Story Lace

Выглядящий виртуозом во всем сразу и в каждом искусстве по отдельности Кайто Кид в действительности умен во многом. И во многом же продолжает совершенствоваться. И как же приятно бывает сознавать, что ты тоже в меру своих сил помогаешь ему осваивать и оттачивать новые навыки. Ну вот, например. Кто бы мог подумать, что лунный вор, любимец публики и коварный похититель девичьих сердец не умеет целоваться?! Точнее не умел. Ты оказался внезапно хорошим учителем. Ладно-ладно, если по-честному, то поначалу у тебя тоже выходило не ахти. Можно сойтись на том, что вы оба очень способные! Ты рьяно прижимаешь Кайто к стене, приводя в невообразимый беспорядок его белый пиджак и сминая рубашку в стремлении добраться до преступно притягательных воровских боков. Кажется, что-то не так. Ага, пуговица с фокусничьего костюма не выдерживает творящегося разврата и решает спешно удалиться с места преступления. Вор что-то возмущенно мычит, тут же перестав самозабвенно отвечать тебе в поцелуе, и неловко стукается своими зубами о твои. Толкается, будто в тесной коморке достаточно места, чтобы бунтовать без членовредительства и угрозы чьей-нибудь жизни. — Это не вторая пуговица, а я не выпускник, поэтому, может быть, пояснишь причину столь внезапного акта вандализма в мою сторону? И как только у него хватает сил на длинные предложения в такой-то момент? Воришка-то сейчас без цилиндра и монокля. Растрепанный и зацелованный. Чудо как хорош! — Вандализма? Слишком занят разглядыванием его губ, чтобы трезво (и резво) соображать. — Только посмотри, что ты сотворил с национальным достоянием! Мысль доходит до твоего разума, сфокусированного на откровенно примитивном желании, с опозданием, но, отдадим должное ее упорству, доходит-таки. — Количество преступников в помещении увеличилось, но я переживу. Ого! Ты тоже все еще не забыл тривиальные речевые конструкции! Заканчивая пересиливать себя, крепко целуешь Кида в ключицу: как славно, что ты расстегнул верхние пуговицы его рубашки пятью минутами ранее. Можешь собой гордиться, ты, как и Кайто, обходишься без жертв. Сие достойно аплодисментов, но все твое существо согласно и на парочку лишних минут здесь, в тесноте с вором. Оный томно вздыхает где-то поверх твоей головы, но сегодня (вот нонсенс!) он на редкость занудный тип. — Ты знаешь, у нас осталось порядка трех-четырех минут. Правда? Время рядом с Кайто имело неприятную привычку истекать незаметно. Ты рассчитывал как минимум еще на пять, а в идеале — на все семь. Какая жалость. — Тогда заткнись и займись делом, душа моя. За что стоит дополнительно любить Кайто — его понятливость. Набрасывается с поцелуем так, что о перехвате инициативы в ближайшее время ты можешь даже и не мечтать. Мстит твоей одежде, учиняя с ней бардак и беспредел, пробирается прохладными руками к обнаженному животу. Если обобщать — играет нечестно. Однако это заставляет вспомнить, что в самом начале вашего сегодняшнего «закулисного» свидания к стене прижимали тебя. Напористость Кайто все явственнее намекает, что свое нынешнее положение ты занимаешь совершенно незаслуженно. И пожалуйста — без борьбы сдаешь позиции, вновь ощущая под своей спиной гладкую поверхность стены. Несильно ударяешься головой, и вдобавок к этому в тебя упирается дурацкий гвоздь, будто специально вбитый кем-то именно здесь и именно на уровне твоих лопаток. Любовь — это боль и ее превозмогание, поэтому виду ты не подаешь, продолжая словно ни в чем не бывало. Синяк, шишка или что там еще получится — пройдут, а вот сиюсекундные моменты уж слишком рьяно пытаются стать частью прошлого. Покрываешься мурашками от его прикосновений просто на раз, кусаешь подлеца Кида за нижнюю губу, силой призывая собственное