***
Шистад выпускает в прохладный влажный воздух густую струю дыма, наблюдая за тем, как она растворяется в пространстве. Резкий порыв ветра заставляет от неожиданности резко вдохнуть, и Крис выше поднимает ворот пальто — надеется только, что когда они уедут южнее, погода будет закономерно лучше и сжалится над ними, разгоняя тучи: вырабатывать серотонин усилием воли уже поднадоело, хочется увидеть хоть немного света. Крис стоит, облокотившись на борт машины, и выпиливает взглядом дверь дома Дрейк — она уже должна выйти. Татум, к его счастью, не заставляет себя долго ждать и выпархивает на крыльцо, хватая с комода в прихожей дорожную сумку. Сразу видит Криса и направляется к машине, кидая в его сторону что-то вроде «блядские-холода-господи-включи-печку-на-температуру-ада-за-эти-десять-секунд-на-улице-у-меня-даже-матка-успела-замерзнуть» и принимается усердно что-то искать в телефоне, особо не обращая внимания на парня. Шистад хмыкает и садится за руль, окидывая ее придирчивым взглядом, но к чему придраться не находит — Дрейк выглядит великолепно, и это абсолютно полностью заслуга Криса: на ней бежевые брюки с завышенной талией, на тонком ремешке, пальто с прорезями вместо рукавов и длинные бордовые перчатки. Образ завершает малиновый берет, мило подчеркивает заколотый шпильками низкий пучок и нарочно-нечаянно выбившиеся из него пряди, падающие на лицо Тат. Дрейк (о боже) накрашена не так ярко, как обычно — она пощадила свой образ и черных теней нанесла по минимуму. Ресницы, правда, двадцатью слоями намазала, но Крис может это перетерпеть. Видеть ее такой — очень странно и непривычно для Шистада: даже в платье в пол она не выглядела так — красный атлас по-привычному кричал, ярким образом опережая саму Дрейк, сейчас же облик Татум жарко шепчет. Крис заводит машину и выезжает на трассу, но в голову все равно лезут идиотские сравнения, связанные с Тат: у нее, несомненно, есть стиль, только Крис этого упорно старался не видеть, не разглядывать и не изучать девчонку, просто поставив себе установку о том, что она «джазовая сучка для траха», потому что за всем этим дерьмом обычно следует беспросветная жопа под названием «привязанность». Но сейчас Крис неосознанно сравнивает Дрейк с запахом бензина и ничего не может с этим поделать. Шистад думает, что стиль Дрейк — это пурпурные розы. Не красные — она слишком наивна для такого, и не розовые — слишком банально. Белые — для нее слишком невинно, а желтые — не про нее. Вот пурпурные — да, это про Татум. Конечно же, еще Татум ассоциируется у Криса с табачным дымом — вокруг нее его всегда много, во всех сумках и куртах у нее лежит зажигалка, а деньги на лишнюю пачку являются н/з. Ему иногда кажется, что сигаретный дым сделан из ее легких, а не наоборот. Крису никогда не нравились курящие девушки, но Дрейк это необъяснимым образом идет и является неотделимой ее частью. Вообще, все что можно назвать вредными привычками, ассоциируется у него с Дрейк. Она сама и есть — блядская вредная привычка, от которой отказываться — себе дороже. Стиль Татум — это вишневая кола. Она ее пьет всегда и везде, буквально состоит из нее процентов на восемьдесят и спускает на газировку бешеное количество денег. Так она якобы сдерживает свою тягу к сладкому. Еще Дрейк ассоциируется у него с алкоголем — крепким, обязательно крепким и достаточно приторным. Крис перебирает в памяти все известные ему сорокоградусные и выше, останавливаясь, пожалуй, на водке. Виски — слишком банально для нее, текила — слишком вульгарно, абсент — слишком сахарно, а вот водка — в самый раз. Сама по себе вроде ничем не выделяется — даже вкуса не имеет, но крышу сносит основательно. Она добавляет харизмы даже томатному соку, она не особенная, но есть везде, являясь незаменимой. Да, Татум — это определенно водка. Еще Тат — это ванильный заживляющий бальзам для губ — она их кусает двадцать четыре на семь и не может есть острую пищу из-за постоянно открытого мяса на губах. Мазохистка. Разумеется, Татум — это черно-белые фильмы. Нестареющая классика, с всегда интересным сюжетом и домашним уютом, веющим прямо с экрана. С красивыми актрисами с тонкими чертами лица, с джентльменами, папиросами, шляпами и чарующими песнями. Фильмы с историей — это про нее. Дрейк — это неон, текущий по венам. Она чисто городская, неспособная выжить в походе девчонка, которая лучше удавится, чем попробует воду из речки: она включает термостат на полную, потому что постоянно мерзнет, любит покупать уже порезанные-почищенные овощи в пакетах и кофе в картонных стаканчиках. Татум — это чистый неон. И винил. Дрейк — это обязательно винил. У нее дома лежит пластинок двадцать, у нее нет проигрывателя, но свои диски она обожает и любит, постоянно рассматривает обложки и прослушивает онлайн песни, находящиеся на них, мечтая однажды услышать чистый звук. Дрейк не может жить без старого, хорошего джаза и постоянно напевает себе под нос, не выключает радио дома, настроенное на волну прошлого века, и любит кидаться фразочками из треков-классики. Татум — это смотреть в глаза при разговоре. Такое вот странное сравнение. Она никогда не отводит взгляда, не пялится на свои ботинки, не отвлекается: прищуривается, подмигивает, улыбается только зрачками, но постоянно что-то про себя подмечает и ищет в глазах собеседника ответы на одни ей известные вопросы. О, и как он мог забыть! Дрейк — это книги о художниках-импрессионистах. Она знает о них все, может по пяти квадратным сантиметрам холста понять, какая перед ней картина; может часами разглядывать пейзаж или портрет, находя новые и новые детали. Крис как-то видел, как Дрейк тридцать минут сидела над книгой с открытым разворотом и картиной на нем. Просто