Till I Collapse

MISSIO — Can I Exist Бывают моменты, когда то, что изначально казалось тебе странным, диким, невозможным начинает потихоньку входить в привычку. Прежде чем это случается, проходит день, два, месяц, год; всегда по-разному. Но что-то в голове щелкает, и вот ты не ощущаешь скованности, неловкости, начинаешь двигаться свободнее. Наверное, во многом период такой адаптации зависит от того, к чему прикипаешь. Если изначально оно было приятным, просто неизведанным, то все проходит хорошо, если же оно доставляло дискомфорт, привыкнуть бывает тяжелее, но опять же это возможно. Только определить четкую черту никак не получится. Не бывает такого, чтобы сегодня оно было неприятным, завтра с утра ты уже в своей тарелке. Просто в одно мгновение, однажды, вдруг ты просто осознаешь, что все изменилось, что ты привык. Подобно тому, как ты смотрел в своем саду на дерево, которое пышной зеленой шапкой покачивалось на ветру, так, осенью как-то взглянешь невзначай, а уже листва пожелтела. Хоть ты и пробегал вскользь каждый день по нему взглядом, но процесса преображения не наблюдал. Так и Чонгук не заметил, как стал частым гостем (почти своим) в доме семьи Тё. Он остался раз ночевать, два, три, а потом все настолько стало обыденным, что после тяжелого дня, колеса Ягуара сами сворачивали в сторону уютного дома, приютившего его пару раз. Чон отучился приезжать с пустыми руками, привозил гостинцы, которые в первое время вызвали смущение в душе хозяйки, пристрастился бывать на семейных ужинах и завтраках, привык к домашнему виду некогда чужих людей, которые нисколько не показывали, что его присутствие их смущает, что он доставляет им какие-то неудобства. Или Чонгук и вправду ничем не мешал (что вероятнее всего, в таком большем доме для двоих было и вправду пустовато) или же ребята хорошо играли на публику. Ему нравилась сама атмосфера, которую создавали брат с сестрой. Она была теплой, уютной, среди них его одиночество отступало, и он мог мысленно приписать себя к ним, от чего в душе становилось спокойно, раны легче рубцевались. Квартира с французскими окнами позабылась. Чонгук иногда туда заезжал за вещами, но крайне редко оставался там ночевать. Зачем? Если есть место, где можно с кем-то поговорить, где дружелюбно себя ведут и, что было немало важно, вкусно готовят. Пока Валери искала работу, чаще бывала дома, хотя иногда он заставал только Минхека, строя безразличие, справлялся у него о местопребывании сестры. Мальчишка отвечал неохотно, односложно, чаще увиливал вовсе, не посвящая тренера в тонкости их размеренной жизни. Собственно кто он, чтобы ему давали отчет? Но Чонгук не был бы Чонгуком, если бы не желал контролировать всё свое окружение и не забивал на некоторые правила приличия и этикета. В отсутствие сестры Минхек указывал тренеру на кухню, говорил, что если он голоден, пусть сам себе что-нибудь найдет в холодильнике, на полках и разогреет. Покушать может и хотелось, но хозяйничать на чужой территории — нет. Иногда Тё предлагал поиграть в приставку. Чонгук соглашался, и они допоздна рубились в видеоигры в комнате мальчишке, куда ему теперь вход был всегда открыт. Но даже, когда уже за окнами занимался рассвет, воюя с темнотой, когда Минхек, лежа на спине, тихо похрапывал, входная дверь не хлопала, а комната девушки пустовала. В такие моменты Чонгук думал над жуткими вещами, которые обычного, далекого от криминала человека, вогнали бы в дикий ужас. Но мальчишка говорил, что сестра отписывается, сообщая, ждать ее или не стоит, вернется ли она вообще, и в целом подчеркивал, непонимающе поглядывая на тренера, что такое поведение обычное дело, что они всегда так жили. Чонгук ждал, ждал, потом прекращал и уходил спать в выделенную ему комнату. С утра на столе всегда был готов завтрак. Независимо от того, дома ли Валери или нет. Она временами, как мифическое существо, вроде домового, наводила порядок, стирала, развешивала белье, мыла полы, прибиралась, готовила кушать и до того, как кто-либо проснется, исчезала из дома, словно её никогда и не было. И это поражала