Проснулся Джерард только ближе к полудню, на удивление чувствуя себя выспавшимся и бодрым. Бросив ленивый взгляд на табло электронных часов, удобно для парня примостившихся на рядом стоящей тумбочке, Уэй отстраненно подметил, что прогул школы входит у него в привычку. Мама бы явно не одобрила.
И Фрэнка в рядах товарищей сына она тоже не одобряет. Вчера, даже зная, что пришлось пережить Джерарду, она не поскупилась на брань и осуждения, повторив фразу «Этот мальчик учит тебя плохому, а теперь ты еще и ночуешь у него!», по меньшей мере, три раза. Уэй не знал, что ответить на это матери, потому молча сбросил трубку, посчитав, что достаточно объяснился с родительницей. Он и сам порой думал о том, что не будь непоседливого брюнета в его жизни, он бы продолжал жить в спокойствии и ясности. Как прежде. Но это же его и пугало. Он совсем не хотел вновь погрузиться в ту рутину, из которой с таким трудом его удалось вытащить Айеро. Все закрутилось слишком быстро, и он сам не заметил, как жизнь разделилась на «до» и «после». «До» — скучное, серое, однообразное существование, изредка пересекаемое черными полосами. Черно-серое. «После» — яркая и насыщенная жизнь, полная самых разнообразных эмоций, первое сильное чувство и «Фрэнк, ты нас угробишь! Мы совершенно точно не будем этого делать!». Вся палитра красок.
Уэю было страшно. И он сам это понимал. Он боялся потерять ту жизнь, которая есть у него сейчас, боялся потерять Фрэнка. Но все это имело свои последствия. И Джерард не знал, готов ли он платить такую цену за все те удовольствия, которые щедро дарит ему Фрэнк. Самый заманчивый образ жизни страшно губителен.
Конечно, он больше не винил его в том, что случилось с Линдси. Это не вина Фрэнка. Эта ноша целиком и полностью принадлежит художнику. Зачем он поддался на уговоры и пошел пить в ту ночь? Ответ так прост и лежит на поверхности — только протяни руку и получишь его. Джерард не хотел протягивать руку. Он раз за разом с испугом отдергивал ее и запрещал себе даже думать об этом.
Потому что на самом деле Джерард сам хотел этого.
Потому что на самом деле его никто не уговаривал.
Потому что в тот момент, прежде чем нажать на красную кнопку и выключить мобильный, в его голове мелькнула мысль о том, что что-то плохое может произойти с его близкими.
Потому что тогда ему было глубоко плевать на них.
Потому что он думал, что они разберутся и без него.
Потому что он заебался слушаться родителей и быть примерным мальчиком, потому что он заебался быть жилеткой, которая всегда в зоне доступа, для Линдси, которая в последнее время зачастила к нему на линию с рассказами о том, что ей хочется сорваться и ширнуться.
Потому что он заебал себя сам и хотел хотя бы на один вечер скинуть маску пай-мальчика и стать тем, кем ему хочется стать.
Почему в реальной жизни не бывает золотой середины? В мире подростков тебе почти не оставляют выбора. В действительности ты можешь быть кем-то из двух. Скучным и заурядным ботаником, до зубного скрежета правильной заучкой или… безбашенным бунтарем, который плевать хотел на правила.
Джерард не хотел быть никем из всех них. Он просто хотел быть собой. Найти себя. Но почему-то последний тип манил его так сильно, почему-то казалось, что это — путь обрести себя.
Но, в конце концов, выяснилось, что это путь обрести только неприятности.
Все были хоть кем-нибудь.
Фрэнк был бунтарем, но он никогда не наживал себе проблем, и это была его особенность.
Он был особенным.
И все вокруг, все они были тоже особенными, даже в своей противной правильности.
А Джерард был никем.
Заучкой он был лишь до тех пор, пока Фрэнк не появился в его жизни и не заставил задуматься о том, кто же он на самом деле. Разве правильная зубрилка будет желать всей душой оторваться на полную? Разве бунтарь будет задумываться и сожалеть о последствиях своего веселья?
Нет.
А Джерард будет.
Но, быть может, ему суждено быть никем? Чувствовать себя пустым и не иметь ни малейшего понятия о том, кто он и что ему на самом деле нужно.
Наверное, он неплохо налажал в прошлой жизни, раз в этой его так сильно мутузят так называемой кармой.
От тяжелых мыслей у Уэя разболелась голова, ко всему прочему от голода у него болел живот, периодически бурча, давая знать, что здорово было бы и подкрепиться.
Для этого ему нужен панк. Не будет же Джерард без спросу хозяйничать на чужой кухне? Похоже, придется разбудить брюнета. Хотя Джерарду так не хочется этого делать. Тот и так сполна вступил в дерьмо благодаря ему. Но есть хотелось неимоверно, поэтому Уэй решился на крайне неприятный для него шаг.
В конце концов, художнику и не пришлось чувствовать себя обузой. Глянув на противоположную часть кровати, он неожиданно не заметил там Фрэнка, отчего в мгновение напрягся. Пережитое прошлой ночью давало о себе знать, и Уэй ощущал себя некомфортно, оставаясь один на один с собой. Мысли о завтраке тут же вылетели, и голову заняли рваные размышления о панке. Может быть, он ушел в школу, не пожелав прогуливать второй день подряд? Но это же Фрэнк, ему плевать буквально на все, а на учебу и подавно. Или, возможно, он принимает душ?
