Бездефектный

Тсуна не мог пошевелиться. Он застыл, глядя на то место, где еще недавно стоял Кёя, а сейчас клубился фиолетовый туман. Ошарашенно переводя взгляд с дыма на Ламбо, мужчина открывал было рот, чтобы излить поток вопросов, но тут же закрывал, ожидая в звенящей тишине дальнейшее. — Зверек, рад видеть тебя снова. После выходных на горячих источниках, Тсуна и Кёя вернулись в Намимори и уже двадцать шестого ноября каждый из них был занят своим делом — кто преподавал, а кто учился. В обеденный перерыв они улучили момент, чтобы спрятаться от школьного гула и толпы на крыше, но довольно внезапно их времяпрепровождение было прервано кучерявым подростком, якобы случайно выронившим базуку Десятилетия на Хибари. — Ламбо, ты с ума сошел?! Как я объясню ему всё это?! Ламбо, Реборн тебя дери, что всё это значит?! — Тсуна давно не злился так сильно. Хибари, тот, из того самого будущего, держал мужчину подмышки, пока Бовино стремительно улепётывал с крыши. — Тише-тише, зверек, — чуть ли не воркуя, проговорил Хибари, ослабляя хватку, как только Ламбо скрылся за дверью. — Это я его попросил. Не сердись. А то сам знаешь: забью до смерти. Тсуна замер, замолчал, а потом сел на плед, который они расстелили с Кёей, чтобы не застудить себе задницы. Он опустил взгляд и надул щеки, не решаясь взглянуть в лицо суровому хищнику, сейчас больше похожего на счастливую объевшуюся рыбой Ури. — Сколько у нас времени? — Спаннер сказал, что где-то полчаса. Когда Ламбо пришел в моё время и рассказал о твоих проблемах с моей копией из вашего, я не смог устоять перед этим. Пришлось изрядно постараться, чтобы десятилетняя базука так сработала. Вообще, я искренне удивился, узнав, каким образом ты выполнил своё обещание не забывать меня. Хибари присел рядом, запрокинул голову и уставился на проплывающие на небе облака. Ветер осторожно трогал пряди его тёмных волос, щекотал за ушами, а следующим порывом слегка зло царапал ноздри Тсуны. Шатен всё-таки посмотрел на собеседника, ощутил, как единожды сердце пропустило удар: Хибари взял его за руку. — Если бы не спонтанное решение узнать, какого было Реборну со мной, то я бы его и не встретил. И даже вы бы ржали, если бы узнали, при каких обстоятельствах мы стали парочкой, — Тсуна слегка покраснел, вспоминая неудачные способы лечения простуженных. — Да? И как же? Тсунаёши замялся. Он крайне не ожидал того, что брюнета заинтересует подобное. — Живите в неведении! — воскликнул он, резко подскакивая с места и подходя к перилам крыши. Хибари тихо усмехнулся, но следом не поднялся. — В моем мире ты успешно женился, у тебя есть ребенок. Такой же слепой и глупый, каким ты был раньше. И сейчас ты такой же. Колкие слова неприятно резанули по спине. — Хибари-сан, вы и я — из разных времен. Здесь все уже давно не так. Здесь вам восемнадцать, вы никак не связаны с мафией. Вы попросту родились на шесть лет позже нужного года. Да, сейчас мы любовники. Но остается ли этот Кёя со мной, когда узнает? Я… Я хотел бы, чтобы всё было по-другому, — прошептал последнюю фразу Тсунаёши. Его голос дрожал. Хибари видел, что он вот-вот расплачется, но не мешал чужому монологу. — Хотел бы, чтобы мы все вместе прошли это. Хотел бы, чтобы каждая схватка раскрывала нас друг другу, хотел бы, чтобы, увидев вас в будущем, я успокоился, зная, что я не теряю чего-то. Хибари-сан, вмешательство Бьякурана разделило нас. Да, сейчас он прощен и искупил себя, но это не отменяет последствий. Шесть лет упущенного времени. И еще десять лет пустоты, после того, как в мою жизнь ворвался Реборн. Хибари смотрел на Тсуну ласково-снисходительно, словно пытался снять с него возложенную непосильную ношу. Шатен же в свою очередь готов был разреветься маленьким