Развилка

      Марио вышел в прихожую и постучал в соседнюю дверь.       — Видать, супруга ломится, будет сейчас нагоняй за посиделки, — предположил Евгений. — Входи!       — Нет, Евгений Савельич, не супруга, а полиция нравов, грабитель и подрядчик, — возразил Марио, открывая дверь. — Всем доброго здравия!       — А, Марио, здравствуй! Знакомьтесь, ребята: Марио Левитин, архитектор с далеко идущими планами и светлой головой. Мои друзья: Егор, он же Егор Николаевич, Миша, он же Михаил Алексеевич, Володя, он же Владимир Владимирович.       — Он же Вован! — коротко хохотнул последний.       Марио приветливо улыбался, безмятежно переводя взгляд с одного на другого. Евгений Савельевич был не лишён известной доли привлекательности. Светлоглазый и светловолосый, он совершенно не соответствовал тому здоровому мрачному верзиле, которого нарисовало боязливое воображение Филиппа. Внешность Егора Николаевича была довольно сомнительна, как и весь он, щуплый и весьма неопределённый, навевал какое-то подозрение скользостью взгляда, пытаясь компенсировать это превосходным костюмом. Михаил Алексеевич был достаточно грузен, никакого внимания дресс-коду не оказывал и, казалось, даже на приём в великосветском салоне готов был вырядиться в легкомысленную ковбойскую рубаху и потёртые штаны, составляющие его облачение ныне. Владимир Владимирович, «он же Вован», отличался густой буйной шевелюрой, топорщащейся на голове непокорными кудрями, и наметившимся животом, упрятанным под дежурную джинсовую пару. Все четверо представляли собой довольно милую и добропорядочную компанию, исключающую всякую мысль о том, что сей приличный квартет заправляет чуть ли не половиной немного и откровенно тёмных дел в родном Благине.       На представление Евгением каждого Марио отвечал лёгкими полукивками головой — достаточными для вежливости, но исключающими даже намёк на подобострастие — этим он показывал маскирующимся под кооператоров дельцам, что перед ними стоит ровня, пусть и менее важная и богатая, но явно более умная и перспективная. После он перевёл взгляд на стол с почти разложенным результатом последнего кона и кучкой стодолларовых купюр рядом.       — Эх, до чего вздорожали кооперативные пирожки…       На этот раз рассмеялась вся четвёрка.       — Что же ты хочешь? — спросил Вован. — Точка, прилавок, товар, продавец…       — Частные налоги, разумеется, со стопроцентной скидкой для своих, — идеально в тон Владимиру продолжил Марио. — Так вот, Евгений Савельевич, ваша супруга не только полностью одобрила наш проект, но и заказала дополнительно небольшой флигель и террасу для летних обедов, с чем мы полностью согласились, учитывая и ваши интересы, так как каждый рубль, вложенный вами в строительство, в конечной цене дома вырастает в три.       — Втрое? — переспросил Егор Николаевич.       — Это самый скромный подсчёт — на ближайшие недели. В следующем году стройматериалы вздорожают, и вы не найдёте ни одного рабочего, который будет класть плитку или красить стены за десятку в день. Можете убедиться в этом сами, если начнёте строиться хотя бы через месяц. Если до 85-го года инфляция медленно ползла, то после она начала разгоняться. Цены растут не только на ширпотреб, но и на продукты питания, которые раньше считались неприкасаемой сферой. Прилавки пустеют, в стране остаётся всё меньше жратвы и всё меньше валюты, чего не скажешь о рублёвых активах. То, что до сего момента спокойно лежало на сберкнижках и в чулках, изымается отсюда и оттуда и легализуется. Комиссионки, кооперативы, частные конторы, сектор услуг… Пекарни, кондитерские, парикмахерские, мастерские, швейные цеха, сыроварни, коптильни, лесопилки, автомойки, мини-заводы…       — Это какие? — снова встрял щуплый.       — Да хоть по производству того же кирпича. Деньги начали крутиться, и рост производства неминуемо спровоцирует ещё несколько витков инфляции — это аксиома, хорошо известная западным экономистам, но у нас дошедшая лишь до узкого круга профессионалов. — Оценив впечатление от сказанных слов по тому, как ранее беспечное выражение на лицах сменилось напряжённым вниманием, Марио приободрился и стал расхаживать за спиной Евгения Савельевича как заправский лектор. — Инфляция, проходя некую критическую точку, переходит в гиперинфляцию…       — Что это такое? — спросил Евгений Савельевич.       