Уэй не пожелал мучить себя еще и мыслями о неожиданной пропаже друга, потому с тяжелым вздохом откинул с себя одеяло, мгновенно вздрагивая от прохлады, разгоняющей по еще сонному телу толпы мурашек.
В последний раз кинув тоскливый взгляд на уютно смятые простыни, наверняка еще нагретые от человеческого тепла, Джерард вышел из комнаты. Лежать в обнимку с Айеро было куда приятнее.
Утром они заснули
слишком близко друг к другу для обычных друзей, не найдя силы ни на объяснения подобной странности, ни на что-либо еще. Панк просто обвил крепкой рукой талию Уэя, а тот в свою очередь несильно сжал ее и закинул ногу на брюнета, через пять минут мирно засопев ему куда-то в волосы.
На улице просыпался город, и солнце уже сменило полную желтую луну, но эти двое только засыпали. Свет не мог проникнуть в комнату из-за предусмотрительного зашторенного в этот раз окна. Снова они были будто в другой вселенной. В их личном мире. Как будто так и должно быть. Никаких странностей между двумя лучшими друзьями. Никаких.
Айеро обнаружился на кухне. Брутальный татуированный парень хлопотал вокруг плиты в нежном бело-розовом фартучке, явно позаимствованным у предыдущего хозяина или, что вероятнее, хозяйки квартиры, и выглядел при этом до ужаса забавно, напоминая хозяйственную женушку.
На лице Уэя против воли мелькнула улыбка.
Фрэнк выглядит таким до умиления домашним, что хотелось затискать его в объятиях и ни за что на свете не позволить ему расстраиваться из-за чего бы то ни было. Такого Фрэнка хотелось оберегать.
Беззвучно выдохнув, Джерард взял себя в руки и шагнул в кухню. Он не может показать панку своего дурного самочувствия. Тот и так слишком много сделал для него, чтобы сейчас он мог увидеть, что его старания не принесли должного результата.
— Что на завтрак, дорогая? — ехидно вопросил Джерард, усилием воли вкладывая в свой голос как можно больше беззаботности.
Брюнет чуть вздрогнул, никак не ожидая внезапного появления художника. Айеро полагал, что тот проспит как минимум до вечера, учитывая, как бедный парень эмоционально вымотался за ночь.
Фрэнк обернулся, шустро вытирая руки кухонным полотенцем.
— Подойди и посмотри сам, дорогой, — насмешливо подыграл тот, однако с внутренним напряжением вглядываясь в лицо Уэя, немного опасаясь увидеть на нем вымученную улыбку.
Но либо Уэй был плохим актером, либо сам Фрэнк был слишком внимателен к деталям.
Как бы то ни было, увиденное огорчило его, и он немного изменился в лице. Они так много врут друг другу. Но Айеро собирается исправить это. Он слишком заигрался, и этому нужно положить конец, не позволив начать лгать еще и Джерарду.
Сам объект размышлений панка тем временем прошествовал к плите, с интересом принюхиваясь.
Он и в самом деле был голоден, не в пример тому, как он чувствовал себя еще этой ночью.
На сковороде румянился идеально круглый блинчик, источающий удивительный сладкий аромат. Но острое обоняние Уэя уловило кое-что еще. Беглым взглядом обведя кухню, Джерард остановил свой взор на отдельно стоявшей тарелочке с фаршированными блинами.
— Это?.. — изумленно пробормотал Джерард, будучи не в силах закончить предложение.
— Ага, — довольно выдохнул Фрэнк, гордо упирая руки в бока. Не гордиться собой он не мог даже несмотря на немного испорченное настроение. Он славно постарался сегодня.
— Но ты же вегетарианец, разве нет? — непонимающе нахмурил брови Уэй.
— Я — да. А вот ты, насколько я помню, любишь мясо, — между делом ответил Фрэнк, снова вернувшись к плите и переворачивая блин.
— Но у тебя ведь не было дома мяса?
— Ты так и будешь докапываться или сядешь, наконец, за стол и займешь свой рот чем-то более полезным, чем пустой треп?
На этих словах Уэй едва заметно покраснел и сглотнул вязкую слюну, явно подумав не о том.
— Но…
— У нас есть универмаги, Джи, — кинул многозначительный взгляд на художника панк, как бы говоря: «Хватит выставлять себя еще большим идиотом, чем ты являешься на самом деле».
Джерард, поняв, что дальнейшие разговоры на эту тему бесполезны, послушно заткнулся и придвинул к себе тарелку с завтраком, прокручивая в голове одну и ту же мысль в пятый раз. Фрэнк, ярый защитник животных, едва ли не с рождения перешедший на растительную пищу, поступился своими принципами ради Уэя. Более того, он проснулся рано утром и сходил в магазин, чтобы приготовить ему отдельный завтрак. А ведь Айеро и сам не спал всю ночь, переживая не меньше Уэя. Тем не менее, он сделал это. Ради Джерарда.
Но зачем? Разве он недостаточно устал и намучился с ним? Он мог бы просто заказать пиццу и не заморачиваться насчет готовки.
— Зачем? — задумчиво повторил он вслух.
