Емитсу не узнает

– Милая, милая Киоко, – сладко тянет Тсуна, и пальцы её привычно захватывают волосы девушки. Сасагава знает, что будет дальше: Тсуна проводит ладонью по шелковистым волосам, раз, другой, третий, массирует голову, а потом резко тянет волосы назад, заставляя запрокинуть голову. От этого сердце Киоко ёкает каждый раз, сладко сжимается, и тёплая волна прокатывается от открытого для удара или поцелуя горла до живота. Савада мурлыкает, – пора бы тебе определиться, чего ты хочешь. Киоко сглатывает, когда пальцы Тсуны гладят её беззащитное горло, и кожей ощущает её удовольствие. Девушке сладко и страшно, она знает, что пути назад больше не будет: – Твоей. Я хочу быть твоей. Позволь мне… Снисходительной улыбки Тсуны она не видит. Савада отпускает её волосы, и Киоко без сил стекает вниз, опускаясь на колени, склонив голову. Тсуна обходит её, теневая ткань платья слегка задевает руку Киоко. – Моей, – повторяет она, будто смакуя слово. – Ты как никто другой понимаешь, что это значит. Киоко поднимает голову и смотрит на ту, которой предана последние несколько лет своей жизни. Страшно. Савада не человек. Когда-то Киоко даже была уверена, что имеет дело с демоном. Лицо девушки, завладевшей её душой, вдруг оказывается близко-близко, Киоко видит, как шевелятся губы, произносящие: – Жалеть не буду. Сасагава упрямо не отводит глаз. Она и не хочет, чтобы её жалели. Она давно пережила тот период, когда закрывалась в ванной, прячась от вездесущих теней, и переживала о своей ненормальности. Она с ней смирилась и решила, что раз уж всё так сложилось, она будет получать удовольствие. Она будет жить так, как ей нравится. И к чёрту, что скажут родители или одноклассники, или даже Рёхей. Хотя вот брат поймёт её как никто другой. И остальные Хранители. Киоко повторяет: – Я твоя. И Савада усмехается: – Вижу. Она садится в своё кресло – Киоко никогда его не занимала, даже если была в своей комнате одна, с тех пор, как Тсуна впервые в него опустилась – и манит к себе пальчиком. Киоко молча, не вставая с колен, потому что этого ей не разрешали, придвигается к ней. – Хорошая девочка, – гладит её по щеке Тсуна и достаёт из ниоткуда плитку шоколада. Киоко следит за тем, как тонкие пальцы разворачивают шуршащую обёртку, отламывают кусочек и подносят к её рту. Знакомый запах наполняет лёгкие. Говорят, запах этого яда способны унюхать лишь пятьдесят процентов человек, но Киоко всегда ощущала горький запах миндаля. Она послушно открывает рот, позволяя кормить себя отравленным шоколадом. Один кусочек за другим, плитка кончается, но Тсуна достаёт следующую, с насмешливой улыбкой глядя на пытающуюся улыбнуться в ответ Киоко. Начинают появляться первые признаки нехватки кислорода, Киоко чувствует першение в горле, начинает сдавливать грудь. Тсуна кивает чему-то, убирает ненавистный шоколад и отстраняет её пальцы, рефлекторно тянущиеся расстегнуть рубашку: – Ты же хотела быть моей? – Усмехается она. Киоко кивает, сглатывая. Мерзкий привкус никак не желает уходить. Тсуна сама расстёгивает её рубашку, не спеша, уделяя внимание каждой мелкой пуговке, проводит по оголившейся коже, и Киоко, несмотря на то, что ей всё хуже, чувствует, как где-то внутри зарождается знакомая тёплая волна. Тени вокруг Тсуны сгущаются, рубашка летит на пол, и Киоко краснеет под насмешливо-оценивающим взглядом. Она уже не знает, от чего ей тяжело дышать. – Сегодня я буду добрая, завтра – пугающая, потом – злая… Скажи, Киоко, ты уверена, что готова к этому? – Ладони скользят по спине в почти объятии, оглаживают бока, скользят к животу, поглаживая нежную кожу. – Да, – выдавливает из себя Сасагава, прикрывая веки. Щёку тут же обжигает пощёчина, в уши ввинчивается злое шипение: «Я не разрешала». Киоко заставляет себя открыть глаза и оставаться неподвижной, несмотря на чувство страха, скручивающего изнутри все внутренности. Тсуна хмыкает, что-то для себя решая, и накрывает её губы в подобии поцелуя. Вместе с ней Киоко делает судорожный вдох и наконец-то отпускает себя. Тёплая волна Пламени Солнца прокатывается изнутри, излечивая. – Запомни свой ответ, Сасагава Киоко, потому что предателей я не прощаю, чьими бы сёстрами они ни были. – Я не отступлюсь от своего решения, – серьёзно отвечает она. И сама тянется за поцелуем.