Михаил нервно постукивал ногтями по подлокотнику кресла, более горячий Володя начал беспокойно ёрзать по дивану.       «Эк вас забрало! Посмотрел бы на меня папашка!» — подумал Марио и пояснил:       — Сотни, тысячи, десятки тысяч процентов. Самая быстрая защита от этого — перевод рублей в доллары, чем скорее, тем лучше. Государство, конечно, попробует сопротивляться и утверждать, что один доллар стоит шестьдесят копеек, но тогда придётся признать, что любая валютная проститутка впятеро богаче, так как свои трудовые продаёт за три.       — Да у них мало. Стоящие внимания суммы у перекупщиков за четыре, — показал свою осведомлённость Михаил Алексеевич.       — И это хорошо, если учесть, что вшивые вельветки, цена которых не превышает десяти баксов, выкладываются на прилавок за сто рэ. Приличный песцовый полушубок стоит тысячу долларов, а в рублях вырастает до шести. Иномарка зашкаливает за семьдесят наших деревянных, хотя даже в обеспеченных Штатах спокойно продаётся за пять штук зелёных. Делите одно на другое, получайте реальное стоимостное выражение и регулярно переводите зарабатываемое в конвертируемую валюту. Зелень успокаивает глаз и благотворно влияет на нервы, но! — Марио остановился так же резко, как и оборвал речь, и обвёл значительным взглядом присутствующих, как бы призывая уделить особое внимание тому, что сейчас прозвучит: — Доллар, являясь относительно спокойным прибежищем для спасения рублёвой массы от обесценивания, всё же не представляет собой абсолютно надёжную гавань, поскольку и сам подвержен инфляции. Как, впрочем, и любая другая валюта… Девочки, промышляющие по гостиницам за пять долларов, остались в повести Сэлинджера. Там же, в шестидесятых, осталась и пачка жвачек, насчитывающая восемь пластинок и продающаяся за семь центов. Тачка, стоящая пять тысяч, мало отличается от того, что производилось в начале семидесятых и реализовывалось за тысячу. Всё это началось в 1933, когда Рузвельт девальвировал доллар, чтобы спасти страну от Великой депрессии. Обесценивание ещё быстрее пошло с 1973, когда доллар окончательно отвязали от золота.       — А имеется ли на свете «абсолютно надёжная гавань»? — поинтересовался Михаил Алексеевич.       — Имеется. То, что подлежит постоянному использованию и потреблению. Зерно, нефть, руда, древесина, земля, дома, квартиры, дачи. Тут есть один небольшой нюанс: когда дело доходит до великих потрясений, биржа, то есть свободный рынок, на короткое время сбивает цены, но общей тенденции не меняет. И поэтому… Вы любите карты, ваша жена, Евгений Савельевич, предпочитает лото, а я предлагаю вам совсем другую игру.       Внимание, установившееся на лицах, плавно сменилось столь же всеобщим удивлением: все предполагали, что Марио, держащий в уме свою выгоду, закончит лекцию призывом быстрее вкладываться в строительство, но, похоже, дело принимало совсем другой оборот.       — Какую же игру? — спросил Владимир Владимирович.       — Для столь приятной компании и сюрпризы должны быть такими же приятными — я предлагаю вам игру, в которой выигрывает каждый, причём многократно.       Марио пришлось анализировать на лету, и он лихорадочно пытался подсчитать свои шансы на успех. Он не скатился на тривиальную саморекламу — и это оценили. Его слушали с вниманием, от былой беспечности со скукой пополам не осталось и следа, в комнате воцарилась атмосфера напряжённого ожидания развязки — это тоже говорило в его пользу. Оставалось только перебороть естественную жадность щедрой посулой будущих благ — и эта задача представлялась выполнимой, раз за столом шутя выигрывались и проигрывались тысячи долларов. Была не была, он рискует только престижем…       Марио уселся на свободном крыле углового дивана. Евгений Савельевич оказался слева от него, Михаил Алексеевич — прямо напротив, между ними сидел Егор Николаевич, чуть поодаль, справа на диване, расположился Вован.       — Условия такие, — начал Марио. — Сейчас каждый из вас кладёт вот сюда, — указательными пальцами обеих рук парень отметил сектор стола перед собой, — по две тысячи долларов. Я толкаю речь — коротенько, минуты на четыре. Суть заключается в том, что после того, как я солью вам конфиденциальную информацию, и учитывая то, что и последующие новости от меня могут оказаться такими же ценными, вы почувствуете себя настолько в выигрыше, что ни одна рука не протянется, чтобы забрать назад свой взнос.       «Кажется, это называется по-другому. Пай? Нет, не пай. Чёрт, я всё-таки волнуюсь. А, вспомнил: ставка. Лучше было бы сказать не „почувствуете“, а „окажетесь“ — звучало бы более убедительно. Ладно, Рубикон перейдён, что сказано, то сказано, жалеть уже не о чем. Сейчас всё решится. Они не обомлели от моей наглости — это хороший знак. Если бы хоть один знал, для чего мне это нужно!»       Славной братии тоже пришлось решать сразу, не было времени трезво оценивать риски, не было советчиков, не было рачительных жён рядом. Кидающие карты от скуки, давно пресыщенные ими, они внезапно увидели то, что могло их развлечь, да и явилось с совсем неожиданной стороны. Другая игра, пари — это по-новому, острее щекотало нервы. Марио и до этого говорил вещи, которые стоило запомнить, он связывал деньги с умом, пониманием и осмыслением ситуации. Как знать? А может быть… Манера поведения Марио, любопытство, интерес, прогнозы, перспективы — всё это, дробясь и соединяясь, решило исход дела в пользу сделавшего предложение. Первым среагировал Михаил Алексеевич:       — Не знаю, как вы, а я играю. Мне целый день везло — почему бы этому не продолжиться?       Вытащив из кармана ковбойской рубахи пачку долларов, Михаил отсчитал двадцать сотенных и положил их перед Марио.       — Ну, раз не я начал, меня никто в сговоре не заподозрит. — Евгению Савельевичу, ложащемуся в постель не раньше двух часов ночи, предстоял скучный долгий зимний вечер, и он обрадовался возможности оттянуть его наступление. Перед Марио легла вторая пачка долларов.       — А я пойду от обратного. Михась целый день деньги грёб, а я проигрывал. Должен же своенравный ветер когда-нибудь смениться. Одолжи мне две штуки, я и так проигрыш задолжал — на обратном пути заедем ко мне, там за всё и расплачусь, — оповестил собравшихся о своих светлых надеждах Егор.       Михась не возражал, деньги отсчитал, но, блюдя порядок, передал их Егору, и только руки щуплого Николаича наполовину увеличили сумму, лежащую перед Марио. Последним сдался Вован:       — А я целый день ни туда ни сюда, ни в выигрыше, ни в проигрыше. Надо же остаться с каким-то ощутимым итогом.       Теперь перед Марио лежали четыре стопки долларов, примерно равные по толщине: псевдокооператоры предпочитали иметь дело со стодолларовыми банкнотами. Марио обвёл присутствующих одобрительным взглядом, опустил глаза и тихо, но внятно заговорил:       — Итак, я начинаю. В конце следующего года в Нагорно-Карабахской автономной области — есть такой район в Азербайджане, населённый преимущественно армянами, — поднимут вопрос о выходе автономии из Азербайджана и образовании отдельного государства или о вхождении в состав Армении. Естественно, в Армении пройдут митинги за. Естественно, в Азербайджане пройдут митинги против. Ситуация перекинется на следующий год. То затихая, то нарастая, демонстрации продолжатся, причём с каждым пиком градус напряжения будет повышаться. Задумаются и осуществятся провокации, организуются беспорядки, прольётся кровь. Результатом этого станет то, что из Армении начнут выгонять азербайджанцев, но нас это не интересует, потому что в Армении азербайджанцев гораздо меньше, чем армян в Азербайджане: в одном Баку их около двухсот тысяч, и их тоже станут выжимать. Уедет же значительно больше двухсот: прибавьте к этому тех азербайджанцев, которые не захотят расставаться со своими любовницами, потому что ценят