О чем с тобой трахаться?

      Утро опускается на Осло медленно и неизбежно, и город будто морщится, не желая просыпаться. Эвен зарывается носом в шарф и наблюдает за тем, как причудливо в морозном воздухе растворяется горячее дыхание. Резкий порыв ветра выбивает весь дух из-под и без того плохо греющей джинсовки, но выглядеть охренительно эпично стоит того. Парень чуть щурится, улыбаясь, когда Исак выдает очередную порцию ворчания и недовольства, нахохлившись как воробей, и приобнимает своего Вальтерсена за плечи, прекрасно осознавая, что не изменит отсутствия разницы температур продроглого города и кожи блондина, но парень все же расслабляется, кидая короткий лучистый взгляд на Эвена.       Парня до сих пор поражает это в Исаке: этот чудак может открыто целовать его на людях, но при этом до сих пор иногда, когда Эвен пробегается кончиками пальцев по его руке или в принципе делает всякие милые, ничего не значащие вещи, скажем, за столиком в кафе на углу, Исак как полный придурок неловко отдергивает руку и смотрит ему в глаза растерянно-недоуменно: «Ты чего? Это так по-гейски».       Наверное, это искреннее дилетантство в отношениях у блондина было особой изюминкой, которую Эвен в нем так любил. Хоть иногда Исак и становился полной сучкой.       — Ты, нахрен, серьезно? — слегка презрительно фыркает парень, скрещивая руки на груди в тщетном желании согреться, и кидает на идущую рядом Мун полный скептицизма взгляд. Рука Эвена на плече не дает удариться в полностью раздраженное состояние, но и полностью искоренить это чувство в груди в связи с затронутой темой парень не может. — Ты помешалась на ней, как и треть школы. Не понимаю вас, у нее там что, медом намазано? — едко бросает он, а Эва только закатывает глаза, переглянувшись с Эвеном, и дергает бровью, стараясь сделать реплику не такой ехидной и более безразличной.       — Не знаю, — пожимает плечами рыжая, радуясь, что сегодня надела хоть и старый, растянутый, но невозможно теплый шарф, — по крайней мере тебя, мне кажется, в связи с открывшимися фактами об ориентации, не должно парить — где у нее намазано, а где нет.       Эвен прыскает со смеху, а Исак недовольно фыркает, всплескивая руками, на что Эва только пожимает плечами, мол, туше.       — Одна фигня, — отмахивается Вальтерсен, — она производит впечатление высокомерной суки, и мне не нужно быть гетеро, чтобы понять это. — Он передергивает плечами.       — Ты такой сноб, — по-дружески толкает Исака в плечо Эва и улыбается, — ты даже не разговаривал с ней.       Отчасти Мун понимает друга: пока она видела Дрейк только со стороны и составляла портрет девушки по слухам, тоже смотрела на Тат настороженно и не представляла, что та может стать душевным собеседником, но когда Нура неделю назад все-таки пригласила Дрейк в их автобус и та начала плотно общаться с бандой, Мун поняла, что ошибалась. Татум была резкой, смешливой и местами грубой, но в ней сквозила искренность, и за это Эва ценила общение с ней.       — И не собираюсь, — хмыкает Исак, пиная камушек на асфальте. — Не знаю, какой магией она обладает, но ты явно помешалась на ней, — скептично усмехается парень, кидая косой взгляд на Мун, и едва заметно вздрагивает от тепла, когда Эвен прижимает его плотнее к себе, не замедляя шаг.       — Эта магия называется «узнать человека поближе», — улыбается он. — Действительно, чего ты такой бука? — смеясь, цокает Эвен и коротко целует парня в висок.       — Эй, ты вообще на чьей стороне? — возмущенно всплескивает руками блондин и недовольно хмурится, смотря на парня, но тот только пожимает плечами и лучисто улыбается.       — Эвен прав, — соглашается Мун, — Татум на самом деле классная, просто обособлена от тех, кого не знает.       — Татум Дрейк? — вдруг спрашивает Эвен, удивленно смотря на Эву, будто до этого не знал, о ком идет речь.       — Ты знаешь её?       Из недоумения во взгляде Исака можно создавать электричество, так ярко оно горит в зрачках, но парень только пожимает плечами, мол, не совсем.       — Пересекались на одной вечеринке, — выуживая из памяти события, хмурится он. — По описанию Исака теперь понятно, о ком идёт речь, — посмеивается парень. — Она тогда дала пощечину имениннице, на дне рождения которой мы были, — это выглядело действительно дико, пока я не узнал, что у них был договор о том, что Дрейк даёт ей леща, когда та захочет позвонить бывшему, или типа того. Я плохо помню тот вечер — я тогда был немного не в себе, но мы вроде обсуждали Коран, а потом она доказывала мне, что я ангел. Якобы люди с психическими расстройствами живут и в этом, и в потустороннем мире, поэтому им, то есть нам, сложно ужиться в нашей реальности. И ещё много подобного бреда, — улыбается парень, вспоминая тот странный вечер. — Но она показалась мне милой.       Эва удивленно поднимает брови, услышав такую историю, но потом расплывается в улыбке, видя почти капитулировавшее недовольное лицо друга.       — Вот видишь, Исак, — победно вздергивает подбородок Мун, поправляя шарф, — иногда нужно узнать людей поближе. Ты тоже не булочка с корицей, но мы же тебя любим, — смеется девчонка, картинно крепко сжимая парня в объятиях между собой и Эвеном. — Вот, кстати, и она с девчонками сидит, — слегка издевательски пропевает она на ухо Исаку, кивая в сторону школьного двора.       — Издеваетесь? — недовольно дергает губой парень и уже собирается развернуться, но Эвен хватает его за руку, таща в сторону банды девчонок.       — Да ладно тебе, критик, пойдём поздороваемся, — миролюбиво улыбается он, и Исак решает не спорить с парнем, потому что знает, каким настойчивым может быть Эвен.       Ребята подходят ближе к столикам во дворе школы и машут в ответ девушкам, сидящим на скамейке. Татум аляписто выделяется на их фоне, сидя в куртке нараспашку и тонких колготках под юбкой-карандаш, будто бы у неё сейчас август, а не начало декабря.       — Доброе утро, — здоровается Эвен, подходя к девчонкам, а те улыбаются и наперебой приветствуют Мун и парней.       — Утречко, Эва, — расплывается в широкой улыбке Татум, привставая со скамейки для объятий. — Как твое «ахуенно»?       Рыжая смеётся и отвечает что-то невнятное в ответ, присаживаясь рядом, а затем кивает на парней.       — Татум, это Исаак и Эвен. Парни, это Татум Дрейк, знакомьтесь.       Тат переводит взгляд на парней, будто не замечала их до этого, полностью погруженная в разговор с Эвой. Живым взглядом охватывает фигуры подошедших и заглядывает поочередно в глаза, заставляя Исака смутиться, — он будто пришел на чертово собеседование. Но Татум смотрит на Эвена и, будто что-то вспомнив, всплескивает руками, распахивая объятия.       — Мой ангел, давно тебя не видела. Как поживаешь?       — Замечательно, спасибо, — улыбается Эвен, легко похлопывая девчонку по спине, и чуть толкает Исака в плечо, чтобы тот подошел ближе.       — А, Исак. Премного наслышана, — искренне улыбается Тат. — Мерзавец и лжец.       — Что? — оторопело моргает парень, тут же теряя всю свою язвительность. Все-таки, когда считаешь человека дерьмом, ожидаешь, что он будет это скрывать, а не выставлять нараспашку. Но это же Татум Дрейк.       Окружающие замирают в пространстве и сосредотачивают все свое трепетное внимание на улыбающейся уголками губ Татум и растерянном парне. Выглядит ситуация действительно не очень приятно, но, на удивление, сразу становится понятно, что это своеобразный и понятный только одной Дрейк юмор, — она расслабленно опирается локтями на стол и подпирает щеку кулаком, с чуточку садистским интересом наблюдая за блондином.       — Ох, Исак, ты вынуждаешь меня объясняться, а я ведь решила изменить образ жизни: перестала употреблять ругательства и начала употреблять амфетамин, — отмахивается брюнетка, пряча улыбку в кулак оттого, что никто не успевает за ее быстрой болтовней в стиле «вроде-это-была-шутка». — Не смотри на них так — выводы о твоём характере я составила сама, — цокает Дрейк, наблюдая за мечущимся по лицам друзей взглядом Исака, и закатывает глаза, решая больше не мучить парня. — Ну я же шучу, расслабься, — посмеивается Тат, и присутствующие облегченно вздыхают, подтверждая свои догадки о том, что это действительно была своеобразная шутка. — Он у тебя такой серьезный, ангел.       Татум мягко улыбается, окидывая теплым взглядом парочку, и напряжение из воздуха пропадает, отчего Исак чувствует себя глупо со своим легким остаточным чувством обиды и растерянности. Обиды скорее оттого, что она напомнила о его имевших место быть грешках, а не выдумала какую-то чушь. Он сам от себя был не в восторге, вспоминая, как одержимый собственным смятением помог испортить отношения Эвы и Юнаса, но сейчас это в прошлом, и Исак просто не хочет вспоминать об этом. Ни в каких ситуациях.       Из задумчивого ступора парня вырывает смех Мун, и Исак промаргивается, сбрасывая мутное наваждение вины из-за чертовой Дрейк. Он чувствует себя здесь лишним, но Эвен, похоже, вполне органично поддерживает беседу с бандой, так что приходится еще потерпеть.       — Тебе не жарко? — посмеивается Эвен, кивая на голую шею под короткой кожанкой Дрейк, намекая на то, что так и до пневмонии недалеко. Тат только улыбается и согласно кивает.       — Жарко, — капитулируя, поднимает руки она, — просто мой сегодняшний день незапланированно начался с богемского завтрака, — пожимает плечами Дрейк, поправляя волосы. Темные локоны треплет декабрьский ветер, и она морщит нос, когда в лицо ударяют микроскопические острые снежинки, заставляющие щеки зардеться.       — Что же произошло? — хохочет Крис, чертя неизменной ложкой от йогурта вопросительный знак в воздухе. Ей нравится Татум — она чем-то похожа на Сану своей прямолинейностью и необычным жестким юмором, но в отличие от Вильде, которая каждый раз зависала над шутками брюнеток, Крис хохотала во весь голос, из раза в раз повторяя: «Вы невозможны! Как разлученные в раннем детстве сестры». На что от обеих сразу сыпались шутки в стиле «Татум минус алкоголизм равно копия Саны» и самоирония Дрейк в духе «возможно, если бы я не была такой свиньей»…       Крис с меньшей настороженностью и с большей теплотой из всех приняла Дрейк в их банду: она видела, что Нура это делает опять из каких-то своих альтруистских соображений, Эва искренне хотела узнать, что же Дрейк за фрукт на самом деле, Вильде трепетала перед вхожестью во все социальные круги Дрейк, но все же из-за доверия слухам держала с Татум дистанцию, которую та, в свою очередь, ломала часто и безапелляционно, как минимум напоминая об их поцелуе на какой-то вечеринке в начале года. Вильде тут же краснела и переводила тему.       Сана холоднее всех приняла Татум, но не из-за предрассудков и слухов, которые ходили по школе и которые с такой активностью пересказывала им Вильде, а из-за своих суждений, понятных лишь ей одной. Однако спустя несколько дней Крис заметила, что Дрейк и Сана общаются на своей отдельной волне, что со стороны выглядит жестко и беспристрастно, но все же, судя по их «собственным» фразочкам и шуткам, обе девчонки прониклись друг к другу определенной симпатией. Похожим людям всегда сложнее сходиться, чем противоположностям, Крис это поняла уже давно.       — Перепутала стакан сока с вином и решила не останавливаться, — кривит губы в тщательно скрываемой улыбке Дрейк и все же прыскает со смеху, но через мгновение серьезно заглядывает Исаку глаза, резко меняя тему разговора. — Кстати, кроме шуток, Исак: насколько я знаю, ты так и не извинился перед Эвой за тот случай. Ну, ты знаешь.       Она улыбается уголком губ, но глаза ее остаются серьезными, из-за чего Дрейк выглядит совсем немного осуждающе. Давит на парня взглядом, хоть тот и возвышается над ней из-за того, что Тат сидит на скамейке, но девчонка явно лучше владеет ситуацией, раз так умело жонглирует шутками и серьезными обвинениями в одной минуте разговора на школьном дворе.       — Что? — ошеломленно выдыхает парень. — Я извинился…       — Я могу, конечно, с тобой согласиться, но тогда мы оба будем неправы, — цокает Дрейк и переводит внимательный взгляд с маникюра на глаза парня.       Он не знает, зачем оправдывается перед ними всеми, просто не умеет так быстро ориентироваться в ситуации, когда ничего не предвещало беды. Чертова сука Татум лезет не в свое дело, и Исак кидает вопросительный взгляд на Эву как на очевидца событий.       — Это не совсем так, — смущенно улыбается Мун, пряча взгляд в ладонях, завернутых в варежки, — ты что-то говорил о том, что так получилось. И в общем-то всё.       Она улыбается понимающе, кидая короткий взгляд на парня, как бы говоря «я все понимаю, ты не виноват, но моему сердцу было бы легче, если бы друг попросил прощения за предательство».       — Прости.       Он выдыхает это как само собой разумеющееся, и в груди перестает ныть неприятная царапина стыда и вины, когда он ловит теплый взгляд подруги, понимая, что, на удивление, этот вопрос окончательно закрыт только сейчас.       Исак сам не знает, зачем повелся на эту сумасшедшую и бредовую ситуацию, решив поддаться влиянию интриганки Дрейк. Впрочем, если Мун было важно именно это слово, произнесенное им, то он готов принести в жертву свою гордость, потому что он теперь другой — он стал лучше.       Прощание и скомканные обещания встретиться всем вместе пролетают мимо ушей, а в сознании остается только то, что сказано было лично ему отошедшей на пару шагов от компании Татум: «Ты еще в это не веришь, но мы могли бы стать друзьями».       Чувство в груди после знакомства с этой чокнутой, про которую болтает половина школы, остается неоднозначным: с одной стороны, она копалась у него в душе на виду у всех, с другой — оказалось, закрыла гештальт с Мун, который, как он думал, исчерпан уже давно. Непривычная легкость в груди заставляет хмуриться.       — Чего ты так на меня смотришь? — смешно вздергивает брови Исак, вопросительно смотря на Эвена, который сосредоточил на нем свой лучистый взгляд и пристальное внимание.       — Прости, я гордился тобой слишком громко? — улыбается он, и блондин смущенно закусывает губу, тут же картинно всплескивая руками и возмущаясь, будто вспомнил, что он, вообще-то, не в восторге.       — Гордился? Это было ужасно! Тебе что, нравится выставлять меня круглым идиотом? — скрывая смех, упирает руки в бока Исак, почти серьезно смотря на парня и его нарочито долгое молчание.       Эвен продолжает идти дальше и, будто опомнившись, оборачивается к стоящему на месте Исаку.       — Прости, ты хочешь, чтобы я сказал «нет», верно? — улыбается он во все тридцать два и дергает с места, когда Исак возмущенно вздыхает и корчит устрашающую гримасу. Далеко убежать от призера стометровки на школьных соревнованиях Эвен не успевает и оказывается сваленным на газон.       — Ты такой засранец, — смеется Исак и целует парня в уголок губ.       — Именно поэтому мы идеально подходим друг другу, — смеется Эвен и думает, что он самый счастливый человек на Земле.

