lavender's blue

Стиву нравится сцена. Ему нравится стоять там в свете софитов, не видеть зрительный зал и отдаваться танцу всей душой. Ему нравится атмосфера, которая царит за кулисами во время представлений, потому что все, даже опытные артисты, испытывают сладостный мандраж перед каждой постановкой. И все, светящиеся азартом изнутри, бегают в поисках каких-то деталей костюмов, а девушки постоянно поправляют макияж, потому что они должны выглядеть идеально. В университете атмосфера немного другая. Здесь все волнуются в разы больше, потому что в зале сидят видные люди, на которых нужно произвести впечатление, преподаватели, которые занимались с тобой весь семестр, и позориться совсем не хочется, поэтому кулисы напоминают в такие моменты разворошенный улей: со всех гримерок слышатся крики и нервный смех, по коридорам бегают нервничающие будущие артисты, потому что именно сейчас что-то куда-то завалилось, а без этого «чего-то» весь костюм или даже весь номер летит к чертям. И каждый человек — маленькая пороховая бочка, ведь его только спроси о чем-нибудь — о чем угодно — и взорвется, полыхнет гневной тирадой, выпуская пар и становясь немного спокойнее. И Стив влюблен в это. Во все эти мелочи концертной жизни, в нервную дрожь в пальцах, которая прекращается с выходом на сцену, в улыбку девушек, ушедших со сцены и убедившихся, что все у них прошло на ура. Ради таких моментов стоит жить. Потому что в это время — все едины. Они — одна большая семья, которая поддержит, если ты что-то сделал не так, успокоит, если ты запорол номер, и порадуется вместе с тобой, если ты справился со всем. Стив мечтал стать частью этого с самого детства. И он безмерно благодарен матери за то, что она позволила ему воплотить эту мечту в жизнь, не посмеялась, не осудила его за увлечение совсем не мужским видом искусства (как будто у искусства вообще есть пол), а даже помогла ему стать тем, кем он является сейчас. И вот теперь, стоя на сцене, всем телом чувствуя музыку, под которую сейчас нужно будет танцевать, Стив надеется, нет, верит в то, что все тренировки последних месяцев прошли не зря, что он со всем справится и сможет доказать всем вокруг, что он здесь не зря. И пусть у него слегка дрожит все внутри, потому что, хоть это и не первое его выступление на этой сцене, он все равно немного переживает, пусть он выглядит, наверное, слегка испуганным, стоя, наконец, в первой линии. Пусть. Он сможет станцевать так, как не танцевал еще никто. Он сделает все идеально, чтобы больше никто и никогда не думал, глядя на него, что вообще здесь забыл этот задохлик. Стив знает, что будет стараться не только для себя. Но еще и для одного человека, который смотрит представление из-за кулис, внимательно наблюдая именно за Стивом, хотя есть и другие студенты, за которых он в ответе. Он будет стараться для Баки, потому что если бы он не согласился заниматься с ним по вечерам, если бы он не помог ему, Стив бы не стоял сейчас в первом ряду. Но он здесь, а значит — Баки справился со своей задачей и как никто заслуживает благодарности. Звучит музыка. И Стив забывает обо всем: о том, что он нервничал, о том, что что-то может не получиться. Он любит сцену. И сцена платит ему тем же, вселяя уверенность в себе и в своих силах. Это то ощущение, которое Стиву нравится больше всего: отдать себя во власть музыки и позволить ей управлять собой, выражаться языком своего тела, диктовать свои правила. И этот тандем — сцена и музыка, — это то, ради чего Стив живет. ~ ~ ~ После выступления со всех сторон слышатся радостные возгласы. Все обнимают друг друга, поздравляя с удачным представлением. Некоторые девушки плачут, потому что эмоций слишком много, а мандраж наконец отпускает и выливается слезами облегчения, слезами радости и восторга от того, что все они смогли сделать это выступление первоклассным. Конечно, есть и недочеты, но куда без них, они ведь всего лишь