— Что «зачем», куколка? — спросил Фрэнк, увлеченно выливая тесто половником на сковороду.
— Зачем ты делаешь все это для меня? — решился повторить Уэй, даже не подумав посмотреть в сторону панка. Все это было так… Дико и странно для него. Никто никогда не заботился о нем, кроме родителей и Майки. Даже Майки беспокоился о нем больше, чем мама с папой. Черт, да у него и друзей никогда не было, кроме одного паренька в детстве. Но и этот опыт закончился трагично для них обоих, поэтому Джерард предпочитал не вспоминать о нем. Он вообще не позволял себе думать о том, чтобы завести друзей. У него была Линдси, проверенная, старая добрая Линдси, с которой все было хорошо. До недавнего времени. Кажется, с Уэем было что-то не так, поэтому он не хотел подпускать к себе кого бы то ни было. Это всегда имело дурные последствия. Разумеется, для тех, кто связывался с Уэем. Парень был таким спокойным и домашним, но при этом удивительным образом притягивал неприятности, так что художнику было спокойнее жить отшельником, пребывая в полной уверенности, что никто больше из-за него не пострадает. Задача упрощалась тем, что никто и не горел особым желанием подружиться с замкнутым фриком. Все было на своих местах. Но с появлением в его жизни панка все пошло наперекосяк. Фрэнк вообще был исключением из правил во всех смыслах. Наверное, Джерарду стоило бы насторожиться на этих мыслях, но он слишком увлекся разглядыванием непривычного сейчас Айеро и другими своими размышлениями, в большей степени волнующие его сейчас, чем-то, что Фрэнк каким-то боком смог втиснуться в его размеренную жизнь и перевернуть в ней все с ног на голову.
Айеро тем временем снял последний блин со сковороды и выключил плиту.
— Потому что тебе это нужно. И потому что мне хочется делать это для тебя, — неожиданно серьезно и твердо ответил панк, поворачиваясь лицом к Уэю, совершенно точно в ожидании ответа на свое откровение.
Но Джерард ничего не ответил.
Глаза художника широко распахнулись, будто он услышал что-то настолько невероятное, что в это сложно было поверить, а затем, замешкавшись на пару секунд, просто молча отодвинул стул, вставая из-за стола, и вплотную подошел к Фрэнку, вопиюще нарушая его личное пространство, однако не чувствуя ни капли сожаления по этому поводу.
Айеро с интересом наблюдал за действиями художника. Панк предпочел занять выжидательную позицию, не совсем понимая, что Уэй делает и что хочет от него. В последнее время он вообще вел себя несколько странно. Ладно, Фрэнк тоже вел себя странно, но ведь и дураку ясно, чем это обусловлено. Но что насчет Джерарда? С чем связаны его странности? И почему тот до сих пор молчит?
Айеро понимал, что тоже интересует Уэя в той или иной степени, но боялся развивать эту мысль дальше.
Всегда надейся на лучшее, но готовься к худшему.
Фрэнк приподнял темную бровь в немом вопросе.
Но Уэй, похоже, и не собирался объясняться с панком. Лишь смотрел тому прямо в глаза, а через мгновение осторожно прижал к себе, разрушая последний барьер. В этот момент Джерард был таким нуждающимся и сломленным, обхватив Фрэнка тонкими руками, словно самую любимую плюшевую игрушку, призывая панка сдаться и разделить вместе с ним порыв нежности и благодарности.
На лице Фрэнка застыло удивление, через секунду сменившееся теплым пониманием.
Конечно, Джерарду нужно как-то сказать ему «спасибо». Фрэнк все понимает и потому аккуратно обнимает Уэя за талию, скрещивая руки замком за его спиной.
Так непривычно тепло и приятно. Так… По-человечески. Фрэнк устал жить среди роботов под масками, вместе с этим пребывая в их рядах. Он такой ненастоящий и лживый. А Джерард — нет. Его Джерард теплый и настоящий, искренний и от него пахнет его, Фрэнка, мятным гелем для душа, а еще яблочным шампунем, потому что несколькими часами ранее он принял душ у панка дома, и Фрэнку это почему-то невероятно понравилось и привело в какой-то детский восторг. А еще сейчас Джерард казался таким хрупким, словно сделанным из хрусталя, что Фрэнк боялся сжать его чуть сильнее и сломать, поэтому он только слабо выдохнул и потерся щекой об его плечо, тихонько поглаживая художника по спине.
Сейчас тишина совсем не напрягала. Она была уютной и правильной. В самый раз.
— Спасибо, — шепнул Джерард на ухо Фрэнку и неожиданно коснулся его щеки теплыми сухими губами.
Просто мимолетное касание, почти не поцелуй.
Но отчего тогда пульс Фрэнка мгновенно участился, а живот скрутило в тугой узел?
Ебучие бабочки вечно шевелятся не вовремя, черт.
— Обращайся, — так же тихо выдохнул Айеро, зажмурившись.
Ну почему, почему, почему это все так сложно?
Почему Джерард тоже тянется к нему, но Фрэнк все равно боится, что тот оттолкнет его. Почему ему больше не страшно испортить Уэя, почему ему хочется делать все эти тупые псевдобунтарские вещи, чтобы только заслужить в конце их очередного приключения это сраное полувосхищенное и одобрительное «Надо будет повторить как-нибудь еще, Фрэнки!»?