чистоплотных армянок — как правило, прекрасных хозяек; прибавьте к этому смешанные браки; прибавьте русских, евреев, татар, и так потихоньку мигрировавших до сего момента. Ажиотаж всегда заразителен… Те, которые двинутся первыми, спокойно уладят свои дела и выгодно продадут свои квартиры, но выезд скоро примет обвальный характер, и в этом исходе главным, подлежащим спасению, станет не наличность, а собственная шкура. Всё это приведёт к тому, что года через три — не от начала волнений, а от сегодняшнего дня — в Баку останутся десятки тысяч пустующих квартир, и их цена упадёт до двух с половиной тысяч из расчёта за однокомнатную — то есть, учитывая инфляцию, практически даром, но сиё изобилие не долго протянется, потому что грянет другая миграция — на этот раз внутренняя. Чувствуя лёгкую поживу, из развалившихся колхозов в столицу побегут деревенские, так называемые «чушки». Они уже сейчас колбасу редко видят, а в ближайшем будущем не смогут заниматься и приписками хлопка и винограда: некому будет фикцию сбывать. Продадут свои паи там и купят благоустроенные квартиры здесь. Это движение спровоцирует рост цен на недвижимость ещё более стремительный, чем их обвал, и через несколько месяцев та же самая однокомнатная поднимется до десяти, пятнадцати тысяч, далее — до трёх тысяч долларов и выше, и выше до пятизначных сумм, причём не с единицей в начале. Впрочем, это я уже раньше обосновал. Так что, если вас интересуют длинные инвестиции, можете к концу следующего года послать в Баку своего эмиссара. Тихий, незаметный человечек спокойно наметит особо лакомые куски и будет еженедельно информировать вас о динамике цен. Когда они дойдут до дна, поезжайте в Баку сами и скупайте недвижимость. Оформляйте на себя, на своих родственников, на доверенных лиц. Регистрируйте фирмы и приобретайте квартиры, как их фонды, да и в этом необходимость отпадёт, потому что свободный рынок неминуемо приведёт к тому, что каждый человек получит право владения хоть сотней, хоть двумястами квартир. Через ЖЭКи действовать не советую — лучше через райисполкомы: у них и списки армян будут заготовлены, и освободившиеся квартиры с метражом и прочими характеристиками. Оптом всегда проще, быстрее и дешевле. Вот я и закончил.       В комнате воцарилась гробовая тишина.       — А… откуда у тебя… такая информация? — прерывая молчание и запинаясь едва ли не на каждом слове, выдавил Михаил.       — У нас один кэгэбэшник строится, он и разоткровенничался на днях с отцом за ужином. Райка ездила в Америку, вела там трёп с армянской диаспорой и обещала содействие.       — Какое же содействие?       Марио пожал плечами:       — Власть никогда не была так безвольна, импотентна и продажна, как сейчас. Так что «содействие» не будет стоить ни Райке, ни её пятнистому ублюдку ни копейки: лучшее содействие — бездействие. Бездействие центра всегда рождает инициативу на местах, нереагирование далее опьяняет и делает нормой вседозволенность.       — Чёрт! Чёрт! Чёрт! — заорал Вован, нещадно щёлкая зажигалкой.       Все сразу вспомнили, что не курили целую вечность. С письменного стола на журнальный перекочевала пепельница, за ней посыпались зажигалки и пачки «Мальборо» и «Кемел». Под потолком сгущался мрак, проносились толпы беженцев и крестоносцев, звенели мечи, свистели пули, пылали камни, на них громоздились пачки долларов, и стекающая с них кровь гасила огонь.       — Так что же получается? Они страну развалят, — масштабность наркотрафика заставляла Евгения Савельевича мыслить глобально.       — Похоже, — согласился Марио. — Только никто ничего не сможет сделать против: ни кэгэбэшник, ни вы, ни я. Индусы это уже напророчествовали, хотя у них другая методика прогнозирования: трансцендентная медитация, выход в астрал…       — Слушай, парень! — Михаил Алексеевич лукаво скосил глаза на доллары: — А ты часом не проиграл? Я бы содрал втрое.       