***
Виктор мастерски притворяется. Виктор притворяется на интервью, и, даже если внутри все болит, он беспечно улыбается и отвечает на вопросы. — Что вы думаете о своем проигрыше Юри Кацуки? — спросил журналист. Если бы Виктор честно ответил на вопрос, то он, возможно, закричал бы, но вместо этого он только изгибает губы в улыбке и говорит дежурными фразами «Это соревнование» и «С нетерпением жду следующего раза». 2009 быстро подкрадывается, и злость не проходит. В канун Нового года Виктор выпивает больше, чем ему, наверное, стоило бы, трахается с балериной, и она не так уж и плоха: милая и очень гибкая, но она дотрагивается до Виктора слишком осторожно, слишком нежно. «Все не так уж и плохо», — говорит себе Виктор (но это не то, что ему нужно). Поэтому Виктор начинает встречаться с ее другом, но вскоре они расстаются. Это полностью вина Виктора, но ему ни капельки не жаль. Вечером того дня он приходит на каток. Яков пристально смотрит на него, и будь Виктор младше, он бы обязательно отвел взгляд. — Так дело не пойдет, — Яков сжимает плечо Виктора. — Послушай, Витя, ты можешь выиграть этот сезон — ты понимаешь это, я понимаю это, все понимают это, черт, даже Кацуки понимает это. Но сначала ты должен собраться с силами. Я помогу тебе выиграть, но сначала ты должен привести себя в порядок. Виктор закрывает глаза и заставляет себя вспомнить Токио, стыд, который он испытывал, стоя позади японского фигуриста, а потом резко выдыхает и открывает глаза. — Хорошо, — кивает он. — Расскажи мне о программе.***
2009 подкрадывается быстро, и Юри уже сейчас может сказать, что этот год станет одним из худших. В груди затаилась странная пустота, и Юри не может понять почему (ведь побеждать приятно. Ведь победа означает счастье, спокойствие, победа должна расставлять все по полочкам, делать все лучше. Победа не должна драть легкие изнутри и быть причиной бессонницы). Национальные соревнования такие же, очень похожие на то, что представлял себе Юри: зрители взрываются аплодисментами, когда он выступает с программами, принесшими ему золото, он напоминает себе улыбаться, когда другие фигуристы просят сфотографироваться с ним и подписать что-нибудь. Некоторые из них так молоды, и Юри долго думает о том, как восхищенно они смотрят на него. Он тоже раньше был таким? Внезапно Юри понимает, что не может вспомнить. (Стрелки часов приближаются к двум часам ночи, и Юри все еще вглядывается в темноту. Чемпионат четырёх континентов уже близко, и все ждут, что он выиграет. Юри не знает, сможет ли он сделать это).***
По большей части Виктор старается быть честным с самим собой. Это сложно. Виктор всегда лгал так же легко, как и дышал. Он помнит, как в пять лет злился и завидовал другим детям, которые возвращались с каникул загорелыми и отдохнувшими и рассказывали истории о море и солнце, в то время как у самого Виктора были только ноющая боль в мышцах и синяки на ногах. Виктор помнит, как сочинял свои очень лживые истории, которые рассказывал с неизменной улыбкой на лице, помнит бесцветный, жгучий, ослепляющий стыд, когда другие ребята вывели его на чистую воду («В следующий раз меня не поймают», — решительно подумал лжец). Тем не менее иногда он путается в словах и невпопад улыбается. Хотя чем старше он становится, тем реже это происходит. Дело в том, что Виктор много лжет. Виктор не очень этим гордится, но такой уж он человек. Он выдумывает истории. Тонкой паутинкой лжи опутывает свои рассказы, ловко варьирует полуправдой, облачает правду и действительность в ложь. Уродливую правду он изо всех сил пытается скрыть (именно это случится с воспоминаниями о GPF в 2008 и о том, что было после. Не сейчас, но скоро). Однако Виктор старается быть честным с самим собой. Это сложно, но он старается, правда старается изо всех сил. В конце концов, если он не может доверять себе, то кому сможет? (Виктор отказывается отвечать на этот вопрос).***