Почему Фрэнк такой лживый и двуличный и почему Джерард такой честный и открытый?
Действительно ли противоположности притягиваются? Может, самое время это проверить?
Фрэнк сглотнул ком в горле и разжал потные ладони за спиной Уэя. Он так близок к этому шагу. Еще немного, и он, возможно, все разрушит. А Джерарду и без того несладко, не хватало еще глупого Айеро со своими пидорскими замашками.
Он должен оттолкнуть его прямо сейчас.
— Не отпускай, — словно прочитав его мысли, просит художник, доверчиво кладя свою голову на черную макушку Фрэнка.
Черт.
«Не отпускай» — легко сказать, когда последняя вещь на свете, которую Фрэнку хочется сделать — это разорвать их объятия.
«Святое дерьмо, за что мне это все?», — промелькнула в голове панка мысль, прежде чем он с тяжелым вздохом снова крепко обнял худощавое тело, мысленно умоляя свои руки не делать никаких поползновений в сторону задницы Уэя.
И руки слушаются его так же, как Фрэнк покорно обнял Уэя ранее.
Руки на своем месте, на талии Джерарда.
А вот губы не желают быть такими же покладистыми.
Ебаные губы тянутся к подбородку Уэя и, чуть замешкавшись, все же невесомо целуют.
Ну, вот и все. Теперь для Джерарда он, Айеро, официальный педик. Просто отлично.
Художник удивленно поднимает голову и с недоумением смотрит на Фрэнка, не понимая, чего тот от него хочет.
«Ты знаешь».
«Я не знаю, скажи мне».
«Догадайся сам, я подскажу».
Фрэнк, ощущая себя стоящим на краю пропасти, привстает на носочки и прикрывает глаза, про себя ругаясь самыми грязными словечками, потому что, блять, вдруг он все не так понял с самого начала, и Джерард на самом деле оттолкнет его?
А еще, блять, их рост! Это же несправедливо! Почему со стороны они должны выглядеть так придурковато?
«Вселенная, если все эти мелочи не встанут между нами, то ты официально сосешь».
Проходит секунда, две, три. На пятой Фрэнк недоуменно хмурится и распахивает глаза, чувствуя, что все его надежды вот-вот разрушатся.
«Мы в дерьме, дорогой друг» — констатирует внутренний голос Фрэнка, заставляя того стыдливо покраснеть и отдернуть руки, всеми силами отводя взгляд панка от художника. Не смотри на него, потому что… он не предпринял никаких действий, а, напротив, чуть отстранился от него, создавая между их телами небольшое расстояние.
Вот на краю какой пропасти стоял Фрэнк.
Это расстояние кажется таким бесконечным и неправильным. Так не должно быть! Он упал в эту бездну с расстояния в тысячи несуществующих километров между их телами и, кажется, разбился об острые камни. Никто не видел этого, пропасть была слишком глубока и, заглядывая в нее, можно было увидеть только беспроглядную черноту.
На смену чувству отчаяния пришла бесконтрольная злость.
Хотелось разрушить все подряд, убить каждого, кто стал свидетелем этой постыдной сцены, разломать деревянный ни в чем неповинный стол и парочку стульев, разбить дешевую посуду, а напоследок стянуть с себя самого кожу.
Но он не мог. Свидетелей здесь не было, ломать предметы интерьера и любые вещи в доме он не мог себе позволить, потому что имущество было казенное, а сам он хотел еще немного пожить, что сделать без собственной кожи было просто невозможно.
Как же он ненавидел бессилие.
Всему конец, он все сломал. Черт, ебаный Айеро, в зад тебя дери, какого черта ты вообще тут делаешь? Тянешься к нему, как девица на выданье. Ты просто педик, Фрэнк.
И ты совершенно точно должен что-то сказать прямо сейчас, чтобы не дать ситуации стать еще более смущающей.
Давай же, не молчи, ну!
— Прости, очевидно, я все не так понял, — сквозь зубы цедит Фрэнк, вырываясь, наконец, из цепкой хватки растерянного Уэя.
Ну, вот и все. Все кончено. И неудивительно.
Конечно, тот пережил такой шок этой ночью, а ты лезешь со своими поцелуями. Какой же ты, блять, охуенно умный, Фрэнк Энтони Томас Айеро-младший! Я просто горжусь твоими интеллектуальными способностями! Что, черт возьми, ты вообще себе возомнил?
Айеро, развернувшись, принял решение трусливо ретироваться, поскольку оставаться в одной комнате с художником было выше его сил, но дрожащий испуганный голос окликнул его в самый последний момент.
— Н-нет, Фрэнки, постой, — чуть заикаясь от волнения, но оттого не менее решительно позвал его Джерард.
Фрэнк устало обернулся, и только сейчас Уэй заметил, насколько тот был уставшим. Темные круги пролегли под потухшим взглядом ореховых глаз, волосы были неопрятно взлохмачены, а походка какой-то нервной и нетвердой.
— Ну что еще?
— Фрэнки…
— Нет, Джерард, не Фрэнки. Я педик, ясно? Давай сейчас проясним кое-что. Я не собираюсь просить прощения или оправдываться, так что ты можешь отправляться со своими серьезными разговорами прямиком в задн… — договорить свою резкую грубую речь Фрэнк не смог, потому что подлетевший к нему на всех парах перепуганный от собственной решимости Уэй со всей силы прижался к его губам своими, сшибая панка с ног.
