The sharpest lives are the deadliest to lead (rebel)

Джерарду было стыдно. Так стыдно, что он, закрывшись в комнате и не обращая внимания на крики матери и сигналы автомобиля с улицы, горько плакал, зажав рот ладонью. Выйдя из дома Фрэнка, он направился прямиком домой через самый длинный маршрут, прерываясь время от времени на очередную сигарету. Ничего конкретного он для себя решить так и не смог, несмотря на то, что шел он достаточно долго — около пары часов. Его ноги гудели, а спина грозилась вот-вот сломаться — ему казалось, что по позвоночнику потоптался, как минимум, слон. Но как бы то ни было, он не разрешал себе сделать себе передышку дольше, чем истлеет сигарета, беспощадно подгоняя бедное уставшее тело по дороге. День был жарким, и Уэй сильно вспотел, учитывая, что шагал он максимально быстро. Но все, чего он добился — это измученное, еле стоящее на ногах тело и абсолютная каша в голове. Он очень хотел понять, что же с ним не так, но любой анализ всего происходящего был далеко не в его пользу. Как оказалось, он был причиной конфликтов его родителей, как между собой, так и между ними и их вторым сыном, братом Джерарда — Майки. Друзей он завести пытался, но, как назло, или ничего не получалось, или с ребятами происходило что-то плохое, стоило им сблизиться с Уэем хотя бы немного. О второй половинке и речи идти не могло. Но самое главное — в голове предательски громко звучал чужой голос из полустертых, почти позабытых воспоминаний… «Джерард, ты убил его! Убил моего сына! Ты — убийца, маленький убийца, чертов Уэй!» «Ты был проклят с рождения, вокруг тебя все страдают! Ты убил Оливера, Джерард!» «Это твоя вина, ты понимаешь это?! Понимаешь или нет, ты, выродок?! Твоей матери нужно было сделать аборт, прежде чем ты искалечишь чужие судьбы!» «Нет, Джерард, это ты. Только ты и никто больше. Это твоя вина!» «Ты дитя дьявола, ты не человек!» «Ты отправишься обратно в ад!» Злые глаза, наполненные слезами, готовыми пролиться сию же секунду, в упор смотрели в заплаканное лицо маленького Джерарда. Чужие руки больно схватили его за плечи и с силой встряхивали при каждом произнесенном слове, пугая и без того онемевшего от страха мальчика еще больше. Это продолжалось бы черт знает сколько, если бы Донна не подскочила к разъяренной женщине и не оттащила бы ее от своего сына. Она сочувствовала соседке, но позволить ей запугивать своего ребенка она не могла. — Не трогай его, Лаура! Не трогай моего сына! — раскрасневшаяся от злобы мать встала напротив женщины, прикрывая Джерарда собой. Маленький Уэй с отчаянием вцепился в мамину кофту, прикрыв глаза от страха. Ему было как никогда плохо. — Твой сын? Это, — женщина бросила испепеляющий взгляд на спрятавшегося за спиной матери мальчика, — Твой сын? Тебе самой не стыдно? Ты вырастила убийцу, Донна! И отличного актера, как я погляжу, — она криво ухмыльнулась, выглядя при этом до чертиков обезумевшей и пугающей. — Не смей! — громко выкрикнула мать, чей сын был в этой истории такой же жертвой, как ребенок женщины напротив, — Не смей говорить так о моем мальчике! Ты прекрасно знаешь, что это был несчастный случай. Мне очень жаль, что так вышло, но ты не имеешь права винить в этом моего сына! Глаза Лауры блеснули опасным огоньком. Сделав резкий шаг, преодолевая расстояние между ней и Донной, она замахнулась и отвесила соседке хлесткую пощечину. В этот момент произошло две вещи. Донна удивленно отшатнулась назад, прижимая ладонь к пострадавшей щеке, а у бедного Джерарда округлились глаза, и он громко закричал, испугав кошку, проходящую мимо странного сборища, выясняющего отношения. Но Джерарду было сейчас не до кошки. Его маму ударили! Его маме сделали больно! Чувствуя разрывающую обиду и ком в горле, Джерард вытер ручейки слез с щек и шеи, показываясь из-за спины матери обозленной и скорбевшей женщине. — Не трогайте маму! — голосок Уэя дрожал, выдавая его напуганное состояние с