Покоряться Пращам и стрелам яростной судьбы Иль, ополчась на море смут, сразить их Противоборством?
Нахуй это всё, знаете? Нахуй слова о том, что только глупые решают всё кулаками, а умные — разговорами. Нахуй размышления про слабость и силу. Нахуй глупые советы и фразы вроде «любой нормальный мужчина хоть раз в жизни дрался». Нахуй. Позже костяшки вновь забелеют, конечно, синяки исчезнут, а рёбра и скулы перестанут болеть. Время заштопает все эти раны, кроме тех, что внутри. С ними просто так не справиться. Даже ему. Тэхёну, в общем-то, насрать на то, что он выглядит помято. Домашние не заметят: папа потому, что дома его почти не бывает, работа да работа, всё такое, а мама — ввиду своей вечной невнимательности и зацикленности на телевидении. Но даже если это и случится, Тэхён не соврёт, удостоит их весьма универсальным ответом: — Подрался с парнями из школы. Возможен вариант, что этого им покажется недостаточно. Маловероятен, но всё-таки возможен. И они спросят: — Из-за чего это случилось? Тэхён, будучи готовым к такому развитию событий, скажет: — Я сглупил, обозвав кое-кого. Есть такие отцы, которые будут нависать над тобой и выпытывать подробности: «Ну ты же ему вмазал, сынок? Вмазал как следует, а? Показал, кто тут главный?». Но это не тот случай. (И в общем-то, слава Богу). Его отец начнёт читать нотации о беспорядочности бьющих и длинном языке битого, а мать к нему присоединится. Но к счастью, они забудут быстро и вновь растворятся каждый в своём деле: мать в дорамах, а отец в своей службе. Тэхён же в сотый раз растворится в своей ничтожности. И ничего не забудет. Синяки прикроет одеждой, кроме тех, что на лице — ну он же не девчонка, чтобы замазывать это тональником или чем там ещё, правильно? Естественно, это некрасиво, здесь не работает пресловутое «шрамы украшают мужчину». Просто пусть это будет напоминанием для них, что пары раз хватит, что пары раз достаточно. Друзей у него нет — вопросов тоже нет, что несомненно облегчает дело. А вот с остальным приходится справляться. Например, с тем фактом, что одноклассницы начинают шушукаться, как только замечают его. Нет, не его даже — вот этот заплывший глаз и хромоту. Преподаватели задерживают на нём взгляды, но не говорят ничего. (Так берегут урочное время? А когда видят его в коридоре, то хмурятся, явно хотят что-то сказать, а потом вдруг понимают, что пиздец как спешат в учительскую? Где хотя бы обыкновенное праздное любопытство?). Кассир в магазине удивлённо приподнимает бровь, но тоже молчит — его дело пробить товары. Но есть в этих взглядах что-то общее. Изучение, а после — некое презрение. Они смотрят так, словно Тэхён виноват в случившемся. Получил опухшее разукрашенное лицо и боль по заслугам. Эти взгляды, как свинец, падают на него и буравят его спину. Они — важная составляющая каждого его дня. С семи тридцати до шести вечера, а после — покой. Если повезёт, конечно, и за углом его не будет поджидать порядка пяти человек. Бывало и больше, но они были фоном, ничего не значащим. Тэхён даже не помнит, били они его или нет. И вот они, те, кто всё-таки бил его ногами в живот, те, кто внимания не обращал на его просьбы остановиться, те, кто находил задор в самом процессе избиения… Они на него не смотрели вовсе. Естественно, Тэхён пересекался с ними в школе, с некоторыми из них у него даже совпадали занятия. Ему приходилось видеть их заносчивые рожи, смотреть на их прилизанные волосы на затылке и всеми силами стараться показывать своё безразличие. Никто и понятия не имел, что именно они поднимали на него руку. Может какие-то особо умные единицы догадывались, но опять же — никто не подходил к нему с расспросами, не восклицал «Ну и синяки у тебя, парень!», «Кто это тебя так?» и уж точно не предлагал свою помощь. Есть в этом мире кое-что постоянное. И это — человеческое безразличие. У них было всё. Вычищенная отглаженная форма, дорогие парфюмы, которые их мамочки дарили им по праздникам, блестящие ботинки, сумки из натуральной кожи и целая жизнь впереди, в которой они наверняка займут