Вот так. За жалкие пару минут мир человека может дважды перевернуться, не найдя нужного положения ни в одной из поз, в которых он находился ранее. И ему приходится искать новое место. Так по-новому.
Фрэнк, не ожидавший такой прыти от обычно тихого и скромного художника, ошеломленно замер на полу, ощущая на себе вес Джерарда, но не ощущая боли и размазавшейся по подбородку крови от прокушенной губы. Уэй поцеловал его слишком напористо, однако тут же сглаживая свою ошибку, мягко и немного неуклюже проведя языком по его нижней губе.
Айеро, наконец, очнувшись, мягко устроил руки на бедрах художника и потянулся за новым, нормальным поцелуем.
Он ведь живой, правда? И ему это не снится? Пожалуйста, Вселенная, Господь или кто там еще, если вы существуете, пусть это будет реальностью. Потому что такая реальность более чем устраивала панка.
Целовался Уэй неумело, но это окупалось его рвением. Еще бы, откуда одинокому художнику набраться опыта? Но Фрэнку в любом случае это нравилось, и он охотно обучал партнера всему, что он знал сам, ласково направляя его, будучи ведущим в этом действии.
Когда воздух кончился, они все же отлипли друг от друга.
— Я тоже педик. Будем педиками вместе? — пытаясь отдышаться, неловко хихикнул Уэй.
— Мне нравится твое предложение, — ухмыльнулся Фрэнк, смело перемещая руки, оказавшиеся в конце поцелуя на талии Уэя, чуть ниже.
— А не слишком ли вы наглый для одного дня, мистер? — приподнял бровь Уэй, шутливо шлепнув по рукам Фрэнка.
— Может быть. Накажешь меня? — игриво спросил Айеро, мягкими движениями ладоней пробираясь тому под футболку.
— Жестоко изобью, — засмеявшись, пообещал художник, нехотя поднимаясь с Фрэнка. Рядом с ним он рано или поздно забывает обо всем плохом. Но, как это бывает, все хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. Вот и сейчас Джерард очень некстати вспомнил о Линдси, задумавшись о татуировках Фрэнка. У Линдси они тоже были. И с Линдси они целовались. Тоже.
Правда, это было всего один раз, и это Линдси его поцеловала, не дав несколько пассивному художнику даже возможности ответить. Рваное прикосновение губ к губам, не больше. Но тогда мир Уэя сузился до размеров чужих губ, и ему казалось, что это самое важное, что было, есть и будет когда-либо в его жизни. Как же он жестоко ошибался на этот счет.
Но ведь это в любом случае было, и было так головокружительно хорошо, что Уэй почти не думал ни о чем. И сейчас тоже было хорошо. Нет, не просто хорошо, идеально, до боли в грудной клетке восхитительно, с легкой толикой грусти и тоски от того, что это должно будет закончиться. И если ему так хорошо, не значит ли это, что сраная жизнь снова возьмет с него плату за счастье?
Вдруг и с Фрэнком произойдет нечто плохое? С самого детства Джерард притягивает неприятности. Гораздо благоразумнее оставаться в тени, имея в друзьях всего одну подругу, с которой абсолютно точно не могло случиться ничего плохого. По крайней мере, так думал Джерард. И ошибся.
Как много дерьма валится на его близких по его вине. Почему он разрешил себе забыться и быть счастливым, тем более с Фрэнком. Парень слишком хорош для него. Это, казалось бы, было аксиомой, давно известной всем истиной, которую даже не нужно было подвергать сомнению. Известной всем, кроме Фрэнка. Почему тот так слеп?
Джерард всерьез предполагал, что он проклят. Иначе какого черта Оливера, его бывшего лучшего друга Оливера, настиг такой несправедливый и страшный фатум?
Очевидно, это было предрешено. Кто-то свыше решил преподать маленькому еще на тот момент Уэю урок, отобрав его единственного друга, которым маленький мальчик безмерно дорожил, оставив после него лишь горечь сожаления и утраты да убивающее каждый день по чуть-чуть чувство вины.
Не просто так Уэй стал изгоем.
Он сделал себя таким сам, усилием воли переломив в себе нечто важное. Во благо другим, разумеется.
Внешне почти взрослый парень продолжал быть тем маленьким Джерардом, у которого нечестно отобрали близкого человека.
Тем Джерардом, которому по ночам снились кошмары и который каждый день плакал и рвал на себе волосы в истериках, научившись спать спокойно только спустя год после происшествия с Олли.
Тем Джерардом, которого мама Оливера, относящаяся до несчастного случая с его сыном к Уэю с материнским теплом, окрестила самим дьяволом.
Джерард по-прежнему оставался скорбящим ребенком с ноющим чувством вины в груди.
Какие же тупые мысли. Уэй ненавидит думать в такие важные и счастливые моменты о чем-то ужасом, что испортит настроение и ему, и другим. Почему он вечно все портит?
— Эй, ты чего? — слегка нахмурился Фрэнк, потому как совсем не горел желанием выпускать Уэя из своей хватки хотя бы ближайшие десять минут.