Чонгука, разъясняя от чего у неё такой потрепанный вид, усталый взгляд. Нормальные люди не жили так. Нормальные люди не спят по четыре, три часа, при этом успевая абсолютно всё. После таких ночей Чонгуку всегда хотелось её гневно отсчитать за такое дурацкое, безответственное поведение, дополнив, что если она продолжит в том же духе, то быстро вернется в больницу с истощением организма. Но потом он выдыхал, и, видя изможденный вид Валери другим утром, одергивался, молчал, как рыба. После того, как девушка лишилась работы, она на самом деле бывала дома чаще (по словам Минхека), но спустя неделю или две почему-то все понеслось по крутой карусели, которая пугало новоявленного поселенца дома семьи Тё. Он предполагал, что финансы начали не на шутку поджимать, предложить помощь хотел, но не предлагал, понимая, что Валери все равно не примет от него ни денег, ни любого другого эквивалента. Хотя еду, он стал привозить намного чаще, несмотря на хмурые взоры девушки. Ведь Чон и сам здесь спит, ест (по сути — живет), это справедливо, если он вносит что-то свое, чем он собственно и занимался. Пакеты становились все больше и больше, запоминая, что обычно приносила Валери и из каких продуктов она готовила блюда, Чонгук хотя бы с этой точки пытался восполнять запасы и облегчать упавшие на голову семьи Тё трудности. Ему было жаль девчонку, которой бы сейчас резвиться вдоволь, влюбляться и шляться по клубам, как все первокурсницы, набивая шишки на голову. Но как в ней много для других и так мало для себя. Чонгук даже мысли не допускается, что и сам мог польститься на её открытую душу, которую забирал каждый кому не лень. Один раз ему удалось её застать. Валери вернулась вместе с оранжевым рассветом, Чонгук бесшумно стоял на лестнице, наблюдая за тем как она, сидя на пуфике, верном сторожевом покоящимся в прихожей, стягивает ногами старые кеды. Обувь сняла, но вставать не стала, прикрыв глаза, прислонилась к стене. Чонгук тронулся спустя минуты три, медленно пересекая лесенки, решив, что девушка заснула и её надо перенести в комнату. Дыхание было ровным, вид умиротворенным, а в синяках под глазами можно было утонуть. Но только Чон, подойдя ближе, присел, чтобы удобнее её подхватить, как глаза напротив раскрылись, а губы изогнулись в совсем блеклой приветственной улыбке. Они помолчали, не сходя с позиций: Чонгук на корточках перед ней, она на этой скамеечке. Потом обменялись парой дежурных фраз, пожелали друг другу приятных снов и разошлись, как в море корабли по разным комнатам дома. …Оставив атмосферу пресловутого бара позади, трезвый Чонгук вновь впал в состояние необъяснимой безучастности и апатии. В голове стоп сигналы и огромные знаки вопросов, потому что Чон должен держать маску спокойствия и незаинтересованности, а на деле поддается необъяснимым порывам души. Он ведь действительно прикипел к семье Тё. К их дружной атмосфере, к мелочам, которые не скрываются от внимательного наблюдателя, каким по праву считал себя Чон. Например, по утрам, они смотрят мультики на кухонном телевизоре, с интересом обсуждая сюжеты и искренне смеясь над глуповатыми шутками Микеланджело*. Ему нравится собственный ученик, его непосредственность и жажда в любимом деле… Но сейчас он приехал к ней, просто для душевного разговора, в котором обычно находил покой. Приехал просто, чтобы увидеть. Чонгук давно не маленький мальчик, чтобы сомневаться в себе и своих действиях. Чон давно не мальчишка, но ведёт себя именно так. Сдавшись самому себе и уже не пытаясь придумать оправдания, Чонгук забирается в салон автомобиля и стремительно выезжает на знакомую дорогу, включает музыку и тихо подпевая, едет вперед, иногда окидывая взором тротуары и автобусные остановки, в поисках одного определенного лица. Чувство, когда ты управляешь машиной, приятно расслабляет, когда набираешь высокую скорость, но при этом нисколько не сомневаешься в том, что Ягуар полностью подчиняется тебе. Почти доехав до дома семьи Тё, Чонгук, заметив девушку, приглушает звук музыки и останавливается за поворотом в надежде не быть замеченным. Валери парню