Игры памяти

      Возвращаясь в сознание, ощущаю себя на секунду вернувшимся в прошлое – стоит такая же отвратная погода, правая рука пристегнута накрепко к спинке кровати, голова чертовски болит. Но боль странная, боль незнакомая, давно забытая, я почти перестал верить, что когда-нибудь смогу почувствовать ее: болит только затылок, болит так, словно я ударился обо что-то – скорее всего, неудачно приземлился, падая в обморок, - не важно, важно то, что пропала боль, пожирающая мозги сутками, каждую минуту и секунду, она исчезла, испарилась, как испарился Джеймс Мориарти из моих снов. Он не нужен теперь, в нем нет никакого смысла, как нет смысла и в кокаине больше – с удивлением обнаруживаю полное отсутствие психологической тяги к наркотикам. Да, конечно, есть физические последствия, я ощущаю влечение и легкое болезненное ощущение голода во всем теле, но это все такая чушь, это так просто игнорировать. Ведь Мориарти очнулся.       Он очнулся, и он сбежал.       Полковник Моран оказался лучшим из лучших, самый выдающийся среди простых людей, не имеющих способностей к дедукции. О, нет, мой дорогой Себастьян, лишь голые интуиция и наитие двигали тобой, ты воспользовался ими мастерски, я не смог бы лучше – даже так бы не смог, ведь не привык рисковать, полагаясь на слепое чутье, я играю лишь при открытых картах, когда колода лежит передо мной рубашками вниз – я сам перевернул те карты, что были скрыты. Прекрасный помощник для Джеймса, интуиция никогда не была и не будет нашей с ним сильной стороной, второстепенным инструментом скорее, который может помочь в некоторых спорных моментах понять, куда смотреть – но никогда не будет являться решающим! Прекрасный полковник, везучий полковник, на него не страшно оставить вновь ожившего, восставшего, но все еще слабого криминального гения, он не подведет. Я ликую, я счастлив, я снова жив. Впервые за много месяцев, впервые за год, впервые я чувствую себя живым настолько, что никакой ушиб головы не сможет заглушить мою радость.       Джим Мориарти вышел из комы, сбежал прямо из-под носа умнейшего человека Британии, прямо с его собственной охраняемой территории, сбежал и наверняка не был пойман. Сбежал, и не без помощи своего верного помощника, который по счастливейшей из случайностей, словно божий промысел – который обладал всей необходимой информацией об организованном бизнесе на руинах старого дела Джима.       Всё так, как и должно быть, идеально, о, какой шикарный день!       Даже вид траура на лице вошедшего Майкрофта не может заставить меня спрятать блаженную улыбку. Я прикован к постели, я в дурацкой больничной пижаме, у меня зреет и расцветает гематома в затылочной части черепа, я очевидно запорол самое важнейшее дело в своей жизни – конечно же, по версии брата, - но я счастлив просто до невероятного.       - Я не знаю, что могу тебе сказать, Шерлок. – Брат не садится, не проходит в комнату, он стоит у прикрытых дверей, сжимая зонт в руках, и лицо его не выражает ничего, кроме скорби и разочарования. – Как ты, видно, знаешь, Джеймс Мориарти сбежал. В выходной день люди особенно ленивы и безответственны, сотрудница, ответственная за терминал уведомлений, отошла со своего рабочего места, в результате чего факт пробуждения Джеймса оставался незамеченным в течение получаса, что дало бы время для побега кому угодно. Моран вырубил охранника и положил его вместо Джима на койку, отвлек остальных сотрудников, провел твоего дружка к автомобилю и спокойно выехал за пределы госпиталя. – Майкрофт облизывает губы, указательным пальцев усиленно давит на лоб, сдерживается с трудом, чтобы не устроить никому не нужную сцену. – Ты пригрел змею у себя на груди, братец. Гремучую змею. И последствия твоего сумасбродства и безалаберности настолько велики, что с ними ты не смог бы справиться, даже если бы яростно хотел этого. Но вижу по твоей мерзкой ухмылке, что тебя все устраивает. Я не был бы удивлен, если бы узнал, что ты помогал полковнику Морану в создании еще одной преступной сети, но ты для этого слишком прозрачен и легко выдал бы себя. Я бы знал. Так что… - Майкрофт смотрит на меня прямо, глаза в глаза, потухшим разочарованным взглядом в мой – счастливый, яркий, горящий, и не спрятать мне мое ликование, даже если бы я захотел. Неужели он подозревает Морана? О, он уверен, что это Моран, и он чертовски прав в том, что я выдал бы себя с головой еще при нашей с ним встрече после Франции, достаточно было увидеть во мне эту надежду, плещущуюся на дне зрачков. Прекрасный полковник, везучий полковник. – Я разочарован, Шерлок. Очень разочарован. Ты полежишь здесь несколько дней, приходя в себя после падения, затем я отправлю тебя в наркологическую клинику, - в подтверждение своих слов он громко стучит зонтом по полу, твердо, решительно. - Так продолжаться больше не может. У твоей палаты охрана, в коридорах охрана, ты под таким наблюдением, под каким ни был даже Джим, когда я допрашивал его перед взломом Тауэра. Тебе не сбежать, не пытайся даже. Отдыхай.       