студенты, они учатся делать свои постановки незабываемыми и волшебными, идеальными, такими, на которые хотелось бы ходить еще и еще. В гримерках не протолкнуться. Вокруг царит невероятная суета, в которой невозможно найти не то что вещи, но даже, кажется, самого себя. Потому что все кричат, восторгаются и никак не могут успокоиться. Стив — в их числе, потому что внутри него столько эмоций сейчас, столько слов, что он просто не знает, куда выплеснуть всю эту энергию. Он бы с удовольствием сейчас всю ночь бродил по улицам города, смеясь и раз за разом рассказывая, пусть и одно и то же, свои ощущения от концерта. Но вместо этого во всеобщей кутерьме он отыскивает Клинта, который, как и все остальные, все еще не отошел от грандиозного успеха выступления, поздравляет и его тоже, а после убегает дальше, поздравлять других. Внутри кипит энергия. Внутри — целый океан невысказанного, несделанного, того, что рвется наружу в каждом движении, выражаясь резким поворотом головы, громким голосом и все еще нервным смехом. Стиву хорошо. От этой взбудораженности под кожей, которая мурашками разносится по всему телу, бурлит где-то в венах, в самой сути Стива, и от этого не спрятаться, не скрыться никуда, это внутри. И Стиву невероятно хорошо от этого. На очередном повороте, после короткого эмоционального разговора с девушками, Стив врезается в кого-то и, ошарашенный, останавливается, поднимая абсолютно дикий взгляд. И видит Баки. Тот улыбается, тоже ярко и радостно, и Стиву больше всего сейчас хочется обнять его, вцепиться всеми руками и поцеловать, поделиться своим восторгом, своими чувствами. Но вокруг столько людей, а им двоим, черт возьми, нельзя сделать ничего из того, чего хочет Стив, и Роджерс впервые жалеет о том, что они вынуждены скрывать свои отношения. — Ты был великолепен, — говорит Баки. Со стороны это похоже на разговор преподавателя и ученика, и от части так и есть, но только высшие силы знают, как сильно Стиву хочется прижаться к Джеймсу. — Спасибо, — искренне благодарит Стив внезапно севшим голосом. Кажется, чувствительность всего тела взлетает до небес, и он чувствует, как мурашки ползут по спине, заставляя дыхание сбиться. Рука Баки находится совсем рядом с рукой Стива, и парень чувствует тепло, от нее исходящее, и это, к сожалению, все, что они могут себе позволить здесь. — Тебе спасибо. Не зря пропадал вечерами в зале. Стив кивает, понимая, что не может собрать мысли в кучу, а потом внезапно вздрагивает, забавно дергая плечом, и, встав на носочки, шепчет Барнсу прямо в ухо, чтобы услышал только он: — Подожди меня в машине и поехали отсюда куда-нибудь, а? Меня сейчас разорвет от всего, что я чувствую. Баки смеется и кивает, напоследок легко ероша волосы Стива. Того ведет только от этого прикосновения, и потому Стив умудряется собрать вещи буквально минут за пять, вместо обычных двадцати, которые уходят на это после концерта. Он аккуратно складывает все в сумку, быстро прощается со всеми и вылетает на парковку. Сейчас все еще в академии, на улице — только родственники и друзья, которых пригласили сами студенты, но им нет никакого дела до Стива, поэтому он совершенно спокойно — насколько вообще возможно в его состоянии — садится к Барнсу в машину. У Стива дрожат руки, и вообще ему кажется, что он дрожит сам, потому что от того, что они с Джеймсом наконец остаются наедине (сегодня они до концерта не пересекались дольше чем на пару минут), легче не становится. Наоборот — тело будто сходит с ума, и Стиву хочется всего и сразу. В машине легко пахнет табаком и цитрусом, и этот запах кружит голову, щекоча ноздри, и Роджерс, глубоко вдохнув, немного успокаивается. — Адреналин от концерта? — понимающе спрашивает Баки, беря Стива за руку и переплетая их пальцы. От этого простого касания, этого интимного жеста, Стив забывает вообще все слова. В голове набатом звучит одно, банальное, но все равно неожиданное, потому что