тело оставаться равнодушным. Слава всем богам, эту премудрость вы освоили одной из первых, но поначалу вам обоим было… тяжело. И очень неловко. Но, вообще, говорить о неловкости, принимая в расчет общую картину, как-то ну такое себе. Потому что сама концепция встречи за десять-пятнадцать (а иногда, к твоему огромному сожалению, и за пять) минут до ограбления и занятий всяким непотребством в «полевых условиях» — самая дурная. Видимо, кому-то из вас не хватило в детстве хорошего воспитания. И, припоминая имя зачинщика сего безобразия, можно сказать, что речь внезапно тут даже не о Киде. Очевидно: общение друг с другом положительно на вас не сказывается. И в бездну! С вашими социальными ролями сталось бы безопасней прыгать с парашютом или принимать легкие наркотики. Ваш поцелуй сейчас столь же обыденный в рамках нормы, как и чашка чая на террасе с видом на приближающийся торнадо. Захватывающе то есть, но родители бы не одобрили. Шутка. Родители Кайто, несомненно, восхитились бы. Неизменно начинает хотеться оттянуть момент выступления твоего любовника на потом, чтобы с чистой совестью перейти к более решительным действиям прямо сейчас, но ты так же неизменно не поддаешься. Ваша маленькая игра станет в разы менее интересной, если у вас появится свобода выбора и возможность сдать позиции. Недостаток времени, патрулирующие коридор за дверью полицейские, ощущение опасности — без всего этого ваши будни могут сильно потерять в цене. Если не говорить уже о том, что помимо поцелуев более дурацкой идеей может стать только секс перед ограблением. Печально, но в конце концов вам приходится остановиться. Кайто отстраняется, оставив тебя с ревущим чувством неудовлетворения внутри и эфемерным ощущением прикосновения к губам. — Уже уходишь? Скрываешь разочарование за смешком, приводя себя в порядок вслед за своим визави. — Как раз вовремя. До точки невозврата оставалось совсем немного. — И что случилось, переступи мы ее? — Ничего хорошего, Сагуру. Заниматься с тобой сексом перед ограблением я точно не намерен. Как и ты, думаю. Вор думает, конечно, верно, но лишь отчасти. Поправляет свой костюм, потуже затягивает галстук и ругается на засосы, которые ты оставил слишком высоко. Что ж, будем надеяться, ни одной камере сегодня не удастся запечатлеть Кида достаточно детально, чтобы вскрылись компрометирующие подробности. *** Кайто в водолазке под горло — уже слишком для твоего нежного сердца. Особенно с утра, особенно перед первой парой. Нетрудно догадаться, какие мысли теперь будут посещать твою голову все занятия вместо учебы. А злостному вору спокойствия несчастных детективов будто бы и вовсе невдомек о душевной смуте, посеянной им. Только глаза подозрительно честные, когда он садится несколько ближе, чем это характерно друзьям, а уж тем более — одногруппникам. Как хорошо, что весь лекционный поток в аудитории слишком занят собственными делами, чтобы засвидетельствовать лукавый взгляд Куробы и то, как судорожно ты сглатываешь, смотря на него. Разум услужливо подсовывает кадры вчерашнего «свидания» в подсобке. — Ты соскучился по мне за ночь, Сагуру? Кайто улыбается будто демон-инкуб, придвигаясь еще чуть-чуть ближе, почти непозволительно, с намеком касаясь пальцами горла водолазки. Заторможенно киваешь, выведенный из строя голосом Куробы и твоим именем из его уст. Ну да, скучал. Несколько раз подряд скучал: и в душе, и в кровати. А все потому, что тебя никак не оставляли мысли о том, как бы продолжить в ближайшее время тесное общение с Куробой, на сей раз доведя дело до конца. — Не убегай после пары, хорошо? Наша лекция в этой аудитории — последняя. Больше сегодня здесь занятий не будет. — К чему это ты клонишь? Ты не дурак, но именно поэтому