беспрерывно пялилась и чуть не плакала от восторга — мировая художественная культура была единственным предметом, который Дрейк любила несмотря на учителя и малое количество часов — она полностью погружалась в искусство и боготворила Ван Гога. Ну, может, после Моне. Мане она не переносила на дух. Все это всплывает в сознании какими-то смазанными образами — скорее ощущениями, окутывающими запахами и кислинкой на кончике языка. И Криса пиздецки пугают эти мысли. — Можешь уже, блять, перестать?! — взрывается он. — Весь мозг вытрахала, — рычит Шистад и ощутимо шлепает Тат по руке, чтобы та перестала монотонно клацать пальцами по подлокотнику, чем занималась последние двадцать минут. Татум вздрагивает и мажет по Крису каким-то пустым, затравленным взглядом, ничего не говоря в ответ. К горлу начинает подкатывать предательский ком волнения и осознание того, что через каких-то пару часов она будет участвовать в шоу уродов, прикрываясь двойной ложью: для всех — статусом девушки Криса, для Баша — той, кто «не при делах». И эти мысли нельзя отложить на потом, потому что это «потом» происходит уже сейчас — перекрестки со светофорами за окном сменяются трассой, проходящей через лес, а после и раскинувшимися на несколько километров лугами, заставляя взгляд разбегаться сразу во всех направлениях. Тат хочется ответить что-нибудь колкое в ответ на грубость Криса, но желчь так и остается на языке, Дрейк ей давится — только поджимает губы и на изломе выдыхает: после того, как она раскрыла все секреты и решила быть честной, обстоятельства над ней посмеялись, затягивая на шее Дрейк нитку из нового клубка лжи — колесо сансары дало оборот. Крис видит, как Дрейк вжимается в кресло и глядит перед собой невидящим взглядом, — в грудине расползается мерзкое чувство вины: Татум, правда, бывает до охуения бесячей сукой, но сейчас он сорвался на пустом месте, вымещая на девчонке злость на самого себя. «Терминальное состояние, — думает Крис, — лечится удачей». И, не отрывая взгляда от черной артерии трассы, несильно сжимает ладонь Дрейк свободной рукой. Она только поглаживает его запястье подушечкой большого пальца, но в остальном никак не реагирует, и Крис ей за это благодарен: хоть кто-то из них не психует из-за его слабости. Почему-то Крису кажется, что это именно слабость — думать о других. Но сейчас ему становится чуточку легче. Шистад повзрослел как-то очень рано: может, из-за ухода матери, а может, из-за первой стопки в двенадцать, но факт остается фактом — со взрослыми развлечениями приходят взрослые проблемы. И сейчас, через пару часов, Шистад столкнется с их последствиями лицом к лицу, а заодно, в лице Баша, и с напоминанием о том, что Шистад неисправимый трус, слабак и лицемер. Просто фантастика, мать его, а не отдых.***
Дрейк заваливается на кровать, натягивая на колени разношенную кофту, и достает из дорожной сумки ноутбук, открывая документ с докладом по истории. Шистад кидает на нее короткий взгляд, выходя из душа, и аж присвистывает, когда видит, как Тат надевает очки для чтения. — Заткнись, — бурчит Дрейк, даже не поднимая взгляда на парня. Крис похохатывает и улыбается. — Да я ничего и не говорил, — бубнит он, обходя кровать, и вытирает мокрые после душа волосы полотенцем, все еще с интересом разглядывая Тат и то, как странно и мило она выглядит в очках. — Одно слово по этому поводу, и я тебе член откушу. — Она смотрит на него поверх оправы, спуская очки на край носа, и возвращает внимание к экрану ноутбука. Крис ничего не отвечает, только хрипло смеется и натягивает майку, подмигивая Дрейк, когда видит ее изучающий взгляд на своем торсе. Татум закатывает глаза и цокает, мол, я просто задумалась, но все же уголки губ растягиваются в корявой улыбке, когда парень падает рядом с ней на кровать и невесомо проводит пальцами по щиколотке, как бы не отвлекая. Дрейк ежится от начинающих бегать по ногам мурашек и прячет ногу под плед, удобнее устраиваясь на подушках. В комнате приятно пахнет деревом, а фонари над кроватью очень удачно освещают небольшую площадь, распространяя нужное количество света, но не дотягиваясь до дальних уголков комнаты, создавая больше уюта. За окном слышится начинающийся дождь, и тугие капли изредка падают на стекло, успокаивая слуховые рецепторы монотонными звуками природы. День выдался сложным, но закончился на удивление не так паршиво, как мог бы: никто не подрался и не умер — уже хорошо. Были, конечно, и острые, неприятные моменты, но все действительно прошло достаточно гладко по сравнению с тем, что можно было бы предположить. — Она хорошо вписалась, — улыбается Шистад-старший, протягивая сыну закуску, и облокачивается на выбеленное заграждение. — Не то слово, — ухмыляется Крис, кидая взгляд на Татум. Она стоит метрах в тридцати, в компании двух знакомых отца, тети Шистада и ее подруг, вертя в руках клюшку для гольфа. Крис не слышит, о чем они разговаривают, но очевидно, хорошо проводят время в компании Дрейк: тетя периодически заходится заливистым смехом, а мужчины активно жестикулируют, что-то рассказывая Тат. Она оборачивается и машет Крису, улыбаясь, — Дрейк очень гордится собой: сыграть вничью с опытными игроками, при этом впервые взяв в руки клюшку, — многого стоит. Шистад не обратил внимание, как девчонка передернула плечами, взяв в руки предмет для гольфа, а Тат тогда с неудовольствием подумала, что тот раз, когда они напились в хлам и Веттер, взяв откуда-то клюшку, предложил похерачить голубей, дал ей хорошее подспорье для сегодняшней игры. Она этим совершенно не гордится, но не пропадать же «таланту». — И ты мало проводишь сегодня времени с ней, — кидает Фабиан сыну. — Она уже второй час обыгрывает всех в гольф, а ты стоишь тут и треплешь