Моё маленькое счастье

Первым делом Алекс решил посетить голубую комнату. Сначала он передвигался неторопливо, а затем, будто чего-то испугавшись, прибавил ходу. Сам не зная, что произошло, он вдруг остановился. Всего лишь на одно мгновение, чтобы подумать и одуматься. Но действующая на него непреодолимая сила то ли её приятнейшего аромата, то ли красоты тёмных гранатовых волос, то ли звонкого, нежно ласкающего слух голоса, то ли медвежьей неуклюжести освобождали его от установленных рамок, в которые он сам себя загнал. Увидев её сегодня, он понял, что ему надоели эти границы. Она, словно острые ножницы, разрезала ту нить, что сдавливала шею. Алекс не знал почему, но в этот праздник он хотел видеть её улыбку и слышать её смех. Он сам хотел улыбаться и смеяться. Она что-то в нем разбудила, что-то давно заснувшее и забытое. И он снова ускорил шаг, помчался ещё быстрее, преодолевая лестничные пролеты. И вот он стоял перед дверью, прислушиваясь там ли она. Какое-то ужасное волнение охватило его, словно мальчишку перед первым экзаменом или ребёнка перед первым полетом на самолёте. Он чувствовал этот запах, скорее всего она ещё там. Он уже готов был открыть дверь, как вдруг подумал о том, а что, если она вдруг нагая стоит там и переодевается. Внутри как-будто всё подлетело вверх, все внутренности, органы, а кровь, словно застыла в сосудах и всего на секунду, но остановилась. Странное ощущение вдруг одержало победу над его самоконтролем. Он смутился и одновременно завелся, словно кто-то страстно поцеловал его прямо в эрогенную зону. Набравшись смелости, он решительно постучал в дверь. Никто не ответил. Подумав, что она могла не услышать, он сделал это, применив силу вдвое больше той, что при первом разе. Но снова не было никакого ответа. Он разочаровался и уже спокойно открыл дверь, не боясь, что там кто-то есть. Так и случилось. Никого не было. И лишь её запах свидетельствовал о том, что всего несколько минут Санди была здесь. Хотя нет. Он вошёл внутрь, закрыв дверь. На кровати было аккуратно сложено то самое покрывало, а на нем лежала записка. «Неловко вышло, спасибо и простите за разлитый напиток. Ах, да, с новым годом! Мисс Неуклюжесть.» Она его опять рассмешила. Вот же чертовка! Вспомнила об извинениях весьма вовремя! И о поздравлении! Хоть он был и немного разочарован, что не встретил её, но в этом тоже были определённые плюсы. Хотя, чёрт, какие плюсы? Ему теперь придётся искать её по всему дому. И, если ранее была хоть какая-нибудь надобность её увидеть и начать с ней разговор, то теперь что? Плед их больше не связывал. Подойти извиниться за свое поведение? Нет, вы что? У Алекса Макфлоу есть гордость, и он никогда не пойдёт ей наперекор. Или, может, пойдёт? Сложив маленький листок напополам, Алекс убрала его во внутренний карман черного пиджака, а плед спрятал в комод. Теперь его ждали поиски посложнее. Выйдя из комнаты и оказавшись на открытой местности, где были люди, он сразу же обратил на себя внимание. Все его, конечно же, знали, а потому начали поздравлять. Кайла и Джордж подплыли совсем незаметно, пока он взглядом искал красную фурию. Как и всегда Кайла напилась. Она была до ужаса вульгарной силиконовой долиной. Химия просачивалась везде: губы, скулы, грудь. А её вызывающее поведение доводило до белого каления. Кайла была самой что ни на есть примитивной блондинкой, Алекс вообще не понимал, что прежде в ней нашёл, ведь даже секс с этой особой не вызывал ничего, кроме отвращения. Он прекрасно знал о количестве её половых партнёров, которое уже перешло за отметку сотни, но все равно почему-то связал с ней период своей жизни. И этот Джордж сейчас вызывал жалость. Макфлоу вообще бесил этот тип, и он искренне не понимал, зачем она его притащила и притащилась