головой, но он не стал прятаться за Донну снова. Он не даст обижать его маму. Мальчик упрямо сжал маленькие ладошки в кулачки и глянул исподлобья на неприятную ему женщину. Донна холодно взглянула на сына, словно была очень недовольна его поступком. — Джерард, не лезь в это. Иди в дом, я скоро вернусь, — отдала приказ ставшая вмиг серьезной и собранной миссис Уэй. В ее голосе сквозила сталь, и при любых других обстоятельствах Джерард не посмел бы ослушаться такую маму. При других, но только не при этих. Он не оставит ее одну. И Лаура неожиданно поддержала эту идею. — Нет-нет, Донна, пусть останется, — негромко бросила она, презрительно сжав губы в тонкую полоску, — Это даже смешно. Шакал заступается за свою мать. Семья шакалов… — Заткнись, Лаура, — резко оборвала ее миссис Уэй, спустя мгновение поворачивая голову в сторону сына, давая понять, кому адресованы ее следующие слова, — Джерард, я сказала тебе идти в дом. Что из моих слов тебе непонятно? Иди и поиграй с Майком, он наверняка уже проснулся, а взрослые тетеньки разберутся и без тебя. Иди, — Донна мягко подтолкнула сына по направлению к их крыльцу. Джерард беспомощно оглянулся на маму, беззвучно умоляя ее разрешить остаться. Он так переживает за нее. Но Донна была непреклонна, она лишь кивнула сыну, словно подтверждая свои слова и снова повернулась к Лауре, явно намереваясь продолжить разговор на повышенных тонах. Джерард нехотя поплелся к дому, время от времени оборачиваясь на мать — посмотреть, не ударят ли ее снова. Дома Джерарду действительно пришлось играть с младшим братом, но сосредоточиться на замке из кубиков он так и не смог, отчего последний постоянно падал, чем безумно злил маленького Майки. Его старший брат лишь растерянно смотрел в окно, выглядя до жути напряженным. Маленький Майки пытался пару раз расспросить его, что там, на заднем дворе происходит, и почему они слышат рассерженные крики их мамы и еще какой-то женщины. Кажется, это была мать Оливера, мальчика, с которым играл его старший брат. Но ответов от Джерарда он так и не добился, как и сам Джерард не добился ничего вразумительного от своей матери спустя пару часов. Он так и не смог выпытать тогда, о чем они говорили с матерью Оливера, а собрать весь смысл их перебранки с помощью особенно громких слов, долетающих до его ушей, у него не вышло. Однако спустя неделю Лаура выставила дом на продажу, а сама собрала вещи и съехала. Еще через месяц у дома появились новые хозяева, а неприятная история стала со временем стираться из его памяти, конечно, оставив за собой след из замкнутости мальчика и вечного груза вины на его детских плечах. Но сейчас, окунаясь в прошлое, Джерард, наконец, вспомнил все до последней детали. Конечно, он часто думал об этом и в более сознательном возрасте, но никогда не пытался восстановить события от начала и до конца. Он просто знал, что он виноват в смерти его друга. И все. Он принял это, как данность и не стал ничего делать с этим. Но, когда в твоей голове прокручиваются не самые приятные картины из прошлого, все становится гораздо хуже. Вот активный и вечно непоседливый Джерард подбивает Оливера пойти искупаться в озере, куда запрещали ходить им их родители. Оливер, послушный мальчик, беспрекословно подчиняющийся своей маме во всем, долго спорит и отказывается, но под натиском неугомонного Уэя его уверенность в правильности запрета сдувается, а идея освежиться таким жарким днем кажется все более и более притягательной. И, наконец, маленький Олли сдается. Он, хихикнув, хватает Джерарда за маленькую ладошку и берет с него клятву не рассказывать об их шалости родителям. Джерард, конечно же, заверяет его, что это останется только между ними. Ведь дружба становится интереснее, когда у вас появляются общие тайны, не так ли? Но Джерард не знал, чем его тяга к секретам и табу обернется в итоге. Если бы он знал, он бы ни за что на свете не поволок Оливера на это озеро. Он