***

      — Это было жестоко, — улыбаясь, поджимает губы Мун, изо всех сил скрывая благодарность во взгляде, смотря на Татум.       — Примерно так же, как и его поступок по отношению к тебе? — с легким вызовом в интонации и с риторическим вопросом дергает бровью Дрейк. — Пойми, пока люди не ощутят ответственность за последствия совершенных ими поступков, они не смогут исправиться, даже если захотят. А ты своей отходчивостью и пониманием делаешь медвежью услугу и себе, и ему, — пожимает плечами она и тут же будто забывает о серьезности, протягивая Мун выуженный из сумки пакет вишневого сока. — Вот, возьми этот эликсир — он залечит все душевные раны и подарит божественное понимание всего сущего, — подмигивает Тат.       — Это же вино! — смеется Эва, принюхавшись к напитку, но Дрейк безапелляционно перебивает ее с серьезным лицом.       — Но-но, блять! Это волшебный эликсир!       Эва закатывает глаза и улыбается, но все же делает маленький глоток, чтобы согреться.       — Ты все проблемы решаешь алкоголем? — наивно и одновременно осуждающе кидает взгляд Вильде на Дрейк, а та весело и согласно кивает.       — Конечно. Протираю спиртом душу и тело и не ведаю о такой напасти, как болезни или проблемы в принципе, — улыбается она, видя несогласный взгляд блондинки.       — Вот ты каждый раз отшучиваешься, но знай, сарказм тебя никуда не приведет, — цокает Вильде, складывая руки на груди, а Татум искренне пожимает плечами.       — Почему же? Он же привел меня на международный чемпионат по сарказму в Перу в две тысячи тринадцатом.       — Серьезно? — оторопевает блондинка.       — Нет, — мягко улыбается Тат, и девчонки прыскают со смеху. Нура переглядывается с Крис, улыбаясь наивности подруги. — Ладно, прости, Вильде. Я понимаю тебя и постараюсь не подкалывать, — заглядывает Дрейк в глаза блондинке и для убедительности берет ее ладонь в свою, от чего девчонка ерзает от покрывающих кожу мурашек от холодных рук Тат. — Просто сложно отказываться от старых привычек и лепить из себя нового человека.       Татум отводит глаза от компании, оглядывая школьный двор, и непроизвольно окунается в воспоминания о своей старой школе и прошлом.       Дрейк никогда не любила делать домашние задания. И всегда спорила с учителями на тему того, что если бы они лучше учили, то ей и остальным не приходилось бы повторять пройденный материал в свободное личное время. Тат никогда не была хороша в математике — то ли из-за того, что учительница по этому предмету была нерадивой и Дрейк предпочитала ругаться с ней по поводу того, что права человека полная туфта, то ли из-за того, что она понимала, что это никогда не пригодится ей в жизни. Или она ее попросту не хотела понимать. Татум выезжала на эссе и с горем пополам получала-таки какой-никакой средний балл.       Дрейк поняла еще в средней школе, что она — абсолютнейшая ленивая задница и что лень — единственный фактор, не дающий ей деградировать. Она научилась разговаривать и «подвесила» язык, чтобы «читать» сочинения по литературе с чистого листа, изучила психологию, чтобы давить на слабые точки учителей и взрослых, отмазываясь от тех или иных проделок, и научилась понимать то, что «взрослые» — это те же дети, только с тушкой побольше и чувством собственной значимости повыше. Дрейк крыла той же картой, что и они.       — Доброе утро, Татум, — строго произносит миссис Хоттерн, когда Дрейк вваливается в класс с опозданием на пятнадцать минут.       — Извините-за-опоздание-можно-войти-в-класс-спасибо, — для проформы кидает она и плюхается за последнюю парту, отставляя на край стола стакан с кофе.       — Уже третий раз за неделю, — монотонно проговаривает учительница, подходя ближе. — Господи! Ты что, пила? От тебя перегаром несет за метр! — Глаза учительницы увеличиваются до размера стеклянных шаров со снежком, что стоят у Ники в комнате, и она всем видом пытается показать, что судьба Дрейк в данную секунду зависит только от ее решения — звать директора или нет.       — Да как будто вы нашли свое место в этой жизни, — устало протягивает Тат. — Как будто вы довольны своей работой и зарплатой ниже среднего, будто тащитесь от балбесов-учеников вроде меня и не запиваете свое горе бокалом вина или даже стопкой коньяка каждый вечер. — Тат снимает солнечные очки и глядит на миссис Хоттерн исподлобья, осматривая с ног до головы. — И только не говорите, что антидепрессанты в вашей сумочке — это для подруги, — ваша рассеянность и легкая заторможенность последние две недели видна всему классу. Вас также бесит нерациональная школьная программа, составленная чиновниками под спидами, и совершенная неспособность нашего директора составить вменяемое школьное расписание, чтобы и вы, и мы могли не думать весь урок об отложенном обеденном перерыве. — В классе стоит гробовая тишина, и Дрейк видит, как еле заметно меняется выражение лица учительницы, потому что как бы резко ни звучали ее слова, когда они правда — это бьет по живому. — Так что давайте вы не будете обращать внимание на последствия моего экзистенциального кризиса, а я пообещаю, что это было в последний раз и не буду поднимать тему вашего развода, потому что, как ни странно, именно в это время вы валили учеников на контрольных направо и налево.       Дрейк складывает руки на груди и смотрит на миссис Хоттерн совершенно искренне и без издевки — та видит, что Тат просто хочет, чтобы она отстала и что Дрейк не настолько глупа, чтобы повторять подобное еще раз, — ситуации с прецедентами не про нее. Она еле заметно устало выдыхает и уходит к доске.       — Чтобы такого больше не было. — Тат разумно молчит и не произносит едкого «аналогично», доставая учебники. — Пройдемся по вчерашнему параграфу…       Дрейк редко принимала что-то близко к сердцу. Она никогда не разменивалась на эмоции и рефлексию для людей, которые этого не стоят. Тат их, скорее, даже не замечала.       Их класс был небольшой — всего пятнадцать человек, и они крепко дружили. Непонятно, как так вышло, но все действовали как один. Уже только сейчас, спустя время и «диплом об окончании обучения на собственных ошибках», она начинает вспоминать, как они себя вели, посмеивается и слегка ужасается — они были жестоки. Если в их в класс приходил новенький, то он подвергался жесткой проверке на прочность. Ребята не договаривались, не устраивали испытаний, просто это будто летало в воздухе: выживешь — останешься. Для парней были драки и унижения, для девчонок — испытания пренебрежением. Уходили многие. Человек семь пробыли в классе совсем недолго, затем не выдержали. Так же и три учителя отказались вести их класс.       Сейчас Дрейк понимает, что это было действительно жестоко, хотя она и сама прошла подобную проверку: в пятом классе Тат на год забрали в другую школу из-за работы родителей в другом городе, а затем снова вернули в старую. Но все поменялось: из совсем детей одноклассники превратились в уже практически подростков. Какое-то время Дрейк травили — она это плохо помнит, так как не испытывала особого дискомфорта. От того, что бывшие подруги кидали в лицо гадости, Тат было ни жарко ни холодно — Дрейк с детства любили в семье, она была уверена в себе, знала, что если зайдет далеко, то может и нос разбить — и все это тоже знали. Так что все улеглось буквально за пару месяцев.       Но самое важное: тех, кто выдерживал и оставался, они принимали в свою семью. Тот, кто проходил проверку, длившуюся год, становился им родным. Никто не договаривался, просто все происходило само собой. Когда пришел Мортон, его тоже постоянно проверяли: какие-то стычки, ссоры — чего только не было. Потом уже, примерно через год, случилась большая драка с одним парнем из класса, который учился с самого начала. Мортон выиграл, и без слов все поняли, что он стал одним из них. Так же, как и Веттер — сейчас Дрейк странно представить, что этот человек, который с легкостью избивал людей и торговал наркотиками, пришел в их класс маленьким щупленьким задротом, любившим оригами. Кроме шуток — он постоянно носился со своими бумажками: его били, ломали его очки, рвали одежду, но он истерил, дрался, не сдавался и в итоге тоже стал одним из банды. Все, кто выдерживал, становился одним из них. Татум не знает, почему так было — видимо, у них у каждого были проблемы с доверием или какая-то херня в семье. Поэтому им было очень сложно доверять людям, но если верили, то во всем и навсегда.       Когда человек становился одним из них, каждый прикрывал друг друга. Пропуски уроков, побеги из школы, дележка домашнего задания, походы на вечеринки, выезды за город, попадание в полицию, спасение общими силами друзей от страж порядка, запои в школе — они все делали вместе. Они были действительно семьей.       