Тедас. Однажды и навсегда

      Вместе с ними на неё смотрит История. Все выжившие смотрят на неё. Все будущие поколения смотрят на неё — с благодарностью и порицанием, с ненавистью и со слезами на глазах. Хоук медленно вдохнула. Будто то был последний глоток воздуха в её жизни. Если в этом пространстве вообще существовали такие понятия как «воздух» и «жизнь». Она постояла так ещё немного. А потом произнесла имя, и сейчас оно далось ей тяжелее, чем все слова мира: — Моран. Тот, кого так называли, не спеша вышел к ней. Некуда было спешить: всё уже решено. Моран — ведьмин сын — и Защитница из Киркволла стояли друг напротив друга. И держали в руках Ключ. Под ногами вспыхнуло и заворочалось: Исток, к которому не притрагивались многие века, принимал их Решение, готовый вот-вот торжественно излиться вверх и во все стороны. — Спасибо, что послушала мою песню, — мальчик поднял на Хоук глаза и накрыл пальцами побелевшие от напряжения костяшки на её сжимающей Ключ руке. Хоук умоляюще мотнула головой, и он больше ничего не сказал. Только улыбался, как может улыбаться только древнее существо, на щеках его играли детские ямочки. Ключ таял в воздухе. Исчезал прямо из-под пальцев. Превращался в чистую энергию, которую уже не ухватить, не остановить. Хоук испуганно взметнула глаза; все Трое ждали. И исчезали вместе с Ключом, но не навсегда, а будто бы просто переходя в другое состояние или пространство. Солас выглядел ужасно разочарованным, но впервые — примирённым, окончательно отрезанным от прошлого. Флемет наклонила голову, будто подготавливаясь к чему-то, точно расправляла крылья, предвкушая скорое падение. Моран только улыбался. Хоук моргнула и не увидела уже больше никого. И ничего, кроме Потока. Сердце Титана разбухало и лучилось, пока не раскололось беззвучно, и по жилам вместе с лириумом заструилось что-то ещё… Выше, выше, выше. В стороны! Всплеском, расходящимся ореолом. По всему Тедасу от одного элювиана к другому потянулись широкие лучи. Так складывался мост между мирами. …       Стрелы у Королевы закончились вместе с действием барьера. Архидемон замер перед своей последней атакой. Лавеллан что-то кричала у Стража за спиной: из самой бездны, из глотки Пика Дракона с гулом поднималось нечто. И от того одежду и волосы взбивало вверх. Энергия была невероятной силы; подобное Страж ощущала только тогда, на вершине Форта Драккон. И та подумала, возможно, это оно. Может быть, какая-то из её стрел всё-таки пробилась сквозь чешую и скверные наросты до живого… Может быть, ей все-таки удалось… Дикая энергия сжалась в тугой, пружинистый луч и пробила небо. И Брешь под её напором вдруг стала затягиваться, как рана под холодком исцеляющего заклинания. Архидемон был жив. Но что-то в неё поменялось. Он тоже как будто истаивал. Шиповидные отростки размягчались и укладывались, как шерсть успокаивающегося животного, которая миг назад стояла дыбом. Лусакан раскрыл крылья — тяжело и сладостно, как меха, которые много лет не знали теплоты огня. Посмотрел на Стража. Та замерла: это был взгляд разумного, изведённого существа. С потрясением, похожим на короткий укол, она заметила, что больше не слышит его шёпота. Она вообще больше ничего не слышит, только искристый шелест потока, только ветер, который расталкивают драконьи крылья. Скверна унималась и в ней; вены светлели и сужались, опускаясь под кожу, где им было самое место. Дракон немного рассеянными рывками взмыл ввысь. И пропал в потоке. Пик Дракона всё извергался. Теперь ещё и просто лавой. Природа плохо уживалась с неестественными явлениями и реагировала по-своему. Лавеллан вцепилась рукой в плечо Стража, и та наконец ожила. Обернулась. И не увидела рядом с собой никого. Страж стояла на кромке кратера одна. С опущенными руками, охваченная необъяснимым шоком. Скверна исчезала, но куда-то уходила и магия. Впитывалась в небо, в землю, в сам воздух вокруг. Подвешенная гора плавилась и осыпалась. …       Если бы Хоук видела его сейчас, погордилась бы. А, может быть, ужаснулась и больше никогда не пустила бы его