неужели? действительно? сейчас? В голове стучит откровенное «люблю», которое Стив все равно не решается произнести вслух, и он только сильнее сжимает ладонь Баки в своей, кивком головы отвечая на вопрос. — Тебе все равно придется сказать, куда мы поедем, — с усмешкой произносит Барнс, и Стив смеется. — Я не знаю. Куда угодно. Хоть в Канаду, только бы с… — «с тобой» остается несказанным, но, судя по теплой улыбке Барнса, — все равно понятым. — Просто во мне столько всего, я не знаю, что сделать в первую очередь. Мне даже алкоголя не нужно, — смеется Стив. Баки кивает и заводит машину. Через пару мгновений они трогаются с места. — Как ощущения от концерта? — интересуется Джеймс. Стив фыркает: — Издеваешься? А то по мне не видно, какие ощущения. — Хочу, чтобы ты сам рассказал. Стив сглатывает и его несет. Ему необходимо выговориться, рассказать, что он чувствует, выплеснуть всю эту энергию, что скопилась внутри, и через несколько секунд быстрой речи до Стива доходит, почему Баки спросил. Потому что он понимает, как важно Стиву сказать об этом, показать, что у него внутри. И господи, Роджерсу просто хочется обнять его прямо сейчас, плевав на то, что Барнс, вообще-то, за рулем. Но он сдерживается и говорит. Облачает в слова каждую свою эмоцию, видя, что Барнсу действительно интересно его слушать, делится своими переживаниями, со смехом вспоминает, как волновался в первые пару секунд на сцене, когда они занимали свои позиции в общем рисунке, как боялся забыть движения, и как потом, сойдя со сцены, понял, что все сделал хорошо. Баки слушает его внимательно. Спрашивает, уточняет что-то, позволяя Стиву действительно открываться и говорить. Баки слушает, и Стив безмерно благодарен ему за это. А потом они въезжают на какой-то холм, где Стив тоже никогда не был, прямо как с тем кафе, и от открывшегося вида Роджерс забывает все слова. Отсюда видно весь город как на ладони. Переливающиеся огнями витрин улицы, сияющие теплым домашним светом домики, высотки, отражающие в своем стекле вспышки от фар проезжающих машин. Эта картина завораживает. И Стив, впечатленный, выходит из машины, когда Баки останавливается, и бежит к краю холма, чтобы увидеть город во всей красе, впитать вечерний воздух в себя, позволить ему вскружить голову и толкнуть на глупости. Он стоит на краю и внезапно чувствует чужие теплые руки на талии. Нет. Не чужие. Руки Баки, который обнимает его со спины, прижимая к себе ближе, и в этом жесте столько заботы, столько любви, что Стив улыбается, закусывая губу и чувствуя, как внутри разливается мягкое тепло. Баки держит его в своих руках, и Стив чувствует себя на правильном месте. Ему здесь уютно, хорошо и комфортно. Тепло нежностью разливается по венам, волной ползет в самую суть, согревая душу изнутри. И Стив не может не улыбаться. Он поворачивается к Баки и целует его. Ласково и неторопливо, потому что теперь, когда он выговорился, тело полно сладкой истомы, и ему не хочется спешить, хочется наоборот — растянуть каждое прикосновение, насладиться им как можно больше, получить из него все, что можно. Это становится жизненно необходимо. И Баки отвечает на поцелуй. Обнимает Стива сильнее, одной рукой зарываясь в волосы, а другую оставляя на талии, гладит и ласкает, трепетно касаясь тела, которое доверчиво прижимается к нему сейчас. И только от этого безграничного доверия можно сойти с ума. А еще Роджерс стал целоваться гораздо лучше, чем в тот, самый первый раз, и эта мысль вызывает у Баки улыбку, потому что целовался Стив только с ним. Стив улыбается тоже. И после, сидя на капоте машины и наблюдая за ночным городом, разговаривая обо всем и ни о чем, Стив головой лежит на плече Барнса, держит его за руку и понимает, что здесь и сейчас — он счастлив. Он добился своего — теперь он прима в труппе студентов в академии, а рядом с ним человек, который любит его и которого любит он. И Стиву больше не нужно ни-че-го. ~fin~