***
Юри проходит во взрослую категорию Гран-при, когда ему исполняется восемнадцать. Юри впервые выступит на соревновании с таким громким именем, и от страха у него подкашиваются колени. — Не подведи меня, — напутствует Канако [1], и Юри, широко улыбаясь, заставляет себя дышать. — Не подведу, — обещает он.***
После своего выступления в последний день Skate US, Виктор поднимается на первое место. Его результат намного выше 180, и Виктор впервые бьет мировой рекорд. Виктор улыбается и буквально светится, когда ему на шею вешают медаль. Зрители аплодируют ему, и все кажется безумно правильным. — Поздравляю с победой, — японский фигурист, вежливо улыбаясь, пожимает ему руку и быстро уходит. Виктор не ухмыляется. Не ухмыляется. (Это их первая встреча, но не последняя).***
Юри не расстроен (ложь). Юри возвращается в Японию с серебром и чем-то тяжелым на сердце. Все вокруг него безмерно счастливо и взволнованно поздравляют его со вторым местом, но Юри не чувствует ничего, кроме безразличия. У него почти получилось — почти, но не полностью. (Он пытается не думать о бессонной ночи перед произвольной программой и ухмылке в глазах Виктора, но получается из рук вон плохо). Канако вместе с ним пересматривает его выступление и указывает на каждый изъян, недочет и ошибку. Юри ненавидит это, но заставляет себя внимательно смотреть, чтобы в следующий раз, когда он выйдет на лед, сделать все идеально. Они смотрят выступления других фигуристов, ищут их слабые места: Юри видит, как у чешского фигуриста подкашиваются колени, как дрожат руки американского фигуриста, как Виктор едва заметно колеблется перед тройным акселем, и внезапно Юри чувствует себя увереннее. Они не идеальны. Их можно победить. После Skate US Виктор выигрывает золото на Cup of China и первым проходит в финал. Юри мягко улыбается, наблюдая за тем, как Виктору вручают медаль. Вспоминая о почти усмешке Виктора, Юри думает: «Подожди. Просто подожди.» Юри выигрывает свое первое золото на Trophée de France, и зрители взрываются аплодисментами. Канако не улыбается и не устраивает вечеринку в его честь. Вместо этого она заставляет его прогонять выступление снова и снова, снова и снова, пока программа не заползает под кожу, пока она не срастается с его скелетом, пока она не становится его неотъемлемой частью. Юри не возмущается, а молча повторяет все с самого начала снова и снова, снова и снова, даже когда он до крови стирает ноги, даже когда боль перестает существовать, и он словно парит в невесомости. (Потому что ему не суждено быть таким талантливым, как Никифоров или другие, но он может, он должен стараться изо всех сил, чтобы победить их. Такова сущность Юри.) Все становится хуже, когда он вспотевший ночью лежит в кровати, вспоминает об ошибках, которые совершил, и думает о тех, которые он может (которые он точно совершит) совершить. Юри представляет, как они все: мама, папа, тренер, другие фигуристы и Никифоров — смотрят на него: кто-то с жалостью, другие не скрывают своего отвращения, перешептываясь друг с другом. Юри представляет Токио, нетерпеливый город, полный надежд, который ждет, что Юри впервые подарит ему медаль. Юри представляет, как лица зрителей разочарованно смотрят на него. Фигурист ненавидит это и тихо плачет, проглатывая едва слышные всхлипы. В конце концов даже это не мешает ему просыпаться каждое утро и начинать все сначала. Когда Юри в последний раз прогоняет программу, на улице идет снег, и на каток уже давно опустилась ночь. Юри прыгает, приземляется, вращается, кружится и замирает, когда музыка затихает. Он громко дышит в тишине катка. В горле пересохло, грудь словно сжали в железные тиски. Канако внимательно смотрит на него. — Хорошо, — произносит она наконец. — Хорошо. И Юри улыбается и немного дрожит, когда делает глубокий вздох снова и снова. Юри продолжает хватать воздух ртом, когда внезапно на него наваливается усталость, кружится голова, его ноги не выдерживают, и фигурист падает на удивительно холодный лед. Канако тут же подбегает к нему, но все в порядке. — Хорошо, — слабо и едва слышно повторяет он, а потом смеется так, что ребра сжимает болью. — Хорошо. Он может выиграть. Он выиграет.***