бы не стал делать всех этих, как он сейчас думал, гнусных и подлых вещей. — Трусишь? — издевательски усмехнулся Джерард, ступая в воду по щиколотку. День действительно выдался ужасно жарким и душным, и приятная прохлада воды казалась ему настоящим спасением. — Н-нет, я просто… — второй мальчик неуверенно мялся на берегу, силясь придумать отговорку. Ему совсем не хотелось заходить в воду. Он втайне рассчитывал, что он просто посидит на мягком теплом песке за компанию, а когда Джерард накупается вдоволь, они вместе поиграют. — Ты просто трусишка, Олли! — невежливо перебил его первый мальчик, заходя в воду уже по пояс, дразнящими движениями маня друга присоединиться к нему. — Нет, Джерард, я… Я не умею плавать, — смущенно сознался Оливер, густо покраснев. Стыдно в его возрасте не уметь плавать. Как и ожидал Оливер, Джерард посмеялся над ним. Посмеялся, но все же снисходительно пообещал научить его такому легкому, на взгляд маленького Уэя, занятию. — Ладно… — нерешительно кивнул Оливер, собираясь с духом и ступая в освежающую и прохладную воду. Озеро было безлюдно, и мало кто осмеливался искупнуться в этом месте. Поговаривали, что здесь утонуло много людей. Как и почему — никто не знал, но народу было достаточно того, что за одно лето в озере нашли четыре тела, чтобы больше не соваться сюда. Инстинкт самосохранения у них все же был. Он был и у Джерарда, он просто, как это и бывает обычно, махнул на предостережения рукой и твердо решил для себя, что его это не коснется. И оказался прав. Его это не коснулось. — Олли, плыви сюда! Не стой на мели, это же скучно! — Джерард, отплывший уже на порядочное расстояние от друга, весело бултыхал руками по кристально-чистой воде. От того, что здесь практически не купались, место считалось диким, и некому было поднимать тину со дна. Уэй с восторгом глядел на прозрачную воду, рассматривая через жидкую перегородку свои тонкие руки и не перестающие двигаться ноги. Как можно не уметь плавать? Это ведь так легко. Если ты устал — полежи на спине. Вода ведь сама тебя держит. Джерард искренне недоумевал глупому страху Оливера. — Я не могу, Джерард! Я же сказал, что я не умею! — громко прокричал в ответ его друг, предпочитающий оставаться как можно ближе к берегу. Ему хватает находиться в воде по пояс. Он же купается? Купается. И какая разница, касаются его ступни илистого дна или нет. Джерард разочарованно застонал. Он любил Оливера, но терпеть не мог его занудные и откровенно трусливые, как думал Уэй, черты характера. В голове Джерарда внезапно родилась забавная идея, и он, решив подшутить над другом, поплыл к нему. — Оу, правда? Как жаль, Олли, — явно с фальшивым сочувствием протянул Джерард, — Значит, ты не сможешь посмотреть, что там, на другой стороне берега? — лукаво спросил он, жестом показывая на противоположную часть озера. — Да там наверняка ничего интересного, — неуверенно возразил Оливер. Но Джерард видел, как загорелись глаза его друга. Он очень хотел попасть туда и узнать все сам. Оливер был прирожденным исследователем, и Уэю в нем это нравилось. — О, ты ошибаешься! Ты даже не представляешь, что там!.. — жарко воскликнул Джерард, с явным удовольствием глянув на другой берег. — И что же там? — нетерпеливо спросил Оливер, поддавшись на провокацию. — Ох, там!.. — тут Джерард прервался на пару секунд, а после продолжил неожиданно поскучневшим тоном, — А, впрочем, знаешь, это не имеет значения. Все равно ты не сможешь переплыть озеро, чтобы узнать самостоятельно. Я не хочу тебя дразнить. — Но… Джерард!.. — заскулил мальчик от разочарования. Ему так хотелось узнать, что же там находится! И узнать самому, собственными глазами увидеть все секреты этого места. — Нет, Олли, — непреклонно заявил Уэй, — Я не скажу тебе ничего. Это то, что нужно увидеть самому. Возможно, я смогу научить тебя плавать, и мы вернемся сюда недельки через две-три, — задумчиво прикинул Джерард, и Оливер тут же