языком с отцом, — цокает Шистад-старший, и Крис удивленно на него пялится. — Да не мало я с ней времени провожу, — бурчит Крис. — Это называется давать ей личное пространство, а не таскать везде за собой, как котенка на шлейке, — кривится парень и тут же осекается, не понимая, какого хера привел именно такое сравнение, но да ладно. — Ты просто боишься, — улыбается Фабиан. — Чего боюсь? — изумляется парень, не находя состыковки между репликами отца. — Того, что однажды кто-то действительно захочет быть с тобой. Просто быть… Крис смотрит на Татум, и в сознании неожиданно всплывают воспоминания недельной давности: Дрейк, плавно двигающаяся с ним под музыку, ее горящие глаза и розовые щеки — она выглядела так вдохновляюще и необычно, что внутри Шистада что-то щелкнуло. С того момента Шистад не мог смотреть на Дрейк как раньше — он безумно хотел ее двадцать четыре на семь. Нечаянное движение руки, задевающее его локоть, когда она тянется за заваркой? Стояк. Мягкий поцелуй в губы? Стояк. Она, жадно поглощающая свой нескончаемый запас шоколадных конфет? О, бросьте, он конченный человек. В легких застревали слова, Крис тупил, пропускал мимо ушей половину реплик друзей, когда она проходила мимо по школьному двору, и вообще, вел себя как полный идиот. Это просто пиздецки бесило Шистада, и он сублимировал свои чувства в поступки больше обычного, усерднее прежнего обрезая привязанности в своей жизни, — в последний раз даже не разделся перед сексом, оттрахав Дрейк прямо на кухонном столе, и к тому же, быстро кончил, потому что его разрывал фонтан эмоций изнутри. Она никак на это не отреагировала, повторяя за чувствами Шистада, — от грубости в сторону девчонки и пренебрежения ее мнением ёкать внутри при ее прикосновениях не перестало, и Крис просто уже не знал, что с собой делать. Даже пить не хотелось — в четверг он одним махом вылакал половину бутылки паленого виски сразу после школы, потому что ее ноги в колготках с черным швом мелькали перед глазами весь день и его сердечная мышца уже не знала, куда деваться, заходясь диким галопом при любом упоминании первокурсницы или чего-то около нее. А «около нее» теперь стало все: Дэнни просит у Криса сигарету? Татум же курит — Татум. На уроке заканчивается ручка и Крис просит новую? У Тат их всегда восемь в сумке — Тат. В столовой дают салат с помидорами? Дрейк ест только «черри» — Дрейк. Ее было слишком много вокруг и внутри Криса, и он потихоньку начал сходить с ума, поэтому решил, что алкоголь ему как всегда поможет. Но терпкая жидкость должного облегчения, к ебучему сожалению, не принесла — только сильно закружилась голова, и Крис, обреченно прикладывая холодные руки к горящим щекам, бесшумно, почти смущенно, блеванул где-то под кустом. Еще Шистад был в смятении: он, естественно, даже у себя в голове не называл всю это долбоебень каким-то дерьмом вроде «чувства», но все же считал, что все вот это вот может случиться (о, даже не с ним — с его «другом», конечно) только после того, как ты решаешься на это самоубийство. Поэтому не заводил серьезных отношений — думал, что как только скажет самому себе «да, я вступаю в отношения, о`кей, понеслась пизда по кочкам», то тогда — и только тогда — появятся чувства. А тут опа, и стукнуло — резко, неожиданно, и совершенно не вписывалось в его планы. Это было сильно и быстро, напоминало апперкот Тайсона — недавно он ей писал «заеду в восемь» и подмигивал блондинке-третьекурснице, а сегодня уже наслаждался тем, что она гладила его запястье, и хотел, чтобы дорога до пригорода длилась вечно. Крис смотрел в глаза Татум, когда, выйдя из машины, она остановилась, как вкопанная, бурча «я волнуюсь», и в равной мере хотел убить ее и поцеловать. Он смотрел Дрейк в глаза и испытывал непреодолимое желание обнять ее, прижать к себе и задушить. В ней самой, в ее взгляде было что-то потерянное, неуловимое, жаркое, возбуждавшее в нем чувство ненависти. Как она смогла так незаметно покорить тот черствый, обуглившийся комок в груди, который Крис, по странной прихоти, привык называть сердцем?.. — Обсуждаете нашу темную лошадку? — мурлыкает пустота голосом Баша, и Крис передергивает плечами. — Того и гляди вас, Фабиан, переиграет. — Себастиан мелькает за спиной Шистада и останавливается по правую руку от мужчины. — И я буду совершенно непротив, — улыбается Шистад-старший, кивая парню. Крис только сжимает кулаки и едко ухмыляется, брызгая желчью чуть ли не из глаз. Ярость заполняет все его существо, и Шистад агрессивно дергает губой, мол, съебись с глаз моих, распиздяй колхозный, но Баш либо не умеет читать мысли, либо специально игнорирует посыл заклятого друга, а только довольно щерится. — Просто удивительно, что нашего знаменитого холостяка смогла покорить эта, без сомнения, прекрасная девушка, — слащаво тянет Себастиан, довольно и жутко лицемерно улыбаясь. — Кстати, она знает о твоем бурном прошлом? И не ревнует? Я бы заревновал, когда увидел тебя на прошлой неделе в кафешке с другой девчонкой, — добивает Баш. Шистад-старший удивленно поднимает брови и кидает хмурый взгляд на сына. Крис буквально читает в его глазах: «Ты что, блять, издеваешься?» — Ну, тогда хорошо, что ты не в моем вкусе и тебе не приходится испытывать ко мне таких чувств, — скалится Шистад, чувствуя, как тонкая ниточка доверия отца тает на глазах. Кажется, это его очередное фиаско. — Что обсуждаете? Только не говорите, что меня! После комплиментов Фабиана я просто физически не могу зазнаться еще больше, — улыбается Татум, неожиданно вклиниваясь в их компанию, и берет Криса под руку, любовно к нему прижимается и кладет голову парню на плечо. — Баш не на шутку озабочен благополучием наших отношений и выпытывает у меня, знаешь