Он выходит, не дав мне сказать ни слова – я имею в виду, я не успел бы ничего сказать, если бы захотел. Но я не хотел. Никакие больницы, тюрьмы, и как бы ни были они хорошо охраняемы, не остановят Джеймса Мориарти, чтобы найти меня. Мне оставалось просто ждать, когда же он вытащит меня отсюда, ведь мы не закончили наш с ним разговор на крыше больше года назад. О, я жажду продолжения, нетерпеливо, отчаянно, и голод струится по венам – голод по Игре, голод по нему, огромный, сильнее, чем кокаиновая зависимость, сильнее всего. ***       Несколько дней проходят однообразно скучно, наполненные осмотрами, анализами, пристальным вниманием брата, навязчивым и ненужным, ненужным нам обоим – Майкрофту, который зол на меня за глупость, мне, воспринимающему все эти нудные процедуры и рутину как некое предисловие к по-настоящему захватывающей встрече с Джимом. Я не пытаюсь бежать, веду себя, словно паинька, но охрана блюдет не переставая, а камеры направлены на мою дверь. Мы оба с ним понимаем, что Мориарти рано или поздно попытается вытащить меня отсюда, но я страстно желаю этого, брат же хочет сделать все возможное, чтобы не позволить ему это сделать. Но он не может сутками наблюдать за мной, сутками находиться в госпитале, работа зовет его, словно ребенок, которому нужно постоянное внимание. Рано или поздно он ошибется. И это знаем также мы оба. О, вернее, мы трое.       Ночью, одной из однообразных и скучных ночей, я внезапно просыпаюсь. Что-то не так. Пытаясь прислушаться к шуму за дверью, я понимаю, что в коридоре стоит гробовая тишина. Нет ни голосов охранников, лениво перекидывающихся репликами, нет шагов медсестер, нет ничего. Стоит темнота, гробовая темнота, гробовая тишина, а ведь свет в коридоре горит даже ночью.       Игра начинается, Игра продолжается, паук пришел за мной.       Наручники не дают мне возможности встать и посмотреть, что происходит. Но эта проблема решается довольно быстро – с удивлением обнаруживаю, что тихой поступью, едва слышной, но становящейся громче с каждым шагом, к моей палате приближается человек. Дверь открывается, и я вижу своего лечащего врача, наблюдавшего меня еще год назад, когда я неудачно приземлился и заработал черепно-мозговую травму. Одной рукой он прижимает к себе черные брюки и рубашку, комкает, не особо заботясь о внешнем виде одежды, во второй руке несет туфли и ключ. Ключ от наручников. О, дорогой полковник, бесспорно, умеет подбирать кадры.       Доктор аккуратно кладет все на тумбочку и быстро наклоняется к цепи, что удерживает меня, расстегивая нервно замок.       - Мистер Холмс, сэр, - наручники падают на кровать, я судорожно начинаю надевать на себя принесенную одежду, торопясь, торопясь скорее на встречу с Джеймсом Мориарти. – Мистер Моран сейчас на улице, он ожидает вас. Ни о чем не беспокойтесь, больница пуста, вас никто не увидит.       - Камеры? – Я шнурую ботинки, путаясь в пальцах. Дрожь скользит по костяшкам, дрожь ласкает ногти и суставы, нежная дрожь, прекрасная.       - Обо всем позаботились.       Доктор выходит, не дожидаясь меня, скрывается за дверью, тихие шаги удаляются по коридору.       Ликование, радость, счастье. Возбуждение. О, я никогда не был так возбужден.       Выходя из комнаты, не испытываю к ней никаких теплых чувств или положительных эмоций. Я выхожу – и прощаюсь, прощаюсь с проклятым ненавистным госпиталем, прощаюсь с братом и Лондоном. На время, ненадолго, но кто знает, насколько затянется мой отъезд? Я знаю точно, что Майкрофт не посадит меня в наркологическую клинику, ведь я больше не употребляю кокаин. И мой наркотик куда опаснее, смертоноснее, но он – только для меня, и мне не нужно лечиться от зависимости, я жажду ее, я благоговею перед ней. Она желанна настолько же, насколько я тороплюсь выйти из здания, навстречу Себастьяну Морану, что курит, опираясь о машину, смотря с оскалом на меня. Отвечаю ему той же улыбкой.       - Что-то долго ты, я ожидал тебя еще пару дней назад, - приветствую полковника, с удовольствием пожимая его протянутую руку.       - Босс приходил в себя после отключки, как восстановился полностью - набросал план, как тебя вытащить отсюда, - он выбрасывает окурок на землю и садится за руль, я же обхожу машину, садясь на переднее сиденье рядом с Мораном.       - С твоей стороны было очень невежливо оставить меня валяться на полу, мог бы и на кресло перетащить, - я пристегиваюсь, с удовольствием чувствуя, как машина трогается и отъезжает вперед, подальше от этого отвратительного места.       - Прости, Холмс, торопился, не до тебя было, - озираясь, он медленно выезжает на оживленную трассу и набирает скорость.       - Я хочу сказать тебе, Моран, что ты самый большой сукин сын, которого я только знаю! – Салютую ему шутливо, на манер Джима, он кланяется мне, стараясь максимально передать свою благодарность моему незамысловатому комплименту, но при этом сохранить внимание дороге. – Большой и умный сукин сын. Я когда-то назвал тебя идиотом – я был чертовски не прав.       - Я прямо сейчас расплачусь, боже, - он смеется. – Было сложно молчать, сложно вообще во всем этом не выдать тебя или себя, чёрт, я просто старался молчать, лишь бы лишнего не ляпнуть. Твоя работа очень понравилась боссу, он в полном восторге. Из тебя получился бы отличный криминальный консультант, но пора пустить порулить профессионалов.       - Ну хватит уже кокетства и обмена любезностями, - я смотрю вперёд, наблюдая, как редкие автомобили проносятся мимо. – Куда мы едем?       - К взлетной полосе, как всегда. Затем в квартиру во Франции, куда я тебя в самый первый раз привел, помнишь? – Он смотрит на меня в ожидании. Киваю. – Вот. Затем я намерен высадить тебя там и держаться от того места как можно дальше, потому что даже знать не хочу, что вы там будете делать.       Ухмыляюсь, отворачиваясь к окну. Да, полковник, тебе этого знать не нужно. ***       Все проходит настолько гладко, что я почти верю, что само провидение ведет меня этой дорогой. Себастьян садится вместе со мной на самолёт, как всегда предлагает мне очередную дозу кокаина и в полном восторге выслушивает отказ. Отчего он рад, что ему до меня? Это все не то, это не важно, мне нужно как можно быстрее переждать эти утомительные часы ожидания, тело ломит, напряжение бегает вдоль позвоночника, я буквально нуждаюсь в личной встрече.       Приземление. Машина. Дорога, бесконечная и нудная, я не могу усидеть на месте, дергаюсь в кресле, меняя позу каждую минуту. И этот чересчур понимающий взгляд Себастьяна! Чертовски раздражает.       Он высаживает меня у самых дверей молча, улыбаясь только столь широко, что мне хочется ударить его. Я словно струна, я не знаю, куда деть руки, мысли и эмоции. Они орут, заглушая всё. Полковник машет рукой и уезжает, оставляя меня на холодной улице в одной рубашке, и мне надо бы зайти в дом, но я отчего-то в нервном ступоре, я нервничаю и пытаюсь оттянуть момент, которого ждал так долго.       Сентиментальные глупости.       Дверь поддается со скрипом, и я понимаю, что Мориарти знает, что я здесь.       Поднимаясь по лестнице, стараясь унять стук крови в ушах – яростный, громкий, - я стискиваю кулаки, сжимая и разжимая их, потому что немеют кончики пальцев, словно я накачен чем-то, словно я под наркотиками. Лестница кончается, и я, выдыхая, открываю последнюю дверь, что отделяет нас друг от друга.       Я немного даже пугаюсь, чувствуя легкую нереальность происходящего – Джеймс стоит ко мне вполоборота в белой футболке и джинсах, он бос, а слегка влажное полотенце валяется на стуле на кухне. Я вижу тонкий длинный шрам на его голове, белая полоса как клеймо в напоминание об ужасной ошибке, совершенной в приступе безумия и одержимости. Одержимости мной.       Он прикрывает глаза блаженно, улыбается сексуально и медленно поворачивается ко мне. Он настоящий, из плоти и крови, не мой бред, не галлюцинация – его руки я держал в своих ладонях долгие часы, холодные прекрасные руки.       - Я слушал речи Себастьяна затаив дыхание, милый, ты просто сходил по мне с ума! – Мориарти направляется ко мне, обходя мебель, не разрывая контакта взглядов, медленно, неспешно, сковывая меня с каждым своим шагом. Одно лишь понимание, что он реален, выбивает меня из колеи, я ждал этого, жаждал, как никто другой, но это все равно слишком невероятно, чтобы быть правдой. – Помешался, стал одержимым, о, я чувствую запах секса в комнате, ты чувствуешь, Шерлок, детка, ммм? – Он подходит вплотную ко мне, театрально двигая кистью около своего лица, словно пытается и вправду поймать витающий ненавязчивый запах. – Нет, еще нет, я заглядываю вперед, наверное, как думаешь? Сначала беседа, - он отходит резко в сторону кухни и садится за стол, положив на него руки – одна на другую, как в начальных классах, выражая полную готовность к общению. Я расслабляюсь, выдыхаю, его лицо было слишком близко ко мне, вызывая слишком бурную реакцию, слишком, я не могу себя контролировать. Он жив, он очнулся, он здесь. И он не меньше меня вовлечен в нашу… беседу.       - Почему ты хотел застрелиться? – Я иду за ним, но не сажусь за стол также, а облокачиваюсь об стул. Расслабленная поза сейчас не подходит, совершенно нет.       - Ох, сразу быка за рога, да? Ты времени даром не теряешь, как погляжу. А как же флирт? - Он ставит правую руку на стол и кладет на нее голову, наклоняя на добрые девяносто градусов. – Правда в том, что я обещал выжечь тебе сердце. Обещал уничтожить тебя, сломать, растоптать, заставив запомнить меня на веки вечные! – Он пропевает последнюю фразу высокими нотами, смотрит в глаза, смотрит пристально, смотрит с желанием, с голодом – голод отражается в наших зрачках, пожирая друг друга, сплетаясь в змия Уробороса. – Понимаешь ли ты все тонкости, я не уверен, но моё самоубийство сделало бы меня полным и безоговорочным победителем.       - Какая же награда хороша посмертно? – Стискиваю руками спинку стула, стараясь держать лицо на должном уровне.       - Очевидно, та, которую получаешь, когда умираешь. А не впадаешь в кому. Ты спутал мне все карты, Шерлок! Негодник, - взгляд горит, взгляд прожигает, взгляд уничтожает и собирает заново. – Но знаешь, пожалуй, то, как все обернулось в итоге, пусть даже было чистой незамутнённой импровизацией – о, оно получилось просто превосходным. Не находишь? Я все-таки оставил свое клеймо.       Я отпускаю стул, не в силах долго оставаться неподвижным, и, пройдясь по кухне, останавливаюсь все-таки около плиты, опираясь на нее поясницей.       - И насчет приказа ты все понял правильно, ведь так? – Спрашивает он довольно.       - Не просто умереть, но умереть для них.       - Да, для них, для всех тех, кого я уничтожил бы в таком случае. Исчезнуть! – Джим сцепляет руки в замок, не прекращая наблюдать за мной, ни на секунду. - Как и вышло в итоге, о, ты большой-большой умница, я очень доволен.       Мориарти поднимается со стула и подходит ко мне. Близко. Близко настолько, что я чувствую его всего, чувствую жар кожи, запах геля для душа, огонь – но огонь взгляда прожигает насквозь:       - Знаешь, я готов отменить свой приказ. Ведь он все еще действует, до сих пор. Но у тебя настолько большие… заслуги, что я просто не в силах устоять перед ними, - шепот сносит крышу, шепот льется в душу, дыхание сжигает и уничтожает, навсегда, и невозможно оторваться, невозможно, и некуда деть руки, некуда более, кроме как с содроганием опустить их на талию, все еще иррационально боясь, что это сон, мираж, сладкая-сладкая ложь и неправда. Я этого не переживу.       Джеймс определенно не против, чтобы мои руки лежали именно там.       - Мы закончили прелюдию? Ты готов опустить формальности? – Он обхватывает правой рукой меня за предплечье, сдавливая исколотую руку, а пальцами левой руки – за подбородок, притягивая к себе, и касание губ словно создает новую Вселенную.       Касание губ, как год назад, только теперь не будет выстрела и смерти.       Они горячие и мягкие, прямо как тогда, но другие – и те, и не те, вкус горечи ощущается смутно, тоски, год в коме не прошел даром и для тебя. Я аккуратно раздвигаю их языком, углубляю поцелуй, прижимаю Мориарти к себе чуть сильнее, словно боясь раздавить, боясь, что лопнет, как шарик – и я проснусь на койке в больнице.       - Чёрт тебя подери, Шерлок, - он стонет в губы и кусает меня больно. Пальцы с подбородка плавно передвигаются к затылку, зарываясь в волосы, а ладонь, что держала руку, мягко обнимает за талию. Я улыбаюсь. – Я не труп, я не твоя галлюцинация и я не из стекла, чтобы так трепетно трогать меня. Ну же, больше жесткости, я не сломаюсь, я буду очень даже доволен.       