насиженные места своих отцов. Жизнь, полная роскоши и бесконечных возможностей. Но не это трогало Тэхёна. Часть из этого была и у него, а большего и не хотелось. Это было то, что им прилагалось. Всего лишь. Раздражение вызывал другой факт. Вседозволенность. Ведь кто они такие? Индивидуальности? Или, может, личности? Ха-ха. Как бы не так. Максимум, кем они могли считаться — это индивидами. Хвастаться принадлежностью к человеческому, мать его, виду. Тэхёну волей-неволей пришлось запомнить имена каждого из них. Ему не хотелось сокращать дистанции, чтобы узнать их поближе — он и так знал, что эта кучка золотых ребят из себя представляет. Их наглое поведение было своего рода аксиомой. Они доставали каждого неугодного. Что ещё Тэхён знал о них? Например то, что с пелёнок они ведут себя как грёбаные боги. Процентов девяносто из них вырастет такими же, как их жестокие и коррумпированные отцы и потакающие всему и вся матери. Они — точная их копия. Как там у Паланика было? «Копия, снятая с копии, сделанной с ещё одной копии»? В книге смысл был в другом, но здесь это выражение подходит наилучшим образом. Они созданы для того, чтобы продолжать отчее дело, созданы быть работодателями, рабовладельцами, начальниками, управляющими, власть имущими — называйте, как хотите, не прогадаете. Они созданы, чтобы нависать над остальными более слабыми людьми, которые вынуждены прогибаться под них. Тэхён также был в курсе должностей, что занимали их неуважаемые родители. Не всех, а почти всех — некоторую информацию всё же узнать не так-то просто, слоган Google «Найдётся всё» себя не всегда оправдывает. К примеру, отец Юнхёна занимал руководящий пост в правительстве. Отец Джинхо — депутат. Папаша того парня с родимым пятном на половину лба — какой-то высокооплачиваемый адвокат. И ещё куча неприкасаемых детишек, родители которых были банкирами, преуспевшими бизнесменами и… прочими. Ни один из них не вкалывал на заводах, не был средним медицинским работником и уж тем более не был связан с духовной (они вообще слышали о таком?) сферой общественной жизни. Даже если они начинали с низин и путь их был сложен (но вряд ли он был чист и добросовестен — Тэхён в этом даже не сомневался), они стали теми, кто они есть — зажравшимися свиньями, которые обожали помыкать массами. Животными, которым осталось только подтереться деньгами, которые они зарабатывали просто ни за что. Есть ли надежда на то, что их отпрыски пойдут другой дорогой? Немного. Тэхён бы сказал, что её катастрофически мало, но это рождало внутри него некий огонёк, слабенькую веру в возможность перемен. А перемены он считал необходимостью. Такими же нужными, как, например, воздух. Тэхёну ежедневно приходится видеть это ненасытное общество потребления, людей, которые заставляют других людей покупать все эти ненужные вещи вроде дорогой техники и одежды, эту ёбаную пестрящую рекламу кругом — на телевидении, в Интернете, на вывесках улиц и биллбордах, рекламу, что изливается из чужих ртов. Реклама давно вышла из привычных границ, кстати, людям впихивают не только материю, но и неосязаемое, вроде норм поведения и предпочтений. Что это? Свобода? Чушь. Это всё — рабство. Рабство, которое было всегда и которое есть сейчас, только в иной его форме. Раньше люди хотя бы знали, что они рабы. Скажи это современному человеку и что ты получишь? Бурную реакцию и отрицание. А что такое отрицание? Первая стадия принятия неизбежного. Для остальных потребуется время. Это всё — затуманивание мозгов, их многоступенчатое промывание. Это всё — кормёжка ложью и вынуждение. Тэхёну жаль людей, чей мозг стал ленивым и стал обрастать стереотипами, шаблонами и самовнушением. Он часто смотрит на них, когда едет домой в общественном транспорте (к сожалению, в отличие от одноклассников его на школьной парковке не ждёт сверкающий автомобиль) и отмечает их пустые глаза. В них не читается ничего, кроме того самого тривиального вроде потребности быстрее оказаться дома, претворить в жизнь список рутинных дел и рухнуть в сон. А завтра — вновь стать частью