Когда чемпионат четырех континентов подходит к концу, Юри понимает — с ним что-то не так. Он выигрывает, но короткая программа кажется незнакомой и неестественной, слишком спокойной, и судьи тоже замечают это, снижая баллы за общее впечатление. Этого недостаточно, чтобы изменить общий результат, но все равно Юри не может выкинуть это из головы и спотыкается на выходе из тройного акселя в произвольной программе. Канако кажется уставшей, когда они уходят из уголка слез и поцелуев. — Юри… — Я не хочу сейчас об этом говорить, — перебивает ее Юри. Холодный пот высыхает на спине, и ступни болят сильнее, чем обычно. Канако будто бы хотела что-то ответить, но промолчала.***
Виктор быстро разделывается с национальными соревнованиями и чемпионатом Европы, берет в двух соревнованиях золото, изо всех сил пытаясь доказать миру, что он чего-то стоит. Виктор просыпается с рассветом, слушает темы обеих программ, и, даже когда он снимает наушники, голоса эхом отдаются у него в голове. Лилия кричит на него, а Виктор не огрызается и лишь пытается прочувствовать, увидеть музыку, попробовать на вкус мелодию клавиш пианино (у него не получается, но с каждым разом он все ближе). Яков останавливает его, когда за неделю до чемпионата мира они изменили последний прыжок. — Лучше, — кивает Яков. — Теперь иди поспи. Виктор дрожит, тяжело дышит, голоса в голове громко-громко кричат, но он слушается.***
Самолет Юри вылетает поздно, и у него есть много времени, чтобы подумать, прежде чем он полетит в Лос-Анджелес. Юри думает об ухмылке Виктора, о синяках на своих запястьях, о тройном акселе на чемпионате четырех континентов. Юри вспоминает о золотых медалях, оставленных в пустой квартире, вспоминает то, как на него смотрели фигуристы на национальных соревнованиях, вспоминает то, как легко рвалась ткань под руками. Юри размышляет о том, как напортачил с короткой программой. Юри знает, что родители смотрят соревнования по телевизору, и думает: «Этого достаточно.» В этот раз Юри не подпустит Виктора чересчур близко к себе. Впрочем, вечером, когда Юри прилетает в Лос-Анджелес, его план растворяется в воздухе вместе с сизым дымом. Виктор тащит Юри к себе в комнату, где втрахивает его в матрас. Юри, сдерживая внутри крики, только требует: — Сильнее, Никифоров, неужели это все, на что ты способен? Когда Виктор ускоряется, Юри зло впивается ногтями ему в спину, царапает — на коже Никифорова появляются длинные, красные, порочные полосы. На следующий день на катке Юри видит, как Виктор иногда морщится. Кацуки растягивает губы в улыбке и думает: «Хорошо.» Юри улыбается неприятно, но в последнее время его вряд ли можно назвать приятным человеком, так что это неважно.***
Виктор знает, что он плохой человек. Виктор лжет сквозь зубы, улыбается, когда хочется плакать. Он забирает многое, практически ничего не отдает, забывает о том, что ему кажется неважным. Виктор мелочный, самоуверенный, в нем полно жадности и самонадеянности, Никифорову всегда мало простого «хорошо», он всегда требует лишь «лучшего». Именно поэтому он победитель (Именно поэтому он в одиночестве сжигает за собой мосты. Именно поэтому он никогда ничем не доволен). Однако Виктор хотя бы старается это скрыть. Кацуки же даже не пытается. Юри самоуверенный, он никогда не старается заговорить с другими фигуристами, улыбается легко и отвечает отрывистыми предложениями. От высокомерия Кацуки тошнит, особенно когда он надменно, чуть поодаль от всех скользит по коридору. Виктор ненавидит его, ненавидит мягкий акцент, ненавидит то, что Кацуки скорее похож на мраморную статую, чем на человека. Виктор хочет вжиматься в фигуриста всем телом, заставить его потеть, срывать с его губ крики (именно поэтому Виктор прокусил кожу Кацуки на плече, чувствуя, как что-то теплое и соленое проскользнуло в рот. Мужчина дрожал). Да, может Виктор плохой, вот только Кацуки хуже.***