Я обнимаю смелее, целую вновь, силясь занять его язык, чтобы прекратил болтать. Он возбужден и не стесняясь показывает мне это, демонстрирует, стараясь прижаться все теснее и ближе. Пальцы сжимают волосы, пальцы причиняют боль, граничащую с экстазом, удовольствием, несметным и невозможным, а электрический ток, рожденный касанием языков, искрит, освещая комнату.       Его холодные ладони тянут мою рубашку вверх, выправляя из брюк, а затем медленно расстегивают каждую пуговицу, любовно и спокойно, как будто бешеный адреналин сквозит только лишь по моим венам, его же наполняют спокойствие и уверенность. Как он может быть настолько спокойным в следующую секунду, сразу после безумия одержимости от головокружительной близости? Язык аккуратно перемещается к шее, к сонной артерии, и зубы щекочут кожу, я слышу сдавленный смех, чувствую его разгоряченной шеей в ответ на мой несдержанный стон. Язык приносит несравненное удовольствие, а пальцы забираются под одежду, ногтями оглаживая живот – не больно, но туман заполняет сознание. Пока все, что у меня получается – это просто стоять, сжимая его талию все сильнее, в бессилии, в ступоре, потому что ощущения переливаются через край, они слишком сильные, слишком острые. Мы лишь просто целовали и обнимали друг друга, не было сделано еще ничего, выходящего за рамки приличия, но я ощущаю себя раздетым и бесстыдным уже сейчас, совершенно бесстыдным.       - Ты слишком напряжен, определенно, - шепчет Джим, не отрываясь от кожи и продолжая трогать мой живот, изредка переходя ладонями мне на спину, оглаживая поясницу. Рубашка была расстегнута предельно аккуратно и незаметно. Я ловлю его руки своими, чуть отстраняя и заставляя оторваться от моей шеи, смотрю на них, сжимаю и вглядываюсь. – О, ну конечно, ты же у нас маниакально помешан на моих ладонях, мне рассказали по секрету, как ты целый год стоял над моей постелью, словно принц над Спящей Красавицей, но не решался разбудить поцелуем, а?       Они холодные, как и всегда, как и сотни раз до этого, но на этот раз они дарят жар и тепло. Невозможно. Я перевожу взгляд на лицо Джима и медленно подношу его ладони к своим губам, легко касаясь ими каждой костяшки, вызывая дрожь, ловя ее – мы обмениваемся мурашками, пробегающими между нами яркой взрывной волной. Его черный, темный взгляд заволакивает дымка возбуждения и одержимости, так тщательно скрываемой от меня, но – нереально скрыть то, что отражается в зрачках, я не смог не заметить того безумия, что вижу каждый день в зеркале, вглядываясь себе в душу. Улыбаюсь победно, улыбаюсь откровенно, оторвавшись от его рук, отпускаю их и притягиваю за шею Мориарти, впиваясь языком и зубами, вгрызаясь, даря боль и удовольствие одновременно, получая ту же жажду и награду в ответ. Он мгновенно прижимает меня к себе, сдавливает, до невозможности дышать, до судорог – а затем с силой отрывает от плиты и резко сажает на кухонный стол, я сметаю пепельницу рукой, разбрасывая окурки по полу. Раздвигаю ноги, чтобы быть ближе и откровеннее, он прижимается ко мне бесстыдно и восхитительно, я чувствую его возбуждение сквозь джинсовую ткань. Поцелуй обжигает адским пламенем.       - Какой холодный и безучастный с первого взгляда, а какой жаркий при более детальном… изучении, - Джеймс притягивает меня за талию, так, что мы соприкасаемся почти полностью, другой рукой снова зарывается в волосы, снова сжимая их, снова играя на приятной жестокости. Он пальцами забирается в брюки, сжимая ягодицы, жарким дыханием опаляя ушную раковину, проходя языком изредка по мочке. Словно оголенным проводом. Как же он любит болтать. Резкий укус заставляет меня вздрогнуть и, на удивление, издать громкий внезапный стон, ощущая настоящий шторм, разгорающийся между моих ног. – Ох, подумать только, кто это тут у нас, Шерлок Холмс, мистер «мне это не интересно», кончающий от боли, поглядите-ка, - шепот ядом разливается в голове, откровенные слова дарят сущее удовольствие. Он зализывает место укуса.       - Ты слишком много болтаешь, - сжимаю кольцом ноги вокруг Джима, одной рукой опираясь на столешницу – он почти повалил меня на неё, другой же глажу его спину под футболкой. – И слишком сильно дергаешься, кусая меня. – Чуть отстраняя его, провожу языком по шее, с восторгом чувствуя сбившееся дыхание. – Слишком сильно реагируешь, причиняя болевые ощущения.       - Мы идеальная пара, не правда ли?       В подтверждение своих слов, он расстегивает мою ширинку и забирается рукой под резинку трусов, и я прихожу в состояние, не располагающее к беседе. Стянув с меня брюки до колен, он сжимает мой член, двигая медленно рукой, вглядываясь в лицо, а я даже не стараюсь как-либо контролировать свои эмоции – к чему это? Он увидит всё, что захочет, под любыми личинами, под любой маской, слишком привыкший менять свои, словно перчатки. Мастер переодеваний узнает кого угодно в любой одежде. Мне доставляет даже некоторое удовольствие наблюдать за его старанием разглядеть во мне нечто, что, как ему кажется, я утаиваю. Я не скрываюсь и не играю, Джеймс, перестань пытаться победить меня хотя бы сейчас, я сдаюсь. Но только на этот вечер. Все эти мысли занимают совсем небольшую часть сознания, лишь ту, которая не занята всепоглощающим возбуждением, удовольствием и желанием. Мысли текут лениво, медленно, я стараюсь отключить их совсем, чтобы полностью отдаться происходящему.       Сделав несколько движений, Мориарти чуть наклоняется, кусая меня за плечо до синяка, до искр в глазах, до нереального звука из моей глотки, вырвавшегося совершенно бессознательно. Каждый мой стон взрывает его мозг, каждый громкий вздох желания в ответ на его укусы, излишне грубые пальцы или резкие действия будит в нем сумасшедшего. Прекрасная пара, и не найти лучше. Рукой, что держала меня за талию, он стаскивает меня со стола и ведет спиной вперед в комнату, оставляя алые засосы и синяки на шее и ключицах, контролируя мои движения, чтобы я не запутался в ногах и не упал. Я слепо следую, не имея желания сопротивляться. Опустив меня в кресло и стоя на коленях передо мной, он развратно улыбается, облизывая припухшие от жестких поцелуев губы, стаскивает с меня штаны, до этого мешавшие движениям в районе щиколоток. И припадает ртом к моему члену. Мне хочется закричать, хочется остановить мгновение навсегда, оставшись в нем, купаясь в нем, отдаваясь ему полностью, ему, Джеймсу Мориарти. Никогда не было лучше, ни с кем не было так, мне никогда не отсасывал тот, по кому я схожу с ума.       - Тихо, Шерлок, милый, все ли в порядке? – Он отрывается от меня, поставив согнутую в локте руку на мое колено и положив голову на ладонь, другой же рукой продолжая медленно двигаться, медленно, чертовски медленно двигаться вверх и вниз. До невозможности я зол на него за то, что он прервался, за муки и издевательства над моим телом – за то, что не продолжает. Подаюсь вперед, резко, собрав все свои оставшиеся силы и волю в кулак. У меня получается повалить его на ковер, под смех и ядовитые комментарии о моей прыти и несдержанности, получается нависнуть над ним, положив руку на его ширинку и сжав, заставив подавиться собственным смехом и с силой вытолкнуть воздух из легких. Но мое доминирование не продлилось долго – Джемс контролировал себя куда лучше, контролировал меня куда лучше, о, несомненно лучше, у него получается проигнорировать срывающие крышу ощущения от моей ладони на его члене и перевернуть меня на спину, оказавшись сверху.       - Мы ведь с тобой оба знаем, кто тут папочка, - он проводит ладонями по моей груди, по бокам, перемещая их на талию, наклоняется, укусив сосок, пошло смотрит в глаза: - но, если тебе хочется проявить некоторую инициативу, я разрешу тебе сделать это.       Я сажусь, Мориарти оказывается на моих коленях. Расстегнув его джинсы, я вытаскиваю его член, сжимаю рукой, провожу по всей длине, ощущая вибрацию по всему телу Джима. Он почти урчит, дышит поверхностно с закрытыми глазами, чуть отклоняется назад, опираясь на предплечья, изгибается в спине. Сексуальный Джим. Я обхватываю его за талию и притягиваю к себе, чуть покусывая и тут же зализывая кожу груди, чувствуя ребра под своими касаниями. Одновременно с этим обхватываю оба члена, водя рукой в неспешном темпе, слушая восхитительные тихие стоны, чувствуя запах секса в комнате. Он определенно давно и прочно витает плотным туманом под потолком. Выбравшись из-под него, я, припадая губами к головке, облизываю ее языком, слизываю капельки смазки, ощущая солоноватый вкус возбуждения Джеймса. Вбираю ее в рот, обсасываю, помогая себе рукой, двигая ею все в том же темпе, глажу внутреннюю сторону его бедер, легко и нежно, желая доставить максимум удовольствия. Он стонет не стесняясь, гортанно и прекрасно, звуки вызывают восторг и желание доставить еще больше приятных ощущений.       - У тебя лучший рот, с каким я только сталкивался, ох, - Мориарти выгибается насколько возможно, сдавливая, сжимая ладонь в волосах – что за излишнее внимание к ним, словно ему нравится тянуть их, заставляя сдавленно зашипеть, оторвавшись от чудесного процесса, и чуть укусить его за ногу. Рот полон слюны, удовольствие сквозит по венам, несметное удовольствие от члена Джеймса Мориарти у меня во рту. Он слишком резко вдыхает воздух и тянет меня за волосы, выше, заставляя оторваться от чрезвычайно увлекательного процесса, затем присасывается к шее, оставляя яркий засос. Меня колотит.       - Раздевайся, - он отпускает мои волосы, встает, не стесняясь в движениях от штанов, расстегнутых и почти что спадающих, но все еще держащихся. Член возбужденно торчит вперед, Джим выглядит совершенно превосходно. Сев в кресло и расставив ноги, он не спеша трогает себя, разглядывая мой вид – взъерошенный, раскрасневшийся, возбужденный до предела. – И продолжай.       Я снимаю рубашку, представ перед ним совершенно раздетым, когда как у него были лишь приспущены штаны. Подойдя, медленно сажусь на колени, вбираю в рот насколько возможно глубоко и начинаю отсасывать, стараясь изо всех сил доставить ему удовольствие. Он сжимает столешницу за отсутствием подлокотников и периодически подается вперед, вызывая у меня спазмы в горле, но я стараюсь не обращать на них внимания и не прерывать процесса. Мое тело горит, и, делая ему приятно, я сжимаю свой член, стараясь унять неконтролируемые порывы тереться им бесстыдно об ногу Мориарти. Через пару минут он отстраняет меня с видимым усилием:       - Так мы закончим слишком быстро, тебе ведь не хотелось бы этого, - он стаскивает с себя белье вместе со штанами и усаживает меня на колени. Я располагаю ноги с обеих сторон, бессознательно толкаясь вперед, чтобы упереться головкой в его живот. Великолепно.       Он снимает майку и обнимает меня за талию, стискивая пальцы на боках с такой силой, что, как мне кажется, остаются синие пятна, отпечатки его рук на коже, выжженные шрамы на сердце. Губы вновь сталкиваются и борются, зубы стучат друг об друга, а иногда – прикусывают язык и кожу, до ран, до царапин, до небольших капель крови, что смешиваются во рту со слюной, внося в этот адский коктейль желания еще и металлический привкус. С талии ладонь мягко перемещается ниже, еще ниже, и бесстыдные пальцы проникают глубоко в самое нутро, разминая сжатые стенки, проталкиваясь неспешно, даря жесткое удовольствие. Стон смешивается с рычанием, резко прижимаюсь, сжимая кольцо рук на шее, прикусываю подбородок, слышу тихий смех.       - О, Шерлок, ты словно натянутая струна, которая наконец оборвалась, - пальцы неспешно проникают все глубже, двигаются, сосредотачивая все внимание на себе. Пелена мешает думать, но нужно. Приподнявшись таким образом, чтобы разорвать контакт между мной и его жаркими пальцами, я направляю его член в себя, тихо прошептав ему в ухо перед самым проникновением:       - Ты слишком много болтаешь.       Дальше – невозможное трение. Удовольствие, замешанное на боли, которая не оставляет в течение нескольких первых минут, потому что кольцо мышц было растянуто недостаточно хорошо ловкими пальцами. Но я знал это, и я хотел этого. Именно так. Дикое дыхание, словно звери, загнанные в угол, дикое движение, объятия, доставляющие жар. И взгляд – глаза в глаза, безумие, лениво перетекающее от одного к другому, неистовость, сочащаяся в каждом движении, в каждом проникновении Мориарти в меня. Минуты, забравшие весь самоанализ, всю логику в бездну, к чертям, минуты, наполненные удовольствием, толчками, объятиями, руками, стискивающими ягодицы, направляющими в нужном темпе. О, в этом танце лидировал Джим, он управлял, не давая никакой инициативы, он получал удовольствие от контроля и доминирования, от причинения боли, от сжатых ладоней, чувственных засосов, отчего моя кожа наполнилась сине-багровыми отметинами, а его губы стали еще более алыми и чувствительными. Это была невозможно прекрасная игра, в которой были заранее распределены все роли. И все реплики. О, стоны, рычания, бессознательные комментарии Мориарти, который, очевидно, просто не мог молчать, они летали по