В следующий раз они встречаются на финале Гран-при в Корее. Виктор готов — этот год принадлежит лишь ему. Он всеобщий любимец. Он победит. Виктор делает все, что должен, и даже больше: Виктор лучше, он бьет мировой рекорд, который сам же установил в произвольной программе, и этого достаточно. Этого недостаточно.***
— А вот и тот, кто смог удивить абсолютно всех в этом году — японский фигурист, Юри Кацуки! Появившись из ниоткуда, он блестяще выступил со своей короткой программой, в техническую сложность которой сложно поверить, и даже побил предыдущий мировой рекорд на несколько баллов. И после произвольной программы он по-настоящему превзошел все ожидания, когда установил свой личный рекорд и мировой рекорд, после того как предыдущий побил Виктор Никифоров. Кацуки, юная надежда фигурного катания из Японии, и правда создает историю — вот и результаты, дамы и господа, теперь это официально! Кацуки Юри, темная лошадка соревнований этого года, сдвигает с первого места звезду юниоров, Виктора Никифорова, и выигрывает золотую медаль! Какой удивительный поворот событий! Поздравляем Юри Кацуки!***
Виктор пытается улыбнуться (в конце концов он все еще второй лучший в мире), но когда он смотрит на японского фигуриста, который становится на вершину подиума, Никифоров понимает, что не может. С ним никогда не случалось ничего подобного. После церемонии, когда люди начинают не спеша расходиться, Виктор медленно выходит с катка. Яков идет за ним, говоря что-то, о чем Виктору, наверное, стоило бы задуматься, но Никифоров все равно пропускает все мимо ушей. (Виктору девятнадцать, и он впервые проиграл и не знает, что делать дальше). — Я зайду за тобой перед банкетом, — напоминает Яков перед тем, как хлопает дверью. Виктор, словно в полусне, подходит к кровати. Серебряная медаль тяжелым грузом висит на шее, раскачиваясь вперед-назад, немного больно ударяясь о грудь. Маккачин запрыгивает на кровать, легонько толкает Виктора головой и растерянно скулит. Странную тишину комнаты прерывает только тихое дыхание Виктора. Наконец он обнимает собаку и утыкается носом в теплый и мягкий мех. — Я не знаю, что мне делать дальше, Маккачин, — шепчет Виктор, внезапно чувствуя себя слишком юным и безумно хрупким. Маккачин скулит в ответ. — Да. Знаю. А потом на комнату опускается тишина.***
Дело в том, что Юри хорош. Никто не ждет от него этого. Его семья была бы счастлива, если бы он остался дома, вырос бы приятным, немного посредственным человеком, если бы он женился и стал бы отцом двух милейших детей. Семья Юри все равно его любит, даже с синяками на ногах, с всегда забитым расписанием и без друзей. Однако Юри знает — они не уверены, должен ли он продолжать. Стоят ли всего пролитые слезы, кровь и пот. Однако, когда Юри выходит на лед под громкие первые аккорды мелодии, в его голове нет места тревожным мыслям, и он чувствует себя самым счастливым. Конечно, иногда он ненавидит кровь на носках, ненавидит завтракать безвкусным йогуртом и хлопьями (никакого кацудона, потому что он вредный и калорийный, так ведь), ненавидит тот факт, что у него никогда не было лучшего друга или девушки, потому что у него не хватает на это времени. Лишь когда Юри стоит на подиуме, в его венах течет обжигающе горячая кровь, и весь мир смотрит на него, он думает: «Стоят. Правда стоят.» Дело в том, что Юри всегда хорош, даже если мир относится к нему с недоверием, но только сейчас он впервые стал лучше. Это кажется безумно странным.***
Дело в том, что Виктор лучше. Он более талантливый, более смелый, более потрясающий — он превышает все ожидания, он всегда был лучше других. Виктор вихрем летал на юниорских соревнованиях и без особых усилий, со свойственными ему грацией и очарованием, разбивал своих соперников. (Виктор острый, как бритва, только режет в два раза сильнее, и, когда он улыбается и позирует для фотографий с блестящей золотой медалью, всегда немного показывает зубы). Это не бахвальство, запомните. Просто Виктор такой, какой он есть. Для него оказаться в такой ситуации, как сейчас, не… Что же. Дело в том, что для Виктора не было достаточно слова «хорош». И все же сегодня он не дотянул до слова «лучше». Это кажется безумно странным.***