ты решаешь не доверять сейчас собственному умению читать между строк. Во избежание принятия желаемого за действительное. — Не прикидывайся дурачком, ты прекрасно понял, к чему это я. По всей видимости, и этого соблазнителя весьма проняло вчерашнее. По крайней мере, тебе доселе не доводилось видеть столь откровенно приглашающего Кайто. Но ненадолго — скоро тот отдает все свое внимание преподавателю и тому, что он пишет на доске. К твоему большущему сожалению. Тем временем тебе открылась еще одна собственная слабость. На самом деле ни капельки неудивительно, что и на сей раз она связана с Куробой. Также открытие состоит и в том, что, внезапно, слушать лектора, усваивая материал по философии, и одновременно совладать с собственным буйствующим либидо — задача непомерной трудности. Кайто рядом к тому же задумчиво покусывает колпачок ручки, время от времени переводя взгляд с профессора на тебя. — Ты не помогаешь! Переходишь на шипящий шепот, не в силах выдерживать более подобные издевательства. Даже если и ненамеренные, тебя-то они пронимают ого-го как. Куроба, вот засранец, делает вид, что тебя не слышит, увлеченно постигая особенности критической философии Канта. Кант ничего не сможет сделать, когда в твоих штанах случится-таки бунт, поэтому ты не уделяешь идеям немецкого философа должного внимания. Браться рассуждать о том, что вообще творится в голове у Кайто — бесполезно. Видно, что ваша близость действует на него совершенно однозначным образом, но насколько сильно? Кажется, что для Куробы это больше напоминает очередной раунд игры в кошки-мышки. Только вот, кто есть кто? Кто в ней ведущий, а кто — ведомый? Но сложа сидеть руки никто не собирается, вне зависимости от распределения ролей. Оттягиваешь ворот своей рубашки и, будто задумавшись, а не жарковато ли тебе, расстегиваешь пару верхних пуговиц. Никакой провокации: в аудитории действительно несколько душновато. А от заинтересованного взгляда Кайто, брошенного из-под ресниц, становится и вовсе горячо. Приятные новости — не тебе одному. Куроба вздергивает бровь, невербально вопрошая, с какой это радости всякие детективы тут стриптиз своими ключицами устраивают. Но то, что он демонстрацию оценил, — очевидно. Один — один! И лекция начинает видеться все занимательнее и занимательнее, несмотря на незаинтересованность некой парочки в классической немецкой философии. Кайто быстро стреляет глазами в твою сторону так, что едва ты успеваешь попасться в плен чужого зрачка, зрительный контакт тут же рвется. Затем парень поводит плечом, разминая шею, и расслабленно откидывается назад, коснувшись твоего колена своим. Мурашки, будто бы только того и ожидая, тут же пускаются в беспорядочный пляс по всему телу. Быстро оклемавшись и не желая оставаться в долгу, наклоняешься к Куробе максимально близко, почти касаясь губами его уха. И шепчешь: — Несмотря на мой эмпирический способ познания тебя, ты априори очень хорош. Результат твоей маленькой диверсии просто превосходен. Кайто отшатывается (еще бы, уши-то у него весьма чувствительные), заметно краснея, и ворчит: — Дурацкая, грубая игра слов, Хакуба! Использование только что пройденного материала ради целей неприкрытой лести — позор, да и только! Вы только посмотрите! Кажется, кто-то здесь недоволен тем, что с ним сыграли не по правилам. — Тогда оставьте меня после пар, профессор. Касаешься пальцев руки своего визави и нежно поглаживаешь их, наслаждаясь результатом. Акт вашего маленького представления длится не более минуты и остается незамеченным никем из посторонних. Зато сколько эмоций обоим! Вор улыбается столь обольстительно, несмотря на раскрасневшиеся щеки, сколь мучительно воспоминание: там, под плотной тканью водолазки, кроется