заспорил с ним, даже не заметив хитрой ухмылки, на миг замершей на губах друга. Он научит его плавать, просто собственными методами. И ему не придется играть в воде одному. — О, Джерард, я придумал! — лицо Оливера просияло, — Мы можем обойти озеро по суше! Уэй, заранее предусмотревший все варианты, тут же помотал головой, отбрасывая идею Оливера в сторону: — На суше все ограждено забором, чуть дальше начинаются частные дома. — Но как же так? И что мне делать? — беспомощно огляделся любознательный мальчик, падкий на все новое. — Плыть, Олли. Только плыть. Если надумаешь — я буду на том берегу, наслаждаться видом… И Джерард, быстро развернувшись, поплыл в противоположную от Оливера сторону, не обращая внимания на крики и мольбы друга. — О, а еще, знаешь, — догребая почти до середины озера, вдруг обернулся Уэй, — Говорят, здесь водятся русалки. Они топят всех медлительных неумех, так что советую быть осторожнее. Не успеешь — и ты труп, — напоследок бросил Джерард и поплыл дальше, больше не оборачиваясь. Оливер тем временем мялся в сомнениях. И вот что ему теперь делать? Он не хочет потерять единственного друга только из-за того, что он не умеет плавать. И плюс ко всему, Джерард был прав — играть в воде намного веселее. Да и жарко на улице. Оливер мучительно зажмурился, раздумывая над своим положением, а через мгновение свел тонкие брови к переносице и решительно сжал кулаки в воде. Сейчас или никогда. Он докажет лучшему другу, что он не трус. Что он тоже чего-то стоит. Как легко взять «на слабо» маленького ребенка. И как легко допустить единственную, но тотальную ошибку. Оливер примерно представлял, как нужно плавать, но возможности проверить свою теорию на практике у него не было — мама всегда надувала ему спасательный круг и не разрешала заплывать дальше той местности, где он мог достать ногами до дна. Лаура всегда зорко следила за сыном, заботливо находясь рядом, чтобы, в случае чего, успеть помочь ему. Но мамы рядом не было. И спасательного круга тоже. Джерард сказал, что родители бы тогда точно все прознали и наказали бы их. У Оливера был только его друг, озеро и его страхи. И он решил, что пора побороть их. Он уже не маленький. И уж тем более он не трус. Зажмурившись, мальчик стал заходить в воду все глубже и глубже, пока не остался стоять на носочках, беспомощно колотя руками по водной глади. Джерард, уже успевший переплыть на другой берег, с глубоким удовлетворением смотрел на едва заметный издалека силуэт друга. Он все же решился. Он не трус и не слабак. Уэй невольно почувствовал уважение к своему другу. Джерард, например, боится иголок, и эту фобию он преодолевать не собирался. Хотя его страх был оправдан — иглы причиняют боль. Но что болезненного или неприятного может быть в плавании? Согнув ладони рупором, Джерард подбадривающе закричал что есть силы: — Давай, Олли, у тебя получится. Здесь классно! — и в подтверждение своих слов поднял в воздух большой палец, а свободной рукой похлопал по нагретой от яркого слепящего солнца земле прямо рядом с собой, приглашая присоединиться. Оливер, чудом расслышавший слова друга, вдруг храбро кивнул ему в ответ и показал жестами знак «окей», дав понять, что сейчас он все сделает. Оливер был уверен, что это будет самым смелым поступком за всю его жизнь. Так и вышло. Отчаянно барахтаясь, Оливер поплыл. Ноги не касались дна, а грудь сдавило от подступающей паники. Только спокойно. У него все получится. Джерард смог, и Оливер сможет тоже. Упрямо продолжая двигаться в воде и стараясь держать голову выше, чтобы глотнуть желанного воздуха, мальчик замолотил руками и ногами изо всех сил, пытаясь грести к Джерарду. И у него получилось! Он поплыл! Он по-настоящему поплыл! Он справился! Увлеченный процессом Оливер и сам не заметил, как доплыл почти до середины озера. Нетренированное слабое тело начало уставать, но он словно бы и не чувствовал этого, пребывая в полной эйфории от своего