Марио мудро улыбнулся:       — Да нет, мой сегмент в любом случае будет меньше вашего. И, потом, я не могу позволить себе обирать хороших людей. Вдруг на кэгэбэшника через неделю опять словоохотливость нападёт? Недавно друга схоронил, жена прихварывает — вот он и делится с новыми приятелями. Но раз вы этот вопрос подняли, то у меня будет встречный. На нашей стройке я возвожу для себя небольшой торговый центр. По фасаду — продукты, кулинария. Сзади по периметру — разные забегаловки: шашлычная, чебуречная, блинная, кафе-мороженое, свежая выпечка. Если дело пойдёт, на втором этаже ресторан пристрою. Так у меня вопрос: я бы хотел уладить дело с налоговой инспекцией в смысле льготного тарифа. Большие подати отразятся на стоимости и качестве товаров, а это Евгению Савельевичу — явное неудобство. Не свяжете?       — А район какой? Краснозаводский? — спросил Евгений Савельевич.       — Точно так.       — Ага. — Евгений Савельевич лукаво подмигнул Владимиру: — Это твоя паства. Облегчишь светлую голову? А то он нам ничего больше не скажет…       — Почему бы нет? Никуда тебе, Марио, ходить не надо, на месте оформим. Женя, дай-ка аппарат.       Евгений взял с письменного стола телефон и передал Вовану, который водрузил его на сильное колено и, сняв трубку, набрал несколько цифр:       — Стась? Здорово. Слушай внимательно. В Краснозаводском на кооперативной стройке продмаг возводится с забегаловками и ресторацией в перспективе. — Владимир Владимирович обернулся к Марио: — Какой точный адрес? Угу, — и снова в трубку: — Центральная, 6. Без тебя знаю, что ещё не открыт. Так вот, хорошенько заруби на своём носу и передай всей остальной команде: как откроют, чтоб никто туда ни ногой, за километр обходить. Такса — ноль рублей, ноль копеек. Отныне и навсегда. И предупреди, чтоб о самодеятельности не помышляли. Там свои люди расположатся. Узнаю — мигом в асфальт закатаю. Это наши друзья. Соблюдать неукоснительно: я в присутствии трёх свидетелей слово даю.       Владимир отговорил и протянул Марио руку:       — Сделано! Никто не сунется!       «Вот она, бандитская честь!» — подумал Марио и, пожимая длань Владимыча, вежливо поблагодарил.       — Хороший ты парень, Марио, и оборотистый, — подключился Егор Николаевич. — Не хочешь у нас поработать?       — Так я уже работаю, — возразил Марио, наивно сияя синими глазами. — Я вам бизнес-прогнозами больше пользы принесу, нежели активным участием в каком-нибудь ином деле, а для этого крутиться в сфере недвижимости нужно, и ситуацию отслеживать, и с дельными людьми толковать. Ну, подводим итоги. У кого желание забрать свои деньги?       В компании пронеслось нестройное отнекивание. Евгений Савельевич положил руку на голову Марио:       — Разве только для того, чтоб в твой карман положить.       Марио засмеялся:       — С этим я и сам управлюсь.       Он аккуратно сложил четыре стопки в одну, подровнял по краям и отправил в карман — вовремя, потому что вслед за стуком в дверь, не дожидаясь ответа, в комнату вошла Маргарита Борисовна:       — Евгений, ну что такое? Сколько можно дожидаться? Или вы заставили Марио присоединиться к вашим картам?       Марио вскочил, вытягивая руки ладонями наружу:       — Каюсь, каюсь, mea culpa. Сам грешен, сам задержал. Разболтался о политике и экономике.       Евгений Савельевич поцеловал жену в розовую щёчку:       — Всё, всё, уже закончили. Дело только за просмотром и… — Он обвёл приятелей значительным взглядом: — Лёгкий ужин после политинформации к месту?       — Точно! — Вован непринуждённо махал руками, разминаясь после трёхчасового сидения за столом.       Остальные тоже согласились и всем гуртом вышли из кабинета.       — Лола, сваргань нам что-нибудь вкусненькое. Оперативно, но качественно.       — Я мигом, Евгений Савельевич. — Лола кивнула головой и скрылась на кухне.       Евгений тихо предупредил жену:       — Как управится, отошли домой. У нас предполагается приватная беседа.       Маргарита удивлённо посмотрела на мужа, но возражать не стала:       — Хорошо, но до частных разговоров просмотри дела насущные. Я задумала в дополнение один небольшой флигель напротив и симпатичный здоровый навес для летних обедов вдоль ограды, а всё остальное перед тобой, включая разработчика.       — Филипп Ладожский, мой зам и руководитель отделочными работами, — представил Марио Филиппа.       — Очень приятно! — Евгений пожал руку вставшему Филиппу. — Ну и красавец! Марио, ты что, в Голливуде свою команду набираешь? И сам краше некуда…       — И, Евгений Савельич, какой Голливуд с нами сравнится, когда там только громила Шварценеггер и лысый Виллис? А мосластая Деми Мур, а Джоан Коллинз со своей парафиновой накачкой? Они же в подмётки Маргарите Борисовне не годятся!       — Да нет, Джоан Коллинз ничего, — возразила Маргарита, но уголки её губ раздвинулись в довольной улыбке. — Ладно, теперь изучай. Смотри, какая прелесть! Вот это всё дерево, исключая спальню, а там такое переплетение!.. А твой кабинет! Видишь, какая красота!       — Да, такая резьба… Ну и ну!       — А какой паркет! Марио сложил фрагмент на полу — чудо, да и только! А здесь сплошные панели, смотри, какой узор! И в гармонии с потолком, тот же рисунок.       — И то же дерево. Маргарита, при твоей страсти мне придётся тебе на день рождения лесопилку подарить…       — Ой, точно! — обрадовалась Маргарита, очевидно, давно измаявшаяся от безделья. — Смотри, ловлю на слове, такая хорошенькая лесопилочка… Ну как, возражения и дополнения имеются?       — Ради бога, всё изумительно. Марио, это твой крокодил?       — Точно, с образцами. Взгляните и прокомментируйте.       Марио открыл дипломат, но Евгений Савельевич замахал руками, бросив лишь беглый взгляд:       — Всё, всё одобряю и поддерживаю.       — За материалами с нами поедете?       — Это зачем?       — Убедиться, что вас не надувают с ценами, нам же ещё и кубик, и черепицу, и доски придётся прикупать. Или, если знакомые имеются, на вашем складе запасёмся.       — Э, Марио, чтоб я тебе не верил, чтоб ты обманул — где это видано! Всё договорено, пойдём, я тебе вручу на текущие… Ритусик, не волнуйся, на этот раз действительно только на пару минут.       Маргарита улыбнулась Филиппу и затеяла непринуждённый поверхностный разговор с пёстрой троицей, уже расположившейся за столом. Евгений Савельевич, вернувшись в кабинет за следующим впереди Марио, плотно прикрыл дверь.       — Ты знаешь, о чём я подумал?       — Наверное, о том, что мне стоит выйти, пока вы открываете сейф, или, на худой конец, отвернуться или закрыть глаза.       — Отнюдь. — Евгений прошёл с ключом к неприметному прямоугольнику в стене, Марио всё же отвернулся. Заскрежетал ключ, стукнула дверца, раздался бумажный шелест. — Смотри, так-таки поворотился! Ну что за рыцарские разборки, будто я тебя второй день знаю! А подумал я вот о чём. — Евгений Савельевич заговорщицки подтолкнул Марио плечом и, обойдя его кругом, встал перед ним лицом к лицу. — Восемь тысяч долларов — какая-то некруглая сумма, десять тысяч выглядят гораздо красивее. — В левой руке Евгения затрепетала пачка ассигнаций. — Разумеется, поступления от других я гарантирую, только давай сделаем так: как только до тебя дойдёт какая-нибудь полезная информация, сообщи мне её… ну, дней на пять раньше, чем остальным, и оставим наш маленький договорчик в большом секрете. Идёт?       Марио поскрёб голову.       — Ага… а если кто-нибудь подъедет ко мне с таким же предложением, я остановлю его…       — Этой же самой фразой, и они угомонятся.       — Хорошо, по рукам! Да, и ещё одно: если они снова будут предлагать мне работу в своих структурах, то… вы сами понимаете, я у маменьки с папенькой единственный сынок, они меня обожают, а отец видит во мне продолжателя своего дела. Я своей работой нагружен, для ваших приятелей человек пришлый, да и их поручения могут быть сопряжены с определёнными рисками. Вы их поползновения, — Марио опустил ладонь и отклонил её в сторону, — отведёте?       — Безусловно. Кроме того, они и сами поняли, чем ты можешь быть наиболее полезен, а для своих «поручений» наберут достаточно громил из бывших спортсменов. Ну, договорено?       — Договорено.       — Тогда держи. — Евгений протянул Марио доллары. — А это двадцать тысяч наших советских — текущие расходы на строительство.       — Я всё равно подъеду с отчётом по ценам, как материалами запасусь и подпишу рабочих. Что же касается другой суммы, начну отрабатывать сразу. Вы обещали супруге лесопилку. На вашем месте я поставил бы её подле мебельной фабрики.       — Смысл?       — В том, что разница между конечной продукцией и полуфабрикатами ещё больше, чем между полуфабрикатами и сырьём. Вы приватизируете мебельную фабрику и получаете полный цикл.       — А что такое «приватизируете»?       — Приватизация — это перевод предприятия из государственных рук в частные, то есть продажа госсобственности предпринимателю.       — Как же мне государство своё продаст?       — Так же, как иностранцы действуют сейчас в Москве: скупают за бесценок шоколадные и табачные фабрики. Государство — это люди, а люди сейчас бедны и поэтому продаются дёшево. Вы покупаете фабрику, увольняете весь писчебумажный состав, который только баклуши бьёт, и расширяете производство, то есть помимо мебели выпускаете двери, оконные рамы, панели, паркет и так далее. Завтра до трёх-четырёх мой отец дома — заезжайте к нему, он даст вам координаты тех людей, которые мнят себя государством и какое-то право на это имеют хотя бы потому, что от его имени его обрезают к своей пользе. А там уже действуйте на своё усмотрение. Только предупреждаю: бумажной волокиты не избежать.       Последнее слово Марио потонуло в громком восторженном «ах!», Евгений Савельевич сжал в руках его голову и троекратно поцеловал в щёки, Марио попытался его утихомирить:       — Евгений Савельич, ну, а коли супруга сейчас зайдёт, что о вас подумает?       — Всё объясню… Нет, Марио, ты просто чудо, просто чудо. Это удивительно, это здорово! Задумку я оставляю себе. Идёт?       — Идёт, вашим друзьям об этом ни слова, но пусть не волнуются: всем хватит. Страна большая, сколько понастроили за семьдесят лет! Давайте выйдем, чтобы ни в ком не возбуждать подозрений, а то мы выбились из вами же установленного регламента в пару минут.       — Сейчас, сейчас…       Запирая сейф, Евгений Савельевич мурлыкал, как кот, что-то напевал. Он ликовал: если час назад ему светил только нудный зимний вечер и далее шли такие же будни, то теперь!.. Теперь он будет толковать о великих потрясениях, нащупывать связи в Баку, завтра прошвырнётся к отцу Марио, присмотрится к фабрике, а потом… да мало ли впереди!..       Евгений свято верил, что, распространяя наркотики, выполняет святое дело, очищает мир: он никого специально не подсаживает, а те, которые колются и скоро выпадают из жизни, не заслуживают ни уважения, ни жалости. Тот, кто подсел на иглу, сделал это, гонясь за новыми ощущениями, в поиске развлечений для себя, своё удовольствие — для них главное. Тому, кто колется, нет веры, в том всё неустойчиво, моментно: сегодня укололся — завтра родину продаст. Ведь деньги — те же развлечения, удовольствия, сладкая жизнь… Но, поступая так, Евгений Савельевич был лишь санитаром — сейчас же ему предстоит повышение, он станет врачом, будет лечить больную экономику страны, он наймёт работящих людей, обеспечит их хорошей зарплатой, будет производить полезные вещи, нужные товары. Его жизнь наполнится свежим содержанием, новым смыслом…       В радужных мыслях он прошёл в столовую. На столе расстилалась белоснежная скатерть, на ней расставили недопитые ликёры, пополнив их непочатыми собратьями, сервировали лёгкий ужин. Отослав прислугу, Маргарита сама доставала фужеры, рюмки и салфетки, её лицо тоже было светло: мысли о лесопилке развлекали, Филипп перемежал замечания о погоде комплиментами хозяйке, приятели заявились к Евгению без своих жён, и это значило, что она будет болтать с ними, а не вести пустопорожние беседы о последнем пополнении валютки.       — Марио, ты завораживаешь своими разговорами людей, как сирена пением аргонавтов… Мальчики, отужинаете с нами?       — Ни в коем случае! Мне ещё Филиппа подвезти, и завтра с утра за материалами и на стройку. Большое спасибо за приглашение, но отужинаем и отобедаем позже. Очень приятно было познакомиться, надеюсь, ещё свидимся. Маргарита Борисовна, вашу сиятельную ручку… Всем приятного аппетита и до новых встреч!       