Развилка

      Едва за Филиппом захлопнулись створки лифта, Марио, вошедший первым, расхохотался.       — Ты что?       — Умора! Они меня так разозлили, что я дал себе слово в ближайшее время вытянуть из них больше, чем предполагалось. Жаль, что в сих начинаниях твои способности не потребуются, а пахану скажу, чтоб основательно накинул за эти павильоны: мол, договоры по аренде, центр города и не его профиль на данный момент, к тому же и сроки жёсткие.       Филипп тоже рассмеялся:       — Ловко!       — Их же душат собственные деньги, как эта мебель заполоняет квартиру. Хоть рабочие места создадут, оборудование закажут — всё толчок для промышленности. Если, конечно, аппараты отечественные. Ну вот, у тебя завтра и вечер свободный, и с утра на работу не вставать. Проедешь на стройку разок — и хватит. Без меня доберёшься? Обратно подкину, а до этого не знаю, как со временем получится.       — Без проблем! Хорошо, что облегчённый график.       — Доживём до Нового года — мини-отпуск объявим. Четыре дня, с тридцатого декабря по второе января.       «Он не вспоминает о том, что было в машине. Плохо то, что я обнаружил свою слабость, но хорошо, что он принял это лишь усталостью. Он тактичен, деликатен, строит планы, болтает, оживлён, как всегда, — на него это не произвело особого впечатления, он и думать об этом позабыл», — размышлял Филипп по дороге домой.       — А, за шоколад спасибо огромное. И тортики чертовски вкусные, днём уже отчинили всей семейкой.       — Хочешь, возьми ещё? У меня тут целых семь плиток, Светка сагитировала.       — Нет, и не думай. Знаешь, как маме приятно будет, когда домой принесёшь! Женщины это обожают: сын — добытчик. Вот увидишь! Ну, пока! Завтра дрыхни, сколько хочешь, можешь и к четырём на стройку наведаться — я всё равно там долго торчать буду.       Марио не забыл, как представлял Филипп, о поцелуе, он помнил также и слова матери, сказанные ранее, но ему катастрофически не хватало времени, чтобы остановиться, разобраться в своих чувствах или хотя бы насладиться тем, что произошло, не обращая внимания на то, что состоявшееся явилось случайным, почти что украденным. Шёл декабрь, они были знакомы уже более двух месяцев, а ясно пока было только одно: Филипп упёрт, он никогда сам, по собственной воле не пойдёт на сближение. Это побуждало к действию, действие требовало плана, а для составления плана надо было спокойно сесть, расслабиться и подумать. Марио рад был бы сделать и то, и другое, и третье, но, возвращаясь вечером домой, он ужинал, принимал душ, выкуривал сигарету и засыпал как убитый, успевая бросить себе перед сном, что разберётся во всём, как только выдастся спокойный денёк, а этот денёк насмешничал и убегал, ухмылялся и откладывался. Просыпаясь поутру и выкуривая первую сигарету, Марио ничего не соображал и думал лишь о том, как чертовски хочется спать и как счастлив тигр, что может делать это восемнадцать часов в сутки; садясь за чай, он клал перед собой блокнот и выяснял, что предстоит сделать. Марио уезжал и проводил на стройке первые часы, отдавая распоряжения и устанавливая сроки; потом шли закупки материалов. Встречаясь с Филиппом после полудня, он вёл разговор преимущественно о деле; отвозя его в контору, он снова возвращался на стройку, бегал, смотрел, контролировал и ехал домой, чтобы торопливо прикончить обед (пришлось уступить настояниям матери), опять исчезнуть и провести остаток дня, проверяя проводку, коммуникации и отделку в тех домах, которые не относились к эксклюзивным проектам. Три вечера в начале декабря были отданы переговорам с городскими заправилами; оказываясь дома поздно, часам к десяти, Марио тоже не был свободен, потому что нужно было рассказывать отцу, какие заказы были выбиты дополнительно. Валерий Вениаминович удивлялся, что сыну удаётся добиваться очередных преференций и грядущих работ там, где речь, казалось, могла сводиться только к возможному урезанию слишком широких замыслов и соответствующих им затрат.       — А что ты думаешь? Я верчусь, верчусь, а у тебя кабинетные дела — вот и разберёшься завтра на свежем воздухе в центре города с Вадимом Арсеньевичем. Если бы ты видел, какой концерт он нам задал поначалу! За голову хватался, плакался, сетовал! И куда всё ушло, когда на горизонте замаячили будущие выгоды! Так что смело накидывай ему за быстроту исполнения процентов тридцать, не меньше… А можно и больше: сошлись на то, что такой лакомый кусок в оживлённом месте в аренду сдадут неохотно, что большинство рабочих к Новому году по объектам разобрано, что для его игровых автоматов и видеосалона потребуется не алюминиевая, а медная проводка…       — Вот так! — удовлетворённо отметила Лаура, собирая ужин сыну. — Думал отсидеться, а бедный мальчик пусть один бегает, запарывается, всё утрясает. Но не получилось — и сам теперь повозишься. Марио, я овощи отдельно порезала, не ешь подряд одно мясо, витамины тоже нужны. Может, залить майонезом или сметаной?       — Не надо, оставь первозданными.       — Хорошо, но тогда обязательно кефир или молоко: ты давно без молочного, заправишься перед чаем.       — Уступлю, но только сегодня: не люблю я этот кефир с кислинкой.       — Учтём, завтра простоквашу купим.       — А, может, ничего не надо — просто сэкономим? — Марио поднял на мать лукавые глаза.       Лаура взъерошила сыну волосы:       — Ешь, ешь, эконом! Что ты ещё этому базаровладельцу присоветовал?       — Выезжать за границу и отовариваться там шмотьём и прочим обиходом. Для его прекрасной половины будет полезно заняться пробежками и растрясти свои телеса: в её туше не меньше центнера.       — Ого, солидно! Наверное, рынок процветает.       — Должно быть… Кстати, знаете, о чём я ещё подумал?       — О том, что с Вадима можно будет содрать две тысячи долларов, если подробно описать ему, где и чем отовариваться для своих павильонов, — предположил отец. — Ты же говорил: туда с биноклями, оттуда с жемчугом, сюда с радиаторами, отсюда с обувью, а там-то только доллары приветствуются. Так, парламентёр?       — Это само собой. Сколько даст, на столько и расскажу. Даже интересно будет снова посмотреть, как он поначалу опять будет прибедняться. Но я о другом.       — О чём же?       — А вот о чём. Обойдутся Евгению, Вадиму их дома тысяч в сто пятьдесят-двести, другим, поскромнее, — в пятьдесят-сто, а рыночная их стоимость больше минимум вдвое! Да ещё инфляция! То есть, когда мы перейдём к другим проектам, не будет смысла искать новых заказчиков — надо просто строить, отделывать и продавать. Так мы заработаем вдвое больше. Понятно, что сперва средств не было и работы велись по факту получения денег, а теперь условия облегчились. Понимаете? Вкладываем свои, а продаём полностью готовое, под ключ, по рыночной цене.       — В принципе ясно, но сразу возникают три вопроса, — возразил отец. — Во-первых, кто купит, во-вторых, что именно, в-третьих, средства могут оказаться недостаточными.       — Не боись, всё можно просчитать. За то время, что будем строиться, легализуется ещё пара десятков миллионеров, появятся просто состоятельные люди — покупатели найдутся. Потом, у нас есть три собственных дома. Отделываем один под люкс, другой — премиум, третий — экономкласс.       — Это уже без Филиппа? — спросила Лаура, внимательно посмотрев на сына.       — Естественно, справлюсь сам. Продаём. Потом наш магазинчик. Забиваем жрачкой, потихоньку ведём коммерцию. Кроме того, я могу мотнуться загранку, закупить барахло и здесь реализовать. Начну-то не с двухсот баксов — прибыль должна пойти. И, в конце концов, тётя Сара может вложиться в проект. Пообещаем ей процентов тридцать в год — отчего не попробовать?       — А ведь верно, — оживилась Лаура. — Она тебя обожает, всегда задаривает, дела у неё пока, тьфу-тьфу, неплохо идут — может и беспроцентно ссудить.       — Вот. Ну, и наконец, можно организовать дочернюю фирму при кооперативе: покупка, продажа, аренда недвижимости. Земельные участки, дома, офисные помещения, квартиры. Покрутимся и стартуем. Ма, огромное спасибо, смотри — я и кефир выпил.       — Прекрасно, теперь и чаёк. С тортиком твоего партнёра. Согласен?       — Согласен, согласен, за обедом уже уплёл пару кусков. И шоколад вкусный.       — Ох, и планы у тебя! До чего молодёжь…       Телефонный звонок не дал договорить Валерию Вениаминовичу, до чего оборотистой стала молодёжь, и не позволил потянуться до конца, блаженно позёвывая.       — О, это Вадим по твою душу…       Улёгшись, Марио предался было мыслям о Филиппе, но после двух бессвязных образов провалился в глубокий сон. В субботу он вспомнил, что уже целую неделю ни с кем не был — думы опять отбежали, надо было созваниваться с Андреем, предварительно купив ему плеер, чтобы он ни у кого не одалживался и не устраивал слишком долгий концерт. В воскресенье надо было сдавать завмагу санузлы и кухню и ехать к четвёртому заказчику. Только в ночь на вторник Марио, боявшийся понедельника как огня, терпеливо дождался двенадцати часов, уселся в кресло в своей комнате и принялся соображать. Он не мог забыть свой поцелуй и ответ Филиппа, воспоминание об этом обжигало губы и разжигало кровь. Филипп должен был понять, что