действия. Ему вдруг захотелось, чтобы кто-то разделил эту радость с ним, и он посмотрел на Джерарда, пытаясь что-то ему крикнуть. — Джи, смотри!.. Кха-кха… — внезапно мальчик понял, что у него больше нет сил перебирать ногами — на них словно водрузили две огромные гири. На мгновение он ушел с головой под воду, но все-таки смог выплыть. Джерард, даже не подозревающий о состоянии друга и думающий, что его «ныряние» — просто глупое ребяческое хвастовство, все-таки с некоторой с гордостью поглядел на друга. Он был рад и разделял его восторг, потому крикнул что-то ободряющее и похлопал в ладоши, делая знак, что он оценил его усилия. Но Оливер уже не смотрел на своего приятеля. Он и вовсе забыл в этот момент о недавнем восхищении, ощущая лишь слабость в теле и охвативший разум страх. Этого он и боялся. — Джерард! Я не могу больше!.. — Оливер начинал тонуть, и вновь ушел с головой под воду, позволяя ей наполнять свои легкие. Ему повезло и во второй раз — он выплыл и попытался откашляться. Джерард, недоуменно нахмурив брови, крикнул ему что-то вопросительное. — Я не могу! Ноги сводит, я устал! — закричал со всей силы Оливер, и до Джерарда, наконец, дошло. Похоже, нужно брать ситуацию в свои руки. — Оливер, не паникуй! — закричал Уэй, спешно забегая в воду, — Ложись на спину и не бойся! Ты слышишь меня, Олли? Не бойся, вода тебя удержит! Но Оливер так и не понял, чего от него хотят, снова пытаясь отчаянно молотить конечностями по воде. — Спина, Оливер! — еще раз крикнул уже всерьез заволновавшийся Джерард, — Ложись на спину! — Я не могу! — Оливер буквально плакал, и оттого его шансы добраться живым до берега неумолимо сокращались до нуля. — Черт, Олли, я не успею доплыть! Ложись на спину! На спину! — в уголках глаз мальчика начали скапливаться слезы. Он уже ненавидел себя за эту глупую идею. Зачем он вообще подбил своего друга на это?! — Нет, Джерард, я не хочу! Я не хочу умирать, пожалуйста, помоги! — в последний раз позвал на помощь мальчик, и в третий раз ему не повезло. Он не смог выплыть. Джерард отчаянно зарыдал, громко крича и пытаясь плыть к Оливеру так быстро, как только мог, не теряя надежды спасти его. Но он не успел. К поверхности стали подниматься пузырьки. Джерард, сделав последний рывок, отделяющий его от места, где ушел на дно Оливер, задержал дыхание и нырнул. Он не сразу заметил безжизненно болтающийся в водном пространстве силуэт, но, когда понял, что это, тут же поплыл к нему. Ему едва хватило сил вытащить друга из воды. Но тот уже не дышал. Джерард ничего не знал о первой помощи и даже не догадывался об искусственном дыхании, потому он просто с тревогой подумал, что Оливеру нужно время, чтобы прийти в себя. А потом он заметил на берегу взволнованных и перепуганных детскими криками людей. Спустя полчаса Джерард понял, что Оливер уже не проснется. Через еще двадцать минут приехала полицейская машина и неотложка. А еще через десять — их с Оливером мамы. А потом началось то, что началось. Допросы, крики, слезы и его личный Ад. Джерард вздрогнул всем телом и снова тихо заплакал, на этот раз прижимая к лицу подушку, чтобы заглушить всхлипы. Боже, боже, боже. Он и не помнил, как именно он заставил Оливера поплыть в тот день. Он просто думал, что это была его идея — поплескаться в запретном месте. Но оказалось, что он буквально собственными руками загнал лучшего друга в могилу. Господи, да ведь Лаура была права! Он — убийца. Он просто убийца, его руки в крови, а в памяти навсегда останется посиневший Оливер с раскрытыми, словно в немом удивлении, глазами. Это страшно. Чертовски страшно и гадко вспоминать те ужасные вещи, что ты делал. Если бы Джерард тогда только знал… Художник страшно завыл, вжимая собственное лицо в подушку, позволяя ей пропитываться солеными слезами. Какого, блять, черта он вообще сделал? И почему его оставили на свободе и даже пожалели? Почему мама вступилась за него? По-хорошему он должен