Портрет

Когда минут эпохи королей, твое лицо присыплют пылью быта и только злом помянут на земле... Пройдут века, и в череде событий меня попросит вспомнить о тебе художник из дешевой галереи: "Каким писать?" (А холст отрадно бел, и хочется ему твой образ вверить). "Ну, расскажи, каков он - тот король: худой, прямой или как все при власти?". Я промолчу тогда. Ты был порой и горд, и мрачен, не при всех - несчастен, и эта боль в твоих седых глазах рождалась то костром, то горстью пепла. Но что еще посмею я сказать? Что для меня ты был и будешь светлым под гнетом долгих беспощадных лет, стоящий по колено в черной крови? Что ты стал солнцем в сумрачной земле, и зимним небом, и уютным кровом? Ведь до сих пор ты в памяти другой - таков, каким и был на самом деле: смотрящий прямо в души и в огонь, бессменно верный, бесконечно смелый. Высокий стан под крыльями плаща, в кудрях - венец недобрых слов и сплетен, что часа ждут и, слабости ища, их выставляют тут же в новом "свете"; старинный шрам, рассекший пол-лица - во имя исполнения обета, за что всегда любили порицать и даже в смерти покрывать наветом. Но это смутно... больше - жар волос, сравнимых лишь с октябрьскою медью, которой пламя в руки отдалось; и полоса, как белое наледье, - осколок всех страданий за Слова; зеленый взгляд, стремлением отмечен; уста, которым павших целовать пришлось и зов хранить извечный. А за спиной - знаменами - закат, протянутый до края небосвода... Ты - страх и горечь будущим векам, ты - сталь войны, что миру неугодна, оставшийся последним брат и друг, что приговор погибших забирает, и цепь времен, смыкающая Круг. Лишь непонятно, Ада или Рая. Последний штрих..."Ну, что ж, портрет готов, да разве были на земле такие?". И я скажу: "Не спрашивай о том", в ладонь ему со звоном деньги кину и улыбнусь незнающим глазам, с упорством ждущим этого ответа: "Он выбрал ночь столетия назад, чтоб нам с тобой досталися рассветы".