Капля дёгтя в бочке мёда

Утро следующего дня началось не с птичек и солнышка, не со звонка будильника и даже не с нависшего над Антоном Евгения, который тряс его и говорил, что пора вставать на лыжи. По-настоящему утро началось часа на два позже, в холле отеля, когда Шипулин натолкнулся на мило воркующих Шемппа и Фуркада. Мартен улыбался на весь холл своей фирменной улыбкой, от которой солнце меркнет, и звёзды перестают светить, а Симон осторожно придерживал его за локоть и что-то шептал на ухо. От этой картины остатки сна слетели с Антона окончательно. Ему абсолютно непонятно, почему эти двое не скрываются, а в открытую флиртуют друг с другом.  — Они…  — Тише, Тоха, — оборвал парня Гараничев. — Со стороны незнающему человеку покажется, что это просто разговор двух закадычных друзей. Это только нам с тобой правда известна. Шипулина это не сильно успокоило, то есть, не успокоило совсем. Его отчего-то трясло, словно в лихорадке, и он понимал, что это не от отвращения. Это другое, странное и непонятное до конца, но завораживающе тёплое, как мамин плед, в который маленький Антон любил кутаться зимними вечерами. Снег сегодня был отвратительный: мокрый, липкий, на нём абсолютно невозможно было ездить. Гараничев ругался на чём свет стоит, а Шипулин стоял рядом и спокойно стаскивал с себя лыжи. Они потратили на трассу три часа, из которых два ушло на преодолевание первых семиста метров, и Антон не сказал бы, что это было приятное и полезное времяпрепровождение.  — Вот чёрт! — чертыхался Евгений, когда они шли пешком до отеля. — Как мы по такой жопе ехать будем?  — Фуркад даже на такой трассе первым будет, — вяло отозвался Шипулин. Все мышцы ломило от неприятной нагрузки, и парню сейчас адски хотелось добраться до кровати и не вылезать оттуда года два. Гараничев покосился на него и фыркнул:  — А причём здесь француз? Я ему об одном, а он мне всё о Фуркаде своём ненаглядном!  — Он мне не ненаглядный, — Антон протёр рукой глаза. Они были сухими и болели, словно он долго сидел перед компьютером, а не катался на лыжах. Парень ужасно устал, и мечта добраться до номера тяготила его всё больше и больше, до неприятной ломоты в ногах.  — Ну-ну, — хмыкнул Гараничев, насмешливо скосив глаза на Антона, но тут же замолк, поймав осуждающий взгляд. — Ладно-ладно, молчу, злюка. Ввалившись в отель, мокрые, усталые, они из последних сил доползли до своих номеров.  — Ну, давай, до обеда! — Гараничев махнул Шипулину рукой и направился дальше по коридору. Антон вяло кивнул головой и собирался уже было открыть дверь, как вдруг из номера напротив раздался женский громкий стон:  — Симо-он… Русский подпрыгнул на месте и начал активнее вертеть ключ в замке, но, по лучшим традициям закона подлости, дверь ему не поддавалась.  — Да давай же, ты! — зашипел на подлый замок биатлонист, дёргая за ручку так, что она чуть не оторвалась. Стон повторился ещё раз.  — Тебе помочь? — позади Шипулина раздался низкий бархатистый голос.  — Да не мешало бы, бл…- Антон резко развернулся, взмахнув рукой, и попал прямо по носу подошедшему к нему Мартену. Француз ойкнул и прижал ладонь к пострадавшей части тела.  — Мартен, прости, я не хотел, — начал извиняться Антон, но Фуркад, отняв руку от лица, остановил его поток извинений ослепительной улыбкой и подтолкнул Шипулина к двери:  — Попробуй ещё раз открыть, а потом я помогу. Спустя несколько секунд Антон понял: такими трясущимися руками у него не то что дверь открыть, ключ удержать не получается. Чем дольше на его жалкие попытки смотрел Мартен, тем сильнее билось сердце шатена.  — Дай-ка сюда, — Фуркад наклонился к замершему Антону и забрал злосчастный ключ, легко вставив его в скважину и открыв дверь. — Вот и всё, что ж ты так мучался? В голове у Шипулина мелькнула шальная мыслишка заорать «Да нахрена так жить!» и убежать в закат и больше никогда-никогда-никогда не попадаться на глаза этому чёртовому сердцееду, мать его за ногу.  — Э, спасибо, — после некоторого замедления поблагодарил брюнета Антон и поспешно ретировался в свой номер, тут же заперевшись на ключ. Парень часто и тяжело дышал, словно оббежал трассу раз сто, не меньше. Оставалось только, по традиции лучших сопливых фильмов, медленно сползти по двери и задрать голову, пялясь в потолок, потому что Антон себя не понимал. Фуркад несколько секунд поразглядывал дверь, запоминая номер, и улыбался своим мыслям. Русский биатлонист был таким забавным, когда краснел перед ним, сам того не замечая… Из номера напротив раздался громкий стон и немецкий выговор. Мартен помрачнел и, ссутулившись, быстро зашагал по коридору. В конце концов, ему нужно тренироваться.