ли ты о том, что на прошлой неделе я сидел в кафе с блондинкой, — ухмыляется Шистад, не сводя глаз с Себастиана. Уверенность вдруг возвращается, и ему становится совершенно плевать на этого психопата. — Что? — картинно изумляется Дрейк. — Только не говори, что ты спрашивал у моей сестры, что мне подарить на день рождения! — всплескивает руками девчонка и смеется. — Виновен, — улыбается Шистад и целует Дрейк в макушку. Крис видит, как отец расслабленно выдыхает и даже виновато смотрит на сына, как бы каясь за свое недоверие. Себастиан осекается, но не перестает ухмыляться, глядя на Дрейк и Криса. Парень уже хочет что-то сказать, но Шистад-старший его опережает: — Ладно, я вас оставлю, а то Татум придется ревновать Кристофера уже ко мне — уж слишком много времени я с ним сегодня провожу. — И, кивнув молодым людям, удаляется. — Я тоже пойду, пожалуй, — улыбается Баш, — у нас еще будет время поболтать, — подмигивает он Тат и направляется к знакомым. — Мудоебище пиздоглазое, — бурчит Крис. Ярость понемногу отступает, оставляя за собой лишь легкий след горечи. Татум расслаблено выдыхает — от Себастиана прямо веет злом, и это гадкое, липкое чувство неопределенности окутывает с ног до головы, перекрывая кислород. Она легко царапает ногтями ладонь Криса — это успокаивает. Вообще, Дрейк заметила странную вещь: только в присутствии Криса ее постоянное легкое чувство тревоги отступает. С ним она чувствует себя в безопасности, хоть Шистад и бывает редкостным мудаком. — Нажремся? — хмыкает Крис, сверху вниз глядя на Дрейк. Ему с каких-то блядских пор не хочется прерывать тактильный контакт, несмотря на то, что всегда любые лишние прикосновения или объятия он любил на уровне «не мое». — Я «за» в обоих смыслах, — улыбается Дрейк и старается не дышать прерывисто оттого, что до сих пор стоит, прижавшись к Крису. Бред. Ей жарко — просто жарко из-за теплого свитера. Дрейк сосредоточенно бегает глазами по строчкам и старается не замечать пальцы Шистада, пробирающиеся под растянутую футболку и рисующие узоры на животе, — он ничего не требует, просто от скуки. Они лежат так минут двадцать, после чего Крис приподнимается на локте и трется носом о шею Тат, от чего она морщится и улыбается, тут же дергаясь, как ошпаренная. Дрейк будто не имеет кожи, будто живет с оголенными нервами, оттого так ярко реагирует на его прикосновения. — Мне вот интересно, — бубнит Тат, улыбаясь, но не отрывает взгляда от ноутбука, — ты вообще знаешь, сколько у тебя было девушек? — она старается говорить ровно, но Крис все-таки краем глаза видит, как она давит расплывающуюся на лице шкодливую улыбку. — Тебя считать? — почти серьезно спрашивает Крис, заглядывая ей в глаза. — Да, — ухмыляется она одним уголком губ, отрывая взгляд от текста. — Дохуя, — щерится Крис и откидывается на подушки, а Тат заливается смехом. — На самом деле, странный сегодня день, — на выдохе произносит Шистад. — Мне почти хорошо. Тат ничего не говорит, только поправляет волосы, убирая выбившиеся пряди в пучок, и ежится от приятных мурашек, когда Крис опять проводит пальцами по ее ноге. Его руки — электрический ток. Достаточно одного прикосновения для того, чтобы Дрейк зажглась, сгорела, погибла. Это необъяснимое чувство щемящего тепла окутывает ее каждый раз в его присутствии. Она не помнит точно, но вроде бы это началось с той самой секунды, когда она услышала льющийся со сцены джаз, который грациозно рождался под умелыми пальцами Кристофера. — Ну, значит, не зря ты поначалу был записан у меня в телефоне как «шлюшка», — давится смехом Тат, картинно возвращая внимание к ноутбуку. — Чего-о? — поднимает брови Крис. — Как-как? — Он привстает на локтях, возвышаясь над Дрейк. — Какое неуважение, нет, вы посмотрите! — патетично восклицает он и захлопывает компьютер перед носом Тат, кидая его в сумку. — Эй! — начинает было возмущаться девчонка, но громко вскрикивает, когда Крис резко дергает ее за пятку, Дрейк съезжает вниз из сидячего положения, и парень наваливается сверху, хитро улыбаясь. — Можно подумать, что я у тебя записана как «мадмуазель Дрейк» — полностью уважительно, — бухтит она, стараясь сделать серьезное лицо, но получается плохо. — Нет, — тянет Шистад, — ты у меня записана как «джазовая сучка», — ухмыляется он. — О, очень мило, — кривляется Дрейк, стараясь выпутаться из хватки парня. — Отпусти! — пищит она, но на сопротивление это мало похоже — скорее так, ради приличия. — Не-а, — довольно улыбается парень. — И ты сказала «был записан», а как сейчас? — Поднимает брови он, изучая взглядом лицо Дрейк. — Записан как «К». — Она закусывает губу, чтобы не улыбаться так широко, — палевно пиздец. — К? — переспрашивает Шистад. — Ага. У меня просто появился номер Крис из автобуса, и я тебя переименовала, чтобы не путаться, — пожимает плечами Дрейк и облизывается — он слишком близко. — А, то есть я удостоился всего одной буквы в твоей записной книжке? Правда, Дрейк? — смеется парень, но старается быть угрожающим и серьезным. У Тат в животе расползается приятное тепло от его близости, и она дышит через раз. — Неужели это задевает твое эго, Мистер Самомнение? — Лукаво щурится она, а Крис нависает над ней еще больше, хватает за запястья и прижимает к поверхности кровати, но не давит — ему почему-то не хочется сейчас оставлять следы на теле Дрейк. Тат заглядывает Крису в глаза, и ее мир трещит по швам: она чувствует прилив сил и слабеет одновременно. В груди вроде бы разливается приятное чувство радости, и в то же время ей страшно. Дрейк совсем непонятно, что она чувствует, но определенно точно понимает, что не променяла бы этот момент ни на что: именно здесь она и должна, нуждается и хочет быть. Будто достигла недостижимого. Она