О чем с тобой трахаться?

      Черт, опять. Панические атаки. В этих словах, на самом деле, нет ничего романтично-депрессивного. Женские романы лгут. Нет красиво стекающих по щекам дорожек слез, нет мелкой дрожи в руках, нет желания кого-нибудь обнять и успокоиться. Есть скручивающийся в тугой узел желудок, ком тошноты в горле и носу, защемление нервов в груди, каждый вдох отдается электрическим разрядом в легкие. Есть перекрытые от страха дыхательные пути и ощущение, что любой человек сейчас опасен. Обостряется слух и тактильные ощущения, и если тебя кто-то попытается взять за руку, успокоить, ты не захочешь уткнуться в крепкое плечо. Для тебя любое живое существо сейчас — опасность.       Это как тупая, ноющая боль, от которой хочется плакать, но не можешь. Тебя колотит, кружку точно не удержишь. Страшно везде — на улице, за шкафом, под одеялом на кровати, в укрепленном бункере. Наедине с другими — видишь их демонов. Наедине с собой — демонов своих. От этого и так страшно. Ты — обнаженный нерв чувств. Легче умереть, честно. Кровь закипает в венах, пульс рвет барабанные перепонки; хочется разрыдаться, истерить, сломать пару вещей, избить до полусмерти любого, кто подвернется под руку, но не от злости, а от слабости. Это грань — гнева и отчаяния, и ты ровно на ней. Балансируешь на тонкой леске, не в силах упасть через край, любой, лишь бы упасть. Слабость, отчаяние — это проходит, родные помогут пережить, успокоиться. Злость — она не бесконечная, заканчивается. Ты брызжешь ядом на окружающих, бесишься, теряешься, перегораешь. Но не на грани. На грани ты ничего сделать не можешь. Только молить организм вырубиться, отключиться, чтобы не чувствовать этого гребаного липкого страха, ползущего изо всех щелей подсознания. Когда пытка закончится — неизвестно. Тебе остается лишь смириться, представить, что так проживешь оставшуюся жизнь, — так минуты текут быстрее. С другой стороны, лучше повеситься, утопиться, не существовать, забыться, перевоплотиться, сделать хоть что-нибудь, чтобы оно прекратилось. Но когда конец — не знает никто. Если атака достаточно сильная, начинаются галлюцинации. Кожа на кончиках пальцев горит, плавится, оставляя в мозгу лишь одно уравнение: прижигать + плоть = держись, девочка. Твои демоны — твои проблемы.       Но приступ прекращается так же внезапно, как и начался. Просто все уходит, оставляя после себя металлический привкус крови из прокушенных губ. Дурной сон, бред. И ты стоишь, как припадочная, около зеркала, пялясь на свое бешеное отражение и подмечая, что прошло всего три с половиной минуты с того момента, как уронила расческу на пол, а тень, похожая на винтовку, (которая в итоге оказалась долбаной веткой дерева), обрушила на тебя лавину страха и отголоски боли.       Тэйт сморгнула подступившие слезы. Какое глупое явление — эта паника. На пустом месте, чтоб ее. Неплохо было бы какие-нибудь таблетки купить от этого дерьма. Хотя о чем это она? Будто поможет.       Планы Дрейк пораньше лечь спать и пойти с утра на пробежку летят к чертям, когда она хватает со стула кофту и срывается вниз по ступенькам, отмахиваясь от вопросов сестры фразой «прогуляюсь». Ника поняла, что произошло. Десять вечера, домашняя одежда и давно смытый макияж — приступ, и, очевидно, весьма сильный, раз Тэйт не удосужилась нанести даже тушь на покрасневшие глаза. Пунктик, связанный с внешним видом, выдавал брюнетку с потрохами. Но сейчас, честно, плевать. Она не претендует на звание «сильной женщины». Да, потакает страстям; да, безвольная, биомашина, подвластная обстоятельствам. Да, слабая, и что? Ей просто нужно время. Его прошло еще слишком мало.       