был гнить в тюрьме, оставшись совсем один, без семьи, друзей и любой поддержки. Почему его родители не отказались от него? Почему маленький и ничего не понимающий Майки стал сбегать в его, Джерарда, комнату, чтобы успокоить брата после очередного ночного кошмара? Чем он заслужил все это? Он просто мерзкий убийца. Лучше бы он умер в тот день, а не Оливер. Теперь Джерард был совершенно точно убежден, что он — виновник всех бед своих родных. Майки достается за то, что он вступается за него перед родителями, родители ссорятся между собой, потому что не согласны в методах воспитания «проблемного подростка». Джерард — «проблемный подросток». Проблемный. Проблемный. Проблемный. Из-за его гадкого поведения происходят скандалы дома. Теперь он понял родителей. Они всегда желали ему только добра, но как можно спокойно жить с таким сыном? Счастье и великое божье снисхождение, что они не сдали его в сиротский дом еще тем летом. Его родители замечательные. Майки замечательный. Оливер и даже Лаура были замечательными. И Линдси, которой он не сумел помочь из-за собственной легкомысленности и безответственности — тоже. А самым замечательным был Фрэнк. И последнее, чего бы Джерарду хотелось — это доставить ему неприятности. Да он скорее сам подставится под пули, чем позволит хотя бы волоску Фрэнка упасть с его головы. И если для того, чтобы сберечь панка, ему придется пожертвовать их общением и собственным счастьем, то пусть так и будет. Джерард наплюет на себя и хотя бы раз в жизни подумает о ком-то другом. Словно прочитав его мысли, на улице снова загудела машина Фрэнка, а мать начала долбиться в дверь с удвоенной силой. — Оставь меня, мам, — слабо крикнул Джерард, вновь накрываясь подушкой. Как же ему было паршиво. — Джерард, милый, я все понимаю и сама не одобряю этого мальчика, но ведь так некультурно в открытую игнорировать его! Я уже сказала, что ты дома, так что, будь добр, выйди и поговори со своим другом! — Даже через дверь Джерард мог увидеть строгое и чуть нахмуренное от недовольства лицо своей матери. Как же он все это ненавидит. И больше всего в этой ситуации ему ненавистен он сам. — Мы не друзья, — еще громче закричал Джерард, и только Бог знает, как тяжело дались ему эти слова. Нужно оборвать все. Сначала будет больно, но потом полегче. Это пройдет. Нужно просто переждать. — Правда? — лицо Донны вытянулось в недоумении, но ее сын этого, конечно же, не увидел. — Кривда… — еле слышно проворчал Джерард, но чуть громче повторил совсем другое: — Правда, мам. — Вы что, — осторожно начала Донна, чувствуя себя до ужаса неловко, — Вы с этим мальчиком… Фрэнк, верно? — продолжала она, и Джерард только устало вздохнул. Сколько раз нужно повторить одно и то же, чтобы его, наконец, оставили в покое? — Да, верно, — подтвердил Джерард, распластавшись на полу своей комнаты. Ф р э н к. У него и имя чертовски красивое. Джерард был готов повторять его часами. Черт бы побрал этого панка. Хотя нет, при чем тут он? Это ведь Джерард — ходячая неприятность, виноват только он. Уэй тяжело поднялся и прошел к окну, не смея заглянуть в него в страхе увидеть там грустного и разочарованного в нем Айеро. — Вы с Фрэнком… Встречаетесь? — неожиданный вопрос матери выбил из легких художника весь воздух, и он, подавившись, закашлялся. — Джерард? — обеспокоенно окликнула его Донна из-за двери. — Да, мам, я здесь, все в порядке, — откашлявшись, сдавленно просипел Уэй, — И… Эм, нет, мы с Фрэнком не встречаемся, — он тяжело вздохнул, — Мы с ним просто… — Джерард, нервно закусив губу, все же осмелился выглянуть в окно, но, не обнаружив рядом с машиной самого Фрэнка, очень удивился, подумав, что, наверное, ему надоело торчать под его окном и он ушел прогуляться, — Ну, знаешь, знакомые, которые тусовались вместе некоторое время, — закончил Джерард, сглатывая вязкую слюну, и никто за дверью не увидел, как его лицо искажается в страдальческой гримасе, а на