вообще сегодня открыла для себя Криса с новой стороны. — Можно попробовать? Татум давится апельсиновым пивом и в изумлении поднимает брови, смотря на стоящего рядом мальчишку. — Алкоголь — это яд, — усмехаясь, предостерегающе говорит она. Матс — десятилетний племянник Криса, хоть и смышленее своего возраста и сильно походит на дядю, но Тат не ожидала от мелкого такой же наглости, как у его родственника. Когда Матс подбежал к ним здороваться, как только они с Крисом вышли из машины, Дрейк увидела другую сторону Шистада: то, как он крутил племянника за руки, как трепал его по волосам и сыпал нескончаемым потоком шуток, заставляя мелкого заливисто смеяться, — он в тот момент был взрослее обычного, был примером для подражания и просто оказывал действительно положительное влияние на мальчика. Сейчас, правда, Тат видит отголоски крисовского влияния в мальчишеской незаконной просьбе. Дрейк усмехается. Она решила взять десятиминутную паузу от широких улыбок и маленьких странных закусок, незаметно свинтив в беседку за домом, — из нее открывается прекрасный вид на озеро, а стоящие вокруг ели укрывают Тат от посторонних глаз, где она может, давясь противным девчачьим пивом, разложить все по полочкам. — Если это яд, зачем ты его пьешь? — удивленно вскидывает брови мальчишка, смотря на Тат с искренним изумлением. — Потому что есть вещи внутри меня, которые мне хотелось бы убить, — пафосно вздыхает она, но потом хмурится. — А на самом деле — хер знает, — морщится она, отставляя бутылку на скамью. — Блять, так говорить нельзя! — осекается она, вспоминая, что перед ней стоит хоть и воспитанный Крисом, но маленький мальчик, и бьет себя рукой по лбу. — В смысле… Черт! Сука, я не то имела в виду, — путается она в словах. — Короче, просто не повторяй за мной, — виновато улыбается она, а мальчик только закатывает глаза. — Я и не такое слышал, — цокает он, — но не повторяю подобное, как истинный джентльмен. — Матс гордо вздергивает подбородок, поправляя маленькие запонки на рубашке. Тат заливается смехом. — Это Крис тебя такому научил? — лукаво улыбается она, заглядывая мальчишке в глаза, — такой взрослый и самодостаточный, что без улыбки на него и не взглянешь. — Да, — кивает Матс, — еще Крис говорит, что надо очень осторожно выбирать друзей, присматриваться к людям и не кидаться в омут с головой, — с серьезным видом произносит мальчишка, наверное, даже не до конца понимая значение таких простых, но взрослых слов. — Правда? — грустно ухмыляется Тат. — И ты следуешь его советам? — Конечно, — подтверждает мальчик. — Я так не стал дружить с одноклассником, узнав, что он ворует конфеты из общей корзины, — назидательно и со знанием дела произносит Матс. — А еще Крис говорил обязательно доверять людям и прощать их, пока могу. Татум давится воздухом — как же, блять, верно, Крис. Как же, сука, верно сказано. — Это очень хороший совет, — кивает Дрейк. — Надеюсь, ты не разучишься доверять, как он. — Не-ет, — отмахивается Матс, — моя мама от меня не уйдет, — поджимает губы мальчишка. — В смысле? — хмурится Дрейк. Дети иногда бывают очень непонятно-загадочными. — Ну, Крис говорил, что у него разбилось сердце, когда от него ушла мама. Он тогда еще маленький был и еще долго плакал, — объясняет мальчишка. — Я, правда, не знаю, как сердце может разбиться, потому что видел в книжке, что оно состоит из мышц и мягкое вроде. — Озадаченно чешет затылок Матс, поджимая губы. — О, еще как может, — грустно хмыкает Тат. — Наверное, — пожимает плечами ребенок, — Крис говорил, что ему казалось, что его мама бросила и заменила другим сыном, — это его больше всего расстроило. — Матс закусывает губу, перекатывая носком ботинка мелкие камушки по дощатому полу беседки, а Тат закрывает глаза, выдыхая. Это не просто несчастная любовь — это плевок в душу от самой важной женщины в жизни; от той, которая должна любить безоговорочно, с гарантией и всю жизнь; от той, любовь к кому заложена на генетическим уровне, с кем связь строится на протяжении всех прожитых лет, — она просто растоптала сердце Криса, лишив его шанса на доверие и взаимную любовь хоть с кем-нибудь. Дрейк не осуждает, она просто видит ежесекундную боль Шистада, зашитую у него под кожей, и понимает, что такие вещи просто не исправляются, не забываются и за такое не прощают. Никакие поступки не исправляются просто, но такие — особенно. — Но тебе он вроде верит, — вдруг произносит прямо над ухом Матс, и Тат вздрагивает — мальчишка сидит рядом с ней на скамейке и щурится, изучая лицо Дрейк. — С чего ты взял? — выгибает бровь она, ухмыляясь. — Ты помогаешь ему, — пожимает плечами мальчишка, — и у вас есть секрет от его папы. Крис говорил, что те, у кого есть общие секреты, по-любому должны верить друг другу, потому что по-другому — нет смысла, — как само собой разумеющееся произносит Матс, устремляя глаза на озеро. Легкий ветерок колышет водную гладь, и на ней появляется рябь, переливаясь золотыми всплесками в свете закатных лучей. Тат озадаченно смотрит на мальчишку. — Чего? — осторожно произносит она, не зная, имел ли он в виду то, о чем она думает, или же это детские бредни. — У Криса от меня нет секретов, мне он тоже верит, — улыбается Матс, — я знаю, что вы притворяетесь влюбленными, — щурится он от солнца, переводя взгляд на Дрейк. — Хотя я бы не сказал, что вы сильно врете, — ты не смотришь на него просто как на друга по секрету, — хмыкает Матс, — да и он тоже. Тат только проглатывает удивление и легонько пихает мальчишку в бок, а тот заливается смехом от щекотки. Дрейк становится так легко и спокойно, что кажется, к ней возвращаются эмоциональные силы — день сегодня определенно был сложным. Нервы конкретно потрепала совершенно, потрясающе