Только уже у ларька с сигаретами Татум понимает, что неплохо было бы одеться потеплее, нежели разгуливать по ночному городу в пижамных шортах и мужской толстовке. Благо, она всегда выглядела старше своего возраста, ведь документы, подтверждающие ее принадлежность к «взрослым людям» благополучно забыла дома. В отличие от мегаполиса, где всякая забегаловка работала круглосуточно, здесь, в Осло, ей пришлось пройти пару кварталов до первого магазинчика с надписью «открыто». Продавец смотрит на девушку недоверчиво, протягивая пачку ментолового «Kent», но Тэйт поднимает на мужчину тяжелый взгляд, в котором читается отнюдь не подростковая взволнованность, и отдает деньги, бросая уже через плечо «сдачи не надо».       Идя к дому другой дорогой, чтобы не чувствовать себя неврастеником, Дрейк теребит в руках пачку, так и не решаясь ее открыть. Оставит на более тяжелый случай, уже все прошло. Ощущая себя просто долбанной истеричкой, что ни с того ни с сего выбежала ночью из дома в поисках еще одного яда, отравляющего мозг, Тэйт убирает сигареты в карман, а еще через двести метров и вовсе выбрасывает в мусорный бак. Срываться после каждого приступа, когда не курила уже год, — большая роскошь, да и жаль потраченных усилий. Нет никакой сверх-стойкости и силы воли, просто лень завязывать заново.       Давай: паспорт, деньги — есть, ты уже взрослый человек — делай что захочешь. «Нет, идите…» Реверсивная психология работает. Может, она все еще может получить звание «сильная женщина года», надо просто немного потерпеть. Даже сестре, считай, не соврала: действительно гуляет.       Свежий ночной ветерок противно обдувает голые участки кожи, заставляя тело покрываться мурашками. Нормальные люди уже спят в своих кроватях, но повернув за угол, Тэйт понимает, что она не одна такая, любительница испортить себе режим сна: приличных размеров коттедж светится разноцветными огнями, оповещая округу о бурной личной жизни здешних подростков. От басов, перекатывающихся волнами по асфальту, внутренние органы протряхивает мелкой дрожью, а собственные мысли не слышно из-за криков пьяной молодежи. В другой ситуации Дрейк, может, и заглянула бы на огонек, завела нужные знакомства, нашла друзей или даже парня, но это уже другая история — другая ночь, жизнь, без приступов и паранойи.       Опустошенность — слово, полностью сейчас описывающее девушку. Просто все равно. Она закончилась, перегорела. Просто душно, горячо и плевать. Кажется, если бы она сейчас наткнулась бы на освежеванный труп, просто перешагнула и поморщилась бы от неприятного запаха. Нет сил испытывать какие-либо чувства, эмоции. Ничего, это пройдет — надо просто отдохнуть, поспать и забыть.       — Мы лучшие! Уху-у! — со стороны заднего двора, мимо которого проходит Дрейк, слышны нетрезвые вопли какой-то девицы и последующий характерный звук упавшего тела. «Ничего, скоро проблюется и протрезвеет», — думает Тэйт, решая не тратить время на спасение утопающих.       Бог, очевидно, поржал над планами девушки и, вытирая подступившие слезы, вытолкнул «ту самую пьяную девицу» прямо на тротуар, под ноги Татум.       — Нет, жизнь, конечно, сука, но не настолько же! — раздраженно выдыхает она. Тело внизу пьяно смеется и делает несколько безрезультатных попыток подняться, после чего хватается за ближайший предмет, способный помочь в этом нелегком деле — ноги Тэйт.       — Знаешь, как это бывает, одновременно и весело, и грустно? — Тело, оказавшееся длинноволосой милой шатенкой, смотрит на Дрейк, очевидно, плохо соображая, что происходит, и решает, что настало время разговоров за жизнь. Тэйт тяжело вздыхает, но пройти мимо все же не может. Ей же тоже помогли. Давно, правда. Будто тысяча лет прошла.       — Конечно знаю, это мое кредо — плакать от счастья и смеяться на похоронах, — скептично кидает Дрейк, поднимая девицу с тротуара и усаживая на бордюр. Требуется немного больше усилий, чем она предполагала: девушка в теле, хоть и очень милая на лицо. Длинные темно-русые волосы спутались, в некоторых местах склеились из-за непонятной субстанции, и постоянно падали на лицо незнакомки. Дрейк никогда не понимала этой фишки — распускать волосы, трясти ими везде, пачкать, путать — неудобно же. Да и таких ситуаций не было бы.       — А ты, похоже, юморная, да? Я бы сказала, горячая! — Рыжая (оказывается), заливается невнятным смехом, обнимает Дрейк за плечи и ложится той на колени. — Боже, мне плохо… — Тэйт вовремя реагирует и уворачивается от последствий вечеринки, попутно (прям как в девчачьих фильмах про подростков, чтоб их), придерживая волосы несчастной. Отдышавшись, девушка слегка трезвеет и смотрит на Дрейк уже более осмысленным взглядом.       — А ты вообще кто? — Ей, в принципе, плевать — больше Еву сейчас волнует тот факт, что она не на вечеринке, и, может, в эту самую секунду Юнас целуется (если только это) с другой. Нет, никаких обязательств — просто некое чувство собственничества.       — Очевидно, сегодня я твой ангел хранитель, детка. — Тэйт даже улыбается. Такая жизненная, приземленная ситуация, что аж смешно вспоминать причину сегодняшней прогулки. Что может быть обычнее, чем пьяный подросток на вечернем тротуаре? Еще неизвестно, кто кого спас, — так легко и просто на душе, что Дрейк сама удивляется. — Ладно, несчастье, ты в норме? Может, привести кого? — У Бога свои планы, и, видимо, в них входит поиск друзей Евы, потому как другого объяснения такой ситуации Татум не находит. Случайностей не бывает, в этом Дрейк убедилась сама, и раз это непонятное рыжое чудо помогло ей, почему бы не помочь в ответ?       — Да, Юнас. Позови Юнаса. Скажи, Еве нужна помощь, он поймет, — устало потирает переносицу девчонка. «О да, такой шифр дано понять только Юнасу. Юнас поймет. Неужели я раньше выглядела так же глупо и жалко? Об этом лучше даже не думать». Тэйт кладет Еве под голову ее же толстовку и оставляет дремать на газоне. Зайти, найти, уйти — главное не зависать и придерживаться плана.       Дрейк пробирается сквозь толпу танцующих подростков, стараясь никого не касаться, она ведь обещала помочь — себе, этой странной девчонке Еве, поэтому старательно подавляла свое недо-ОКР*. Вменяемых людей вокруг уже почти не было, так что поиски продвигались медленно. Скорее всего, кроме алкоголя, здесь присутствовали и вещества, потому что напиться до такого состояния — не хватит ни денег, ни силы воли. К более-менее трезвой парочке прыгающих под музыку, Татум подойти не решается: парень и девушка хоть и создают впечатление адекватных, танцуют не в ритм — это выше ее сил.       — Привет, ты Юнаса не видела? — стараясь перекричать музыку, Дрейк обращается к девушке, сидящей у барной стойки. Барная стойка в доме, серьезно?       — Да, он вроде поднялся на второй этаж со второкурсницей, а что? — Блондинка недоверчиво покосилась на Тэйт, но алкоголь быстро выветрил ревниво-собственнические мысли из головы, и она расплывается в пьяной улыбке.       — Ничего, просто надо поговорить, — саркастично кидает Дрейк, глазами разыскивая лестницу на второй этаж. Не хватало еще в обсуждаемую историю с «уводом парня» влипнуть.       — А виски с пивом лучше не мешать. Приятного вечера, — Татум честно старалась скрыть брезгливость в голосе, но поскольку в уравнении «хочу» — это половина «могу», первое в данной ситуации отсутствует, получается плохо.       Из толпы Дрейк почти не выделяется, одета как подобает на вечеринке — что-то безразмерное сверху и голые ноги.       Не смотря на наигранно-завышенную самооценку, красоткой она себя никогда не считала. Со слов знакомых — яркая внешность, характер. Но для себя — посредственность. Такая же никакая, как все. Хотя, может, так на самомнение влияет толпа людей и неприятное чувство тревоги — неизвестно. Со стороны, назвать посредственностью язык не повернется: как ни суди, — по поступкам, словам, мировоззрению — таких в природе больше нет. Говорили, что красивая, необычная, признавались в любви, но какая в этом разница, если сам в себя не веришь?       Проталкиваясь к лестнице на второй этаж, Дрейк все больше хочет все бросить и уйти. Или закурить. Но нельзя. Терпеть. Это потом поможет, в жизни — терпеть.       Ее путешествие останавливает чья-то рука, обвивающаяся вокруг талии. К Тэйт прижимается в импровизированном танце парень, который пьян настолько же, насколько хорош собой, то есть — до черта.       — Знаешь, это вообще-то незаконно, — улыбается он, смеряя Дрейк внимательным взглядом, проходясь по темным, искрящимся глазам, волосам, убранным в растрепанный пучок, и тонкой фигурке в чрезмерно большой одежде — что еще нужно для богатой фантазии?       — Что незаконно? — Не это рассчитываешь услышать на вечеринке. Тэйт не танцует, мягко отстраняется, но не уходит — у этих плохих парней, что, специальная магия, да? Она же определенно точно понимает, что ему от нее нужно, но эта милая улыбка заставляет остаться и дослушать его бред до конца.       — Быть такой горячей, — он улыбается еще шире, явно довольный собой. Такой уверенный в себе, эгоистичный красавчик, наверняка привык добиваться своего. Губы Тэйт кривятся в кровожадной ухмылке. Она любит играть.       — Ах, это. Ничего не могу с этим поделать, — улыбнуться одним краешком губ и изогнуть бровь — вроде и не застали врасплох. Что ей там нужно было сделать на этой вечеринке? Кого-то найти? Да нет, она пришла веселиться.       — Дерзкая… Не хочешь познакомиться поближе? — «Пенетратор» приятно удивлен такому экземпляру. — Я Крис. — «Первокурсница, видимо, раз раньше ее не видел». Хоть это и странно — особых новеньких «Пенетраторы» выявляют еще на первой неделе.       Дрейк, не моргая, проходится взглядом по парню снизу вверх и, скривив губы, отвечает:       — Пожалуй, нет.       Ох, не тому она отказала, не тому. Инстинкт хищника обладать жертвой во что бы то ни стало просыпается в любом, хоть чуточку уверенном себе мужчине, что уж говорить о «Пенетраторах».       Взгляд, брошенный через плечо, и искренняя улыбка — ей хорошо и легко; их миры рассыпались. Встреча глазами, и больше ничего не надо.       Дрейк, отойдя на пару шагов, мотает головой — что это сейчас было? Они что, в воздух наркотики распыляют?       Крис, тоже отойдя на пару шагов, тащит какую-то девчонку в туалет — что это было? Может, таблетки были левые? Да еще в животе так странно — точно траванулся.       «Бред. Последствия приступа», — думает Тэйт и, наконец, находит свою цель — Юнаса — в дальней комнате, верхом на полураздетой девчонке.       Миссия выполнена — Еву увозит недовольный Юнас, Дрейк плетется домой. Да еще это странное чувство в животе — точно перенапряжение, надо отдохнуть.       И почему так хочется улыбаться?