в свою постель. Фенрис был свиреп, как чудовище. После боли и внутреннего отторжения, которые причинял красный лириум, вдруг пришла необъяснимая сила. Он не пропустил на вершину, к жерлу, ни одного демона. Он сражался в одиночку, насмерть, почти забывая, кто он есть, но помня каждой клеткой, зачем он здесь. И о том, что меч всё ещё в его руках. И пока он его держит… Демон зависти разлипился перед ним во всю свою высоту, как вознамерившийся угрожать хищнику богомол. Фенрис только приподнял подбородок. Ему всегда чужды были боевые кличи, он никогда не кричал от ярости или боли. Фенрис сражается тихо. И, если придётся, тихо будет и умирать. Он подтянул к себе неподъёмную, красную и игольчатую, как как спина берескарна, руку. И не заметил, как глубоко поранил щёку о разросшийся кристалл на плече. Демон завизжал свистливо и прыгнул по-насекомьи. Однако, ухватил в прыжке не Фенриса, а сам себя. Скрутился в уродливый ком и, покатившись по земле, рассыпался горелой трухой. Сам Фенрис был тут не при чём; он поднял голову и прищурился, исторгнутый из жерла поток был слишком яркий. Фенрис почувствовал, как и у него внутри зажгло. И даже не удивился бы, если увидел, как собственная рука его превращается в горелую труху. Но нет. Это красный лириум, шипя, исчезал бесследно. Магия уходила из мира — вся, и прекрасная, и уродливая. Фенрис не сильно обрадовался своему освобождению, прижух настороженно. И не выпуская из горящих рук меча. …       Со стороны Пика Дракона небо подделось новым светом. Когда глаз разрыва захлопнулся, Алистер, грохоча, опустился на землю и привалился плечом к плечу Дункана. Они бились с порождениями и демонами непрерывно, без продыха, но Пик Дракона так и остался на расстоянии «ещё немного, мы почти добрались». Даже когда из Пика вырвалось что-то неподвластное взгляду и разуму, а сам вулкан грянул с высоты вниз, сотрясая весь Тедас, скособочился и выплеснулся, как переполненный чан, Алистер понял, что уже не может встать и идти. — Что ж, — в смешке хрипнул бывший Серый Страж своему командору. — Видно, придётся ждать, пока твой последний неуёмный рекрут явится и заберёт нас отсюда, отпуская фразочки. И где ты только её такую откопал… — Мне подумалось, из неё получится неплохой Страж, — тихо сказал в бороду Дункан. Чем ещё больше его насмешил. — «Неплохой». Лучшая из Стражей и лучшая из женщин. — Вы друг друга стоите. Вы оба… Его лучшие рекруты. Мои лучшие люди. — Ох… Спасибо, Дункан, — попытался поднять к нему лицо Алистер. — Дункан? Но уже никого не увидел. Плечо его скатилось вниз, потеряв всякую поддержку. Король прижался виском к земле. Немного полежал вот так — в невероятной тишине. Потом скосил глаза на прижатую к животу перчатку и увидел там кровь. Где-то за деревьями лавоточила опрокинутая гора. — Знаешь, — шёпотом сказал Алистер куда-то в пустоту, — говорят, вулкан Пик Дракона пробудится в день, когда погибнет последний потомок Каленхада. Последний король Ферелдена. Вот они удивятся… …       На сигналке — башенке, что горела маяком и возвышалась над сражением, как над чёрным морем, стало тихо. Порождения прорвались в их сквозняковую комнатушку через наколдованные Мерриль завалы, но тут же и сами повалились вниз. Как подкошенные. Как по какому-то спасительному заклинанию. Карвер выдохнул так, что на мгновение в глазах потемнело. Хорошо, что он так и не решился. Так и не смог коснуться лезвием её трепетного горла. И теперь они спасены. И теперь они заживут! И будет ей свадьба, и костры, и цветы в волосах, да всё, что она захочет! Создатель, они спасены! — Мерриль! — в счастливом порыве обернулся к ней Карвер, готовый обнимать, целовать, плакать, хохотать и снова обнимать, и снова… Мерриль, смеясь, потянулась в его руках. Лёгкая, точно тряпочная. Распахнула руки… И исчезла. Карвер осознал, что теперь прижимает пустые руки к самому себе. В них ничего. Ничего. Только сам Карвер. — Мерриль… — он огляделся беспомощно. Но никто не ответил. Только раздались где-то снаружи первые, робкие, но оглушительно радостные возгласы. Так