***

День длился слишком долго, чтобы быть прекрасным: после дневной встречи с Фуркадом Шипулин, едва высунув нос из номера, был тут же схвачен неугомонным Гараничевым — слегка пьяным, если говорить честно. Евгений буркнул что-то невразумительное и поволок друга в неведомые дали — точнее, в ближайший бар.    — Женя, придурок, ты куда меня тащишь? — Антон вырывался из хватки брюнета как мог, но, увы, это не удавалось. — Я хотел тихо, спокойно полежать в номере кверху пузом! Отпусти меня немедленно, блять, не то я тебе морду набью! Ещё только три часа дня, а ты уже надрался! На вопли шатена Гараничев обращал ровно столько внимания, сколько надо — ноль. Он лишь тянул Шипулина за руку и бурчал «щ-щас я т-тя кое с кем познакомлю». Бар, в который так спешил Евгений, был маленьким и вполне типичным для европейских городов. Бревенчатые стены, приветливый бармен, изящные, но мощные столики создавали впечатление, будто Антон попал в один из голливудских фильмов, где главный герой подавлен случившейся у него драмой и пришёл хорошенько надраться. Шипулин так себя не чувствовал и поэтому закатил глаза: любовь Евгения к драматизму появлялась порой очень не вовремя.  — З-знакомься! — Гараничев подтащил русского биатлониста к столику и амплитудно взмахнул рукой, указывая на сидящего парня. Антон выгнул бровь:  — Мы как бы знакомы. — Н-нет, вы знакомы как спортсмены, а как люди не-зна-комы! — помотал головой Евгений, плюхаясь на диванчик.  — Тогда привет, Антон, — Беатрикс с тёплой улыбкой протянул шатену руку. Шипулин ответил на рукопожатие:  — Привет, Жан-Гийом.  — Можешь звать его Ванька! — влез в приветствие Евгений, уже где-то раздобывший себе бутылку виски. — По-русски Жан это Иван, значит, фактически, ты его имя не изменишь!  — Евгений, — с нажимом произнёс «Ванька», укоризненно глядя на распоясавшегося Гараничева. — Я не думаю, что тебе понравится, если я буду звать тебя Эжен, не так ли? Брюнет отмахнулся от француза как от назойливой мухи:  — Русские имена лучшие, не заливай тут мне! Беатрикс закатил глаза, но спорил с полупьяным Гараничевым не стал — пьяные русские, как говорится, притча во языцех. Он переглянулся с Антоном, и вдруг его взгляд устремился на что-то позади Шипулина. Лицо мужчины приобрело бледноватый оттенок, губы мелко-мелко задрожали, а глаза повлажнели. Антон недоумённо обернулся и тут же отвернулся обратно: в бар зашла та парочка, которую он сейчас меньше всего хотел бы видеть. Симон шагал под руку с Мартеном, едва ли не выпячивая грудь и обводя всех гордым взором петуха, выигравшего в кровопролитном бою. Немец горделиво шагал слегка вразвалочку, вальяжно покачивая бёдрами, отчего становился похожим на надутых силиконом тёлочек, вьющихся возле богатых стариков. Золотистые кудри мерно покачивались в такт его шагам. Фуркад выглядел менее надменно — он с теплотой и ласковым пониманием смотрел на Шемппа, пару раз незаметно дёрнув биатлониста за локоть, чтобы особенно не выпендривался. Француз был одет в простую синюю майку, облегающую его тело — отчего весь присутствующий здесь противоположный пол пускал слюни — и излучал такую сексуальность, что в помещении стало на несколько десятков градусов жарче. По крайней мере, Антон слегка вспотел и, быстро сев рядом с Гараничевым, уткнулся лицом в кружку пива, спрятавшись. Это был не самый мужественный поступок, но, что поделать, смертные должны держаться от богов дальше. Как можно дальше. От этой мысли русскому стало настолько горько, что захотелось утопиться в кружке с прекрасным норвежским пивом. «Это была бы самая нелепая смерть за свою историю биатлона, — вертелась назойливая мысль в голове Шипулина. — Русский биатлонист захлебнулся в пиве из-за того, что засмотрелся на Фуркада и почувствовал себя жалким, ничтожным существом, которое зачем-то появилось в мироздании и…»  — Разрешите присоединиться? Мягкий французский акцент прервал его самокопания и заставил посмотреть на владельца бархатного голоса. На Антона сверху вниз — как и полагается богам, мысленно вздохнул Шипулин — смотрел Мартен, дружелюбно улыбаясь. Появилось шальное желание привстать и чмокнуть француза в его вечно растягивающиеся в улыбке губы, но шатен, заставив себя оторвать взгляд, глянул на сцепленные руки Фуркада и Шемппа, и в душе взыграло совсем другое чувство. Злое, колючее, жгущее огнём ярости…бессилия.  — Конечно, мож-жно, — Евгений приоткрыл один глаз, заваливаясь на бледного как смерть Жана. Антон перехватил взгляд Беатрикса и нахмурился: с французом что-то было не так. Тёмно-карие глаза с беспокойством бегали из стороны в сторону, мужчина впился пальцами в коленки до побеления костяшек, брюнет нервно кусал губу. Ему явно было неудобно присутствие за столом Фуркада. Что за фигня?  — Да, садитесь, — Гийом выдавил из себя некое подобие вежливой улыбки. Его глаза с тревогой и непонятным Антону чувством проследили за тем, как Фуркад садится на один из стульев, а рядом — Симон. Антон искоса наблюдал за ставшей слегка напряжённой жемчужно-белой улыбкой Мартена и за неестественно выпрямленным немцем — в минуты отдыха так даже самые прославленные и опытные спортсмены не сидят — и ему казалось, что эти трое замешаны в каком-то очень неприятном для них деле. Тут взгляд Шипулина наткнулся на неприметно лежащую на руке Жана ладонь Гараничева. Евгений, хоть и был пьян, успокаивающе поглаживал брюнета по запястью, поддерживая его. Потом Антон словно невзначай глянул в сторону Мартена и чуть не подавился пивом: улыбка угасла, француз с недоумением смотрел на ладонь Евгения. Симон же сидел, отвернувшись и хищно улыбаясь пугающимся официанткам, выглядел так, как будто сейчас сорвётся с места и врежет либо Мартену, либо Жану, либо Евгению. В голове щёлкнуло. Потом ещё раз. Потом Антону захотелось броситься на улицу с криками «Ребят, смотрите, здесь гейская Санта-Барбара!» Потому что это жесть. Вдобавок ко всему, Шипулин вспомнил, как они с Гараничевым в сентябре следили за шатающимся ловеласом по имени Мартен, и тогда стало совсем плохо. Потому что всё стало понятно, а он не грёбаный Шерлок Холмс, чтобы разгребать вот это вот всё, а тишину за столом хоть ногой пинай, такая она плотная. Ну ничего, вот придут они в отель, тогда он Гараничеву всё выскажет… Шипулин усмехнулся. Никому он ничего так и не высказал, хотя хотелось… Но сейчас, лёжа на тёплой кроватке, можно просто вспомнить всё, что было в баре, и спокойно задушиться подушкой. Первым тишину нарушил Гараничев, слегка протрезвевший от такого напряжения.  — Ну что, как вам этап? — он предпринял смелую попытку начать беседу. В ответ раздалась тишина, и брюнет получил яростный взгляд от Шемппа.  — По-моему, нормально было, — пожал плечами Фуркад, отхлебнувший из стакана Симона. Лицо немца приобрело какое-то слащаво-умилённое выражение, и Антону вдвойне захотелось свалить отсюда.  — Надеюсь, год будет успешным для нашей сборной, — вздохнул Беатрикс, глядя на стакан сквозь свет. — Хотя, у нас, конечно, есть ты, Мартен. Француз улыбнулся Фуркаду, за что тоже получил яростный взгляд от Шемппа.  — Ну, а у русской сборной есть Антон, — парировал Мартен с белозубой улыбкой. Шипулин уловил в его голосе миролюбивые нотки — спортсмену явно не хотелось портить вечер спорами о том, кто лучше. Биатлонист отсалютовал коллеге бокалом:  — Спасибо за комплимент, Марти, увы, про свой уровень ты лучше меня знаешь. Шемпп едва не зарычал от ревности, а Шипулину стало весело — маленький мальчик-немчик бесится почём зря. Видимо, он очень дорожит отношениями с Мартеном. Вдруг в голове всплыло сегодняшнее приключение. Он так быстро хотел в номер попасть из-за стонов, что чуть не сломал дверь… Стоп. — Симо-он… Из близко знакомых Антону Симонов в Эстерсунде был всего один, и он сидел сейчас напротив него, собственнически уцепившись за локоть своего французского хахаля. Это что же получается? Измена? Шипулин нахмурился. Это, конечно, не его дело — в личные отношения