сама. Пока ещё держа себя в руках, блондинка начала своё поздравление, потом уже наплевав на своего бойфренда, Кайла открыто призналась, что скучает по бедному Алексу и начала его домогаться. Джордж буквально вспыхнул от ярости и жёстко оттолкнул её с криками «Шлюха». Макфлоу особо не волновала эта девушка и на то, как она здорово пошатнулась от толчка её уже бывшего, ему было совершенно наплевать. Единственное, за что он сейчас хватался, так это за Санди, которую он увидел на первом этаже. Кажется, она говорила по телефону. Не дожидаясь ни секунды, он сделал некое подобие улыбки и пробормотал, что ему уже пора, освободившись от одной проблемы. Но немного он успел пройти, пока его вновь не остановили. Это была доставучая Миа Долорес. Он её терпеть не мог. Она в отличии от Кайлы была обеспеченной за счёт родителей, но воспитанной Долорес точно не была. Он был уверен, что эта девушка чистой воды пустышка, поэтому слушать и говорить с ней у него не возникало никакого желания. Пропустив половину её речей, Макфлоу резко вышел из пространственного барьера. Ему послышалось или она сказала что-то про Санди. — Что ты сказала? — Говорю, что приехала сюда с подругой, а водителя уже отпустила. Можно воспользоваться услугами твоего водителя. У Санди, так её зовут, кое-какие проблемы, ей срочно нужно ехать домой, — кратко объяснила она. Но он сразу же все понял. Санди водилась с кем-то вроде Мии. Заинтересованность в этом необычном, на первый взгляд, человеке пропала. А с чего интерес вообще возник? Рубиновый Вихрь не была особенной, какой он её посчитал. Она была очередной охотницей, с немного более развитыми извилинами естественно. Как только её платье было испорчено, она тут же поспешила домой. Как и всех её больше волнует внешний вид, с чего он вдруг решил, что она иная, не похожая на других? Он усмехнулся. Снова та же усмешка, до боли жалкая. Хладнокровная. Безнравственная. — Конечно, всё что угодно для моих гостей, — напоследок вымолвил он и поспешил удалиться наверх, дав указание о машине проходящему официанту. *** Санди быстрым шагом направилась в комнату, где её ждало небольшое спасение. Вся эта ситуация, прокрученная неоднократно в голове, одновременно и смешила, и вызывала некий стыд. Попутно она называла себя самым невезучим человеком на планете, конечно же, в шутку. Но кто знал, что может не повезти действительно по-серьезному. Она быстро отыскала ту комнату, потому что та была первой справа по коридору на втором этаже. Её не особо волновал образ, в котором она обязана была расхаживать, поэтому, найдя первое попавшееся платье, она одним движением влезла в него. Чёрное с расклешенной от талии юбкой. Длина была до колена, и по фигуре удачно ей подошло. Посмотрев в зеркало у стены, Ларсон разгладила чуть мятую ткань. Затем её мимолетный взгляд скользнул чуть выше, на лицо. И там она обнаружила странное выражение глаз. Почему они так горели? Санди готова была поклясться, что радужка значительно посветлела, а золотые солнечные проблески так и горели от счастья, вызванного неизвестной причиной. Её внутреннее состояние было близко к вдохновленному. Мысли снова вернулись к тому красивому незнакомцу. Он не представился, но Санди догадывалась, кто он. Как и описывала Миа грубый, но красивый Алекс Макфлоу. Мечтательные размышления вдруг рассеял звонок. Быстрыми движениями она подлетела к кровати, где покоилась её маленькая сумочка. Пытаясь отыскать телефон, она достала все, кроме него — листы для заметок, ручку, алую помаду, маленькое зеркальце, кошелёк. Когда все содержимое было безжалостно вытряхнуто, она все же нашла источник громкой мелодии. Звонили с неизвестного номера, что немного насторожило Санди, но, не поддавшись интуиции, она ответила веселым голосом, держа в