звучала победа. …       Бевин очнулся от того, что его трясли. И взгружали в несколько рук на чью-то спину. — Живой, а? — встряхнул ещё раз хозяин спины. Волосы у него пахли потом и псиной. Ферелденец, наверное. — Живой, — кое-как поворочал языком Бевин. Уронил голову и теперь видел только, как быстро проносились внизу камни, грязь и утоптанная в кашу трава. — Тебе повезло, парень. Повезло, что Бегун тебя нашёл. Уж я-то быстро тебя до палаток донесу. А там уж тебя подлатают. Здоровый, выдержишь. — А они… Живые? — Кто? — не сбавляя хода, спросил Бегун. — Рыжий… И девчонка. Они были со мной. — Не припомню такого. — Они были со мной, — упрямо повторил Бевин. — Пово… рачивай! Он даже попытался всерьёз сползти, но Бегун крепко перехватил его ноги цепкими своими лапищами: — Остынь, остынь, парень. Теперь уже всё. Порождения издохли все до последнего! Мы победили. — Они были со мной… …       Огрен осмотрел ликующих Стражей суровым глазом (второй совсем заплыл). Серые вскидывали мечи и топоры, от души, размашисто били друг друга в щитки на плечах. Они смеялись. Ощупывали друг друга, встряхивали, не веря, что всё наконец закончилось. Теперь они живы. Теперь они герои. И о них будут петь во всех уголках. Кто-то из Стражей уже пел, точно пьяный. Они обнимались. Они лобызались самозабвенно. Даже мужики. Такая была радость жизни. Огрен хмыкнул. Выжал бороду от крови, оглядываясь. Маги куда-то испарились. Тоже сбежали, наверное, на своих куриных ногах прямо перед самой победой. Он этих бегунов ещё найдёт. Каждому всыплет. А пока он поплёлся куда-то назад, волоча за собой секиру. Дошёл до их стоянки. Отыскал тело Натаниэля и встал над ним стражем, грозно уложив мохнатый подбородок на древко. Он решил ждать. Если придут Пробуждённые, хера с два они его получат. И Пробуждённые пришли. Потерянные, будто утратившие всякое направление. Не за телами. Они не знали, куда идти, и пришли за ответами. Куда делись эмиссары. Почему Архитектор не отвечает им. Откуда в голове такая тишина… Огрен не мог ответить. Только потряс угрожающе своей секирой. И в тишине собственного рассудка, заметил уголком глаза другую гномку. Ута — с избавленным от язв лицом — оглядела Пробуждённых, как заплутавших детей, и немо вскинула руку, приказывая идти за ней. В глазах её стояли слёзы. … — Это что, кровь? — Финн… — Только не говори, что это кровь! — Финн, смотри на меня. — Ох, даже думать не хочу, что стало с моей одеждой! — Не смертельно. Просто смотри на меня. Она зажала рану Финна руками. Скорее просто, чтобы спрятать, чем остановить кровотечение. Если Флориан увидит, в каком он сейчас беспорядке, точно не переживёт. — Ариана… — Да, вот так. Смотри только на меня. — Слушай… Какая ты красивая. — А ты начинаешь бредить. Лучше помолчи немного, Финн. Финн?.. Финн! …       Лава текла, вылизывая горные снега. Медленно ползла в одном направлении, по тому боку, на который завалилась гора. Щепками вспыхнули деревья, Брессилиан охватило огнём. Когда Пик Дракона снова вмазался в землю, и осколки тверди порушились, словно яблоки в сезон, выжившие взялись собирать друг друга, как урожай. Кассандра подволакивала ногу, но больше её заботило внезапное исчезновение Дориана, с которым она пережила ни одну волну нападений демонов. Варрик и Бык нашли Фенриса. Поставили на ноги, прижали к кровоточащим ранам какие-то тряпки, отобрали меч, эльф, признаться, плохо соображал, что происходит. Только когда Варрик высмотрел в расплывчатом от жара далеке силуэт… Когда Страж добежала до них и приказала немедленно спускаться с горы. Только тогда сознание Фенриса с трудом слепилось во что-то цельное и зафиксировалось на одном единственном вопросе. — Где Хоук? Но ни у кого из них не нашлось на это ответа.

Концовка 3: Ketojan