Марио слишком легко, слишком быстро согласился на его просьбу, не удивился, не был озадачен, не рассмеялся. Но, даже если он это уяснил, даже если подозрения закрались в его душу, нечего было надеяться на то, что это повторится. Наоборот, теперь Филипп насторожен, он не позволит себе ни минуты расслабления, не будет неосознанно искать защиты и успокоения в ласке. Ждать, что Филипп снова отдаст ему свои губы, опьянеет, забудется до такой степени, что готов будет предоставить во владение Марио вслед за поцелуями и своё тело, было бессмысленно. Действовать надо было по-другому. Например, постоянно вливать во время общения и безобидных замечаний по капельке яда: говорить, что христианство безбожно («Христианство безбожно, — повторил Марио и улыбнулся. — Христианство безбожно… Каково сочетание!») ограничило свободу человека, привязав на всю жизнь к одному мужчине одну женщину, полностью исключив и методически охаивая возможность других отношений. А само духовенство преспокойно этим занималось в своё удовольствие и регулярно нарушало оставшиеся заповеди. И что же? Кто оказался прав, если разводы теперь разрешены? Не может человек всю жизнь влачить ярмо, слепо следуя догмам, — не Христос им это изложил, а те, которые по тёмным причинам присвоили себе кощунственное право измываться над чужим сознанием и чужими судьбами. И в отношениях мужчины к мужчине то же самое: до нашей эры они не считались экстраординарными, греховными, унизительными — были так же естественны, как и остальные. И более: умные люди, великие люди, Платон… да-да, сам Платон… «Атлантида, первое доказательство существования бога, „Симпозион“ — всё это я ему расскажу, — продолжал Марио. — И то, что именно такие — самые продвинутые, самые успешные, постоянно множащиеся числом и процентами, и то, как свободно и одобрительно на это начинают смотреть в Европе, и то, что всем давно пора выбираться из тупого обезьянничанья, которому мы следуем, смотря на своих родителей, из мёртвых канонов, из средневековья, из инквизиции. Всё это он узнает, я расскажу — дозированно, потихоньку, не надоедая. И что тогда? А тогда снова ничего: это может поколебать его убеждённость, но не его предпочтения. Чёрт побери! Всё-таки хорошо, что я почти всегда чем-то занят и вечно мотаюсь по делам: был бы бездеятелен, давно бы свихнулся от любви, а так отвлекаешься. О чём это я? Да, он внимательно всё выслушает, вежливо поддакнет, впустит в свои уши, но объятий не раскроет. Слова стоят мало — людей убеждают дела. Поэтому, как ни противно, придётся вернуться к тому, о чём говорила мама: компромисс, договор. Зависит Филипп от меня? Зависит. Во многом? Во многом: работа, будущее вознаграждение, успех, перспективы. Могу я намекнуть, что в ответ на его строптивость то, что он получил и получает, перестанет плыть в его руки? Могу, но надо и дать понять, что он потеряет гораздо больше, если продолжит упрямиться. А я, чтобы иметь возможность дать гораздо больше, сначала должен это гораздо большее приобрести. Работа, проекты, перспективы, кабаки, бары — само собой разумеющееся; надо обзавестись серьёзными деньгами, а не ограничиваться тем, что удастся вытрясти из наших милых бандюг, что накапает на стройке. Надо хорошенько обмозговать, что мне по силам, и расширить бизнес. Дома, магазинчик, Сара… Найти кратковременное и высокоприбыльное. Рискнуть. Прогорю — по заслугам, сиди и не высовывайся, на обиженных воду возят. Преуспею — изложу Филиппу, что он получит, нанявшись в наложницы. Гюльчатай, любимая жена Абдуллы… Собственный дом, тачка, аппаратура, содержание. Излагать надо всё более и более определённо, чтобы оставалось всё меньше и меньше возможностей корчить наивное неведение и сиять невинными глазами, в упор не замечая, не понимая, не оценивая, недоумевая. А если и тогда не выгорит? Если он вообще-то не против, но решит, что лучше пойти в услужение к какой-нибудь Маргарите? Что ж, тогда я умою руки, расстанусь с ним и поеду в Италию к тётиным колбаскам. Зализывать свои раны, искать в новом утешение от старых страданий, вышибать клин клином. Скоро Новый год, это праздник, есть повод. Не сработает — припру к стенке в начале марта, когда сдадим последние объекты. Без времени на размышление: у него и так до этого наберётся четыре месяца. Вот и весь план, мистер Фикс. А теперь за сигарету».       