Ну, серьезно, какого хрена, Судьба? Они вроде как только нашли друг друга, разве им не положен медовый месяц и прочая хрень? Или на худой конец хотя бы несколько часов в объятиях друг друга? Или по отношению к педикам госпожа Судьба не настроена так благосклонно?
— Ничего, Фрэнки. Я просто забыл, что должен ехать сегодня в больницу к Лин. И еще мне… Ну, вроде как мне надо делать уроки. Нам ужасно много назадавали, а мама ругается, что я пропускаю школу и все такое, — крайне неубедительно ответил Уэй, сам смутившись от своей лжи. Ну, в любом случае хотя бы наполовину, но это была правда. В больницу к Линдси он точно должен съездить.
— Оу… — несколько удивленно произнес Фрэнк, — Я понял. Окей. Но ты должен позавтракать, а потом я отвезу тебя. Идет?
— Идет, Фрэнки, — тихо согласился Уэй и все же сел за стол. Блины давно остыли, но это не помешало Джерарду насладиться их вкусом. Кулинаром Фрэнк оказался просто замечательным, так что для художника до сих пор оставалось загадкой, почему тот жил, как среднестатистический холостяк, питаясь практически одними полуфабрикатами.
«Наверное, не было стимула готовить для себя. Мама всегда говорила, что для себя горбатиться у плиты не слишком-то и хочется. Некому потом будет по достоинству оценить твои труды», — решил про себя Джерард и тут же понял, что он непременно похвалит и поблагодарит Фрэнка. Он точно сделает для него нечто такое же приятное. Только сейчас ему было не до этого, потому художник решил отложить эти мысли на потом, пообещав себе вернуться к ним чуть позже.
Он снова чувствовал себя утомленным, и мысли о Линдси, Фрэнке и его предполагаемом проклятии целиком и полностью заполнили сознание бедного художника. Какого черта он не может расслабиться?
Казалось бы, это напряжение ни за что на свете и ни при каких обстоятельствах не покинет его. Так он и будет доживать остаток дней. Влачить свое жалкое существование с тяжелым грузом на плечах и тугим узлом вины, горечи и жалости к самому себе и другим, в груди.
В такие моменты Уэй всегда думал о том, за что же его наказывают. Перебирая в уме все моменты, когда он облажался и обидел кого-то, Джерард снова и снова мысленно возвращался в тот ужасный летний день, позже ставший его личным адом на протяжении всей сознательной жизни. Еще, правда, было предположение, что высшие силы настучали ему по голове за его вспыльчивость и идиотизм. Не надо было тогда хамить кассирше в супермаркете и ломать этот сраный домик на дереве.
Его мысли не желали продвигаться вперед, и Джерард все висел, висел и висел в этом густом киселе, не понимая, как ему выбраться на поверхность и найти действительный, рабочий вариант решения проблемы. Ему совсем не хотелось провести всю свою жизнь в одиночестве и самоуничижении.
Он чертовски нуждался в помощи.
Но просить было не у кого и Джерард не чувствовал, что имеет на это право. Наверное, ему стоило обратиться к психологу или к кому-то подобному. Но перспектива раскрыть душу перед незнакомым человеком, который на самом-то деле плевать хотел на него и его чувства, откровенно расстраивала и удручала Уэя.
Может быть, он мог бы поговорить об этом с Фрэнком. Тот, судя по всему, действительно беспокоился за художника, и ему было дело до душевного состояния парня.
И, скорее всего, Джерард так бы и поступил, если бы не боялся наткнуться на стену осуждения и ненависти с его стороны. Если бы он не боялся выглядеть жалким в глазах того, на кого он больше всего на свете хотел произвести самое лучшее впечатление. Ради кого он был готов лезть на стены, лишь бы не облажаться и не выставить себя в дурном свете перед ним.
Чувства так утомляют. Ему стоило бы стать более уверенным в себе и в их отношениях с Фрэнком. А были ли у них вообще отношения?
Уэй задумался. Можно ли считать согласие на предложение «быть педиками вместе», скрепленное поцелуем, согласием на отношения? Они встречаются? Или слишком рано говорить об этом?
Если он сейчас спросит об этом Фрэнка, он будет выглядеть в его глазах полнейшим озабоченным кретином, чего ему хотелось сейчас в последнюю очередь.
Так что Джерард поступил так, как делал всегда, когда не видел решения проблемы.
Он просто отпустил ситуацию и решил ничего не предпринимать. Рано или поздно эта тема всплывет, и вот тогда уже он все выяснит. И лучше бы, чтобы этот вопрос поднял Айеро, а не он, Уэй. Потому что с вероятностью в почти сто процентов Джерард не станет этого делать.
***
Закончив свой завтрак, Уэй поблагодарил Фрэнка и попросил не отвозить его, аргументируя это тем, что ему нужно пройтись.
Сейчас ему хотелось побыть одному и подышать свежим воздухом. Полностью сконцентрироваться на решении проблемы. А если Фрэнк будет рядом, он точно будет отвлекать его.
Конечно, скорее всего, он просто забудет обо всем плохом и будет наслаждаться моментом. Это просто отлично, но его проблемы от этого никуда не исчезнут. Джерард был уверен — он получит свое наказание, как только переступит порог собственного дома. Его точно посадят под домашний арест, милостиво разрешив выходить за пределы родных пенат не только в школу, но и в больницу к Линдси. Следующая возможность побыть в одиночестве представится еще очень нескоро. А ему это необходимо. И чем скорее, тем лучше.