      Это было, как короткая вспышка. После которой осколки деревяшек куда-то исчезли, и вместо них спины прострекотала трава. Уверенная и упругая, как в лучших уголках Эонара. Первым поднялся Коннор, осмотрительно выставляя посох вперёд, но не узнавая местности. Одно он с первых секунд смог понять точно: всё пронизано здесь магией. Даже трава. Если её почесать, как шерсть, — начнёт искриться. Амалия проверила это собственными пальцами. Над травой зависли голубые светлячки, заметные даже под светом неяркого, какого-то белёсого солнца. Коннор, совершенно растерянный, пошёл вперёд, часто потягивая носом вкусный воздух. Развёл в стороны усыпанные мелкими золотистыми цветами, лианы. Сделал шаг вниз по каменистой, чуть-чуть мшистой кладке, напоминающей лестницу. И встал, как вкопанный. Амалия тихонько вынырнула из-под лиан. Коннор обернулся и подал ей руку. Та ухватилась за неё крепко, как за горный уступ над свистящей пропастью. За плечами Коннора раскинулся их новый мир. Серо-зелёный, с серебристым отливом. Где-то внизу приходили в себя другие маги. Ощупывали себя руками, а глазами — всё вокруг. Они понимали, что спасены. Амалия сжала губы, чтобы не зареветь. Руны на ладонях вспыхивали сами собой. Коннор стоял близко-близко и дышал глубоко-глубоко. И нежно сжимал её руку, высоко задирая лицо: — Всё хорошо, Амалия. Смотри… Тут водятся грифоны. …       Первое, что он сделал, когда окончательно очнулся — оторвал от твёрдого соломенного валика голову. Слишком резко, до темноты. Но когда темнота расступилась… Его жена стояла в дверях и что-то кому-то втолковывала. Убедительно, как всегда. Ответила коротким кивком на чей-то поклон, обернулась… У Алистера чуть сердце не вывалилось, игнорируя рёбра и перевязку. Вот так она ему улыбнулась. И пошла к его койке. Живая. На своих ногах. — Ага, понял. Я совсем умер и теперь в лучшем из миров, — смекнул Алистер; он смотрел на неё всё время, что хватало сил держать голову, а потом вновь откинулся затылком на твёрдое; соломенный валик и сбитая тряпка чувствовались сейчас как мягчайшая из перин. — А это, значит, и есть чертоги Создателя? Пахнет совсем как у нас в лазарете. — Не спеши радоваться, — осадила Королева с каким-то сумрачным задором и присела рядом. — С Мором покончено, но расслабляться рано. Леса не удаётся потушить вторые сутки, все маги исчезли, некому дожди призывать и ворочать камни на раз-два. Полгорода в руинах. Амбары разграблены, полный бардак. Отличное время вы выбрали, чтобы отлежаться, Ваше Величество. Алистер захотел дотянуться и дотянулся. Осмотрел внимательнее. Чистая, побелевшая, с фиалковой россыпью гематом, её кожа кое-где была сцеплена нитями и скобами тонкими, как рыболовные крючки. Героиня обняла его осторожно и медленно, в один миг как-то по-особенному ослабевая, будто сбрасывая с себя груз, будто возвращаясь домой. Прижалась щекой; на широких, круглых, горячих плечах Алистера только веснушки и синяки. И не следа Мора. — Ваше Величество! — голос посыльного со стороны двери удёржал едва зарождающиеся намерения Алистера тугой, звонкой, колючей скобой. — Воды недостаёт! Генерал Авелин вышла с патрулями, а со стороны Амарантайна вернулись корабли. Вас просят. — Я скоро вернусь, — неохотно отстраняясь, сказала ему на ухо супруга. — Я с тобой пойду. Я, знаешь ли, тоже Величество. — Спокойно, Величество, — вновь осадила она. — Давай без резких движений. Целители больше не могут пошептать на ранку, чтобы всё прошло. Теперь по старинке. Только полевые доктора. Придётся тебе полежать ещё пару дней. — Вот как. И куда же все они?.. — Пытаемся выяснить. Элювианы стали бесполезны. Остались одни рамы, а зеркала исчезли. Даже осколков не осталось. — Дела. Получается, будь я храмовником, остался бы без работы. Здорово, что я король, правда? — Ваше Величество! — требовательно позвали со стороны двери. — Одну минуту, — поймал руку Королевы и удержал её взгляд Алистер. — Ещё одну минуту и можешь идти. Он прижал её немного шершавую, в затверделых дорожках порезов ладонь к лицу и закрыл глаза. И вдруг в тишине, не омрачённой ни одной нотой Зова, услышал совершенно другую мелодию. — Это ещё что за звуки? — Ты тоже слышишь? Люди поют. Снаружи нестройно запевали. Одни — занимаясь делом, вторые — в расслабленном ожидании, третьи просто шатались праздно и немного потеряно — часто