— А вот Юри Кацуки — тот, кто смог удивить абсолютно всех в этом году! После невероятной победы в финале Гран-при прошлого года, все пристально следили за восходящей звездой японского фигурного катания на чемпионате мира. Крис, что скажешь: сможет ли Юри Кацуки повторить свой золотой успех, как на национальных соревнованиях и соревнованиях четырех континентов? — Ну, Джонни, я бы не был так в этом уверен. Все мы видели, как изменился Кацуки. Он совсем не похож на человека, который шокировал всех в прошлом декабре. Вспомни, у него было довольно много недочетов в короткой программе после Гран-при. Я бы поставил деньги на Виктора Никифорова. Никифоров уже не раз доказывал, что он один из лучших фигуристов своего поколения. Более того, он выступил с незабываемой программой на чемпионате Европы и взял золото. Конечно, Кацуки однажды выиграл, но я не думаю, что Никифоров позволит этому случиться вновь. — Конечно, ты прав, Крис, но давай не будем забывать, что никто не ожидал, что Кацуки выиграет Гран-при. Я бы не списывал его со счетов так просто. А мы ведем прямой репортаж из Лос-Анджелеса, и через несколько минут мы вернемся вместе с прямым включением мирового чемпионата по фигурному катанию!***
Когда Юри ждет своего выхода, он чувствует себя очень одиноким. Другие фигуристы, конечно же, разогреваются и разговаривают друг с другом. Никифоров беспечно улыбается и болтает с группой хихикающих девушек, постоянно поправляющих прически. Чешский фигурист вместе с китайским рассматривают что-то в телефоне, фигуристы из Канады разговаривают между собой. Юри слышит, как в их словах проскальзывает его имя, но запрещает себе прислушиваться (разумеется, он им не нравится). Юри крепче сжимает кулаки, впиваясь ногтями в мягкую кожу ладоней, и старается думать о чем-то другом. У Юри нет друзей. Он обменял их на лед и отражения. Юри сказал бы, что ничуть не сожалеет, только это будет неправдой. (Иногда он думает о вселенной, где все случилось иначе. Вселенной, где все проще. Вселенной, где Юри остался в Хасецу и улыбался чуть больше, и где его кости окрепли, прежде чем сломались). Имя Юри называют следующим. Фигурист поднимается, ни на кого не смотря. У Юри нет друзей, но пока он выигрывает, то может утешать себя мыслью, что оно того стоит.***
Позже он встречает в коридоре Никифорова. Русский улыбается и картинно его поздравляет, а потом прямо перед тем, как уйти, наклоняется ближе. — Ты выглядел гораздо лучше, когда стоял на коленях, — шепчет Никифоров, и Юри перестаёт дышать. («Это не то, чего я хотел», — слабым эхом отдалась мысль в его голове).***
Виктор наблюдает от начала до конца за выступлением Кацуки. Мужчина кажется чересчур неуклюжим и рассерженным, и, когда он падает, все сразу же подмечают то, как быстро он выдыхает. Все-таки это нормально. По правде говоря, Кацуки никому не нравится. Виктор все же аплодирует, и его улыбка становится менее натянутой.***
После, когда баллы подсчитаны, Виктор занимает первое место с довольно существенным отрывом. Толпа аплодирует Виктору, когда он стоит на подиуме, а Кацуки смотрит с почти осязаемой ненавистью во взгляде. Виктор даже не думает смотреть в ответ. В конце концов все так, как и должно быть. Это место принадлежит Виктору, а не Кацуки.***
После чемпионата Юри почти не разговаривает. Канако не заставляет. У Юри впереди новый сезон и жажда пробиться обратно к золоту. Короткая программа злая и резкая, движения причиняют боль, но все же Юри, чувствуя, как в ушах стучит кровь, отталкивается ото льда, закручивает прыжки, пока сердце неустанно колотится в груди, снова и снова, снова и снова. Юри быстро вращается, высоко прыгает и думает: «Недостаточно. Пока недостаточно.» Этот вечер один из худших. Программа зудит, громко воет под кожей, ступни пульсируют от боли, но Юри в тысячный раз пересчитывает баллы и хочет закричать, потому что их недостаточно. Никифоров стал лучше с прошлого года, и Юри должен стать не меньше, чем «самым лучшим» (Юри хочет не просто победить Виктора, нет. Он хочет его сломать, разрушить этого красивого золотого любимца всего мира, и неважно, чего это будет стоить). — Я собираюсь сделать последним прыжком четверной флип, — говорит Юри Канако. Она затихает, внимательно его осматривая. Юри знает, что она видит его насквозь, знает, что, если он возьмет коронный прыжок Виктора, это не останется незамеченным, но ему уже все равно. Уже слишком поздно принимать подобное решение, но ему нужно… — Хорошо, — соглашается наконец Канако, и Юри чувствует, как внутри рушится дамба, выпуская что-то наружу. — Но будет больно. — Я готов, — отвечает Юри. («Мне уже больно», — не добавляет он).