этого замкнутого круга. Вновь идти вкалывать ради денег. И Тэхён становится свидетелем этой пустоты не только на улицах. Он каждый день видит свою мать, у которой день без просмотра очередного дерьма по телевизору — не день. Одна загвоздка: она не хочет соглашаться с тем, что это дерьмо. И продолжает щёлкать каналы, вслушиваться, оттопыривать уши, лишь на них повесили побольше лапши. И такое происходит сплошь и рядом, наверное, в каждой второй квартире. Что это, блять, тогда такое, если не рабство? Тэхён живёт в мире, где каждый может чего-то лишиться, даже успешный, казалось бы, представитель общества. Сегодня ты на вершине, имеешь свой бизнес и жильё, а завтра падаешь ниц в центре города с картонкой, на которой еле найденным чёрным маркером выведешь: «Помогите». Найдутся люди, бросившие мелочь. Найдутся те, кто пожалеет. Дело не в этом даже. Дело в том, что ты — не один такой. Человек, что протянул тебе руку помощи, тоже может балансировать на той самой грани, когда либо в петлю лезешь, либо идёшь вкалывать и продолжаешь хоть как-то существовать. Хотя он может быть и вполне счастливым, но как говорится «до поры до времени». И Тэхёну жаль. Жаль его отца, которым управляют. Он бывает дома несколько раз в месяц, а затем возвращается обратно в тот цикл, который, как ему кажется, приносит пользу обществу. Мило, но мимо. Мнимо. Жаль мать, которая зомбирована. Большинство её фраз начинается со слов: «А вот в одной программе сказали, что…», и это не вызывает ничего, кроме тошноты. Себя тоже жаль. Опять же — не из-за багровых пятен на теле, а из-за того, что он тоже управляемый. И ведь Тэхён не живёт плохо: грех жаловаться на вполне себе приличную квартиру, возможность получать образование в одной из лучших школ столицы и всё такое прочее. Но это неважно, потому что он всё равно на низине. На дне иерархии, складывающейся тысячелетиями. У них, ребят сверху — всё хорошо. Из позолоченных окон они видят либо прекраснейшую девственную природу, либо не менее шикарные городские пейзажи. Они весьма успешно игнорируют реальные картины, которые красивыми назвать можно с огромнейшей натяжкой. Социальные бедствия, кризисы, финансовые ямы, кредиты, истощение природных ресурсов, перенаселение, терроризм, монополии — никто не любит эти слова, но они, тем не менее, ярче других характеризуют то, что сейчас творится. Смотрите и любуйтесь, ну же! Верьте в вбиваемое в ваши же головы «всё изменится» и «мы работаем над этим!». Тэхёну, как и всем остальным, ежедневно приходится не только смотреть. Ежедневно, ежеминутно, ежесекундно, вчера, сегодня и завтра ему приходится и придётся быть частью этого общества, его ячейкой, играть по его правилам, покупать и продавать, продаваться. Повиноваться авторитетам, пытаться разбить привычные оковы и мириться с тем, что сбросить их ему всё равно не удастся. …И он мог бы бесконечно рассуждать об этом, но всё повторяется. В один день его задерживают в школе до часов шести, когда на улице уже начинает темнеть, и когда он оказывается за массивными воротами, то видит их. Как всегда — элитарность и высокомерие буквально сочатся из них, бриллиантовые часы сияют в свете фонарей, руки сложены на груди. Почему они не могут забить на него? Забыть? Почему не могут в это самое время трахать своих подружек или хотя бы пытаться делать домашнее задание? Почему не рассекают дороги на своих тачках, а стоят и караулят его у школы, как браконьеры зверей? Вдох-выдох. Потому что. Тэхён делает вид, что не замечает этот бомонд. Медленными шагами он начинает идти по направлению к остановке, в глубине души надеясь, что они оказались там вовсе не ради него. В спокойном темпе он идёт примерно минут семь, затем зачем-то решает повернуть голову назад, чтобы убедиться. Они идут следом. Так же, как и он, совершенно не торопясь. Все же прекрасно знают, что от уличных собак убегать нельзя? Потому что вряд ли убежишь. Вероятность, что они тебя догонят и разорвут на куски, слишком высока. Здесь — то же самое. Они как изголодавшиеся псы, а ты — человек, который не