Неправильный

Правда — частичка суровой реальности. Она может ломать, калечить, разбивать сердце и умело ставить в тупик, насмехаясь откуда-то издалека. Она — актер за кулисами театра жизней, который чаще всего выходит на сцену в самый неподходящий момент, превращая хорошо продуманное выступление в нелепую сценку для зрителей-идиотов, что глупо хлопают глазами, в тщетных попытках понять происходящее. Отабек нервно постукивает пальцами по столу, поджимает губы и смотрит, как ёрзает на соседнем стуле Юри и как расслабленно Виктор опускает голову на плечо своего соулмейта, запуская одну руку в волосы того и тихо говоря: «Успокойся». Как будто такое вообще возможно в сложившейся ситуации! Раздражительно громко тикают часы за спиной, противно свистит чайник на кухне, и Алтын в очередной раз встает с пригретого стула, поднимается на второй этаж по деревянной лестнице и, заглядывая в комнату, долго смотрит на мирно спящего на животе Юру, крылья которого укрывают парня аки теплый плед. Шумно выдыхает и медленно спускается, устало потирая переносицу. Когда там, на улице, средь темных домов и мигающих фонарей, был поставлен вопрос, что делать дальше, первым пришел в себя Виктор, предложив поехать к нему на дачу. После подошел близко, осторожно коснулся рукой крыльев и тихо сказал: «Всё-таки настоящие». И они поехали, заплатив таксисту в три раза больше положенной суммы, потому как на переднем сиденье разместилось сразу два человека — Виктор и Юри. Второй чувствовал себя немного лучше лишь потому, что Никифоров крепко обнимал его, утыкаясь носом в изгиб шеи. Смущался, правда, немного, сидя на коленях Вити. На заднем сидел Отабек, бережно прижимая к себе тело Юры, крылья которого заняли почти всё место. Собственно, именно из-за них таксист и взял втридорога. Мол, сейчас ваши эти крылья-самоделки облезут, и перья по всему салону валяться будут. Его успокоили лишь шуршащие купюры, и таксист начал быстро один за другим несмешные анекдоты рассказывать, являясь не только единственным человеком, который с них же смеялся, но и единственным слушателем. Когда прибыли на место, Отабек вылез сперва сам, после поднял на руки Юру. Кацуки тут же вызвался помочь, приподнимая крылья, чтобы по земле не волочились. А домик-то у Никифорова — ого-го! Юрку удобно на втором этаже разместили, решив пока во всем разобраться, а разобраться получилось лишь с чаем и заныканными когда-то давно твердыми сухарями, что в горло ни Юри, ни Отабеку не лезли, а вот Никифорову — хоть бы хны. Сидел и уминал один за другим, предварительно пихая в горячий чай. — Ну что? — спрашивает Виктор, обивая руками торс Кацуки. — Что «что»? — тяжело вздыхает Алтын, садясь на стул. — Не исчезли? — Нет, — Отабек хмурит брови. — С чего бы? — Значит, не привиделось, — Виктор крепче стискивает в объятиях Юри и прикрывает глаза. — Вполне возможно, что у нас массовые галлюцинации, вызванные слабым землетрясением, — говорит Кацуки, поглаживая большим пальцем руку Вити и вперивая взгляд в деревянный круглый стол. — Ну так, в пару баллов. — Вполне логично, — скрещивая руки на груди, соглашается Отабек. — Ну, вот и разобрались, — зевает Никифоров. Некоторое время они сидят в тишине, не переглядываются и совсем не замечают друг друга. Мерно тикают часы. — А если нет? — нарушает тишину Юри, привлекая к себе внимание. — Если нам это не причудилось? — Вопрос стоит поставить по-другому, — говорит Витя, подхватывает губами край майки Кацуки и отпускает, тыкаясь носом в его шею. — Если это всё-таки не какое-нибудь там мелкое землетрясение, мы психи, выходит? — Вить! — недовольно восклицает Юри, пихая локтем тихо смеющегося Никифорова. — Что? Я просто пытаюсь трезво взглянуть на ситуацию! — Трезво? — Отабек скептически выгибает бровь, наклоняется и упирается взглядом в полупустую бутылку водки под столом. Алтын тяжело вздыхает, встает и снова поднимается на второй этаж. Привычно вздрагивает, глядя на крылья всё ещё спящего Юры, и устало опускается в кресло в другом конце комнаты, прикрывая глаза и отчего-то вспоминая случай, произошедший относительно недавно.