ребенком, но годы под галлонами крови научили сдерживать эмоции. — Тогда бы мы точно не были бы вместе. Зверёк, если есть столько параллельных миров, то уж точно есть те, где ты и я счастливы. Но в нашем случае… Взгляни на меня. Двадцать лет. Ты не замечал и не замечаешь, хотя, мне кажется добрая половина Альянса знает. Бьякуран даже как-то предлагал другую версию тебя из параллельного мира вытащить, — в этот момент лицо Хибари скривилось, будто бы он съел кислый лимон целиком. — А я, в свою очередь, никогда не решусь разрушить твоё счастье. Ни ты сам, ни общество меня не поймут. Я уже заклеймен как неправильный. — Ты еще мог бы стать счастливым. Найти девушку, завести семью. Попросить меня подстроить твою смерть, скрыться, сбежать от того прогнившего места. — Мне тридцать четыре года. На моих руках крови больше, чем за время существования всей Вонголы. Зверек, от туда не убежать. Ты и сам знаешь. Повисла неловкая пауза. На кончиках пальцев собралось ощущение влаги от железных перил. Небо затянуло серой палитрой, первые хлопья снега упали из свинцовых котелков, тая на коже похожих и сухой ноябрьской дороге. В школе прозвенела короткая трель звонка, оповещающая всех её присутствующих о начале урока. Тсуне тоже следовало бы идти, но можно раз в жизни и прогулять, будучи преподавателем. — Вы не заслужили этих страданий, Хибари-сан. — Знаю. Хибари наконец поднялся с пледа и мягко обнял Тсуну со спины, скрещивая руки у него на животе. Горячее дыхание опалило макушку, шатен ощутил, как нежно упирается брюнет носом в его затылок, а собственные волосы ложатся ему под губы. — И я веду себя как полный мудак, не замечая ваших чувств. — Совершенно точно. Тсуна развернулся в его руках и уткнулся головой в темный пиджак, зарываясь лбом в фиолетовую рубашку, желая спрятаться от всего мира в сильных, израненных жизнью, руках. — Что я должен сделать, Хибари-сан? — Осчастливь меня. Хотя бы здесь. А потом разрушь эту базуку десятилетия. Прерви связь между нашими мирами. И тебе, и мне станет легче. — Я не хочу расставаться. — Зверёк, — Хибари погладил его по голове, позволяя себе подобную бережливость. У них и так немного времени. — То робкое чувство ко мне уже давно исчерпало себя. Ты уже давно другой. Ты вырос. И пришло время, когда я нашел тебя. Потому что нашим линиям пришла пора разойтись своей дорогой. — Я люблю тебя, — Тсунаёши прижался к нему всем телом, цепляясь руками за спину, плечи, лишь бы это мгновение никогда не кончалось. Хибари грустно улыбнулся. — Не меня. Он отстранил от себя Тсуну и отошел назад. Взглянул на наручные часы и развел руки в сторону. Тсунаёши ощутил себя беспомощным четырнадцатилетним подростком, совсем как тогда, на базе, в ночь перед проникновением на Мелоне. По щекам быстро и прерывисто катились огненные по температуре слёзы, оставляли замерзающие дорожки лёгкого инея и жгли кожу скул. — Время вышло, — Хибари прикрыл глаза. — Сделай, что я попросил. И… Савада, спасибо, что я смог услышать это. Пусть и обращённое не совсем ко мне. Раздалось весомое «Бах» и знакомый жестокий ветер ударил по лицу, заставляя зажмуриться. Очередной фиолетово-розоватый дым развеялся куда быстрее, чем в первый раз. Вместо взрослого Хибари стоял Кёя, ошарашенно смотрящий в пустоту. Базука вдруг вернулась вовсе неподалёку, словно Ламбо её никуда не уносил. — Я видел странное видение, — заторможенно сказал Кёя, присаживаясь на плед. Тсуна не подходил ближе. — Да? И какое же? — безучастно поинтересовался шатен. — Словно очутился в очень красивом доме. Слышал детский смех. Видел твоих друзей. Ананасоголовый парень глупо хихикал и держал ребенка на руках. Твоего ребенка. Ты вышел за ним, вытирая руки о полотенце и изумленно