Как и предполагал Марио, к концу второй недели декабря они объехали оставшихся клиентов и согласовали все проекты. Филипп мог перевести дух, теперь он оставался свободным по вечерам, а к почти ежедневным поездкам на стройку в перерыв приноровился, да и не велика была обуза, когда его отвозили и привозили на машине. С Лилей он встречался редко, раз в неделю-десять дней, скорее по нужде, по природе, по физиологии, а не в силу нежных чувств. Филипп слегка зачерствел в своей востребованности, больше, чем сладкие вздохи и приятные эмоции, его манило стремление стать на одну ногу, войти в круг тех, с кем недавно познакомился. Он узнал, что такое жизнь во всех благах, в полном изобилии, в бриллиантовом блеске и пачках денег. И сама Лиля, никогда особенно не любившая Филиппа, обольщённая только внешностью, заметно теряла интерес к своему любовнику. Она разочаровалась, её раздражало, что Филипп оказался таким дубиноголовым, не внимающим доводам её сердца и ума, таким самонадеянным, витающим в облаках своей воображаемой исключительности и взирающим на реально окружавшее его рассеянно, снисходительно, презрительно. Лиле больше нравилось представлять то, что может ожидать её в Москве, а не перебирать в памяти подробности последнего свидания. Мысли о Маргарите тоже отошли: отъезд в Москву — дело решённое, свершится в ближайшие месяцы, и, скорее всего, она никогда не встретится с этой Маргаритой, да и та ли это эта? Лиля хладела, легко переходила на телевизор, видео, книги, теперь ей мнилось, что разжечь себя снова должно и можно, но не Филиппом, возможно, вообще не мужчиной, не сексом, а… И Лиля фантазировала на тему того, что уготовит ей судьба.       В этом выхолощенном подобии страстей только любовь Марио горела ярким пламенем, только его кипучая энергия рассыпала снопы искр, только он продолжал работать и днём, и вечером. Он стал частым гостем у Евгения Савельевича, и Евгений, как и было оговорено, на несколько дней раньше, чем остальная братия, узнавал о том, какие перспективы скрываются в сделках по недвижимости в Москве, в открытии здоровых рынков, на которых можно будет купить всё — от расчёски до иномарки, в челночных поездках по сопредельным странам. Именно его незаметный человечек первым поехал в Москву, снял опрятную двухкомнатную квартиру на первом этаже в оживлённом месте, могущую за пару дней превратиться в офис по купле-продаже квартир, и коротал вечера за чаем, просматривая объявления в газетах и отслеживая динамику цен, а днём рыскал по городу, оказывая внимание и монументальным сталинкам, и современным панельным домам; именно Евгений первым арендовал солидный участок недалеко от центра Благина, и отец Марио уже размечал на нём контуры будущего базара, снова удивляясь прогнозам сына; именно Евгений первым сколотил две группы здоровых плечистых парней из своего окружения и поручил им скорее оформить загранпаспорта. А спустя недельку после каждого оповещения Марио раздавал консультации в тесном кругу Егора, Михаила и Владимира, попыхивая сигаретой и непринуждённо болтая о том, каким золотым дном является столичная недвижимость, какой дефицит в обеспечении населения закроют комбинированные рынки и шоп-туры в Югославию, Венгрию, Польшу, Турцию, Сирию, Дубай, Пакистан, Индию, Китай.       — Ещё Египет. Обувь, посуда, та же кожа. При реализации этого на своих рынках вы берёте под контроль всю линию от покупки там до продажи здесь и исключаете всяких перекупщиков, покупатели приходят к вам сами, и вы не бегаете, пристраивая приобретённое у знакомых, рискуя наткнуться на просьбы о кредите или скидке по дружбе. Занимайтесь всем помаленьку, пробуйте и то, и другое, и третье, не бойтесь мелких проектов: может статься, что полсотни мини-пекарен и маленьких рыбно-колбасных коптилок, разбросанных по всему городу, окажется выгоднее одного мясо-молочного комбината или завода по производству кирпича.       Отец Марио посмеивался после каждого звонка насчёт аренды и сооружения крытых павильонов в кольце основательного забора:       — Ну что, консультант, пока твоя болтовня пользуется спросом?       — Само собой. Как они хохотали, когда я предложил устроить социалистическое соревнование по тому, чей рынок предложит больший ассортимент товаров по приемлемым ценам, и по итогам года вручать победителю переходящее красное знамя! Пусть уж лучше спекулируют, а не грабят, наркоту сбывают и сметану немыслимо разбавляют водой.       — Одно другого не исключает. Тебе-то накапало на сметану?       — Есть маленько, есть. Завтра поеду Вадима просвещать, почём куртки в Пакистане и сколько жемчуга насыплют в банку в Индии за приличный бинокль.       И прижимистый скопидом Вадим Арсеньевич кидал прощальный взгляд на зеленеющих американских президентов и внимал словам Марио, не жалея исчезнувших в кармане собеседника купюр.