***

Полгода назад. Встречи с Юрой всегда вызывали улыбку на лице Отабека, и этот раз не был исключением. Плисецкий, веселый и жизнерадостный, крепко сжимал руку Алтына, чтобы не потерялся в толпе, и легко юркал между людьми. Праздник города, толпища людей, шныряющих везде и всюду, перекрытые дороги и всевозможные выступления музыкальных групп, певцов и танцоров. Кажется, Юру из них не волновал никто, а Отабека волновал только Юра, поэтому, когда они оказались подальше от шумного сборища, стало легче. Но, правда, пришлось вернуться к палаткам с едой, потому что Юра захотел поесть, а длинная очередь не особенно его пугала. Пока стояли, считай, всё время раздавали автографы и делали селфи, и Плисецкий больше не сжимал руку Алтына в своей. Проходило выступление небезызвестной группы, дотошные охранники тщательно осматривали все вещи, копошились в чужих рюкзаках и сумках, отбирали бутылки с алкоголем и только после этого пропускали за ограждение. Юра с Отабеком не полезли: стали там, где было не так многолюдно, и оттуда слушали выступление. Потом Плисецкий потерялся в толпе и нашелся с бутылкой детского шампанского. Отабек хмыкнул. Юра устало сел на скамейку, поерзал, кое-как поправил крылья, стараясь не вызывать лишних подозрений. — А ну-ка, — Алтын сел напротив на корточки, выхватил бутылку, понюхал, сделал глоток. — Это что, виски с колой? — Угу. — Юр, нельзя же… — Не Юркай мне тут! — перебил русский, опустив локти на колени и подавшись вперед. — Я же просто… в первый раз… да и не без повода… Больно же. — Ты с кем-то поругался? — Нет, — Юра отрицательно мотнул головой. — Прикрикнул, конечно, на какого-то мудака, но тот сам нарвался: надо смотреть, куда идешь. — Ударился, может быть? — Да не. — А чего тогда, Юр? Плисецкий впился пальцами в левое плечо, наклонил голову вбок, поджал бледные губы. — Да не важно это… Старая история. — Важно, — сказал Отабек и неожиданно для самого себя подался вперед, зарылся пальцами в мягкие волосы Юры и коснулся холодных губ в легком поцелуе. Плисецкий отскочил от него, как от прокаженного. — Что это было?! — истерично воскликнул Юра, прижал тыльную сторону ладони к губам, скрыл алеющие щеки за волосами. — Ты что, пошутить так решил?! — Нет, — Алтын сделал шаг вперед, и Юра отшатнулся назад. — Извини, я… Думал только о себе. Я ведь не… не твой соулмейт, чтобы вот так целовать, но мы могли бы попробовать, если ты хочешь. — Попробовать? — Плисецкий шумно вдохнул прохладный воздух и нервно замотал головой. — При мне люди клялись друг другу в вечной любви, а после сбегали к своим суженым! Из этого ничего не выйдет. — Я не сбегу, ни за что, Юр… — Ты сейчас так говоришь! А потом… Я ж по-мудацки веду себя, Бека, часто притом. Не говорю тебе многого, я не, — тяжело сглотнул и засунул руки в карманы, — я не тот, кто тебе нужен. — Я всё обдумал, и, если существует в мире один-единственный человек, что предназначен мне судьбой, этим человеком можешь быть только ты… — Нет! Не я, нет, точно не я… Извини, мне пора. Юра сорвался с места, старательно размазывая по лицу слезы, потому что Отабек восхитительный, это правда. Потому что у него потрясающие глубокие глаза, лучшая в мире улыбка, потому что он добрый и отзывчивый, потому что катается по-особенному, не как все, потому что возит Юру на байке и терпит все его выходки… Он лучший. Плисецкий знал это с момента их первой встречи и всегда до боли сжимал пустую кисть правой руки, тем самым напоминая себе, что портить дружбу не станет, нет, что всё это не зайдет дальше, ни за что. Потому что, каким бы замечательным ни был Отабек, всё равно когда-нибудь встретит свою судьбу и поставит их двоих перед сложным выбором, что не будет сделан в пользу Юры. Отабек ещё долго смотрел вслед, чувствуя, с какой болью сжимается сердце. Его волосы трепал прохладный ветер.

***

Как бы ни пытался успокоиться, Отабек этого сделать, увы, не мог. Не мог сидеть на месте, нарезая круг за кругом по просторной комнате. После, будто вспомнив что-то важное, всегда резко замирал, подолгу глядел на Плисецкого и продолжал ходить туда-сюда. Мысли в голове путаются, ускользают, сменяются одна за одной, сплетаясь друг с другом и превращаясь в кашу. Измотанный, Алтын замирает, ерошит волосы, передвигает кресло к кровати. Садится на него, упираясь локтями в колени и опуская подбородок на переплетенные друг с другом пальцы. Не заметить, как дергаются и напрягаются крылья, он не может. Зачем-то тянется рукой к волосам Юры, и крыло тут же чуть поднимается вверх, закрывая Юркин затылок. Отабек хмыкает. — Я друг, — вслух говорит Алтын. Кажется, что крыльями совсем не Плисецкий дергает, а они сами, будто пытаются защитить его, как могут. «Всё это странно», — думает Отабек. Вытягивает правую руку вперед и нежно касается перьев, поглаживает, словно пытается успокоить, задобрить, мягко спускается вниз, чтоб как не против шерсти котам, и чувствует, как крыло расслабляется, чуть опускается. Отабек позволяет себе улыбнуться и зарыться пальцами меж мягких перьев, перебирая их, поглаживая. Бережно, аккуратно. Чуть сдвинув крыло, уставший, ложится на край кровати, опуская голову на край Юркиной подушки и подкладывая под неё руку, сохраняя небольшую дистанцию, хоть и отчаянно сильно хочется прижаться, обнять русского фигуриста, уткнуться носом в его волосы. Алтын вздрагивает и открывает глаза, когда крыло Плисецкого распахивается во всю величину, растопыриваются перья, и он оказывается укрытым им. Бархатистое крыло накрывает его плечо и спину, доходя до поясницы. Алтын поглаживает виднеющиеся в освещении тусклой настольной лампы буквы, выведенные каллиграфическим почерком на запястье правой руки, обводит их и прикрывает глаза, чуть вытягивая руку вперед и поддевая пальцами мягкие пряди волос Юры. Он всегда считал имя на своем запястье немного странным, но теперь он так не думает. «Erelim».