пришёлся им по нраву. Не забывай об этом правиле. Лишь бы дойти до остановки. Там, где скопление людей, они его трогать не будут. Он спокойно сядет в автобус и… Блять. Перед ним буквально вырастают две фигуры, преграждая путь. Такого он не ожидал. Ну никак. Одного он узнает — это Юнхён, собственной персоной. В ублюдской лиловой рубашке и бабочке. Шёл на разборку при параде. Похвально. Тэхён начинает опасаться за свою жизнь. И нарушает то самое правило, когда резко срывается с места и бежит, куда глядят глаза. А глядят они в какой-то узкий проулок между домами. В проулок, который никуда не выводит. В конце его Тэхёна поджидает стена. (Не жизнь, а сплошные стены. Сплошные ловушки). Сам же себя сюда и загнал. Звать на помощь или попытаться выбежать из этой западни, пока они сюда не добрались? Спрятаться где-нибудь? Сдаться? Он слышит звуки приближающихся шагов. Они примерно в нескольких десятках метров от него. — Как ты назвал моего отца, мудак? — начинает кричать уже издалека Юнхён. Его голос Тэхён ни с чьим другим не перепутает. Тэхён отворачивается от них, всё ещё пытаясь придумать план побега. В голове вовсю бурлит кровь, а земля под ногами плывёт. Да что он может сделать в таком состоянии? Уже ничего. Поздно. А потом чей-то кулак бьёт точно по лопатке. Больно. Они вообще всегда бьют больно. Таскание железа в собственном тренажёрном зале даёт о себе знать. — Ни за что не хочешь попросить прощения? — спрашивает всё тот же голос. — Не понимаю, о чём ты, — отмахивается Тэхён, даже не оборачиваясь. А дальше они начинают вопить точно друг за другом: — Да он угарает! — Амнезия, не иначе! — Вот же уебок! Ещё один резкий толчок в спину, после которого Тэхён еле удерживает равновесие. — Повернись, когда с тобой говорят. Тэхён поворачивается: пусть уж бьют хотя бы лицо. Не по позвоночнику. — Что вам нужно? — хрипит он. — Будешь ли ты сейчас таким же смелым, как тогда, когда оскорблял моего отца? «Тогда» — это когда? Тэхёну нужно прокрутить в голове все события последних дней и вспомнить, когда он позволил накипевшему выйти наружу. (Ну, потому что в своих мыслях он оскорбляет их родителей почти ежедневно, а с языка это вырывается…ну, редко) Ах да. Три дня назад. Во время урочной дискуссии на социологии. Ну точно. Тэхён немного разошёлся и сказал пару ласковых про некоторых небезызвестных чиновников, в числе которых оказался и отец Юнхёна. Даже преподаватель опешил, что уж говорить об остальных. Упс. — Разве то, что я сказал — неправда? А вот его отец был прав. Длинный язык никогда и никого не доводил до добра. Они все приоткрывают рты. Возможно, не это хотели услышать. Что ж, Тэхёну иногда даже нравится играть с их ожиданиями. А вот они такие игры не любят. — Сука! Охуеть какой сильный удар в живот. — Будь моя воля, я бы вырвал твой сраный язык. А потом, кажется, наступает сотня ударов в остальные участки тела. И вот Тэхён уже не стоит, он лежит на холодном асфальте, его нос не дышит, из обеих ноздрей водопадом течёт ярко-красная кровь, и всё это — адово. Когда он пытается приподнять голову, жидкость начинает мгновенно пачкать плечо, заляпывая свитер, который мама подарила ему на день рождения. Всё, что он видит — это подошвы их дорогущей обуви, ноги, которые не жалеют и бьют со всей дури. Им ведь придётся отмывать её, неужели не жалко? Часть сознания Тэхёна мгновенно отвечает ему, что они всё равно могут позволить себе сотни пар таких ботинок. Всё, что он ощущает — волны боли, что пронизывают каждую его клетку. Как всё закончится сегодня? Он будет в состоянии хотя бы встать? А часть сознания вновь не медлит с ответом. Говорит, нет, вопит: нет, не встанет. В этот раз положение вещей в разы хуже. Его лексикон пополняется всеми этими жуткими словами, что оброняют в его адрес эти подонки. Возможно, он их запишет. В книгу с бордовой бархатной обложкой, да. Чтобы в этом был свой контраст. На строчках красивой книги была написана такая грязь. Но это будет в случае того, если дело не кончится смертью. А такое чувство, что до неё совсем немного. Недолго. Пугающе