комнате, отскакивая от стен, замедляясь, не в силах преодолеть трения густого запаха секса, витавшего по комнате, пряного и возбуждающего. Когда он толкается в меня особенно сильно, откровенно вбиваясь в простату и принося настоящее безумие, я изгибаюсь, неосознанно сдавливая до побеления пальцы на плечах Джеймса. Он словно превращается в зверя на секунду, вонзая ногти мне в кожу, и это оказывается тем самым недостающим звеном, что приводит меня к внезапной оглушительной разрядке. По телу проходят натуральные судороги, мышцы сокращаются, и я сжимаю его член внутри еще сильнее. Джим откидывает голову на спинку кресла и изливается в меня, я чувствую его сперму внутри.       Невозможные, невероятные ощущения полёта, легкости, даже какой-то нежности лениво бьются в голове. Подняв голову, Мориарти улыбается устало и целует меня в подбородок, приподнимая за талию и снимая с себя. Я подчиняюсь, вставая, потягиваюсь, разминая мышцы, застывшие от глубокой неги. Хруст позвонков звучит в унисон с загнанным дыханием.       - Ты моя картина, Шерлок, - Мориарти проводит рукой по волосам, влажным от пота, убирает их со лба. Расслабленная поза выдает уверенность, превосходство, удовлетворение. – Я рисовал тебя, вдохновленный твоим холодным образом, искусно оставляя багряные и синие следы, и ты получился по-настоящему восхитительным.       Он смотрит на меня сквозь пальцы, сложенные таким образом, что получается прямоугольная рамка – с его стороны я, неподвижно стоящий в пол оборота, и вправду выгляжу, будто картина. С секунду наблюдая за мной, насладившись видом, Джим встает и направляется на кухню, берет с пола упавшую пачку и, обходя разбросанные окурки, подходит к столу. Взяв зажигалку, он закуривает, прислонившись к нему, лениво наблюдая за мной сквозь сигаретный дым. Моя сперма стекает с его живота к ногам. Я направляюсь в ванную комнату, чтобы смыть его семя, развратно вытекающее из меня, так как оно дошло уже до коленей, лениво стремясь ниже. Зайдя, я со вздохом удивления оглядываю себя в зеркало: это было натуральное побоище. Следы пальцев на плечах, шее, ягодицах, царапины на спине, засосы и алые синяки по всему телу, искусанные губы. Я выглядел так, словно меня изнасиловали, словно избивали и издевались перед этим, пытая и принося настоящий ужас. Я выглядел возбуждающе, восхитительно – ведь это автограф Мориарти, это его заявленное право на меня, его клеймо. Вытерев сперму полотенцем, возвращаюсь в комнату.       Он курит, стоя все там же, смотрит задумчиво в окно, легкая ухмылка трогает губы, не злая, не приносящая страх, но на которую хочется смотреть, не отрываясь. Мои демоны сыты и довольны, моя одержимость отпустила горло, перестав сдавливать и лишать дыхания.       - Они утихли, Шерлок. Замолчали, перестали тревожить, ты тоже это чувствуешь?       Я не удивляюсь ничему, ведь я – это ты, и демоны, что кричали яростно и мешали думать – кричали в наших головах синхронно, те же демоны, одно безумие на двоих, одна одержимость на двоих.       - Сколько у нас времени? – Я подхожу ближе и тоже достаю сигарету из смятой пачки, подношу огонек пламени к ней, будучи уверенным, что он поймет меня правильно.       - О, пара дней, не больше, затем вернемся к старой-доброй войне святых и проклятых, - Мориарти улыбается, и сигаретный дым словно прячет его от меня. – Все, как и раньше, ты ведь этого и хотел?       - В точности? Разве кое-что не поменялось? – Я ухмыляюсь, невольно прикасаясь пальцами к самой яркой отметине на теле – засосу на шее, даже нескольким, слившимся в единое большое пятно, уходящее на ключицу, где заканчивалось синеватыми следами зубов.       - Ах, эта маленькая мелочь! – Джим скалится, прикасаясь ладонью рядом с моими пальцами, настойчиво проводя ею по укусу, вырывая из меня тихое шипение. – Что ж… - затяжка. – Тебя устраивает, если я буду приходить к тебе иногда и зверски трахать, так, что тебе будет тяжело ходить после?       Он далеко не преувеличивал, движения доставляли определенный дискомфорт, принятый мною с радостью как напоминание о прекрасном времяпровождении.       - Я буду несказанно рад подобному стечению обстоятельств.       - Я даже не сомневался в тебе.       Джеймс, выбросив окурок в раковину, подходит ко мне совсем близко и, наклонив голову, проводит губами по укусу, обнимая меня за талию, и я чувствую, что нас вполне хватит на второй раунд.