шкура им дороже, - со злобой прошептал он, глядя на запертые ворота. - Не откроют, ш-ш-шемлены. Томимые ожиданием эльфы зашептались, заговорили, сотрясенный их взволнованными словами воздух тревожно тормошил паруса аравелей. Хоук поймала несколько взглядов и сама заволновалась: так смотрят те, кто, кажется, готов будет брать ворота штурмом, если они сейчас же не отворятся. Одичалые, отчаянные взгляды… - Я знаю денеримских правителей, - сказала Хоук громко и уверенно – шепот на мгновение оборвался. – Они вас не оставят. И вновь обернулась назад, устремила взгляд вдаль. Вдруг где-нибудь там вот-вот появится уцелевший отряд, задержавший порождений тьмы у Арлатана. Вот сейчас… Обязательно… С минуты на минуту покажутся лучники и следопыты, охотники и воины, потрепанные битвой, измотанные дорогой, но живые. И вести их будет Хранительница Ланайя и он – плоскоухий чужак… Живой. Живой и невредимый. Ей даже показалось, что она слышит их шаги. Эльфы притихли. Шаги действительно были, да еще и становились все громче. Шли к воротам. Открывать. Караван из наземных кораблей и их сопровождающих пришел в движение. Некоторые из них шли теперь пошатываясь. В эльфийские носы ударил запах еды и безопасности. Запах человеческого города столь отвратный и притягательный. Хоук обернулась последний раз. Но на горизонте так никто и не появился. … Она ждала большего от совещательной залы в королевском дворце. Всё оглядывалась в поисках двух высоких украшенных драгоценными камнями тронов… И не нашла. Не было здесь особого богатства, что лезет в глаза. Зато были спорщики, чьи слова так и норовили залезть в уши. В одной из спорщиц она узнала Ариану – арлатанскую охотницу долийских кровей. - Да вы шутите? - она обращалась к Королеве с таким обиженным напором, будто они с ней были давние друзья. - Или у вас традиция такая – селить беженцев в самых смрадных местах города? Вторая спорщица тоже обращалась к Королеве, голос её был спокойнее, но слова куда кольче: - Раз сами пришли, так пусть теперь нос не воротят. Будут лопать - что дадут, жить – где скажут. Хоук подошла ближе и на мгновение попала под ее цепкий взгляд. Так умеют смотреть только эльфы. Хоук пригляделась – и точно! Темно-рыжие волосы острословной незнакомки специально собраны так, чтобы каждый без особого труда мог заметить острые эльфийские уши. Кажется, их обладательница гордилась своим происхождением, хотя долийкой и не была: долийское письмо на крови не тронуло ее лицо ни единой строчкой. Она тронула пальцем тяжелое украшение, висящее на толстом кожаном ремешке - ключ от эльфийского квартала в Денериме. Отличительный знак эльфинажной старосты. - Они напуганы, Шианни. – сказала Королева, узнавшая Защитницу и старающаяся теперь как можно быстрее разрешить спор о размещении прибывших арлатанцев. - Для них одно только пребывание в эльфинаже непростое дело. - Непростое дело, - отозвалась Шианни неожиданно горячо и жестко. – Непростое дело, это когда эрлский сукин сын заявляется к тебе домой, и ты перед ним пляшешь, как портовая шлюха. А эти… Она пренебрежительно мотнула головой в сторону Арианы. - А эти едят в лесах свою оленину и поют песни у костра. Да еще обвиняют нас за то, что с шемами повелись. Сказал бы им мой брат Сорис, который за попытку сопротивления чуть в темнице тут не сгнил. Сказал бы им мой брат Табрис, который… Ее дыхание сбилось, и староста замолчала, схватившись за ключ. Медные зубцы отрезвляюще вгрызлись в ладонь. Королева понимающе молчала: она знала, что Шианни часто приходится напоминать себе, что сейчас времена другие, что в лице новых правителей она более не встретит угрозы, и винить их за прошлое не имеет не только права, но и желания. Особенно сейчас, когда так близка и реальна угроза Мора… Сейчас, когда вся гордость из сердец должна быть вытеснена отвагой. - Извините… - Шианни провела ладонью по лицу и обернулась к Ариане и Второму Хранителю (он