руках листок и ручку. — Да? — ответила она, зажав телефон между ухом и плечом, тем временем что-то выписывая на бумаге. — Санди Ларсон? -грустно вымолвил мужчина по ту сторону телефонной линии. — Что-то случилось? — девушка тут же опешила, почувствовав что-то неладное, больше того, плохое. Теперь она отложила записку, взяв в руку телефон. — Ваша мать Луиза Ларсон была задержана сегодня в десять часов вечера… Вы когда-нибудь чувствовали уничтожающую пустоту, шепчущую в ухо фразы, которые вы абсолютно не хотите принимать? Как уходит земля из-под ног? Как все трезвые мысли улетучиваются прочь, а на смену приходит глухое и немое непонимание происходящего? Когда всем существом хочется начать кричать, но вместо этого ты молчишь? Непроглатываемый ком, вставший посреди горла и отрезающий путь к кислороду, пытались ли когда-нибудь тщетно протолкнуть внутрь? Вы кричали так, что никто не слышал, где-то там внутри? — Алло? — кажется, говорящий заволновался. — Простите, вы не могли бы повторить? — она не плакала. Нет, ещё было рано. Но всем своим существом Санди чувствовала, что следующая его фраза заставит её разреветься так, как никогда она ещё не плакала. — Мне тяжело говорить это, но ваша мать находится в состоянии аффекта. Она задержана за предполагаемое убийство Стэнли Ларсона. Вы не могли бы приехать на опознание тела? И вот он. Момент, когда реальность растворяется на мельчайшие частицы. Всё, что она знала, знает будто стерлось восвояси, потеряло значимость, обрело нулевой смысл в её цепи тревоги и страха. Истерика, дрожь, боль, распространяющаяся по всему телу с необъяснимой скоростью. Она услышала не то что не готова была бы принять, она услышала, то о чем даже никогда не могла подумать. Что только что сказал офицер? Находясь в полной прострации, она не понимала. Причём здесь были её родители? Почему он сказал так, будто бы мама убила отца? Почему, по его словам, папа умер? Руки задрожали. Хотя нет, вранье чистой воды. Задрожало тело, верхние и нижние конечности, голова, губы, мышцы бровей. Всё было в таком неприятном напряжении, будто мастерскому кукловоду доверили особую миссию — дергать за все ниточки сразу. Пальцы, едва гнущиеся, больше не держали трубку. Руки выронили телефон, который с треском разбился об пол. Теперь они служили звукоизоляционной стеной, кляпом, пытаясь хоть как-то остановить вырывающуюся наружу боль. Санди Ларсон вопила, орала так громко, что люди за пределами, испугавшись, посторонились. И ни один из них даже не поинтересовался, что же такое могло сподвигнуть на дикий вопль. Ни один и глазом не моргнул, люди просто отошли, забыв о человечности. А были ли они человечны? Санди кричала до последнего, пока весь запас воздуха не вышел из её лёгких. Голосовые связки не выдержали напора. Она охрипла. Но даже это не остановило ещё одну атаку, освобождающую её мысли. Точно также, как и в тот раз, она орала до полного сужения органа дыхания. А потом, освободившись от запредельной агонии и вернувшись к тонкой грани, она вдохнула. Это было, как просветление. Как адреналин, который вкололи с прямым попаданием в сердце. Как вода, при ужасном утреннем похмелье. Как кусок хлеба для голодающего неделями ребенка. Такой глоток воздуха делали утопающие, мечтавшие о жизни, космонавты, непланировавшие умирать. Такой глоток делали отчаявшиеся, внезапно пришедшие к решению и нашедшие в нем свою прелесть. Он обдавал свежестью, трезвостью разума. И Санди сорвалась, схватив свои вещи. Она побежала со всех ног, наплевав на высокую платформу подаренных Мией туфлей, на праздник и встреченного незнакомца, на подругу и на данное ей обещание. Экран был разбит, но айфон по-прежнему работал. Набрав номер водителя, что их привёз сюда, она пробиралась сквозь толпу. И почему людей