недолго. И что? Прямо здесь? Прямо сейчас? Так нелепо. Ведь его рёбра не сделаны из железа. Наверняка парочка уже сломана. Языку хватает секунды, чтобы понять, что вместо губ у Тэхёна сейчас сплошное кровавое месиво. Мясо. Соль. Много-много красных капель. И лишь бы не делали акцент на почках, иначе — всё. С каждым ударом они лишь доказывают, что ничем не отличаются от тех, кто их воспитывал. А воспитывал ли вообще? Маловероятно. Твоя жизнь ничего не стоит, когда она находится в руках людей, подобных им. Осознавать это весьма горько. Ещё просится слово «трагично». Это конфликт, который так просто не разрешить. Что ждёт его? Больничная койка и мучения, гематомы и ссадины. Воспоминания о том, как с ним обходились. Что ждёт их? Безнаказанность во всём. В конце концов, они устают и уходят. Кто-то из них возвращается спустя секунд десять и как бы напоследок ногой бьёт куда-то в голову. После этого наступает отключка.***
— Боже, чувак, да у тебя из носа хлещет, ты посмотри! Ч-что?.. — И височная наверняка сломана. Или какая там. Из уха течёт, короче! Что происходит? Это чья-то речь? Сон? Галлюцинации? — Ты меня вообще слышишь? Где здесь ближайшая больница? Тэхён открывает глаза, но всё как будто…неполное? Не в том привычном ему размере. Как будто видит он одним глазом. Потрясающе. Второй просто отказывается открываться. Он его потерял или что? Даже руками не пощупать, тело отяжелело. Титанические усилия уходят на то, чтобы просто вдохнуть. Больно. Его как будто переехал грузовик. — Ну э-э-эй, сделай хотя бы вид, что живой. Наконец к Тэхёну приходит осознание, что он, вроде как, очнулся. Очнулся по-настоящему и не бредит. Не знает и не помнит ничего, а всё, что видит прямо сейчас — это какого-то парня перед собой. Он сидит на корточках и выглядит обеспокоенным. Его черты Тэхёну не знакомы от слова совсем. Зрение всё ещё рассеянно. — Отлично, в сознание пришёл хотя бы. Давно ты тут лежишь? На тебя напали?! Тэхён пробует ответить, но вместо своего голоса слышит протяжный хрип. — Так, ладно, не говори ничего. Я что-нибудь придумаю. И это становится последним, что Тэхён слышит, потому что потом солнечный свет, что он успел узреть за это короткое время, сменяется тьмой.***
Память к нему-таки возвращается, но весьма урывочно. Вот он падает наземь, тугая боль в животе заставляет его скрутиться в три погибели, изо рта хлещет кровища, эти ублюдки выкрикивают очередное дерьмо, гогочат, практически пляшут на его костях, а потом чья-то нога, зарядившая точно в висок, его вырубает. Немного солнечного света, какое-то движение, белые стены и кафельный пол, куча людей и их руки, темнота. И наконец вот оно — пробуждение. Итак, он в больничной палате. Здесь слишком много серого, длинные противные жалюзи на окнах и слышно шум, стоящий в коридоре. А ещё сбоку от него сидит его мать. Тэхёну даже думать не хочется о том, как она узнала, что он здесь. Скорее всего, его отсутствие её напрягло и она стала обзванивать больницы и прочие неприятные места. В его голове откуда ни возьмись начинают вырисовываться её испуганное лицо и бледные руки, сжимающие телефонную трубку. Ещё где-то на фоне по-любому трещал телевизор, от которого он её оторвал. Ох, он ведь не хотел этого. Совсем не хотел. Плохой сын. Нарушил стабильный материнский покой. А сколько передач она из-за него пропустила? И подумать страшно. Следует череда охов и восклицаний, попытки поцеловать его лоб, потрогать руки. Жестом Тэхён говорит матери сесть обратно. Она начинает перечислять его увечья (сотрясение мозга средней тяжести, перелом височной кости, сломанный нос, три сломанных ребра, ушибы почек). Рассказывает, что он спал четыре дня и проснулся лишь один раз, но в тот момент она с кем-то разговорилась в коридоре. А это — второй, и она рада его застать. — Отец в курсе? — осторожно спрашивает Тэхён, косясь на приоткрытую дверь палаты. Всё пиздец как плохо, если отец не только в курсе, но и находится здесь, в больнице. Мать быстро замечает его волнение и обнадёживает своим ответом: — Его здесь нет. Выдох