неожиданная встреча с Вильямом — Магнуссон уже уезжал, когда они с Крисом приехали и Дрейк не знала, как себя вести, не знала, в курсе ли друг Криса про их авантюру, потому что если по лицу Криса часто можно было прочесть эмоции, то Вильям вообще никак не показал своего удивления — улыбнулся, поздоровался и перекинулся с Шистадом парой фраз. Тат, правда, возможно, видела лукавую ухмылку на лице пенетратора, но решила, что просто все придумала — так думать было определенно легче. Новые впечатления тоже порядком отобрали силы: особняк Шистадов стоит на своеобразном полуострове, окруженном с двух сторон красивейшим озером, — с одного края раскинулись огромные ели и сосны, а с другого дом облагорожен лугом и небольшим искусственным пляжем. Сам особняк напоминает, скорее, блядский Букингемский дворец, чем нормальное, человеческое жилище, но и тусуются тут не только Шистады — на поляне перед домом собралось около пятидесяти человек, растянувшиеся от столов с закусками до лежаков у маленького пруда и поля для гольфа. Познакомиться со многими и завести разговор у Дрейк не составило труда — пара шуток, острое словечко, и ты уже душа компании, но все же некая нервозность присутствовала постоянно. Татум была искренне рада, что Шистад нарядил ее в местную «униформу», потому что выделяться можно по-разному: одно дело среди преобладающих парок и кроссовок щеголять на шпильках и в обтягивающих черных джинсах с виднеющейся сеткой колгот под протертостями ткани на коленях и другое — сверкать дешевой уникальностью среди действительно знающих в этом толк людей. Дрейк понимает, что влипла по самое «не хочу», но, как ни странно, сидя здесь, в беседке, рядом с озорным Матсом, узнавая Криса с новой стороны, она начинает входить во вкус. Крис проводит тыльной стороной ладони по щеке Дрейк, смахивая упавшую ресницу, и заглядывает ей в глаза: у Шистада спирает дыхание, когда он видит на дне ее зрачков немыслимую нежность, абсолютно и полностью бескорыстную — она только отдает, отдает, отдает, ничего не прося взамен. У Криса мурашки бегут по спине, когда Тат слабо улыбается одними уголками губ, смотря на молчаливого парня, и видит лучистые морщинки вокруг глаз Дрейк — она очень часто улыбается. У Криса в мозгу перегруз и передоз одновременно, когда он смотрит на ее улыбку: с каждой секундой все новая и новая кармическая ломка, в роговице высвечивается синтетический код сердечных систем, а в последних взрываются атомы. В ее взгляде он видит паутину нетронутой вечностью сути, свое отражение и хер знает что еще, но наглядеться не может. Где-то между внутренними органами сквозняком гуляет ветер, щекоча рецепторы, и Крис задыхается оттого, как ему с ней рядом жарко и уютно. Дрейк секунду отвечает на его взгляд, а после чуть приподнимается, не прерывая зрительного контакта, — проходит только половину, как бы спрашивая: «Мы продолжаем нашу игру? Мы до сих пор друг другу никто, только друзья по дурацкому секрету?» И Крис целует ее. Целует жарко, трепетно, как бы отвечая: «Ни за что. Нет, блять, больше никакой игры, нет никаких правил, есть только эта секунда, ты и вселенная в моей груди». Он нежный с ней и одновременно сильный: Крис ласково целует Тат в шею, но в этом жесте чувствуется и доминирование, защита и уверенность. Татум чувствует себя девочкой рядом с ним. Она отвечает на поцелуй, ощущая его всем своим существом, хватается за плечи Криса от трепетной слабости и волн жара, прокатывающихся по телу: сейчас все происходит не как обычно — нет животных движений, ярости и сублимации в момент всего, что накопилось, — сейчас Крис целует невесомо, всепоглащающе, нежно. Татум кажется, что еще секунда и она взорвется от переизбытка эмоций, — он просто целует Дрейк, а ей кажется, что она успела прожить вечность за эту секунду, умереть и возродиться снова — столько всего творится с ее сердцем и разумом, что она не успевает ничего понимать, только чувствует-чувствует-чувствует. Плавится в его руках, тонет во взгляде, воспламеняется от прикосновения губ и падает в долесекундные обмороки от передозировки яркими ощущениями, дышит им, существует только в его ладонях и уверенных движениях, растворяется в моменте. Крису больно от переполняющей его нежности, с ним такого никогда не было — что-то необъяснимое тянет внутри, заполняя его без остатка, и это что-то он хочет до последней капли подарить ей в этот момент — сладкая, тупая истома насыщает каждую клетку его тела, каждая вена взрывается тысячей искр, а ладони горят адским огнем, когда он прикасается к мягкой коже Тат, проводя руками от поясницы к шее, обнимая девчонку. Через секунду Крис чувствует, что что-то не так: Тат дрожит в его руках и сыпется. Крис заглядывает ей в глаза, где кроме всего прочего читается легкая паника, и он просто на инстинктивном уровне начинает озираться по сторонам, когда видит на тумбе у кровати три мини-томика со стихами на подставке — странный фетиш и коллекция его отца, и одна из книг не стоит на подставке, валяясь рядом. Крис, очевидно, смахнул ее, когда подминал под себя Дрейк. Он, не говоря ни слова, просто ставит томик на законное место и трепетнее прежнего целует девчонку — сейчас ему меньше всего хочется видеть в ее глазах страх или любую другую негативную эмоцию: он хочет, чтобы она была его светом, как сегодня, когда он чуть было не провалился в непроглядную темноту. — Пас, — ухмыляется Шистад, оглядывая игроков. После целого дня на улице собравшиеся закономерно решили потравить себя папиросным дымом и блефом, и для таких случаев на большом подвальном этаже стояло три стола для покера, бар, бильярд и несколько мишеней для дартса. В общем, все для развлечения тех, кого саморазрушение уже не