Дрейк почему-то плохо помнит младшие классы, но ей рассказывали, что действительно каждый из них в какой-то момент был изгоем — просто так сходились звезды. Кто прошел проверку и остался, становились друзьями, а те, кто не выдерживал, — уходили. Даже если уже в старших классах кто-то уходил, они поддерживали связь и встречались каждую неделю, всё равно оставаясь друзьями. Поэтому всем было больно, когда они потеряли Мортона, и, наверное, поэтому практически все пустили свою жизнь по пизде.       Уже сейчас, когда прошло много времени, в принципе, Дрейк может взглянуть на себя прошлую со стороны. Тогда она просто развлекалась: у Татум были две лучшие подруги из класса, где она тепло общалась со всеми. Если они устраивали погромы или просто дурачились, то делали это исключительно для себя и не знали, что это вызывает какой-то резонанс. Когда Дрейк было скучно, она распускала слухи по школе и проверяла психологию в действии: заходила в туалет, делала вид, что не видит, что кто-то сидит в кабинке, и начинала обсуждать определенную тему с подругами, наслаждаясь моментом.       Они об этом забывали и не подозревали, что эти вещи яро обсуждались. Как-то раз Дрейк вместо сумки с тетрадями целый день таскала с собой маленький чемодан. Просто так — ей было смешно. Вместо сменки в какие-то дни они с друзьями носили шерстяные носки с помпонами, носили новогоднюю шапку как у Санты и вместо юбки — дождик для елки. Им просто было весело, и они это делали.       Потом уже, по рассказам Ники, которая тоже училась тогда с Тат в одной школе, Дрейк узнала, что про нее говорили: три школьных сучки в американских фильмах — Тат была той, что шла впереди. Она носила каблуки и обтягивающие юбки, она выбирала лак для ногтей по цветовой гамме одежды и просто жила. На самом деле, Дрейк была в полнейшем шоке, когда узнала, что их вообще кто-то замечал. Каждый день, когда она приходила в школу, опаздывая на уроки на полчаса, садилась в столовой со стаканом кофе и общалась с друзьями, каждый грёбаный день устраивались чуть ли не дебаты по теме — идут Тат новые туфли или нет и подходят ли новые цвета в макияже ее подругам. Все их действия вызывали резонанс, их компания была действительно обсуждаема в школе. Именно на этом и строился их будущий авторитет как банды. Вот так прозаично — школьные сплетни переросли в легенды о тех, чьи имена лучше не произносить.       Дрейк, в принципе, не обращала внимания ни на кого — ей хватало ее круга общения. Если Тат видела какого-нибудь мальчика на два класса младше, то говорила: «О, что-то я давно тебя не видела — ты болел?» Он смотрел на нее округленными глазами и говорил: «Вообще-то, я три года назад ушел из школы».       Ее многие ненавидели — вся школа делилась на тех, кто говорил «да она прикольная, очень весёлая девчонка», и тех, кто говорили «вот что за шлюха» и «почему она всё время ссорится с учителями». Но те, кто Дрейк ненавидел, если каким-то образом пересекался с ней на вечеринках и узнавал ближе, начинал с Тат прекрасно общаться. Дрейк легко сходилась с людьми: она была честна и открыта, всегда говорила то, что думает, приятные или неприятные вещи. Она не лицемерила даже для выгоды — Тат никогда не обсуждала какую-то девчонку за глаза, а в глаза улыбалась. Нет, она точно так же в глаза и говорила: «Ты мне не нравишься, ты стерва — иди нахер». Может быть, за это ее и уважали. Ненавидели, но уважали. И те, с кем Дрейк общалась ближе, действительно становились ей хорошими друзьями и сами были в шоке от того, что вся ее репутация, о которой они были наслышаны, действительно была неправдоподобна, потому что в общении Дрейк была для них лучшим другом. Она просто жила и наслаждалась жизнью — могла обсудить с парнями машины и футбол, а с девчонками туфли и макияж. И было что-то харизматичное в этом притягательном зле, однако Дрейк понимала, что как его ни приукрашивай шутками, оно все равно останется злом.       — Зачем тебе лепить из себя другого человека? — выдергивает Вильде Тат из размышлений, с трепетным интересом смотря на Дрейк, и видит в чайных глазах той бетонную плиту из эмоционального багажа.       — Ну, как тебе сказать, — как-то грустно ухмыляется Татум, перекидываясь секундным, лишь им одним понятным взглядом с Нурой. — Про меня и сейчас говорят невесть что, но это все же лучше в разы, чем было. Слухи не возникают на пустом месте — раньше, скажем так, я была не самым хорошим человеком. И говоря «не самым хорошим», я имею в виду одну из разновидностей худшего.