было так много? Они смеялись, разговаривали, танцевали, веселились. Кто-то схватил заплаканную девушку за руку, что-то начал ей говорить, но ей было плевать. Она бежала, разговаривая с водителем. Тот сказал, что звонок оказался слишком поздним, и он уже давно уехал. Ещё один удар под дых. — Очнись же, Санди, — Миа уже перешла на крик, — что случилось, чёрт возьми? — знакомый голос вдруг вернул её в реальность. Несправедливую и безжалостную. — Папа…м — м… — она заикалась. Толком ничего не могла сказать, — машина, мне нужно уехать, мне срочно нужно уехать, — повторяла она, как обезумевшая. Миа испугалась, не став доставать ненужными расспросами. Быстро дернувшись, она куда-то побежала, приказав подруге ждать её у выхода. *** В день, когда Санди прилетела домой, Детройт был угрюм и печален. Дождь зимой в разгар нового года — неприятное зрелище. Гнетущая атмосфера будто хотела ещё сильнее проехаться по бедной Ларсон. Раздавленная, поникшая и ничего не понимающая Санди. Если бы её такой увидел кто-нибудь из здешних друзей — они бы не поверили своим глазам. Яркая, необыкновенно красивая девушка, заряжающая своей энергий каждого, стала серым призраком бытия. Вечно блестящие глаза потеряли всю притягательность, приобретя измученный вид. Прежняя привлекательная и так идущая ей бледность сменилась смертельной синюшностью. Чёрные круги, синяки, красные пятна от холодных слез вовсе не украшали её лицо. Выйдя из теплого такси, она тут же оказалась перед полицейским участком, отвечающим за их район. Ей уже неоднократно звонил офицер Хатчинсон, он переживал. Ему действительно было жаль эту девочку. А эта малышка, ещё совсем наивная и наученная жизнью, хотела лишь одного — правды. С того момента, как папин бизнес плачевно канул в Лету, их семья сплотилась. Переезд дался очень нелегко. Только представьте: у вас было всё: большой дом с огромной дворовой территорией; бассейн; сад с личным садовником, приходящим три раза в неделю; прекрасная мебель; удобные кровати; еда, какую только захотите, рестораны по несколько раз на дню, суши в любое время и даже в азиатских странах; выходные на островах или, например, в Париже — а потом раз, и этого ничего нет. Вы отправляетесь в совершенно незнакомый город, куда когда-то переехали ваши ближайшие родственники. Нет ни работы, ни денег для обеспечения дальнейшего прибывания, вы слепо едете в неизведанное и даже не знаете, будет ли вам там место. Другой менталитет, другие люди, совершенно другой мир. Семье Ларсон ужасно досталось. Родственники оказались людьми ненадежными и дали перекантоваться всего пару дней. На оставшиеся деньги мистер и миссис Ларсон купили маленький дом на окраине городка и пару буханок хлеба, на остальное денег не хватило. А в том доме, к сведению, был лишь унитаз, да ванна — ни холодильника с плитой, ни кроватей, ни уже тем более всяких телевизоров, приставок, компьютеров. А выживать было как-то нужно. Стэнли, глава семейства, устроился на несколько работ сразу. С позором вылетев из высшего мира, он устроился на несколько ставок официанта. Это единственная профессия, которая первое время могла их прокормить. Ежедневные выплаты в виде чаевых немного облегчили их жизнь. Первой покупкой была еда, и пусть не лучшая американская и не любимая итальянская кухня, а банки консервов, но они знатно разбавляли приевшийся вкус белого и чёрного хлеба. Луиза же, хранительница очага, подрабатывала нянечкой в округе, предупреждая родителей заранее, что будет со своим ребёнком по причине, что средств для наема такой же сиделки у неё нет. Почти все семьи сразу же отвергли миссис Ларсон, даже не став углубиться в суть её проблемы, но, к превеликому, счастью в мире ещё нашлись добрые люди. Семья Даглас срочно нуждалась в помощи. У них было