Трудное время 3: Развилка

Я уже приготовился к длительной, изнуряющей ходьбе, но напрасно. Я даже не успел толком сообразить, что происходит. Почувствовал только, что моё запястье сжимает ледяная, словно бы металлическая рука Ники, и вот, мы с ней уже стоим возле тех глыб, что я видел с воздуха. Глыб? Нет, это были вовсе не глыбы, как показалось мне издалека. Мы стояли на окраине самого настоящего ледяного города! Это было невообразимое зрелище. Огромные дома, размером почти не уступающие небоскребам Зары, казалось, тянулись ввысь, к небу. Многие из них имели голубоватый, сиреневый или изумрудный оттенок и даже чуть светились глубоким, таинственным светом. Ветра здесь не было, и снежные хлопья, плавно и грациозно кружась, медленно опускались на укрытую снегом землю. У меня перехватило дыхание. Несколько минут я просто стоял и заворожено разглядывал эту фантастическую картину. Мне казалось, словно я очутился в волшебной новогодней сказке, над которой не властен мой двойник, находящийся за сотни световых лет отсюда; словно я вернулся в детство, в те времена, когда умел ещё верить в чудеса. Ледяной город, с его домами, колоннами и скульптурами настолько захватил моё воображение, что я и не заметил, как Ника, которую ничуть не трогало всё это великолепие, исчезла и через несколько секунд вернулась с Тором. — Ничего себе льдины, — только и произнёс брат, восторженно разглядывая город. — Понимаете, что всё это значит?! — спросил я, возвращаясь из мира грёз к реальности. — Этот город однозначно построен руками человека! Эта планета не безлюдна! Мы нашли цивилизацию! — Однако не похоже на то, чтобы в этом городе бурлила жизнь, — задумчиво произнёс Тор, не отводя глаз от прекрасных строений. — Он кажется пустынным, заброшенным, мёртвым. — Идемте, посмотрим, — позвал я спутников. Мы вошли в город. Да, Тор оказался прав. Там не было ни одного живого существа. Мы заглядывали во все переулки, даже заходили в дома, но везде видели одно и то же: холодный безжизненный лёд и ничего больше. Первое очарование, произведенное городом, прошло. Теперь он казался мне таинственным и даже опасным. Ну не может же так быть: город, и ни одного человека. Стало быть, на этой планете не всё ладно. Хотя, не всё ладно сейчас во всей галактике, так что удивляться не приходится. За несколько часов мы обошли весь город, который по площади оказался не таким уж большим, но не нашли ничего, что могло бы помочь нам выбраться с этой планеты или хотя бы пролить свет на то, почему этот город пустует. — И что будем делать дальше? — поинтересовался я у своих спутников, когда мы вышли из города, пройдя его вдоль и поперёк. В основном я, конечно же, обращался к Нике, и именно она дала мне ответ: «Продолжим наше путешествие. Двинемся дальше. Это единственный разумный выход. Возвращаться на разрушенный корабль бессмысленно». — Да, ты права, идём вперёд. Шли мы в абсолютной тишине, если конечно не считать хруста свежевыпавшего снега под нашими ногами. За много-много часов никто из нас не обронил ни единого слова. Даже Ника не пыталась общаться со мной посредством мыслей. Оно и понятно. О чём нам было разговаривать? О том, что наше положение безнадежно и весь наш поход — не что иное, как глупая попытка оттянуть неизбежный конец? Это в глубине души понимал каждый из нас, а значит, и говорить об этом смысла не было. Не знаю, как мои спутники (ведь я не умею читать мысли, подобно Нике), но лично я ровным счетом ни о чём не думал. В голове царила какая-то странная, отрешенная пустота, и я был несказанно рад этому: всё лучше, чем безрадостные и угнетающие мысли о приближающейся смерти. Мой взгляд был устремлен вниз: я не поднимал головы, потому что не хотел лишний раз напоминать себе, что у нашего пути нет конца. Несмотря на это, я заметил, что вскоре после начала нашего похода небо посветлело, а затем, спустя несколько часов, начало темнеть опять. Я чувствовал, как с каждой минутой силы оставляют меня. Каждый шаг давался мне сложнее, чем предыдущий, голова начала кружиться, ноги заплетались. Мелькнула мысль, что сейчас я со стороны, наверное, похож на пьяного, но теперь мне это было безразлично. Я решил, что буду держаться до последнего. Сам не знаю, зачем. Просто я твердо был уверен, что всегда и при любых обстоятельствах надо бороться до конца. Даже если надежды нет. И вот наконец мои ноги помимо моей воли подкосились, и я упал лицом в снег. Странно, но я почему-то совсем не чувствовал холода. Я вообще ничего не чувствовал. «Так вот как это бывает», — даже элементарные мысли давались мне с трудом. — «Вот как это бывает, когда медленно умираешь от бессилия». — Мы должны сделать привал! Локи на ногах уже не держится, — этот голос доносился словно бы издалека, и я с трудом сообразил, что он принадлежит моему брату. «Нет, Ника, конечно же, не остановится. Она, в отличие от нас с Тором, не знает, что такое усталость, и она пойдет дальше и, возможно, доберется до цивилизации и улетит с этой треклятой планеты. А нас с братом бросит. Ведь мы ничего для неё не значим. Видно, судьба у нас такая — умереть посреди ледяной пустыни. Я, ясное дело, умру первым, я уже чувствую, как смерть приближается ко мне…» «Приближается, как же!» — раздался в моей голове холодный женский голос, в котором я, к своему изумлению, на этот раз уловил даже насмешливые нотки.