глазах снова выступают непрошеные слезы. Надо оборвать все нити. Почему же он чувствует себя так, словно его душат этими словами, вылетевшими из его же рта? — О, вот как, — вымолвила удивленная и явно чем-то смущенная Донна, — Джерард, милый, может быть, выйдешь из комнаты? — с надеждой предложила она, но тут кто-то перебил ее до боли знакомым голосом: — Не нужно, миссис Уэй. Я услышал достаточно. Спасибо и до свидания. Голос отозвался болезненной пульсацией в груди, и до Джерарда вдруг дошло, почему Фрэнка не было на заднем дворе. Он был там, прямо за дверью. И все слышал. Вот черт! Он в дерьме. Но, вашу мать, какая разница, если он все равно хотел оборвать общение с ним? И почему ему тогда стало так невыносимо больно, что он снова зашелся в приступе рыданий? Комок в груди грозился перерасти в настоящую черную дыру, и Джерард буквально чувствовал, как эта пустота медленно распространяется по его сердцу. Уэй зашторил окно, чтобы в комнату не проникал дневной свет, и снова улегся на пол, апатично разглядывая потолок. Слишком больно отказываться от чувств, которые только-только обрел. Но это ведь его карма, верно? Он заслуживает всех этих страданий. Он, но только не Фрэнк. И Джерард думает, что Фрэнк теперь возненавидит его и быстрее забудет. Он думает, что так будет лучше для самого Айеро. Он думает, что ему хочется сдохнуть.

***

Фрэнк в этот момент тоже был не прочь пустить себе пулю в висок, потому что, какого вообще хрена? Зачем было это все? Он прекрасно слышал, что сказал художник своей матери. Он не считает его даже другом, не говоря уже о чем-то большем. «Знакомые, которые тусовались вместе некоторое время» — эхом прозвучало у него в голове, и он с силой стиснул руль. Блять, блять, блять. Как же ты мог так облажаться, Айеро? Выдумал себе глупую «связь», так сильно надеялся на взаимность, что в итоге принял желаемое за действительное и выставил себя полнейшим кретином. Ну, конечно, блять, Джерард не хочет с ним встречаться. Не хочет засыпать с ним в одной постели. Не хочет обнимать его, не хочет мыться его, Фрэнка, гелем для душа. Не хочет, чтобы панк готовил ему завтраки. И, конечно же, он не хочет, чтобы Фрэнк играл ему на гитаре и раскрывал свою душу. Черт, какое же это все дерьмо! Парень просто проводил с ним время вместе от скуки, а он, наивный, настроил воздушных замков, теперь они же и обрушились на панка со смертельной силой. Смертельной. Фрэнк чувствовал себя мертвым и опустошенным, будто кто-то внезапно взял и высосал все его силы разом. Ради чего была эта бессмысленная забота? Ради чего были крепкие объятия и поцелуи? Ради чего были ночные прогулки и пугливые касания ладони к ладони? Ради чего он хранит его рисунки, как самое, блять, дорогое, что у него есть в жизни? Это ничего не значило. Это, блять, ни черта не значило для Уэя! Да черта с два он еще хоть раз будет так надрываться ради кого-то. С него хватит. Хватит, хватит, хватит. Заворачивая к себе в пыльный двор, Айеро с горечью констатировал, что он самый настоящий болван. Ему определенно нельзя сходиться с людьми. Черт, даже родители отказались от него, потому что он гомик! Что уж говорить о Джерарде? Парень просто-напросто решил поглумиться над тупым педиком, чтобы потом втоптать его в грязь, черт. Фрэнк пулей вылетел из своего автомобиля, с громким хлопком захлопнув дверь в салон, автоматически нажал на кнопку блокировки. Он уже хотел направиться к своему подъезду, но на несколько секунд вдруг замер, отрешенным взглядом пялясь в никуда, словно глядел сквозь предметы. Его внезапно поразила одна мысль. Что он теперь будет делать? Он, конечно, не собирается пускать нюни, думать о немедленном и драматичном самоубийстве, но, блять… Что ему делать? В смысле, как ему теперь проживать свои дни? Он был в полном замешательстве. Как выяснилось, Джерард так незаметно и прочно закрепился в его жизни, что он не имел ни малейшего понятия, что ему делать