друзей биатлонист предпочитал не лезть — но измена это очень подло и низко, особенно по отношению к человеку, который тебя любит. А, судя по всему, Мартен любил Симона. Шатен тряхнул головой, избавляясь от тяжёлых мыслей. «У нас тут какая-то 2532 серия Санты-Барбары получается, — усмехнулся он. — С уклоном в спортивное русло. Встречайте появление новых героев: Мартена Фуркада, Антона Шипулина, Симона Шемппа, Евгения Гараничева и Жан-Гийома Беатрикса! Вместе они преодолеют пламенные узы любви, их будет ждать жгучая ревность и неразделённые чувства! Мартен, коварный обольститель, очаровал Симона и Антона — вот второго чисто случайно получилось, что поделать — и теперь их любовный треугольник сжимается всё уже!» «Господи, что я несу, — Антон осторожно посмотрел по сторонам на случай, если его мысли отобразились у него на лице, и кто-нибудь это заметил. — Пора, пожалуй, прекращать пить. На сегодня.»  — Я ненадолго отойду, — Мартен встал, наградив всех извиняющейся улыбкой. Шипулину вдруг подумалось, что улыбки составляют у Фуркада восемьдесят процентов мимики и способов общения. После хмурых, шлющих куда подальше россиян это особенно бросалось в глаза. После ухода француза за столом воцарилось неловкое молчание. Шемпп пренебрежительно смотрел на Беатрикса, тот же возвращал ему вдвойне ядовитые взгляды, которые, имей бы они эффект, превратили немца в расплавленное месиво. Гараничев пододвинулся вплотную к Жан-Гийому, хмуро и недоверчиво глядя на Симона. А Антон ничего не понимал. И поэтому ненадолго выпал из реальности, вспоминая, как Фуркад сегодня помог ему с дверью — тот ещё подвиг, но всё же. — Так ты, значит, хахаля себе нового нашёл? — Шемпп откинулся на стул, смеряя Гийома долгим, выразительным взглядом. — Быстро же ты от душевной раны оправился. А я-то уж думал…  — Мне неинтересно твоё мнение, — холодно прервал его брюнет. Его глаза метали яростные молнии, хотя лицо выражало лишь равнодушное презрение к собеседнику. — Гордиться тем, что ты отнял у меня Мартена, лишь пустая трата времени. И самого Мартена. Ты настоящая змея, Симон, гнусная, отвратительная гадюка.  — Сочту за комплимент, — немец отсалютовал Беатриксу кружкой с пивом. — А что касается Мартена, то не тебе сейчас судить о верности, дружок. Он без сожалений расстался тогда с тобой, найдя кое-кого получше. И этот кто-то — я. От француза послышался короткий смешок.  — Ой ли? Смотри, переоценишь себя, и потеряешь Мартена из-за собственной глупости, плакаться не приходи.  — Первое, Мартена я ни в коем случае не упущу, и второе, ты — последний, к кому бы я пришёл жаловаться на судьбинушку, — Симон откинулся на спину, улыбаясь до противного снисходительно. — Завидуй молча, Жан, раз не смог удержать такого шикарного мужчину, так не порть мне жизнь. Беатрикс открыл было рот, чтобы сказать в ответ какую-нибудь колкость, но Фуркад уже подходил к их столику, и французу ничего не оставалось, как промолчать.  — Эй, что-то случилось? — Мартен недоумённо глядел на хмурого Жан-Гийома, собственнически обнявшего Евгения, дрыхнувшего без задних ног, и гаденько улыбавшегося Шемппа, в упор смотревшего на Беатрикса.  — Нет, всё нормально, милый, — проворковал немец, поворачиваясь к французу и гладя его по бедру. — Мы с Жаном просто немного поспорили, вот и всё. Но сейчас мы уже помирились, так что всё хорошо. Это звучало как самая глупая попытка изобразить правду в смягчённом виде, но, к удивлению Антона, Фуркад клюнул на уловку, заметно расслабляясь и снова обретая хорошее настроение. Шипулин вздохнул и повернулся на бок. Сегодня кровать была особенно жёсткой, неудобной, и, вдобавок, совсем не спалось. В тишине неожиданно тренькнул телефон, мигнув экраном. Антон нехотя приподнялся на кровати и дотянулся до гаджета. Мелькнула мысль прочитать сообщение и сразу вырубить телефон, чтобы никто не беспокоил.  — Кому там черти в одиннадцать вечера покою не дают, — пробурчал шатен, щуря глаза от яркой подсветки.  — Какого…