— «Умеете же вы, люди, делать трагедию из обыденных вещей. Это всего лишь банальная усталость в тяжелой форме, а он уже с жизнью распрощался. Силы скоро восстановятся». Я с большим трудом перевернулся на спину, повернул голову вправо и увидел, что Ника неподвижной статуей сидит возле меня, скрестив ноги. «Почему ты не ушла? Почему не бросила нас?» — спросил у неё я, но вместо ответа получил тишину. Тогда я просто стал внимательно разглядывать Нику, не пытаясь с ней заговорить. Возможно, всё дело было в моём плохом самочувствии, но мне показалось, что взгляд Ники немного изменился. Порой в её глазах, всё так же холодных и безжизненных, мелькало нечто… человеческое. Я затрудняюсь объяснить, какая именно это была эмоция, но если сильно упрощать и сводить всё к известным и понятным терминам, то это, скорее всего, была печаль. Причём печаль глубокая, искренняя. Интересно, отчего грустит Ника? Может быть, из-за непредвиденной задержки? Нет, не похоже, ведь она могла легко бросить нас. Тут явно было что-то другое. Я поймал себя на мысли, что жалею её. А раньше я не понимал, как можно жалеть лидеров «Чёрного Квадрата», и несказанно удивился, когда Фригга сказала мне, что испытывает к ним сострадание. Да, мама права, Ника сама загнала себя в ловушку, из которой нет выхода, и теперь страдает от этого. «Я знаю твою историю», — эта мысленная фраза вырвалась непроизвольно, я даже не успел всё взвесить и подумать, а стоит ли вообще заводить разговор с Никой на эту тему. — «Криста рассказывала мне». Ника не отзывалась, но я каким-то образом чувствовал, что она внимательно ловит каждое моё слово, впитывая его подобно губке. «Ты знаешь, она очень переживает из-за того, что так вышло. Она винит во всём себя и глубоко раскаивается за содеянное. Она плакала, когда говорила мне о тебе». «Зачем ты мне лжешь?» — холодно осведомилась Ника. — «Ведь ты прекрасно понимаешь, что лгать мне бесполезно. Я вижу глубже. Гораздо глубже». «Не знаю», — я и в самом деле не знал этого. — «Иногда я долго и тщательно продумываю ложь, чтобы использовать её для достижения собственных целей, а иногда ложь сама собой срывается с моих уст, и я даже не замечаю, что лгу. Знаю, это странно, но, тем не менее, это так. А сейчас я вообще не задумывался над словами, которые употреблял, для меня было важно донести основную мысль — твоя сестра сильно переживает за тебя. Пойми, я не такой, как ты. Я не говорю чёткими, неоспоримыми фактами, но передаю суть, квинтэссенцию». «Это я уже заметила. Но к чему ты говоришь мне об этом? Обратного пути для меня нет». «А если бы был, ты бы согласилась всё вернуть?» «Опять я не понимаю тебя. Я не вижу смысла обсуждать сослагательное наклонение, обсуждать то, что заведомо невозможно. Это бессмысленно и непрактично. Именно поэтому я не буду отвечать на твой вопрос». «А может быть, потому, что ты сама не знаешь на него ответа?» — с легкой насмешкой спросил я, зная, что в Нике нельзя возбудить какие-либо эмоции, в том числе ярость и раздражение. «Этот вопрос бессмысленный по своей сути, а значит, я даже не буду задумываться, какой бы дала ответ. Я не хочу, подобно тебе, забивать голову всяческим мусором». «А я думаю, что будешь задумываться», — я сам поражался, с какой смелостью и непринужденностью веду разговор с человеком, который может убить меня одним щелчком пальцев. — «Хоть и не расскажешь мне об этом. Ты это сделаешь хотя бы для того, чтобы избавиться от скуки, которая постоянно преследует тебя. Знаешь, отчего тебе скучно? Оттого, что ты лишена способности что-либо чувствовать, способности испытывать эмоции. Да, тебя ничего не пугает, не волнует, не тревожит, как ты и хотела, но тебя ничего и не радует, не восхищает, не удивляет. Мир для тебя лишен какой бы то ни было окраски, он однотонный, серый, скучный. Я бы на твоём месте, наверное, уже давно бы застрелился». «Я не могу застрелиться или покончить с жизнью любым другим способом. Я сделала своё тело неуязвимым для любых видов оружия». «А если бы могла, покончила бы?» «Опять ты возвращаешься к бессмысленным вопросам». «Я знал, что ты так ответишь». «Если знал, то зачем спросил?» «Не знаю». «Я не понимаю тебя, Локи». «Это неудивительно. Я сам себя не понимаю. Да, телом ты бессмертна, но душой мертва уже давно». «Цитируешь Фриггу?» «А ты откуда знаешь? В мозгах моих прочитала?» «Нет, я не утруждала себя этим. Просто такого рода высказывания — как раз в её стиле. Фригга очень неглупый человек, и я уважаю её, как своего противника. Бывшего противника, точнее, и не могу не признать, что и в этом её высказывании есть немалая доля правды». «И какие же выводы из него ты для себя делаешь? Что, опять в молчанку будешь играть?» Ника, как я и ожидал, не отозвалась. Неужели я начал понимать её? Поразительно! С этими мыслями я заснул, не обращая внимания на холод и завывание ветра.