уставился на меня. Усадили за стол, налили чаю — он был как настоящий — и о чем-то расспрашивали, поглядывая на время. Я хотел подойти к тебе, спросить, в чем дело, но Му… Мукуро остановил меня и покачал головой. Это было похоже на сон. Вышла Киоко и поздоровалась со мной. Там Киоко была совсем другая: более взрослая, более умная, более зрелая, не то, что сейчас. Да и ты показался немного другим. Очень уставшим… ещё я видел Ламбо. Интересно, что этот тупой телёнок там делал? Всё было таким странным. Тсунаёши подошел под его рассказ к базуке и взял её в руки. Ему хотелось перезарядить её, кинуть снова в Кёю, чтобы появился тот самый, из-за которого сердце на части разрывается. А потом он фокусировался на своём, таком родном и любимом. И желание тут же отпадало. — Но он не прав… я не солгал. Его… я его… — пробормотал он и внезапно сел на корточки. — Савада? Как больно слышать голос человека и понимать, насколько те разные. Как больно любить обоих и расставаться с тем, кто готов был умереть за тебя. Как больно понимать, что ты больше никогда его не увидишь; только через много лет и то, он уже не будет тем, кого он любил. Киоко — детская влюбленность. Пережиток юности и взросления. Он — первая, самая искренняя, самая глупая и неправильная любовь. Не симпатия, не пустая страсть. А то, что рушит изнутри, бесконечно давит и морально изничтоживает, растирает в пыль и бросает над океаном бушующих чувств разочарования и отчаяния. — Я люблю тебя, Хибари Кёя! Люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить! Но всё что у нас есть — это наши мысли и воспоминания. Наша боль, пронесенная с годами. Та боль, которую мы разделили с тобой будучи так далеко! Хибари подбежал к рыдающему шатену и обнял. Ему бы радоваться столь внезапным признаниям в любви, но он чувствовал, что обращаются не к нему. Что зовут кого-то с его именем, но не его. Что плачут по кому-то, но не по нему. — Савада… зверек, — с каждым сказанным словом Тсуна всё сильнее заходился в истерике, прижимая к себе базуку десятилетия. — я тоже тебя люблю. Только прошу, успокойся. Иначе мне придется… — он не использовал эту фразу давно, может быть даже со времен средней школы, — забить тебя до смерти. Тсунаёши взглянул на него так, словно увидел впервые. Мягкий холодный снег продолжал падать с неба. — Так ты ему расскажешь обо всём? Когда? — Ламбо нетерпеливо дернул Тсуну за рукав. Его глаза опухли и были красными от истерики. Ламбо подловил их в коридоре, когда те спускались с крыши. Хибари отправился на свой урок, а вот Тсуну парень задержал. — Думаю, когда пойдем в храм на Рождество. Только вот, я… — Что? — Я не уверен, что смогу рассказать всё до конца. Ламбо, я запутался. Я попробую спросить у Реборна совета, но, знаешь, я прихожу к выводу, что мы не сможем быть вместе. Он ещё юн, я знаю, что его чувства не настолько крепки. Это я уже вырос. И, пока не поздно, остановлю течение боли. Понимаешь… хотя постой. Об этом я всё же поговорю с Реборном. — А кандидатура на Хранителя Облака? — Эта параллель обойдется без него. Вария же вон, живет как-то. Значит и мы сможем. Быть может, одиннадцатому поколению повезет больше. И да, Ламбо, свяжись со своим бывшим боссом. Базуку следует уничтожить. Как только получу разрешение — сам этим займусь. — Можешь не ждать его. Я объясню как-нибудь. — Спасибо. Тсунаёши закрыл глаза и глубоко выдохнул. На его лбу и руках зажглось оранжевое особенное пламя, которое не уловили даже школьные датчики. Фиолетовая базука обуглилась, потемнела, на металле появились тёмные подтеки. Она сгорала. Связь с тем миром растворялась. Ламбо завороженно смотрел, как догорают его страхи. А Тсуна — как исчезает призрачная нить и сердце разбивается вдребезги.