берет. — Эх, Шистад, что ж ты так друзей кидаешь, — картинно качает головой Себастиан, бросая на Криса взгляд исподлобья, и Тат невольно передергивает плечами — она еще никогда не встречала таких жутких людей. Сидящие за столом смеются, воспринимая практически все дерьмо Баша как ироничную шутку, и Дрейк видит, как напрягается Крис, но ничего не может сделать — только ободряюще улыбаться. — А то скоро это войдет у тебя в привычку, — додавливает зеленоглазый. Шистад не выдерживает и, извиняясь, уходит из-за стола, сославшись на срочный звонок. Тат тоже кидает карты на стол и уходит за Крисом. Она не знает, что происходит, но видит, что Баш весь вечер выливал на Криса тонны дерьма, наслаждаясь его реакцией, и умело прятал все под личиной юмора, как мерзкая паскуда наблюдая на нарастающей яростью Криса. Дрейк находит его на цокольном этаже возле диванов и шкафа с выпивкой — Крис щедро льет себе в стакан алкоголь, залпом выпивая терпкую жидкость: ему хочется просто, блять, забыться, не существовать и никогда нахер не рождаться — ненавидеть себя нет уже никаких сил. Шистад падает на диван и устало закрывает глаза, потирая переносицу. Тат просто садится рядом и ничего не говорит. Захочет — сам расскажет. Ей, на самом деле, совершенно не интересны причины и следствия, ей просто на инстинктивном уровне хочется, чтобы Крису стало легче, — нутро скулит и царапается, но она старается держать эмоции под контролем, чтобы ненароком не сделать хуже. — Мы такие милые, что хочется врезать нам по роже, вот он и ревнует, — слабо улыбается Дрейк и видит грустную ухмылку парня. Он выглядит совершенно разбитым и потерянным — Тат плюет на все и берет его за руку, невесомо выводя пальцами узоры на ладони: она давно заметила, что это его успокаивает. Крис глубоко вздыхает и поднимает голову со спинки дивана, кидая пустой взгляд на Дрейк. — Хотелось бы, чтобы дело было в этом, — хрипит он, и Тат на секунду обмирает от того, что видит в его взгляде, — такую пиздецкую вину, что смотреть тошно. Вину за самого себя, жуткую, всепоглощающую, рвущую изнутри на части и выжигающую душу. Она знает этот взгляд — сама такой каждый день видит в зеркале. — В этом дерьме виноват только я, — подтверждает ее мысли Крис, и от этого не становится легче. — Иногда создается впечатление, что для меня новый день — это сраный шанс сделать все хуже, — выдыхает он. Тат поворачивается к Крису спиной и облокачивается на его торс, принимая полусидячее положение. Струящаяся юбка платья приятно укутывает ноги, и Дрейк чувствует, как Шистад опять откидывается на спинку дивана, обнимая ее под грудью одной рукой. Тат знает, что так легче: когда на своеобразной исповеди открываешь душу, не хочется глядеть в зеркало чужой. — Тут нет никакого «ой, это длинная история», — кривится Шистад, — все весьма прозаично и максимально хуево. Я тогда учился на первом курсе и был пиздюком, зеленее долларов — пил, гулял и больше ничего. — Тат чувствует, как Крис ухмыляется. — Пенетраторов еще и в проекте не было — были только ребята из разных школ и общие тусовки. Я только перешел в Ниссен и теснее всего общался только с одним парнем — мы даже с Вильямом еще не общались, — Крис говорит медленно и хрипло, Дрейк чувствует, как он поднимает голову и утыкается носом ей в волосы, продолжая приглушенно говорить. — Мы познакомились с Башем, когда вылавливали его из реки: мудила, бухой в тапки, решил искупаться, при этом не умея плавать. Мы вытащили его с еще одним парнем и, слово за слово, стали действительно друзьями. Татум буквально кожей чувствует царапающее чувство ностальгии, исходящее от Криса, и ежится. — Вместе мы стали действительно психопатами — крушили, пили, дрались — делали все, что положено парням в нашем возрасте. Но Баш был самым отбитым: бил сильнее, пил больше и нарывался на неприятности где только мог — нам казалось это знаком качества, мы не знали, что это было чем-то темным и охуительно неправильным. — Крис осекается, но выдыхает и продолжает говорить. Тат не знает, почему он это ей рассказывает, но догадывается — полторы недели назад она точно так же исповедовалась Нуре. — На одной из тусовок мы встретили двух девчонок и повели их в номер отеля — не знаю, как мы собирались трахаться, потому что у меня в глазах не то что двоилось — я видел сразу шесть картинок, но нам было плевать. Наркотики, еще выпивка, и вот, дело движется к самому интересному. Одна девчонка до номера не дошла, заснув в такси, но поебать абсолютно всем. В какой-то момент Баш засосал девку и толкнул на кровать, но та, под кайфом и градусом, запуталась в собственных ногах и полетела мимо. Ударилась виском об угол тумбочки и больше не проснулась. — Тат чувствует, что Крис даже не дышит, только гулкое сердцебиение отдается в ушах. Она сжимает его ладонь сильнее, как бы говоря, что она не та, кто будет осуждать, и Крис будто понимает это, продолжая говорить немного сбивчиво. — Естественно, мы испугались тогда как суки. Баш, как ни странно, взял ситуацию в свои руки и сказал, что нужно валить, — мы несовершеннолетние, бухие с наркотой в карманах на приличный срок, просто не имели права попасться полиции. Ебаный Лукас, правда, до последнего настаивал, чтобы мы вызвали копов и объяснили ситуацию, но Себ надавил на наши затуманенные мозги и заставил разъехаться по домам. Я должен был все понять, должен был, — хрипит Крис, а Татум забывает, как дышать. — На следующее утро я был уже у родственников в Лондоне и тихорился, как последняя собака. И знаешь что? — задает риторический вопрос парень. — Вечером следующего дня Лукаса избили до полусмерти. Он остался одноглазым инвалидом на всю жизнь и полностью потерял память. — Горечь капает с языка Криса на пол, и