Капля дёгтя в бочке мёда

— Давай, Шипулин, поднажми! — орал вслед Антону Гараничев, бежавший за другом. — Шевели поршнями! Шатен ухмыльнулся и прибавил газу, заворачивая за угол одного из домов, которые так похожи на серые коробки с блёклыми голубоватыми просветами, что оптимистично зовутся «окнами». В лицо дул приятный тёплый ветерок, весьма неожиданный для конца сентября; под ногами шуршали опавшие листья, похожие на чистое воплощение цветов: лимонный, золотой, оранжевый, алый и даже охристый — они словно освещали улицу, уставшую от дождливых будней и монотонной рутины. Оставшиеся на чёрных, корявых ветках-пальцах маленькие скопления листьев паутинкой увлекали за собой взгляд и направляли его куда хотели, играясь с ним, ослепляя своей яркостью. Природа здесь, в этой тихой улочке, властвовала в полную силу. И русскому это безумно нравилось. Всё-таки, они с Женькой не зря приехали сюда на время отпуска.  — Шипулин, ты бегаешь как беременная женщина, — Евгений догнал друга и теперь бежал наравне с ним. Шатен покосился в его сторону и возразил:   — Мы же не на марафоне, а на утренней пробежке, зачем нам выбиваться из сил раньше времени? Нам осталось пробежать, — парень взглянул на фитнес-браслет, — где-то километра три. Не знаю как ты, а я предпочитаю экономить силы.  — Ты, похоже, их и на соревнованиях экономишь, — прыснул Гараничев. Антон тихо фыркнул, стараясь не раздражаться — настроение было слишком прекрасным, чтобы портить его такими мелочами. Антон совсем расслабился, позволяя голове отдохнуть, а ногам — бежать по положенному маршруту, и уже собирался воткнуть в ухо наушники, с дрожью вспоминая, как это восхитительно, бежать под песню Emigrate «New York City». Но его прервал рывок от Гараничева, который зачем-то замедлился и, вцепившись в куртку друга, потянул его в какие-то кусты.   — Ты чего? — зашипел Шипулин на брюнета, высвобождаясь из хватки. — С дуба рухнул? Евгений приложил палец к губам и указал куда-то за спину шатена. Антон нетерпеливо повернулся… и застыл. Из цветочного магазина на той стороне дороги выходил никто иной как Мартен Фуркад. Десятикратный, мать его, чемпион мира выходил из какого-то старого, грязного, несуразного магазинчика с цветами c широкой, лучезарной улыбкой, слегка помахивая до нелепого большим букетом чего-то лилового.   — Что это за веник у него в руках? — недоумевал Антон, щурясь на разные лады и стараясь понять, что в Екатеринбурге делает француз. И куда он идёт. Вообще, лучше бы узнать побольше, а то пока не узнаешь, фиг уснёшь. Гараничев назидательно поднял палец вверх и проговорил с умным лицом:  — Это не веник, друг мой. Это пурпурные гиацинты, и они означают разлуку и сожаление из-за расставания, — мужчина тут же разрушил торжественную атмосферу, задумчиво почесав подбородок. — Не знал, что кто-то до сих пор думает о значении цветов, когда дарит их. Это очень неожиданно.   — Важно не это, — отмахнулся от него Шипулин, внимательным взглядом наблюдая за пересекающим дорогу Фуркадом. — Пошли. Пригнувшись, словно какой-нибудь жулик, шатен быстро-быстро последовал за знаменитым биатлонистом, время от времени скрываясь в нишах или за деревьями. Евгению ничего не оставалось, как последовать за другом, хотя считал эту идею априори обречённой на провал, да ещё и очень рискованной. Ничего не подозревающий Фуркад погрузился в глубокие раздумья, поворачивая в один из переулков. Дорогу он запомнил уже очень давно и поэтому мог не беспокоиться о том, что потеряется. Тем более, ему предстояло решить более важную проблему, психологически более тяжёлую, в лучшем случае. В худшем случае, ему и прилететь может, причём весьма неслабо. Расставание с очередной пассией всегда давалось французу очень нелегко: слёзы, истерики, не говоря уже о том, что видеть практически каждый день человека, которому разбил сердце, приносит слишком много стресса. Но это всё меркло по сравнению с тем, что Мартен наконец нашёл свою любовь. Не сопливую влюблённость, не случайную связь на пару ночей, а настоящую, реальную любовь. Ту самую, которая исправно описывается в сказках, где последней строчкой стоит неизменное «и жили они долго и счастливо». Ту самую, о которой мечтают, но в которую не верят. Стоило брюнету об этом подумать, и улыбка, не сходившая с его лица, становилась ещё шире.  — Может, он болен? — предположил Антон, с недоумением наблюдая из-за кустов за выражениями, мелькающими на лице Фуркада. — Лыбится больно много.  — Слишком осмысленно улыбается, — покачал головой Евгений, осторожно высунувшись. Друзья подобрались к своему объекту наблюдения предельно близко и теперь гадали, что с ним происходит. Никаких умных или близких к истине догадок им в голову не приходило, поэтому Мартен, даже не подозревая об этом, успел и стукнуться головой, и быть захваченным опасным вирусом, и заболеть синдромом Дауна, и сделать ещё много всяких бредовых вещей.  — Гляди, гляди! — Шипулин ткнул друга в бок что было силы. Гараничев охнул басом и, кряхтя, поглядел в сторону, куда показывал шатен. Фуркад остановился возле какого-то дома, абсолютно похожего на те серые коробки, которые Гараничев и Шипулин пробегали час назад. Мужчина немного постоял, ожидая, пока подъезд откроется, и скрылся из вида. Антон чертыхнулся. Упустили! Теперь, к сожалению, загадка француза не будет разгадана, пока не подвернётся какой-нибудь другой случай.  — Да успокойся ты, — флегматично посоветовал Антон, наблюдая за тем, как Евгений мечется туда-сюда по комнате, выдавая теории, одна невероятнее другой. Брюнет всплеснул руками:  — Конечно, сейчас я успокоюсь! Как только узнаю, что в Екатеринбурге — Екатеринбурге, Тоха! — делает Мартен Фуркад, и куда он шёл, тогда и успокоюсь! А пока — шиш с маслом! Вся жизнь мимо пролетает, а мы даже не замечаем!  — Фуркад ещё не вся жизнь, — возразил Шипулин, кидая в рот чипсы, которые стащил из их личного запаса. Раздался хруст фастфуда, сопровождаемый удовлетворённым мычанием шатена. Гараничев раздражённо возвёл глаза к потолку: и как можно быть таким нелюбопытным? Ночью они не спали, а лишь строили догадки и планы, как можно выследить «похождения Мартена за три моря».