поднимая вверх лица и будто спрашивая у неба что дальше, что будет со всеми нами теперь. Но тут же и отвечали себе — теперь поживём. И снова горячо прикладывались к скользкому стеклянному горлу. — Большинство из них пьяные, — уточнила Королева. — И счастливые, — сказали со стороны двери. Алистер улыбнулся тихо. Приподнялся на локтях, чтобы нежно коснуться переносицей холодного лба жены и посидеть вот так совсем немного. Вместе. Близко и хорошо, под песни живых, счастливых людей. Им ещё донесут о потерях. И он ещё не раз сожмёт в ладонях её дрожащие от рыданий плечи. Но сейчас… — Мы сделали это снова. — Да. Теперь уже навсегда… … Какого демона, Хоук! Да, я знаю, что теперь здесь тебя не отыщет ни один гонец или посыльный. Я бы не заявлял об этом так громко, если бы не пробовал писать тебе все эти годы. А я пробовал. И вот снова. Ничего не поделаешь, похоже, я всё ещё имею острую необходимость в разговорах с тобой. Ты знаешь, бормотать под нос не в моём стиле, поэтому получай. Давай для начала расскажу, как идут дела. От Мора мы оправились. Ну, видно, уже учёные. А вот всё, что касается магии — уже интереснее. Маги исчезли (вместе с усмиренными), а артефакты, гриммуары, и даже лириум — остались. Правда, работать с ними, без дельной инструкции, уже не представляется возможным. Но «Трехглавый», например, хоть и весь из себя магический, всё ещё на волне. Монки передаёт привет. Говорит, без Хартверда ему нелегко приходится. Ты уж там присмотри за ним, если пересечётесь. Круги — совсем опустели. Церковь решает, что делать с храмовниками. Пока только использует их, как цепных псов, готовых покусать за задницу всех, кто подумает оспаривать существование Создателя. К твоей правде они ещё не готовы, Хоук. Даже я не готов. Но, быть может, пройдёт время… Королевства и Империи пока сидят спокойно и копошатся в своих собственных делах. Тевинтер стоит пустой, как котёл после обеда. Но даже там уже заварилось что-то новое. Эльфы, бывшие рабы, превратились во владельцев всего, что принадлежало их хозяевам. Вот такая ирония. И у них даже получается отгонять от Тевинтера кунари. Не то, чтобы те сильно старались прибрать павшую Империю к рукам. У них, на островах, свои заморочки. Кун распространился ещё сильнее. Многие сейчас находят в нём смысл. Триумвират вряд ли этим доволен, но у их философии появились новые ответвления, что-то где-то смягчают, что-то наоборот возводят в абсолют. Гномы поднялись. Вся эта антимагия и массовые исчезновения затронули моих сородичей меньше всего. К тому же, Тропы опустели, бесконечно охранять входы-выходы теперь не нужно, а пути в забытые подземные тейги открыты — копай, не хочу. Орзаммар, к моему удивлению, стал более светским. Мне уже довелось иметь дело с их королём. Тот ещё тип этот новый Эдукан! Пыльный Принц. Ворвался, как бронто в алмазный зал, и врыл знать носом в новые порядки. Может, пролёты между кастами теперь станут не такими широкими. А может, ему самому скоро придёт конец. В Марке кавардак. Я недоволен. Потому что даже меня всеми способами стараются в этот кавардак втянуть. Лорд Эгель исчез, Певчий погиб, а Фиона без должной поддержки не справляется. И пусть на трон Тантерваля сел оболтус Карл, в городах явно назревают перевороты. Всё настолько плохо, что, явись я в Киркволл с предложением подставить своё чело под корону наместника, Флора бы мне её отдала. С радостью. Что ещё… Ферелден и Орлей теперь не разлей вода до первого несогласия. Антиву крепко держат Вороны. Ривейнская принцесса, разом лишившись всех своих Провидиц и Белых Рукавов, была вынуждена согласиться на брак с королём Неварры и стала королевой. Зато королевство её не бедствует. Там сейчас вовсю шпарит кораблестроение, Рюшечка и вся её семья теперь в масле катаются — Антива всеми силами старается заманить её обратно. Пираты ривейнские корабли почти не трогают, а вот остальным приходится поостеречься. Орден Серых Стражей с почестями распустили. Никто из них не мог приказать Первому Стражу сознаться, как ей удалось во второй раз убить Архидемона