без него. Раньше все было предельно ясно, даже будущее уже не пугало своей неизвестностью. Наоборот, Фрэнк жил даже с каким-то предвкушением следующего дня. Потому что новый день всегда означал встречу с Джерардом и их общие приключения. Фрэнк попытался вспомнить, как он жил до появления в его жизни скромного художника. Но все, что приходило ему на ум — это рутина, разбавленная пьянками с «вроде как друзьями, но на самом деле собутыльниками». У него ведь нет близких друзей. Он часто задумывался, как в действительности они были похожи с Джерардом. Только Уэй больше напоминал прилежную зубрилку, у которой нет друзей из-за собственного занудства и недостатка свободных колонок в ежедневнике, сплошь заполненном походами к репетиторам и повторением домашнего задания. А Фрэнк на первый взгляд был абсолютно асоциальным типом, фриком и ублюдком с широким кругом общения. И, может быть, отчасти это было правдой. Но только отчасти. Завидев его, люди думают, что он привлекает и располагает людей своим развязным поведением и некой харизмой, которую способен уловить каждый человек, хоть раз общавшийся с этим парнем. Но его друзья — это просто люди, с которыми можно выпить, выкурить косячок и позависать у них в доме. Он никогда не позволял кому-то подобраться ближе, а с появлением Джерарда и вовсе забил на все это, посвящая каждую минуту своего времени художнику. Парни и некоторые девчонки из компании, конечно, огорчились — потому что кто теперь будет покупать алкоголь в таких огромных количествах? — но все же не стали надоедать Фрэнку своими звонками и приглашениями на очередную вечеринку. И Айеро это даже немного огорчило. Может быть, в глубине души он надеялся, что кто-то действительно будет скучать по нему. Что он кому-то нужен. Он думал, что он был нужен Джерарду. Но все оказалось ложью и притворством. Его домыслами и мечтами. Вот, что ты получаешь, когда становишься близок с кем-то: плевок в лицо и захлопнутую перед носом дверь. И ничего больше. Никаких тебе счастливых воспоминаний, никаких откровений и никакой тактильной близости. Ничего из этого, потому что все было насквозь пропитано ложью. Она, словно густая кровь, сочилась из всех совместных с художником воспоминаний, отдавая запахом железа, отпечатываясь липким красным сгустком на подкорке сознания. Теперь, оглядываясь назад, Фрэнку казалось, что все встало на свои места. Джерард игнорировал его звонки, Джерард странно косился на него временами, Джерард вел себя по-другому рядом с ним… Джерард, Джерард, Джерард! К черту его. К черту гребаного Уэя со всеми его гребаными рисунками и смущенными улыбками. К черту все дерьмо, которым художник кормил его в течение всего этого времени. Слышишь, Джерард? К черту тебя. Фрэнк еле доковылял до нужного этажа и отпер дверь квартиры, без сил заваливаясь внутрь. Почему все не могло быть хорошо еще хотя бы один день? Он предпочел бы не знать правды и слепо верить каждому слову, действию и взгляду Уэя. Он был бы кретином. Счастливым кретином. А сейчас он по-прежнему остается кретином, доверившимся не тому человеку, но только прозревшим. «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь»? Оу, нет, ребятишки, не верьте этим словам. Это самая глупая и лживая пословица, которая только есть на свете. Лучше насыщать свою пустоту сладкой ложью, чем кормить ее горькой правдой. Потому что сладость затягивает дыру в груди, и ты начинаешь оживать. А горечь только разбередит старые раны, к уже имеющейся дыре добавится еще одна. И эта пустота поглотит тебя полностью. Латайте свою пустоту сладкой ложью. Фрэнк очень хотел этого, но, увы, его время для счастья прошло, и ему открыли глаза насильно. Что ж, судьба, Бог, или кто там есть, он оценил то, как вы заставили его веки разомкнуться и увидеть то, что забыть уже нельзя. Фрэнк устроился на кровати, которая, казалось, все еще хранила тепло Джерарда. Думать больше не хотелось. Хотелось умереть.