Юри удивленно входит в зал в новом костюме, от которого все чешется и который сдавливает шею. Комната жужжит, и каждому не терпится встретиться с главным человеком этого вечера, и Юри непроизвольно сравнивает их с роем пчел. Канако подталкивает его к важным людям, которые пожимают ему руку и рассыпаются комплиментами. Юри не знает, может ли он дышать или нет. Он здоровается и с другими фигуристами. Некоторые из них искренне его поздравляют. Другие не очень. (Последним к нему подходит Никифоров). — Поздравляю, — говорит фигурист с очень ласковой («И очень фальшивой», — думает Юри) улыбкой. — Удивительное выступление! — Спасибо, — отвечает Юри, и часть его в ужасе. — Ты тоже хорошо выступил. — Да, ты тоже заметил? — как-то мягко спрашивает Никифоров. Юри хочет сказать ему что-то, но потом останавливается и вспоминает ухмылку на губах Никифорова, когда тот обошел Кацуки в Атлантик-Сити, и передумывает. — Но этого не было достаточно, — легко бросает Юри и уходит. (Виктор стоит там еще очень долго).***
Виктор уходит с банкета полностью вымотанным. Он не мог больше выносить полные жалости взгляды фигуристов, разочарование Якова и воспоминания о высокомерном лице Кацуки. Быть проигравшим тяжело, но в груди бушует холодная ярость, когда он думает о мужч… Виктор не такой. Все это совершенно неправильно. (Его почти стошнило).***
В тот вечер Юри много пьет и пытается не думать. Это сложно, но у Юри неплохо получается, и когда он, пошатываясь, идет в свой номер, то наконец чувствует себя победителем. Он выиграл, стер с тупого лица Виктора усмешку — это же хорошо, да? Он правда гордится собой (и где-то глубоко внутри он знает, что это неправильно, и неприятное чувство, скручивающее живот, связано с Никифоровым, а не с ним. Юри подумает над этим позже). Юри почти удается убедить себя, что все так, как должно быть, когда он сталкивается с Никифоровым в коридоре. Фигурист холодно смотрит на него. — Ого, даже не улыбнешься в этот раз? — Юри в ответ только лучезарно улыбается, чувствуя себя чересчур разбито и жалко. Победитель не должен чувствовать себя так. Никифоров здесь, и Юри хочет, чтобы тот чувствовал себя хуже, чем он сам. — Это было слишком жалко. Виктор не отвечает, но, когда он поднимает взгляд на Юри, фигурист рассержен, его высокая бледная фигура внушает ужас. «Это нереально», — бесстрастно думает Юри, а потом смеется, потому что все кажется невероятно странным, смеется, потому что иначе расплачется. Никифоров внезапно делает шаг вперед, давая волю всей энергии, кипевшей внутри, и прижимает Юри к стене. — Не надо, — грубо выдыхает он, и Юри дрожит, чувствуя странное тепло. Воротник его рубашки расстегнут, и Никифоров замечает, как на молочно-белой шее появляется красный румянец. Юри осторожно сглатывает и смотрит Никифорову прямо в глаза. Юри опьянен победой, шампанским и чем-то совершенно иным. — Или что? — тихо отвечает Юри, смотря, как глаза Никифорова темнеют, Юри думает о сломанных костях и синяках, а потом Никифоров быстро, точно гадюка, наклоняется вперед, Юри задерживает дыхание, и губы Никифорова накрывают его губы, язык с капелькой яда на самом кончике проскользнул в его рот, все так неправильно, и, о Господи, Юри отталкивает, кусает его губы, пробует на вкус злые невысказанные слова, сжимает в кулак воротник слишком модной рубашки и притягивает ближе. Это проще чем чувствовать, понимает Юри позже, когда срывает с Виктора рубашку. На самом деле нет, но потом наваливается все сразу, ему едва удается дышать, он не может думать… Так что он и не думает.***
Виктор уходит утром, оставляя Токио и Кацуки. Яков уже работает над программами, и впереди у Виктора чемпионат мира. Это прекрасный шанс поставить Кацуки на место, и Виктор не намерен так просто его упускать. Виктор не думает о Кацуки (Тем не менее, когда Виктор видит Кацуки по телевизору, медленно и осторожно выходящего из отеля, он ухмыляется).