и остаться в живых. Зов Серым больше не страшен — все они пошли своей собственной дорогой. Как я слышал, многие вложили свой вклад в восстановление Андерфельса. Карвер… Хоук, я не стал бы это писать, зная, что ты прочитаешь. Но Младшему хуже всех. Мы видимся редко, но каждый раз я вынужден брать его голову и вжимать в своё плечо, чтобы выговорился. Маргаритка крепко вросла корнями в его сердце. Теперь, верно, навсегда там и останется. Парень взял шефство над твоим мабари и пошёл на службу к Авелин, но живёт вяло. И проклинает день, когда он остался единственным в мире Хоуком. Сама госпожа генерал порывалась уйти в отставку. Чтобы вместе с Донником воспитывать сына в какой-нибудь спокойной деревушке. Ага, конечно. Авелин заскучала и вернулась, не прошёл и год. Правда, в армию её уже не пустили, а вот командиром денеримских стражников она стала очень легко. И муженька за собой потащила. Фенрис. Тяжело, но держится. Стал мрачнее, чем раньше. Мы приглядываем за ним. Сегодня у него дежурит Донник — партия в «Алмазный ромб». Ты не поверишь, но твой эльф даже неплохо сдружился с их сыном. Сын у Хендиров, кстати, такой же рыжий, как Авелин. И такой же командир. Может быть, однажды даже встанет по правое плечо от принца. Ах да, принц… …       Со стороны распахнутого балкона тянуло улицей. Недавно по Денериму пронёсся тугой, летний ливень и оставил после себя запахи пенистой земли, мокрого дерева и умытых камней. Королева величественно раскрылилась над рабочим столом и уже выводила пером последние буквы нового соглашения, когда из-за ширмы высунулась совершенно по-глупому улыбающаяся голова. — Эй, ты-ы-ы… — смешно растянул губы Король, как делал это только в двух случаях. Первый — перед тем, как огласить, о том, что прибыла новая партия сыра. И второй — когда брался дурачиться. — Алистер, извини… — спохватилась его супруга. — Я помню, что обещала расправиться с бумагами пораньше, но потом пришла новость о летнем бале, который устраивает Селина в зимнем дворце, и я… — Кто устраивает летние балы в зимних дворцах! — …И я до сих пор не решила, кого отправить вместо нас, с каким извинительным подарком. И, главное, стоит ли поднять наших шпионов. — Подожди. — …потому что, если их поймают… — Подожди. Смотри, что у меня есть! И он вышел из-за ширмы с протянутыми руками. В крепких, больших ладонях тихо и увлечённо болтался, стараясь подтянуть к животу кругленькие пятки, их хорошенький принц. Вот только Алистер с тайным ликованием был совершенно уверен, что ничего он не хорошенький, а единственный. Невероятный. Он — их общее чудо. Самый лучший ребёнок на свете, до которого не дотянется ни одна беда, пока он держит его на руках. — Это мой сын, — гордо представил Алистер. — Посмотри на моего сына! Только посмотри на него! — Поверь, Алистер, я его видела, — с коротким смешком сообщила Королева. — На самом деле, мы пришли тебе помочь. Алистер уселся напротив, поднёс к лицу одну из бумаг в остроугольной стопке. Не теряя времени, его высочество сын схватил оставленное в чернильнице перо кулачком, как мышь за хвост, готовый ставить торжественную каляку на своём первом постановлении, от которого задрожит весь Тедас. — Я знаю, что оставляю тебе большую часть работы, — сказал Алистер, извиняясь, и ловко перехватил сыновью лапку. — Да-да, я в курсе, что мы не просто так платим сиделкам. Они постоянно хотят от меня избавиться! — Потому что ты прилипала, — улыбнулась их Страж и снабдила сына чистой бумагой. Тот сосредоточенно клюнул пергамент пером. — Я знаю… Я знаю, — смотрел на его светлую макушку Алистер, понимая, что пройдёт ещё не год, и даже не два прежде, чем он свыкнется с этими переполняющими чувствами, но он делал успехи. По крайней мере, Алистер уже научился не рушиться, как башня, всякий раз, когда попадал под взгляд этих огромных, васильковых глаз. — Моего отца не было рядом… Ну, когда я рос. Да и потом тоже, — негромко сказал тот. — Наш сын… я хочу сделать всё для него. Всё на свете. Её Величество протяжно вздохнула. Эти двое не оставляли ей шансов, так