тонкая кожа, изузоренная засосами. Следами именно твоих поцелуев. … и как только вам хватает воли и терпения пережить самый мучительный час вашей жизни?.. Стоило только преподавателю объявить о конце занятия, а студентам вокруг — начать собираться, Кайто, воровато оглядываясь кругом, ныряет под парту и оттуда дергает тебя за рукав, приглашая последовать собственному примеру. — Ты шутишь? Не шутит. Строит недовольное лицо, и тебе просто приходится ему подчиниться. Повторяя за своим парнем, украдкой оглядываешься вокруг, прежде чем юркнуть вслед за Куробой. Он обнимает тебя за плечи и ведет носом вверх по твоей щеке: его дыхание легким касанием ощущается на коже. — Подожди немного, мы вылезем, как только все уйдут. «Подожди немного», — легче сказать, чем выполнить! Ты всем своим восприятием невольно концентрируешься на Кайто: на его одурительной физической близости, на его свежем запахе (это что, новый парфюм?), на его руках, которыми этот хитрющий тип тебя во всю обнимает. Гладит по спине и затылку с истинно лисьей улыбкой, провоцирует, как всегда не скрываясь. Его пальцы ощущаются у тебя в волосах, так приятно поглаживающие и почесывающие, будто ты — большая кошка. Кожа головы — очень чувствительное место, но нормально ли настолько возбуждаться от прикосновений к ней? Ну, это же Кайто. Он пользуется тем, что ты ни отстраниться, ни возмутиться не можешь: голоса нарушителей вашего спокойствия все еще отчетливо раздаются внизу аудитории-амфитеатра. Мало ему было самой мучительной пары по философии в мире! Тем не менее Куроба не собирается пренебрегать даже такой вынужденной близостью: прижимается много теснее, чем того требует конспирация в вашем положении. Ты не против, но, скажем так, восстание некоторых частей твоего собственного тела становится все труднее и труднее игнорировать. — Кажется, — спустя некоторое время шепчет он на самое ухо так, что тебя мгновенно перестают заботить любые случайные свидетели, — здесь нас так просто в покое не оставят. Надо будет уходить, как только появится шанс. Лучше бы вам уже выпала наконец возможность продолжить прерванное занятие, но рационализм, по счастью, все еще тебя не покинувший, побеждает. В словах Куробы, несмотря на общую фатальность ситуации, имеется смысл. Ну какого черта кому-то что-то понадобилось именно в этой аудитории и именно сейчас? Неужто во всем громадном здании факультета других не нашлось? Что характерно, от тебя Кайто так и не отлипает, явно не собираясь облегчать твою (точнее, вашу общую) участь. Мстительно проскальзываешь своей рукой под его одежду, касаясь его спины и наощупь находя позвоночник — еще одну слабую зону своего визави. По тому, как он вздрогнул, понимаешь: действие разворачивается в верном направлении. То есть, учитывая сложившиеся обстоятельства, в направлении прямо противоположном верному, но заставить себя остановиться слишком сложно. Внизу что-то говорят о методике и будущей сессии, а вы под столом почти интуитивно тянетесь к губам друг друга. Мало в вашей жизни адреналина? Ну точно острый недостаток! Интересно, насколько вот это вот все отличается от вчерашнего? Ставки, конечно, пониже, но ситуация по-прежнему весьма щекотливая: только полностью слепой, увидев, не поймет, чем занимались два студента под партой. В преподавательском же составе каждый был достаточно зрячим. Когда хлопает дверь, закрываясь за спинами нежелательных свидетелей, Куроба ощутимо дергается, порывисто отталкивая тебя от себя. К сожалению, о том, чтобы остаться на месте, не может быть и речи. — Уходим, — все еще шепчет он, — и побыстрее. Ты стараешься не думать о том, что, должно быть, представляет из себя твой внешний вид, но киваешь. И почему тебе (вам) так не везет?