был здесь же, и Хоук едва узнала его, закутанного в серый балахон). – Давайте постараемся разместить ваш народ так, чтобы никто не остался без крова и не умер от голода. Второй Хранитель пару раз кивнул головой, не потревожив балахона. Ариана пошевелила губами, будто сосредоточенно что-то разжевывая, но не сказала более ни слова. Она и Шианни молча покинули залу, Хоук смотрела, как затворяются за ними двери. И за дверьми – никого из новоприбывших. Беженцы из Арлатана были последними. Никто больше со стороны Арлатана не приходил. Никто… - Никто и не сомневался, что Вы окажетесь втянуты в эту заварушку, Защитница. «Если бы Вы знали насколько…» - подумала Хоук, поднимая глаза на Ее Величество, но в слова свои мысли так и не воплотила. Героиня Ферелдена собралась было обратиться к ней вновь, но её отвлекли. Она была вынуждена отдать ряд указаний длинному, как жердь, стражнику, неясно откуда взявшемуся. Королева говорила негромко и спокойно, так, что казалось, будто совещательная зала с расшатанными от склок стенами, и весь королевский дворец, и даже порождения тьмы, топчущие землю в горячую кашу где-то уже совсем недалеко – ненастоящие. Хоук прошлась до огромного круглого стола. Положила на него ладонь. Твердый, гладкий, не из кошмарного сновидения. Настоящий. И какой-то осиротевший и пустой. На нем только высокая железная чаша. И над чашей сидит Второй Хранитель. Смотрит на Хоук из-под балахона с неясным выражением. - Ариана сказала, что Новый Арлатан попал под удар, - Героиня Ферелдена отпустила стражника и вернулась к Защитнице; её голос был теперь как последний лед – холодным и твердым, но только ткни острым, только сковырни верхний слой, как под ним покажется и хлынет наружу мутная, неспокойная вода. - Вы были там. Есть ли у нас шанс отбить их город, если сейчас же выступить? Второй Хранитель странно хмыкнул и стукнул ногтем по стенке железной чаши. Хоук вспомнила, что так и не поклонилась почтительно перед Королевой Ферелдена, поэтому разворот в её сторону получился излишне суетливым. Хотя для беспокойства не было особых причин: они встречались и ранее, но Хоук ни разу не удавалось исполнить хоть один достойный поклон. Так что и теперь Ее Величество вряд ли обидится. - Народ Арлатана спасен, Ваше Величество. Они здесь, и вам лучше оставаться здесь: если орда порождений двинет от эльфийского города на Денерим… Удачнее будет встретить её за каменными стенами, а не где-нибудь на дороге. Второй Хранитель вновь задумчиво постучал по стенке железной чаши. Хоук облизнула сухие губы, ей непросто давались эти генеральские речи о тактиках, Авелин бы сейчас справилась куда лучше. Однако она продолжила, и голос ее почти не дрожал: - Там остались… арлатанские воины. Уцелевшие лучники, охотники и следопыты скоро прибудут и, думаю, пополнят ряды вашей армии в знак благодарности за помощь беженцам. Старик Хранитель стукнул по чаше как-то несильно, но особенно звонко. Хоук отвела взгляд и с трудом добавила: - … если вообще кто-нибудь… уцелел. - Теперь, когда наша армия здесь – столица хорошо защищена. Можете не беспокоиться за беженцев. Мы отвадим любую орду, что сюда заявится, - сказала Королева, и ей вдруг эхом откликнулись: - Отвадим. И столько раз, сколько потребуется. Хоук непроизвольно наклонилась: там, где послышались слова – у окна - стоял большой широкоплечий манекен-поддоспешник, но на широких плечах его громоздилась не голова, а пустой шлем, явно не склонный к красноречию. Разгадка оказалась проста и неожиданна: все это время манекен скрывал за горой своего железа Короля Алистера. И долго, долго он стоял вот так, глядя в окно, молчаливый и сумрачный. Под его взглядом – на площади перед дворцом – новоприбывшие эльфы перекатывали свои грузно-изящные корабли, спорили и с бледными лицами снимали с них паруса, чтобы применить их теперь как подстилки: самые горделивые из арлатанцев решили, что уж лучше будут