После падения

Когда я закрываю глаза, я вижу воду. Бурные потоки воды, несущие бочки прочь от королевских чертогов. Если совсем забыться, можно услышать шум брызг о прибрежные камни. Раньше я свист стрел тоже слышала. Удары клинков, рев сигнального рога… И помнила, каким был на вкус страх, пронзивший меня тогда, — он такой, знаете, невыносимо горький. Хочется сплюнуть, а язык к небу присох: ни сглотнуть, ни шевельнуть им не получается. И запах помнила. Пота, вина, крови, помятой травы. Он мешался со смрадом Мелькоровых выродков. Но теперь ничего этого нет, все ушло как-то пугающе быстро. Теперь — только вода. Мне неведомо, сколько времени прошло с тех пор, как бежал отряд Дубощита. С тех пор, как, сверкая драгоценной чешуей, Смауг пал на дно Долгого озера. С тех пор, как пять армий схлестнулись в битве у Одинокой горы. Недели, может быть, месяцы — я давно сбилась со счета. Наверняка знаю только одно: если бы тогда путь к винному погребу был отрезан, если бы гномы не смогли добраться до люка, то в День Дурина никто бы не встал у серого камня, не услышал стрекот дрозда и не увидел последний луч заходящего солнца, упавший на замочную скважину. Эребор бы остался закрыт на сотни, а то и тысячи лет. Дракон бы не проснулся, не сжег Эсгарот дотла. У Одинокой горы не пролилось бы напрасно столько эльфийской крови. Спросите, с чего все началось? Для начала Вам следует знать, что начальник темниц, Морохир, — мой наставник, а я — его правая рука. В тот день Морохир забылся пьяным сном прямо на посту. Я выпила меньше, потому вино меня не усыпило — лишь вскружило голову, спутало мысли и отправило бродить по дворцу ради какой-то таинственной цели. Морохира я не виню, нет, и тех, кто когда-либо услышит эту историю, смиренно прошу о том же. Оправдать его, вероятно, нельзя, но винить… Пожалуйста, не надо. Чтобы поднять тревогу, хватило бы одного из нас, и я, видя в каком состоянии пребывает мой наставник, не должна была покидать темницы ни под каким предлогом. Груз случившегося лежит на моих плечах, и мне жить с ним долгие годы. Конечно, было бы легче, сумей я с достоинством ответить за наш провал и принять наказание. Но ответ понес Морохир. Это он стоял перед Трандуилом, пока тот багровел от злости. Узнав о побеге гномов, владыка рвал и метал, он был страшен в гневе, едва не отнял у Морохира жизнь, но, к счастью, решил обойтись заточением. Я хорошо помню тот миг. Скрежет стали, резкий голос короля и то, как он сузил глаза, метнув в моего наставника цепкий взгляд, на который во всем Средиземье способен один лишь владыка лесных эльфов, — такой пронзительно-ледяной, что обжечься можно. И спросил: — А где девчонка? Морохир хватал пальцами горло, давился кровавой слюной и клялся Эру Единым, что знать обо мне не знает. А я пряталась в том самом погребе за громадой бочек и дрожала, как лист на осеннем ветру, сквозь узкую щель наблюдая, как вершится судьба моего друга. Маленькая трусливая душонка не позволила мне выйти на свет и стать с ним плечом к плечу. И я ненавижу себя за это. До конца дней своих буду ненавидеть. Потому что нет в мире большего бесчестия, чем бросить в решающий миг того, кого любишь, даже если четверть часа назад он сам молил тебя об этом! …Вы спросите, зачем я все это пишу. Понятия не имею. Быть может, я делаю это потому, что в подвале Нимросса сыро, жутко и совершенно нечем заняться, а эти нехитрые записи помогают хоть как-то скоротать время. А быть может, я сама хочу лучше запомнить. Время течет, мир меняется, и грядет день, когда я смогу покинуть Лихолесье, чтобы начать все с чистого листа. У меня будет новая жизнь, новое имя, которое мне подходит, новое прошлое, которое я сама себе придумаю. Но память о тех минутах в погребе навсегда останется в моем сердце. Он смял пергамент в ладони. Хотел бросить в камин, но вовремя отдернул руку — в конце концов, это единственное доказательство того, что девчонке нельзя верить. Наставника предала, короля своего предала, значит, предаст снова. А взгляд, которым она смотрит на Кольцо? А как пытается расположить к себе Арагорна? Нет, такое определенно нельзя оставлять без внимания… Он ступил на террасу и осмотрел спящий в тумане город. Шпили башен тянулись наверх, к солнцу, наполовину скрытому за рассветной дымкой, отливая серебром в рассеянных лучах. Висячая галерея словно парила в воздухе, над ней гордо реял черный флаг. От открывшейся взору картины перехватило дыхание, в груди поднялся знакомый трепет. Он опустил голову, закрыл глаза, чтобы сморгнуть набежавшие слезы. Стыдился ли он их? Нет, просто давал себе время собраться с мыслями. Ведь он… он любил этот город. До одури. До тошноты. Так, как не любил ничто и никогда. Эх, если б только была в мире вещь, способная уберечь его от падения!.. Но… она же была. Доступная, реальная… До нее всего четверть часа по ползущей зигзагом тропе. Миновать седьмые ворота, подняться в Верхний Двор, обогнуть водоем с фонтаном, и вот она — Белая Башня. Останется лишь войти внутрь, взбежать по ступенькам, а там… Он с силой сжал кулаки, пытаясь справиться со странным чувством — смесью решимости и благоговейного страха. Безумно хотелось узнать, какая из крайностей победит, и тогда он задал себе вопрос, на который еще вчера не ответил бы с такой ужасающей легкостью: стоит ли вообще идти на такое, если цена непомерно высока? Но теперь все было кристально ясно. Да. Эру, конечно, да! Оно того стоит.