хотелось их обоих целовать. К бумагам удалось вернуться только после того, как она с достоинством и мастерством расправилась с этим важным делом. А потом прошло ещё пара часов. Да, они пришли ей помогать, но оба закемарили прямо здесь, за столом. Алистер — откинувшись на спинку стула и забыв закрыть рот. А их сын сопел, прилипнув ухом к отцовской груди. Королева прекратила писать. И теперь уже просто смотрела. Его не коснётся ни Мор, ни магия, ни беды. Теперь как никогда бывший Страж была уверенна — они всё сделают правильно. Они обязательно победят. … Мой дорогой Варрик Тетрас! Я знаю, ты будешь мне писать, даже, если заметишь, что гонец скармливает твои письма курам. Ты всегда был упрямым, бескрайне добрым и невероятно живым. Я уверена, что ты и сейчас живой. И, возможно, немного печальный. Наверняка ты захотел бы узнать, что я видела там, за Вратами. Но лучше я расскажу тебе, что случилось потом. Хотя бы так, на бумаге. Я не знаю, кто назвал наш мир Новым Тедасом, но теперь это уже не вывести. Крепко засело. Здесь очень красиво, Варрик. И очень свободно. Даже свободнее, чем стоило бы. Маги Тевинтера, конечно, быстренько взялись разворачивать свои порядки. Они в магократии съели собаку и пару младенцев, это всем понятно. К ним примыкают многие, но пока народ живёт, хм, как бы это назвать, «общинами по интересам». С помощью магии, строить, добывать и обороняться от местной фауны довольно легко. С выживанием и обустройством проблем не возникло. Главную угрозу для магов теперь представляют только другие маги. С этим, верно, ещё долго придётся разбираться. Архитектор увёл своих в пещеры. Видно, в темноте им всё ещё удобнее. (Людям, в чьей памяти ещё не остыл Мор, уж точно удобнее). Некоторые эльфы расселились по лесам и творят там такую магию, что горизонт сияет. На месте тевинтерцев, я бы к ним не совалась. У меня тут свои, хм, владения. Ты бы встретил здесь много знакомых лиц. Дел хватает. Но самое приятное, как по мне, называть местные реки, горы, леса и селения новыми именами. Вашими именами. «Долина Тетраса», как тебе нравится, а? Или «Варрикова падь». Тут много всего. Нет только — гномов. (По крайней мере, мне не повстречалось ещё ни одного). Кунари тоже мало. Большинство из них, осознав свою свободу, вышли на полянку и устроили массовое самосожжение. Мы уже видели такое, верно? Впрочем, я ко многому была готова. В конце концов, это было и моим Решением тоже. Я поступила как жесточайший из Кругов. Отделила магов от не-магов, вырвала целые судьбы с корнями, разлучила любимых. Для здешних я — освободительница в той же степени, что и злодейка. Первое время я ходила по новому миру, хотя мне и советовали не появляться там, где людно. Но опасности я не чувствую. Я такая же, как они. Я тоже заплатила свою цену. Я выжила, но заплатила за это. Сколько бы лет ни прошло, меня не оставляет одна мысль. Я возвращаюсь к ней снова и снова. И теперь, когда всё уже безвозвратно решено, я вижу это совершенно чётко: Тедас был достаточно велик для нас всех. Маги и нет, люди, эльфы, гномы и кунари. Даже Пробуждённые, духи и Древние. Наш Тедас достаточно велик! В нём для всех можно было найти место. Всё можно было устроить по-другому. Всё могло быть по-другому, но неизменной осталась бы моя любовь и наши узы, которые не уничтожит ни одно расстояние. Даже, если оно исчисляется тысячей миров. Мой дорогой Варрик Тетрас, Береги Карвера. Обними Фенриса за меня. …       Среди всех занятий она выбрала исследование новых местностей. Её не на шутку захватывал этот новый мир, и Лавеллан даже думала, что он и их сохранённые жизни — это его последний подарок. Что Солас передумал. А потом Хоук рассказала, что в действительности произошло. Так что Лавеллан старалась ни о чём не думать. Только работала. До изнеможения, до одури. Завесы здесь не было, магия ограничивалась только волей самого мага. А потому, при особом желании, можно было умотать себя до крови из носа и расходящихся по всей коже голубых всполохов. Именно в таком состоянии она его однажды и увидела. Решила, что