облегчения. — Меня ждут воспитательные беседы, полагаю. — Кто сделал это с тобой? Между ними пролегает тишина. — Ты должен мне сказать, Тэхён. Это незнакомцы? Те мальчики из школы? Надо же — она помнит. Но не время для сарказма. Тэхён решает выпалить ей просто всё. Ему тяжело говорить об этом, но раз уж она здесь, то он просто обязан сделать это. Она заслужила это. И к тому же, надо пользоваться этим моментом. Моментом, когда она действительно встревожена. Потому что он почти полностью уверен, что после выписки из больницы всё вернётся на круги своя. Телевизор, телевизор, игнорирование сына, телевизор… Он рассказывает ей всё от начала до конца, ничего не упуская. И естественно, её глаза лезут на лоб. Она шокирована. Какое-то время не может даже ни слова сказать. В итоге всё-таки говорит: — Они заслуживают наказания. Тэхёну хочется рассмеяться, но что-то не даёт ему это сделать. По всей видимости шов, наложенный чуть выше скулы. А ещё болящие рёбра. Он одет в дерьмовую выцветшую пижаму. Насколько всё плохо под ней? Такое чувство, что на нём живого места нет. — Они? Наказания? Ты такая наивная. — Я сообщу обо всём директору. Позвоню прямо сейчас же. Тэхён и знать не знал, что его мать может быть такой инициативной. — Это всё замнут, а они останутся безнаказанными благодаря своим папочкам. Ты что, вчера родилась? — Я это просто так не оставлю, Тэхён, — мать вертит головой. — Они не имели никакого права, они… — Давай просто забудем об этом, да? — предлагает Тэхён. — Не хочу о них сейчас. Как ни странно, мать меняет тему довольно быстро: — Кстати, у меня есть кое-что для тебя, — произносит она, вытаскивая из кармана своего пиджака какую-то смятую небольшую бумажку. — Что это? — не понимает Тэхён. — Твой спаситель оставил это для тебя. Спаситель? Так. Боже. ЧТО?! Спаситель? Он думал, что более-менее восстановил хронологию. Собрал, так сказать, пазл. Как оказалось — нет. Какая-то неведомая личность его нашла. Какие ещё подробности всплывут? — Меня кто-то спас? — Ну конечно, — отвечает мама и смотрит на него так, словно он сморозил какую-то глупость. Она протягивает сыну бумагу, и Тэхёну приходится приложить немало усилий, чтобы её просто развернуть. Пытается фокусировать зрение на написанном, но не выходит. — Прочти её вслух, — просит он хриплым голосом. — У меня буквы расплываются. Мать забирает клочок обратно и начинает читать: — «Решил накатать эту записку по-быстрому, пока ты спишь. Мне вообще сказали, что ты ещё долго проспишь. И не сидеть же мне около тебя как у спящей красавицы, верно? Но и молча исчезать тоже как-то неудобно. Короче, надеюсь, что ты будешь в порядке, когда проснёшься, а те, кто сделал это с тобой — получат по заслугам. Это такой закон природы, знаешь? Бумеранг. Здоровья тебе, Тэхён». И никакой подписи? Хотя что бы она дала Тэхёну? Целое ничего. — Как он вообще… — Он зашёл, увидел меня, мы разговорились. Я ему передала слова врачей, сказала, что ты как минимум сутки проспишь. А он видимо куда-то спешил. Но сказал, что не может так просто уйти. Я предложила ему оставить записку, чем плохо? Нет, не плохо. Но у Тэхёна всё равно какие-то смешанные чувства на душе. — Он не представился? — Конечно, представился. Его зовут Чонгук. — И больше ничего? — И больше ничего. Таинственный посланник с небес. Такое даже представить сложно. — Что ж, — выдыхает Тэхён. — Если бы не он, то я даже не знаю, что сейчас бы было. — Он показался мне очень милым, — словно невзначай сообщает мать. — Это мужчина? — Да нет, — отмахивается женщина. — Подросток. Думаю, что он даже немного младше тебя. Вот как. Какой-то школьник спас его от мучений. Подобрал как покалеченного пса в проулке и притащил сюда. Куда, кстати? В какой он больнице? В районной? Если так, то его матери хотя бы не пришлось далеко ехать — и это единственное, что хоть как-то его утешает в данных обстоятельствах. — Ты должен быть благодарен ему, Тэхён. Он всё правильно сказал в своей записке. — Я благодарен, мам. Даже не представляешь как. В тот день вера в лучшее в людях в Тэхёне воскресает.