Филипп тоже попрощался, Марио взял дипломат, дверь за ними закрылась.       — Ну что, потолкуем? — приступил Евгений.       — Ты думаешь, Марио сказал нам правду?       — Уверен на девяносто пять процентов: разводить по-пустому не будет, знает, что мы люди серьёзные, в случае чего выбьем обратно с процентами. Он на виду, семья здесь, я его действующий заказчик, вы потенциальные. Конечно, может быть расхождение: плюс-минус два-три месяца, плюс-минус пять косых — это и есть пять процентов из ста, которые я недобрал до полной уверенности.       — А в чём дело? — спросила Маргарита.       Звенели рюмки, наливались напитки, тихо звякала посуда, на тарелки накладывались превосходная рыба, салаты, свежие овощи, маринады, колбасы, сыры, ломтики хлеба намазывались маслом, чернели и краснели икрой. Мужчины посвящали женщину в курс дела.       — Вы знаете, я уверилась в том, что это не пустые домыслы, вовсе не по тем причинам, которые Женя изложил. Меня на это упоминание об индусах навело. Я читала, что ещё гитлеровцы тщательно изучали их наследие, целые экспедиции посылали, у них даже специальная организация была, которая занималась всем эзотерическим, оккультным. «Аннанербе», «Аненербе» — что-то в этом роде, не помню побуквенно. Вы думаете, в недрах КГБ это не изучается? Вводят человека в состояние гипноза, дают установку прогона сознания лет на двадцать вперёд, задают вопросы, записывают ответы, а перед выходом из транса командуют, чтобы в памяти ничего не осталось. У подопытного не остаётся, а в КГБ зафиксированное сохраняется. Да разве только это!.. А греки со своей мифологией, Египет с великолепными астрономами, Китай и Япония с философией, американские племена со своими жрецами, библейские пророки, Нострадамус с предсказаниями — есть, есть это в КГБ. И чтение мыслей, и телепатия, и прогнозирование… Вообще странно: к такой внешности, как у этих парней, мозги обычно не прилагаются, а тут и ум, и суждения, и анализ… И профессионалы неплохие: дом-то уже отстроен, Филипп со своим воображением способностями не обделён… Ах, вспомнила! — Маргарита сжала пальцами руку мужа. — Вспомнила! У меня подруга есть, мы с ней в институте вместе учились, она сейчас в Кисловодске живёт, а родственники у неё в Азербайджане, причём не в Баку, не в Сумгаите, а где-то в провинции. Так вот, мы созванивались как-то, и она говорила, что у неё были очень тяжёлые роды, она долго была в состоянии клинической смерти. Сначала поднялась в операционной, видела своё тело внизу и врачей около стола, а потом началась бешеная гонка. Она неслась, её окунали в грязь, заставляли искупать бывшие грехи. Далее… далее глаза впереди, она мчится к ним, а внизу — батальные сцены, кровь… Именно там, где были родные. И она кричала этим глазам: «Если это будущее, если это меня ждёт, то забери меня оттуда, я не хочу возвращаться!» Но её вернули: видимо, посчитали, что её миссия в этой жизни ещё не закончена. Я не помню точно, где она рожала, но уехать-то она постаралась скорее и сделала это быстро… — Маргарита обвела горящим взором соседей по столу и опустила голову, погрузившись в воспоминания.       В столовой воцарилась гробовая тишина, подобная той, которая последовала в кабинете после слов Марио. Вилки, подцепившие рыбу, салат и овощи, замерли, остались недонесёнными по назначению: головы полнились соображениями, заставляющими забыть о еде.       — Чёрт! Так что же будет со страной? — наконец произнёс Михаил.       Маргарита только покачала головой, не поднимая её, она не желала думать о грядущих бедах.       — Мутная вода, которую мы не в силах разгрести. Отсюда задача: поймать в ней свою рыбку. — И Егор Николаевич отправил в рот кусок осетрины.       — Нет худа без добра. В таком хаосе криминал просто некогда будет разгребать, только кормить ментов придётся пожирнее: ведь тоже обнаглеют, — Владимир тоже решил блеснуть умом и высказать дельную мысль.