двое неуправляемых мальчишек. Лукас был ровесником Санди, а Сэм на два год младше. Гонорар выплачивался ежемесячно, и не строгие в воспитании родители даже разрешили забирать их к себе на выходные для больше удобства. Прошёл долгий и сложный месяц, позволивший им более или менее здесь прижиться. Мальчики Даглас полюбили Луизу как родную маму, посмирнели, чему были несказанно рады Натали и её муж. Лукас сдружился с Санди, и они так и мечтали уже вместе отправиться в школу. Вообще довольные ребятишки часто хвалили семью Ларсон за завтраком, за обедом или за ужином. В течение дня обязательно да всплыло бы хоть какое-нибудь упоминание о времени, проведенном в их доме. Мистер Даглас, узнав об их плачевной ситуации, помог устроиться Стэнли Ларсону в магазин автомобильных товаров неподалёку от жилого квартала, в котором они проживали. Зарплата была средней, зато стабильной и не занимающей столько времени и сил, как работа официантом на несколько ставок. Наконец, режим сна Стэнли восстановился и пришёл в норму. За двенадцать лет жизни в этом городе всё наладилось. Новая жизнь была начата с чистого листа. Семья Ларсон была неразлучна, и все члены семьи всегда помогали друг другу. Отец всегда учил дочь, что-то, что находится внутри всегда важнее, чем-то, что находится у человека в кошельке. Он всегда упоминал о своём некогда ошибочном суждении — постоянстве. Ничто в этом мире не было постоянным — ни деньги, ни власть, ни жизнь, ни люди. Единственное постоянство, в которое он верил и которому учил, была духовность. Он говорил о милосердии, добродушии и всегда просил оставаться дочь верной своим убеждениям и принципам. Он вырастил её независимой от чужого мнения, воспитал в ней человечность и объяснил, что неважно, каким бы плохим человек не был, ему обязательно нужно помочь, если он в том нуждается. Мама же научила её смотреть на мир позитивно, видеть во всем хорошее и радоваться мелочам. У них была прекрасная семья, и сейчас Санди действительно не понимала, что произошло. — Зачем? — голос предательски дрожал, но она больше не плакала. Всё, что ей сейчас было нужно, объяснения? Или оправдания? Или извинения? Санди точно не знала, но и не верила в то, что ей сообщили. Её мама была неспособна на такое, она слишком любила отца, а отец её. Санди сидела напротив матери в комнате для допросов. Зрелище было невыносимое. Луиза была дезориентирована в действительности. Её глаза были наполнены страхом, болью и…безумием. Зрачки были расширены до невозможных размеров, от прежнего изумрудно-зелёного цвета осталась лишь маленькая полоса, видневшаяся лишь при близком рассмотрении. Коричневые аккуратные локоны походили сейчас на неухоженную жесткую гриву лошади, немытую годами. В некоторых местах прическа была столь неровной, что казалось, будто произошло нашествие газонокосилки. По словам офицера, она беспрерывно вырывала на себе волосы в течение часа, пока ей не ввели успокоительного. Её одежда тоже была рванной, рукава, испачканные кровь, и часть брюк в мелких красных пятнах вызвали приступ тошноты в младшей Ларсон. Неужели то, что говорила полиция, было правдой? — Мама, — отчаянно крикнула дочь, пытающаяся вывести любимого человека из этого ступора, нескончаемой истерики, — пожалуйста, — её руки схватили Луизу за плечи, отчего та снова завела свои речи «Он умер, умер, умер, умер…» и так до бесконечности. Санди снова её потрясла в надежде, что это как-то повлияет на неё, и любимейшая в её жизни женщина придёт в себя. — Да это я, чёрт возьми, — потеряв остаток самообладания, девчушка перешла на крик. Такой жалобный, что сердца наблюдавших за ними врачей и нескольких полицейских сжались. — Объясни, что произошло, это я Санди, — вымолвила она уже более ласково. Качающаяся всё это время