— Джи, да что с тобой? Ты хочешь пройти пешком с десяток километров? У тебя же ноги отвалятся! — Фрэнк непонимающе уставился на Уэя, приняв свою любимую позу: скрестив руки на груди, а туловищем подперев дверной косяк.
Джерард не любил, когда Фрэнк принимал такое положение и выглядел при этом не саркастичным забавным подонком, а серьезным и недовольным молодым человеком. Он успел неплохо выучить его мимику и жестикуляцию, чтобы судить о подобном. И сейчас он чувствовал себя расстроенным по этому поводу. Он снова огорчает Фрэнка. Как же, блять, его мучает эта чертова вина.
— Все в порядке, Фрэнки. Я сяду на автобус, если устану, — устало заверил его утомленный своими же невеселыми мыслями художник, ловко увернувшись от поцелуя на прощание и схватив свою сумку с пуфика в прихожей.
«Прости, прости, прости» — испуганная мысль загнанным в ловушку кроликом стучит по вискам, и Джерард отворачивается, крепко зажмурившись.
Прости, Фрэнки, дело не в тебе.
Айеро нахмурился, явно не ожидая, что после того, как они поцеловались, Уэй начнет игнорировать прикосновения и любые выражающие чувства жесты со стороны панка.
Что за чертовщина с ним вообще творится? Менее получаса назад все было просто замечательно, что не так теперь?
Айеро просто терпеть не мог чувствовать себя законченным болваном. Джерард должен немедленно объяснить ему, в чем дело.
Но Уэй между тем уже отпер входную дверь и вертлявой змейкой юркнул за порог, не дав панку опомниться и крикнув на прощание «До встречи!».
Да что за черт?! Фрэнк вконец рассердился и решил сейчас же устроить Джерарду хорошую взбучку, потому что, какого хрена?! Он не имеет права вот так вот убегать, даже не сказав, что только что с ним произошло. Уж объяснений-то Фрэнк заслуживает, верно?
— Эй, постой! — громко окликнул его панк, выбежав на лестничную площадку, но парня там уже не было.
Постояв для достоверности минуты две в подъезде, прислушиваясь к любому шуму, он убедился, что Уэй действительно успел так быстро смыться.
Махнув рукой, Айеро раздосадовано зашел обратно в квартиру, с силой захлопнув за собой дверь, оставляя после себя лишь разочарованное и злое, как и он сам, эхо.
— Прости Фрэнки, — с сожалением шепнул Джерард, притаившийся под лестницей этажом ниже. Сердце гулко билось, голова шла кругом, а ладони ощутимо намокли и были липкими от пота.
— Прости, — снова повторил он, крепко прижимая сумку к груди.
Он понимал, как глупо это выглядело со стороны, но как он мог вести себя с Фрэнком так, будто ничего не произошло, когда сам не знал, чем обернется их близость?
Паранойя всегда мешала Уэю жить, но сегодня она достигла своего апогея.
Ему нужно все обдумать и желательно как можно скорее.
Тяжело вздохнув, Уэй перекинул ремешок сумки через плечо и стал беззвучно спускаться вниз по лестнице, стараясь не производить много шума. Вдруг Фрэнк прикинулся, что ушел и тоже сейчас стоит этажом выше, пытаясь обмануть Джерарда, как это сделал он сам пару минут назад?
Выйдя из подъезда, художник в последний раз виновато оглядел железную дверь, исписанную нецензурными словами и граффити, словно надеясь разглядеть за ней кого-то через толстый слой металла, и пошел прочь, не смея обернуться.
***
Фрэнк обиженно глядел вслед уходящему Джерарду. По всей видимости, художник забыл, что окна панка выходят как раз на ту часть улицы, где расположен выход из дома, и сейчас он нервной быстрой походкой направлялся в сторону центральной дороги, которая могла привести его к собственному дому. Ну, или он наврал и просто захотел поскорее свалить из квартиры Фрэнка, а сейчас преспокойно направлялся к остановке — она тоже была в той стороне — чтобы сесть на автобус.
Неужели компания Фрэнка настолько плоха, что он предпочел некомфортный, забитый и медленный общественный транспорт быстрой и удобной поездке на его, панка, автомобиле?
Фрэнк болезненно поморщился от этой мысли, но решил пока что ничего самостоятельно не надумывать, здраво рассудив, что лучше будет позвонить самому Уэю через пару часов и узнать все от него, а сейчас он предпочтет просто понаблюдать за действиями парня.
Вот Джерард остановился, копошась в своей сумке, очевидно, выискивая что-то. Фрэнк в этот момент подкуривал сигарету, как вдруг — о чудо! — Джерард тоже достает пачку сигарет из сумки и щелкает зажигалкой.
Фрэнк невесело усмехнулся. Даже в такой ситуации они мыслят одинаково, кто бы мог подумать.
Айеро пристально смотрел на беспокойно курящего художника. С высоты четвертого этажа было прекрасно видно, как он хмурится, словно думая о чем-то неприятном и неуклюже переминается с ноги на ногу. Остановиться покурить прямо напротив окна Фрэнка было плохой идеей.