ей это кажется от бессилия. Солас не разбирал, что ей там кажется. Просто взял её на руки и понёс куда-то. — Не стоит так делать. На твой след могли выйти голодные лонгмы. — Обычные драколиски, — выговорила Лавеллан на откуп. — Только побольше. И, взявшись единственной рукой за его плечо, слегка подтянулась. Солас выглядел как раньше, но… странно. В нём будто не осталось более ничего от древнего существа. То был всего лишь эльф-отшельник, который вышел на её след. — Я узнал о местоположении твоего исследовательского отряда, — сказал вперёд Солас. — Но ты задерживалась. — И ты пришёл меня забрать? — Нет. То есть… если тебе кажется возможным такая перспектива... Лавеллан затихла. Солас медленно шёл. — Полагаю, даже в таком состоянии, ты вспомнишь. Когда-то я сказал тебе, что однажды в другом мире… — А-ах. — «А-ах»? — Я тоже кое-что полагаю. От тебя отсохло народное мышление, и ты наконец-то задумался о себе. — Напротив. Я только о себе и думал. — А теперь решил себя простить? — Я никогда не смогу себя простить, венан, — сказал Солас и взглянул на неё. — Но, возможно, простить меня сможешь ты. …       На крыше башни Кинлох в память о магах установили большую скульптуру. Чуть позже там даже устроили вечер Прощания. Все, кто потерял во время восстаний, Мора или Великого Рассечения, своих друзей-магов, могли прийти сюда и повязать на статую голубую, лириумного цвета, ленту. Они развивались на ветру, и казалось даже, что статуя действительно «колдует». Все они были здесь. Варрик, Карвер, Железный Бык, Кассандра, Монки, Найри, Ариана, Бевин, ферелденские правители, даже прибыла Королева Лучия — открыто, и наместница Фиона — инкогнито. Авелин с семьёй. Фенрис. По небу плыли кучные, серые облака, отбрасывая на Башню Круга тени. Фенрис посмотрел на свои руки и пообещал себе, что задумается об этом в последний раз. Если бы красные кристаллы не выгорели бы вместе с лириумом. Если бы в коже его осталась хотя бы капля магии, которую он когда-то так ненавидел… Мог ли он сейчас быть вместе с ней? Или хотя бы в одном и том же мире… Этого было бы достаточно. Он бы её нашёл. Авелин поддерживающе накрыла ладонью его плечо. Фенрис опустил подбородок. С трудом, медля, развязал узелок. Стянул поношенную красную ленту с запястья. Ступая по чёрной тени, дошёл до статуи и завязал новый узел. Отступил. Замер ненадолго со вскинутой головой. Красная лента невероятно выделялась среди остальных. Совсем как Хоук. Совсем, как и она сама. Фенрис на миг задержал дыхание. И отвернулся. Облака плыли, и тени плыли вместе с ними. Авелин обняла его неожиданно мягко, за её плечом Фенрис увидел рыжего мальчишку. Сын Донника и Авелин смотрел на него очень внимательно и будто ожидая чего-то. И тогда Фенрис слабо улыбнулся ему. И ребёнок вдруг улыбнулся тоже. А потом зажмурился, морща нос. Лучи яркого солнца озарили его веснушчатое лицо. … — Ну, что там у нас? — широким шагом ворвавшись в комнату, спросила Хоук вместо приветствия. Мерриль даже не вздрогнула. Только обернулась через плечо и махнула ей рукой. Эльфийка сидела прямо на полу, подобрав под себя пяточки. А перед ней возвышался узкий, серый, как расплавленное олово, элювиан. Весь в трещинах. Будто его долго собирали воедино из мельчайших осколков. — По-старому, — вздохнула Мерриль. — Пока не даётся. Даже не знаю, сможем ли мы… — Моран однажды смог. Очень причудливыми методами, но он это смог. Могла перемещаться между мирами и Морриган. — Ты нашла её, леталлан? — Мои люди нашли её старый дом. Но там никого. Они знают, что я буду их искать. Хоук присела на пол. Протянула Мерриль чашечку с чем-то тёплым и ароматным. — Для начала нам нужно собрать зеркало и заставить его работать. — Сложно, — выговорила Мерриль, смачивая губы. — Помощи просить не у кого. Демоны здесь не живут. — Значит, придётся стать ими, — сказала Хоук, глядя на плоскую, ничего не отражающую поверхность. — Если у нас есть даже самый ничтожный шанс увидеть их снова. Ещё хотя бы раз… Оно того стоит. Эпилог - https://ficbook.net/readfic/511031/24109072