Луиза остановилась, замолчав. Она посмотрела вперёд на человека, которому подарила жизнь восемнадцать лет назад. Затем она взглянула на свои руки и начала мотать головой, что-то отрицая. — Я не убивала его, солнце, не убивала, — крутя головой вправо и влево, заплакала она. — Я не убивала, — вновь повторила она. В комнату ворвался офицер Хатчинсон. — Мисс Ларсон, мне жаль, но она держала в руках нож, когда мы приехали и что-то бормотала, — осторожно сжав ладонь, он попытался увести Санди от греха подальше. Слишком страшно влияла мама на её эмоциональный фон. Но дочь обезумевшей женщины не поддавалась. — Кто убил? — крикнула Санди. — Кто, мама? — она хрипела. Слёзы уже подступили, а ком встал посреди грудной клетки. — Кто, ответь же им, они тебя обвиняют! — орала Санди в то время, как офицер уже с силой начал оттаскивать её. Она вырывалась, в надежде отрезвить маму. Но этого уже не следовало делать. Луиза Ларсон пришла в себя. — Даглас, Генрих Даглас, — и тут дрожащими руками слабая и сломленная вдова попыталась остановить трясущуюся от страха челюсть, зажав рот. Она уже не рыдала, не плакала, а завывала. Выла, вкладывая все накопившиеся эмоции. Это был вой ненависти, гнева, злости, ярости, печали, потери и других отрицательных чувств. Она не понимала, почему тот, кому семья Ларсон доверяла больше всех, так жестоко с ними поступил. Впервые за всю жизнь, она возненавидела. Она мечтала о часе расплаты, жаждала мести, справедливости. С каждой минутой воспоминания все более чётко выстраивались в её голове в логическую цепь. — Когда Генрих пришёл к нам домой, он был пьян, изрядно напился. В таком состоянии я его ещё никогда не видела… Полицейский аккуратно усадил Санди на стул, внимательно вслушиваясь в слова говорящей. Всеми клетками своего тела он сочувствовал потери этих невинных женщин. Теперь он уже был уверен в невиновности Луизы. Но почему она держала в руках нож? — Он что-то говорил о Натали, мол она изменяет ему с моим мужем. И, вправду, они сблизились в последнее время, но дело в том, что Стэнли помогал ей с сюрпризом, — Луиза резко всхлипнула и, поддавшись этому минутному порыву, разрыдалась. Стоявшие в дверях врачи быстро скоординировались, принеся стакан дистиллированной воды. Подавив в себе истерику она снова продолжила, правда, уже на полтона тише. Её организм подвергся сильному стрессу. — Натали хотела подарить мужу автомобиль и советовалась с… — она промолчала, пытаясь остановить слёзы. — моим драгоценным Стэнли, — спустя секунду, она все же сумела выговорить его имя. — Мой муж, услышав о таких мерзостях, тут же попросил покинуть наш дом. Конечно же, я попыталась сгладить ситуацию, намекнув, что ничего такого за нашими с Генрихом спинами не происходит. Но он перебрал с выпивкой, ответив на мою реплику лишь брошенным моему мужу непонятным взглядом. Затем он резко подбежал ко мне, оказавшись позади меня, и начал поднимать юбку, снимая… — она снова заплакала. Санди тоже больше не выдержала. Взяв маму за руку, она позволила слезам выйти за пределы глазных орбит. Наступила тишина. Никто не произносил ни звука. Абсолютное молчание и лишь звуки, падающих капель и тихих всхлипов. Все поняли горе семьи, позволив этой минуте оплакать ушедшего из мира живых. Конечно, никто из них не переживал даже приблизительно похожую ситуацию, но многие понимали, насколько это тяжело. Во всяком случае, думали, что понимают. Очень часто приходится в жизни, что страдают невинные люди. Очень часто умирают не плохие, которым нет места на земле, а добрые, принимая на себя удар заведомо всё решившей судьбы. Страдают чаще не заслужившие страданий, и боль наполняет сердца и души не тех людей, какие заслужили её своими деяниями. Стэнли не заслужил смерти, к тому же такой болезненной и