спать прямо на улицах, но в унизительный эльфинаж – нет, ни ногой. - Армия сильна, - сказал Король, свет падал на его доспех, а лицо почему-то не озарял, - но города не готовы к долгим осадам. Уже сейчас вместо караванов с товарами повалили перепуганные беженцы, стратегического запаса продовольствия хватит ненадолго, и вот тогда начнется самое интересное. - У меня… кхм, - в горле у Защитницы пересохло; человек у окна крайне отличался от Алистера, который позвал её однажды на встречу в Крепости Наместника и Алистера, которого она не так давно видела в замке Редклиф. – У меня по этому поводу тоже есть… кое-что интересное. И она как можно стремительнее положила на круглый стол древний эльфийский фолиант. И не просто положила, а с громким хлопком – желая этим придать ему значимости. Второй Хранитель поставил свою чашу в сторону. Алистер бросил быстрый взгляд через плечо. Королева приподняла брови: - Книга долийского клана. Я отдала Вам ее для переводов. Что, возвращаете? - Помните о Драконьих Вратах, Ваше Величество? – махом, на одном выдохе спросила Хоук, а Ее Величество даже, кажется, колыхнулась, как под порывом мощного ветра. - Я помню, Вы говорили, что в книге написано о некой Силе, отыскав которую можно решить проблему любого масштаба. - Именно! Как думаете, наша проблема достаточного масштаба? Обратиться к Силе, ради решения такой проблемы не стыдно будет, нет? - Что Вы выяснили? – сосредоточенно нахмурилась Героиня, кивнув на фолиант. Над ним уже склонился старый Хранитель, серый балахон навис над потрепанной обложкой грозовой тучей. - О Ключах и местонахождении Врат? – уточнила Хоук и тут же прикусила себе язык. Она выяснила много всякого, возможно даже, больше, чем выяснял кто-либо из живущих в Тедасе, но не будет же она сейчас, когда за порогом творится невообразимое, рассказывать о так называемой истинной истории зарождения мира, о Творцах, Поющих Драконах и огромном белом волке. - Я знаю… немногое. И, если откровенно, больше не в состоянии прочитать ни строчки. Но у меня есть предположения о том, как достать нужную информацию. Этот фолиант на самом деле – теневая книга и, если достать магов и некоторое количество лириума для ритуала входа в Тень… - Наш народ!.. – вдруг оборвал её Алистер одновременно тускло и грубо. – Наш народ ждет грамотных приказов, а не обнадеживающих сказок. - Вспомни Урну Священного Праха, Алистер, - мягко отозвалась его супруга. – Одна из таких обнадеживающих сказок однажды спасла жизнь Эамону. - А теперь он мертв… Все трое долго молчали. Эльф-старик, все склоняясь над теневой книгой, тихо бормотал себе под нос. - Если Вы полагаете, что из этого может быть какой-то толк, - наконец сказала Героиня, обращаясь к Защитнице, - я постараюсь найти лириум и посажу Финна за подробное изучение фолианта. Посмотрим, что он нам даст… - У меня есть идея получше, - сказал на это Король. – Собрать Серых Стражей. Убить Архидемона. Хоук, стараясь принять непринужденный и даже несколько отрешенный вид, провела пальцем по краю стола, будто проверяя его на остроту: - А если, скажем… Ну, мало ли… Архидемон этот окажется не таким, какие были все Архидемоны до него? Всё может быть, знаете… К счастью, её сейчас слушали не с особой внимательностью: Королева была озабочена невиданным скептицизмом, да и общим состоянием её супруга. Он был напряжен как никогда, она даже боялась, что он, как обиженный мальчишка сбросит ее ладонь со своего плеча… Но нет, не сбросил. - Алистер… Возможно, стоит попробовать узнать хоть что-то о Силе и о Вратах. Подумай, Морриган бы не стала изучать и подсовывать мне бесполезные фолианты. - Морриган? – не выдержала Хоук. - Вам она тоже встречалась? - Нет… Но мне… гм… встречался её сын. Послышался гулкий грохот: Алистер обернулся так резко, что задел манекен в железных доспехах. Тот рухнул на пол, и шлем его, отделившись от набитого тела, покатился, как отсеченная голова.