Два года назад

      — Это мое место, — безапелляционно заявляет Татум, скучающим взглядом окидывая незнакомую блондинку, сидящую за пустым столом. Поднос с завтраком неприятно тяготит руки, и Тат переступает с ноги на ногу, в нетерпении смотря на девчонку, — у нее было два охренительно скучных урока, ей нужен отдых. Однако собеседница оказывается с характером.       — Оно что, подписано? — дерзко выгибает бровь блондинка, отрывая внимание от сэндвича, и поднимает взгляд к Татум.       Дрейк прыскает издевательским смешком, мол, ты серьезно? Но девчонка остается непреклонной, и Тат понимает, что та действительно задает вопрос, поэтому устало вздыхает.       — А твои глазные яблоки подписаны? Если нет, можно мне одно?       Она делает шаг к столу и видит, как девчонка недоумевает от такого резкого поворота разговора с язвительного на угрожающий, но взгляд не опускает. Дрейк картинно обреченно вздыхает, с грохотом ставит поднос на стол и садится рядом с блондинкой. Тут же на поднос кладется старенький, но работающий нож-бабочка. Дрейк принимается за еду и даже не смотрит на собеседницу, однако та понимает, что реплика адресована ей.       — Или ты валишь отсюда, или я закреплю этот стол за тобой навсегда. В буквальном, сука, смысле.       Последние слова произносятся с максимально ровной и тихой интонацией, но угрозы в них хватит на все фильмы о крестном отце, так что блондинка сглатывает и быстро собирает свои вещи, вылетая из столовой.       — Ух, как жестоко, — усмехается Веттер, все это время стоявший рядом со столом, и присаживается рядом, кивая идущим к столу одноклассникам. Напротив садятся две девчонки и парень, начиная открывать боксы с завтраком.       — Да ладно тебе, — отмахивается Дрейк и закатывает глаза, — кто она вообще такая? — раздраженно цокает Тат, открывая бутылку с соком. Она переглядывается с Софи, красноволосой хохотушкой, и та кивает подруге, протягивая ей сумку под столом. Водка оперативно разбавляет сок.       — Сара Колфилдстен, вроде из «Вестердаля» перевелась, — не отрываясь от завтрака, произносит Янсена, привлекая внимание присутствующих, и Эдвин, сидящий рядом с Веттером, активно кивает в знак подтверждения. Тат закатывает глаза — Янсена не только идет на золотую медаль, но и знает мини-досье на каждого учащегося, кажется.       Эдвин в свою очередь остается неизменным «Норвежским Эдвином»: флегматичный по своей сути парень возвел это в максимум: постоянно спал на уроках, никогда не делал домашние задания и с абсолютным безразличием относился к учителям, даже если те грозились «неудом». Ребята шутили, что у него есть альтер-эго «Курортный Эдвин», потому что на выездах в ту же Германию по обмену парень был душой компании и пускался во все тяжкие, однако, возвращаясь домой, опять становился прежним и ничем не заинтересованным собой. Интересовался Эдвин разве что программированием и геометрией — по последней получал четверки, а с техникой и прочими компьютерными кодами был на «ты», потому что постоянно сидел на шизанутых гиковских сайтах и пользовался даркнетом, как раз оттуда заказывая друзьям биты, телескопические дубинки и прочие атрибуты не совсем законных развлечений. Все это казалось достаточно бесполезным, но благодаря своим своеобразным хобби Эдвин обеспечивал друзьям техническую поддержку, так как в самих погромах и прочих разборках не желал участвовать, предпочитая ни с кем не конфликтовать. Может, дело было в его взглядах на жизнь: Эдвина никогда нельзя было застать за спором с кем-либо — он был агностиком и говорил, что каждое мнение имеет право на существование, в отличие от тех же Дрейк или Веттера, которые готовы были стоять на своем до конца. А может, дело было в том, что Эдвин два раза оставался на второй год, и в то время, как Татум должна была закончить школу на рубеже семнадцати лет, Эдвину к тому моменту должно исполниться девятнадцать.       В таких случаях все склонялись к первому варианту, так как был бы Эдвин действительно мудрым и взрослым, не связывался бы с организованной преступной группировкой, в которую постепенно превращалась их компания.       — Сара… — задумчиво хмурится Дрейк. — Какое идиотское имя. Подожди, Колфилдстен? — поворачивается она к Веттеру, вопросительно смотря на парня. — Как Бенджамин? Наш личный сорт геморроя? — Непонятно, чего во взгляде Тат больше — изумления или торжества. Бенджамин, верящий в добро и справедливость, учащийся в соседней школе, частенько вставал в позу и рушил планы ребят. Им это не нравилось.       — Сестра его вроде, — безразлично откликается Веттер, не отрывая взгляд от телефона, а у Дрейк тем временем разгорается азарт в зрачках.       — Мило, — довольно тянет она, — в семье не без уродов, видимо. Мне, кстати, мою биту вчера прислали. Может, опробуем их на выходных на той забегаловке в восточном квартале? — загадочно оглядывает она друзей, постукивая ногтями по лаковому покрытию стола.       — Магазин Колфилдстена? Отца этой девчонки? — удивленно поднимает брови Эдвин, задавая вопрос с набитым салатом ртом, от чего Дрейк морщится.       — И Бенджамина… — все еще тянет гласные она, в ожидании того, когда до всех дойдет ее посыл.       — Хочешь их проучить? — отрывается от телефона Веттер, довольно оглядывая Дрейк, но все же язвит девчонке. — Не рановато для новенькой? — ехидно усмехается он, наблюдая, как Тат закатывает глаза.       — Не рановато, — передразнивает брюнетка парня, кривляясь, — тем более, она первая начала, — почти раздосадованно складывает руки на груди Дрейк и с вызовом смотрит на друга.       — В каком месте? — смеется Веттер, обращая на себя внимание нескольких учеников за соседним столом, но те быстро отворачиваются, видя его неприятный, колючий взгляд.       — В таком, что ее слова о том, подписано мое место или нет, были провокационно грубы, — гордо вздергивает подбородок Дрейк, не обращая внимание на надменный смешок парня.       — Провокационно грубы? Тебя за задницу английская королева укусила? — саркастично улыбается он, хватая с подноса Дрейк самодельную «отвертку», и отпивает глоток, даже не поморщившись.       — Очень смешно, — фыркает Тат, — я сама кого хочешь за задницу укушу.       Ребята пускают смешок, совершенно не сомневаясь в сказанных Дрейк словах, и перебрасываются шутками, продолжая обед.       — Передай крекеры, — развалившись на столе, обращается Дрейк к Эдвину, но тот картинно разводит руки в стороны.       — Сама не дотянешься? — поддевает он подругу, а Тат закатывает глаза, издавая нечленораздельный стон усталости.       — Мне лень, — рапортует она. — Кидай, я поймаю, — кивает Тат парню, и тот недоверчиво смотрит на Дрейк, после чего пожимает плечами и все же кидает в нее крекер, который Татум ловко ловит ртом на лету.       — Прямо ласточка, — хмыкает Веттер, но Тат только отмахивается.       Вялотекущие разговоры и смешки продолжаются в течение получаса: ребята ждут звонка на следующие уроки, чтобы незаметно смешаться с толпой и сбежать из школы, пока Янсена, как всегда, не встревает со своей тянущей на реферат репликой.       — Кстати, об укусах. Отец рассказывал, что где-то в Европе есть ресторан, где подают человеческое мясо. Понятно, что это неофициально, но на самом деле сумасшествие! — эмоционально всплескивает руками она, а ее в бок пихает Софи, подмигивая в противовес сказанному.       — Узнать бы, где этот ресторан… — тянет красноволосая и вызывает смешки за столом.       — А я читала, что после поедания человечины человек сходит с ума и в мозгу какие-то процессы необратимые происходят. В общем, ебанутыми становятся, — задумчиво тянет Татум, а Веттер посмеивается и поднимает бутылку с «отверткой» вверх.       — Значит, нам нечего бояться, — смеется парень, заставляя друзей поднять пластиковые стаканы с алкогольными и безалкогольными напитками вверх. — За каннибализм!       — За каннибализм!       — За каннибализм!       Друзья громко произносят странный тост, чокаясь стаканами, и кидают неоднозначные взгляды на тех, кто оборачивается на провокационные выкрики. Ребята смеются, перекидываются листьями салата и только спустя семь минут успокаиваются. Дрейк шутливо обреченно вздыхает, глядя на свою бутылку «сока».       — Странно получается, — задумчиво произносит она, практически ложась на поверхность стола, — похмеляюсь этой отверткой, похмеляюсь, а в итоге получается, что уже третью неделю в запое…       Веттер усмехается и приобнимает Дрейк за плечи, прижимаясь своей щекой к ее, оглядывая друзей.       — Здорово, правда?       Умиротворение и дружеская атмосфера в этот момент пропитана азартом, перспективами и ожиданием большего. Сейчас их жизнь беззаботна, а проблемы даже не маячат на горизонте. Пока они просто дети. Дети Хиросимы.