он долго молчит, собираясь с мыслями. У Татум же мир рушится, привычная картинка становится грязно-серой, а руки мелко трясет. Она сглатывает подступающую истерику и почти нервно смеется — какова ебучая вероятность того, что из семиста тысяч человек в Осло она трахается именно с другом своего главного проеба в жизни? Большая и слишком жирная ирония врывается в помещение, ударяя Дрейк прямо в сердце. — Самое отвратительное то, что я ни разу его не навестил, — продолжает Крис, — ни в больнице, ни после — я просто не смог. Струсил, как последняя мразь, не смог посмотреть ему в глаза после того, как он удивленно произнес «ты кто» в первый и последний раз, когда я его видел после случившегося. Он был единственным человеком, которому я действительно доверял, — Лукас целиком и полностью олицетворял слово «друг», а я просто взял и вычеркнул его из жизни. И про семью той девчонки я тоже ничего не знаю — Баш сказал, что разобрался, а когда я вышел из двухмесячного запоя, все концы уже канули в лету. Но после того, как Баш назвал покойную девочку «жмуриком», гадко присвистывая, я прекратил общение и с ним. Он злился на меня за то, что я не вижусь с Лукасом, я злился на себя тоже, до сих пор злюсь. За слабость и бесхарактерность, за подлость и за трусость. Я пожираю сам себя изнутри и не могу остановиться. Иногда кажется, что легче вскрыться. Мне просто интересно, когда я успел настолько изваляться в собственном дерьме, что на то, чтобы отмыться, уйдет сразу несколько жизней? Крис сильнее зарывается носом в волосы Дрейк, и она выдыхает. На его примере она видит, что просто нельзя винить себя всю жизнь в ошибках прошлого, — уже отстрадали, отмучились и еще не прекратили, но, по крайней мере, себе нужно опять разрешить жить. Что сделать сейчас чрезвычайно трудно. Тат сжимает ладонь Криса в своей и подносит к губам, оставляя на ее тыльной стороне легкий поцелуй. — Знаешь, один очень мудрый человек сказал мне единственно верную вещь в этой жизни, — сглатывает Тат ком в горле и трется затылком о грудь Шистада. — Единственное, что ты можешь сделать, это стать лучшим человеком, чем был. Не для кого-то, не ради Лукаса, а ради себя. У Тат черные круги перед глазами бегают от ужасающего дежавю и полной копирки фразы, сказанной ей Нурой, в отношении того же самого человека, но, видимо, жизнь — она такая, ироничная сука. — Может быть, — вздыхает Крис. Он еще не до конца осознал, что вообще произошло, и то, как реагирует на все это Татум, просто ярость, красной пеленой застилающая глаза, переполняла его настолько, что он был готов впасть в кому жестокости, убивая всех на своем пути. Сейчас ему легче — ее прикосновения, запах ее волос и голос невероятным образом успокаивают. И все же неверия в самого себя в голосе Криса хоть отбавляй. — Послушай, Крис. — Тат садится на диване, поворачивается к Шистаду лицом и вперивается в него внимательным взглядом — она не позволит ему чувствовать то, в чем сама утопала два года. Ему нужно это услышать — ей бы было нужно. — Давай договоримся: если даже мы завтра разойдемся в разные стороны и нас больше никогда ничего не будет связывать, в любых обстоятельствах или вселенных, если ты когда-нибудь вдруг упадешь, я буду первой, кто подаст тебе руку. И пусть мир со всеми его грехами и грязью идет нахер. Он соглашается. Крис входит в нее медленно, с жаром, почти трепетно ловит всем своим существом каждый иступленный стон Дрейк, каждое движение, вздох и взгляд, будто она является его спасением. Тат чувствует неведомое до сих пор наполнение эмоциями, чувствами, собирая воедино каждую прожитую секунду своей жизни: все атомы болезненного, рвущего на части, крошащегося прошлого, яркость, ослепительность настоящего и неопределенную надежду будущего — все это вырывается из груди хриплыми стонами, когда Крис двигается в ней медленно, любовно целует в шею, почти невесомо — чтобы не осталось следов — и изучает ладонями ее тело, как в первый раз. Буйство эмоций обоих поглощает пространство вокруг, сжимает, растягивает время и будто бы длится вечно. Крис обводит языком ее соски, слабо проходится зубами по коже ключиц, зарывается руками в волосы, вдыхает момент полной грудью и почти теряет сознание от того, что чувствует, — страсть и ярость отступают, оставляя сейчас при нем только восторг от того, как она на него смотрит: с надеждой, восхищением, азартом и ликованием. В Тат бурлит воодушевление, а электрические разряды бегают от пяток до кончиков волос, когда она видит его горящий взгляд, чувствует жаркие прикосновения, забывая обо всем на свете. Тянущая ломота по телам распространяется одновременно: они дышат в унисон, сливаются в одно целое, живут настоящей секундой и не думают о завтрашнем дне. Крис падает на кровать рядом и непривычно прижимает Тат к себе, не хочет разрывать эту странную, невидимую связь, дарующую ему абсолютную и великолепную безмятежность. Он бы приковал ее к себе навсегда и выкинул бы ключ, только ради того, чтобы это щекочущее чувство в груди не пропадало. Это потрясающий опыт освобождения — от шелухи, плевел и окружающей душу грязи. И пеплом от сгоревшего прошлого, замешанном на глине и слюне, они рисуют боевые полоски на скулах друг друга, как знак уважения к традиции быть живыми, как личное благословение на победу своих страхов. Ведь самые сильные и смелые мы только тогда, когда честны перед собой. И когда несмотря ни на что, пусть и не вслух, пусть объятиями вместо слов, но находим в себе силы однажды сказать другому «останься». Дрейк смотрит в потолок сквозь слипающиеся веки, и на краю сознания мелькает прозрачная, но вполне оформившаяся мысль. Она выдыхает от щемящего чувства в груди и падает в темноту. Татум Дрейк влюбилась.