унизительной. Он был человеком чести, достоинства и никогда бы не совершил того, что на него посмертно приписал Даглас. *** Через несколько часов их отпустили. Измученных, израненных душевно. Ни Луиза, ни Санди не знали, как теперь жить. Их ждал ещё очень трудный год, а то и больше. Только сейчас, рассказав полиции правду, Луиза оценила ситуацию. Она хотела справедливости, но как? Как она будет смотреть в глаза Натали, в глаза её любимым мальчикам? Они же ведь стали частью её семьи, её жизни. Натали была её родной сестрой, а Лукас и Сэм дорогими племянниками. Как теперь они будут общаться, зная, что эта тварь (такой сейчас считала себя Луиза) сдала их мужа и отца? Что она послужила причиной его долгого заточения? Что она позволила допустить ему такую ужаснейшую ошибку, как убийство лучшего друга? Сейчас она во всем винила себя. Ей было страшно. Вчера ночью она потеряла не только любимого мужа, она также потеряла четверых близких людей, которые были ей опорой и поддержкой долгое время. У неё осталась только Санди, единственная причина, чтобы жить. — Мы справимся, дорогая, мы справимся, — Луиза обняла свою дочь, нежно погладив по волосам и вдохнув их запах. Вот так закончился старый год и начался новый у семьи Ларсон. Сегодня было уже первое число, позднее время угрюмой ночи. Женщина средних лет и ещё совсем юная девушка стояли возле участка, слыша сирены полицейских машин и оплакивая утраченное, впредь которое уже никогда не вернётся к ним. Но каждая из них знала, что это лишь начало конца, что их ждёт ещё более тяжёлый период… Период, когда они встретятся лицом к лицу с убийцей и людьми, которые будут ненавидеть их всем сердцем. Они стояли там безмолвно, хватаясь друг за друга и пытаясь разделить этот ужасный миг, перевернувший их жизнь с ног на голову. И только третий, обнявший и Санди, и Луизу человек, разрушил их маленький отгородившийся от остального мир. — Мне жаль, — на его лице выступила слёзы. Он был таким…уязвленным. — Мне так жаль, Луиза, — неожиданно он опустился на колени, схватив её ладонь и руку её дочери. И он извинялся, молил о прощении за своего отца. Никакие уговоры не могли привести его в чувство. Ничто не развеяло той вины, какую Лукас сейчас чувствовал каждым органом, каждым элементом крови. Их семье уже сообщили о злодеянии, что совершил Генрих Даглас. И это был совсем не тот случай, когда ни один из членов семьи не поверил в услышанное. Они все знали, что когда-нибудь этот жестокий и ужасный человек нанесет увечья не только кому-то из родных, но и посторонним, не кровным товарищам. Ни Натали, ни Сэму не хватило смелости взглянуть в глаза овдовевшей Луизе. Лишь Лукас был полон той внутренней силы, той вины за родного и ненавистного отца, того сострадания, которому научили его пострадавшая женщина и убиенный мужчина, и той безмерной любви, что он испытывал к ним, что он принял на себя самую тяжелую ношу — взглянуть в глаза и принести извинения. Он сумел это сделать, и тогда, когда он на коленях стоял перед ними, Лукас понял, что ноша слишком тяжела. Этим он был в отца, слабого и не ответственного за содеянное. Он решил, что не сможет впредь также общаться с Санди, притворяясь, будто ничего не произошло, он более не заслуживал их любви, их общества. И тогда он сделал окончательный выбор. Он переедет в Лондон, где поступит в престижный университет на медицинский факультет. Ранее он не хотел туда, хотел остаться здесь рядом с Санди, потому что питал отнюдь не дружеские чувства, но теперь она никогда о них и не узнает, зачем? И он чувствовал себя слабаком, жалким трусом, но этот выход казался ему единственным правильным. А что дело до мамы с братом? Он никогда не сможет их простить за то, что они не разделили этот неприятный момент вместе с ним.