В голову панка закралась шальная мысль позвонить художнику на мобильный и проследить за его действиями. Сбросит звонок или ответит? Если ответит, то солжет насчет его нынешнего местоположения или скажет правду?
Но брюнет быстро отмел эту идею. Если Уэй так хочет побыть один, то пускай будет так. Но что все-таки случилось с художником, почему он помрачнел? Фрэнк на самом деле поспешил, приняв решение вывести их отношения на новый уровень?
Или дело не в нем? Но в чем тогда? Айеро не видел больше причин такого резкого перепада настроения художника, продолжая терзать себя догадками.
В конце концов, когда его голову стали посещать самые безумные теории, он понял, что действительно лучше не додумывать ничего самому, а просто выждать пару часов и набрать Джерарда. Может быть, по телефону он будет более разговорчив и уже успеет прийти в себя.
Но его план потерпел сокрушительное фиаско, когда Уэй не взял трубку ни в первый, ни во второй, ни в третий, ни в четвертый раз, а после и вовсе выключил мобильник.
Набирая художника уже в пятый раз, Фрэнк дождался пары длинных гудков, а после металлический голос бездушно сообщил ему, что абонент находится вне зоны действия сети или недоступен, предлагая оставить голосовое сообщение или перезвонить позднее.
Чертыхнувшись, Фрэнк в порыве злости швырнул мобильный на пол, на что крышка с жалобным треском отлетела в сторону, а батарея выпала.
Даже не обратив внимания на валяющееся на полу средство связи, Айеро поставил чайник, чтобы занять себя чем-то, вытащил из пачки еще одну сигарету. Его легкие не скажут ему спасибо за это. В последнее время он слишком много курит из-за чертового Джерарда. Он что, решил поиграть на его нервах второй день подряд? Это уже даже не смешно, вчера он точно так же игнорировал его звонки, правда, телефон не выключал.
Быстрыми движениями помешивая ложкой дрянной растворимый кофе, Фрэнк размышлял о глупости некоторых убеждений. Кто сказал, что парням начхать на подобные душевные переживания? Фрэнка они сильно беспокоили, и он бы с радостью развеял этот миф, не будь ему стыдно за свои чувства. И вовсе не потому, что он парень. Проблема была в том, что он так мастерски научился притворяться и играть на публику, что возможность быть собой казалась ему по меньшей мере дикостью.
В его голове так много мыслей. Он чувствует себя застрявшим в болоте. Он тонет, тонет, тонет в этой вязкой мутной жиже, она обхватывает его щиколотки, колени, торс, погружает в себя все глубже и глубже. Она скользкая и слегка маслянистая и дурно пахнет чем-то затхлым. А Фрэнк колотит руками по поверхности, дрыгает ногами так яростно, словно пытается пнуть кого-то, но от этого погружается на дно еще быстрее. Сопротивление бесполезно. И он сдается. За этот год она добралась до его шеи. Скоро она с резвым бульканьем попытается заполнить его рот, нос и легкие, но Фрэнк в последний раз сделает глоток такого желанного воздуха и задержит дыхание, зажав нос двумя пальцами и почувствует, как тухлая вода касается его затылка и словно бы надавливает на него, посылая дрожь отвращения по всему телу. А после он окажется под водой и даже не попытается открыть глаза — жидкость такая грязная, что он в любом случае ничего не увидит. Еще секунд через тридцать желание вдохнуть станет таким невыносимым, что его руки задрожат и ослабнут, безвольно застыв в водном пространстве, а гадкая жижа хлынет в его нос. Он ощутит жжение в носоглотке и попытается закричать, но у него ничего не выйдет — вода начнет заполнять его легкие. Ему захочется прокашляться, вытолкнуть из себя эту дрянь, но он не сможет. Организм будет требовать воздуха, а легкие начнут усиленно сокращаться, сердце забьется быстрее. Грудную клетку с силой сдавит, а виски Фрэнка словно сожмет в тисках. Боль будет такой сильной, что он едва не потеряет сознание. Но перед этим он предпримет еще одну попытку выплыть, самую отчаянную и последнюю в его жизни. Последнее сопротивление всего, что в нем осталось. Но в конечном итоге он, конечно, все равно вырубится и умрет. Жалко, ничтожно и смешно. Нелепая смерть.
Фрэнк с силой опускает кружку с кофе на стол, даже не подумав сделать хотя бы один глоток.
Если Джерард считает, что он может вот так просто бросить Фрэнка одного в полной неизвестности, то он сильно ошибается.
Пока болото не утянуло его на дно, Фрэнк будет жить. Ну, или хотя бы попытается.
— Чертов Уэй, — панк измученным движением пальцев потирает переносицу, одновременно с этим затушив сигарету прямо о подоконник.
Что ж, если художник бежит от него — Фрэнк будет бежать за ним.
Айеро быстро обувается и хватает с тумбочки в прихожей ключи от машины. Кажется, кто-то снова заставляет его ехать за глупым Уэем. Госпожа Судьба? Господин Случай? Или что-то посильнее, вроде дурацких чувств к невыносимому художнику? Сейчас это не имеет значения. Важно лишь то, что Фрэнк не оставит Джерарда одного, хочет он того или нет.
Панк захлопывает входную дверь с мыслями о том, оценит ли Уэй столь неожиданный визит. А, впрочем, кто его вообще спрашивал?