видно прекрасно, потому что фонарный столб возле дома достаточно хорошо освещает местность. Вид у неё выжатый, она еле плетется, и даже, парню так кажется, просто на автомате кивает под звук наушников, а не потому что ловит кайф от звучания. Чонгук видет правду и понимает, что не сладкая жизнь заставляет совсем зеленую девчонку работать в грязных местах, по типу Black Bаrrel, которое является местом сборища местных алкашей, наркоманов и проституток, о том, что неспроста она печется о брате, к которому относится как к дорогому хрусталю. Ему знакомо это переживание во взгляде Валери. Чон точно также смотрел на мать, когда они остались вдвоем. Это взгляд на самого дорогого в жизни человека. На единственного. Любопытство способно на многое, но вряд ли оно заставляет приезжать к чужим, по сути, людям ради обретения внутреннего спокойствия и умиротворения. Но Чонгуку хочется верить в ерунду, потому что в противном случае ему придется признать расцветающую благосклонность к сестре своего ученика. Всматриваясь в то, как Тё прислоняется к воротам и прикрывает глаза, прежде чем войти, Чон, прислушивается к внутреннему голосу и сокрушенно произносит обреченное, но короткое: «Пиздец». В тот день он решает переночевать в запыленной квартике, сворачивает с улицы, дождавшись момента, когда Валери скрылась за воротами. Впервые нарушая обычный режим и не возвращаясь в дом семьи Тё, Чонгук остается в своих хоромах и засыпает только под утро. После своего бунта, он думает, что нужно прекращать постоянно приезжать к ученику, привыкать к их идиллии. Он признается, что раз въехав в одну колею, тяжело выкарабкаться и перестроиться, но считает такие меры необходимыми. Позже отказаться от подобной прихоти будет тяжелее. К таким рассуждениям Чонгук приходит утром, но под вечер, после изнурительной работы, еще одного «товарищеского боя» в беспокойной Заре, где и людей поубавилось и ставок стало меньше, а, следовательно, и гонорар заметно урезался, он решает устроить себе маленький прощальный вечерок. В последний раз. Чон прощает себе эту слабость, подъезжая к дому в час ночи. В такое время в гости не ходят, но свет в окнах ожидаемое горит. Значит, кто-то не спит. Дверь открыла удивленная и сонная Валери, и он считает себя очень удачливым, раз застает её дома в такое детское время. Еще ведь только час ночи. Она в это время где-то бродит обычно, заставляя других людей волноваться. Брата там, еще кого... Тё смотрит на дисплей телефона, потом на Чонгука и отступает, шире раскрывая дверь, и кивком головы зазывая бойца внутрь. — Только что пришла, — после слов приветствия и прочей незначительной болтовни озвучивает очевидное Валери, указывая на стол, где дымилась еда, — поздний ужин. Будешь? — Ранний завтрак уже, — хмыкнул Чонгук, присаживаясь за стол, и согласился скорее потому что хотел посидеть немного с ней, нежели сотрапезничать, — буду. — Выиграл бой? — поинтересовалась девушка, быстро осмотрев покалеченное лицо. Не сильно, но заметно. Пару синяков и ссадин. — Выиграл, — весьма спокойно поведал Чон, резонно подмечая, — если бы я проиграл, весь Сеул на ушах стоял бы. Валери в ответ только скромно улыбнулась. Они доужинали в легкой тишине, Чонгук вызвался добровольцем помыть посуду, а девушка в это время успела сходить в душ и расстелить постель и для себя, и для бойца. На тумбочке неизменно лежало чистое полотенце, которым в этот раз он с удовольствием воспользовался, ополоснувшись в отрезвляюще холодном душе. Чувства оттесняли мысли, калейдоскоп непонятных желаний. Внутренне Чонгук себя успокаивал, что он просто сейчас не в самой лучшей форме и надо немного остыть. В кровати почему-то стало слишком неудобно, поворочавшись немного по простыням, Чон принял положение, в котором спустя пару минут у него заныла рука, а под одеялом стало слишком жарко… Из открытого окна полоснуло холодным ветерком, и боец стоял возле него до тех пор, пока не заледенели ладони, которыми он сжимал подоконник. Ему не нужно было приезжать. От виду всего этого как-то тоскливо щемило внутри. Ну, не мог не привыкнуть, не мог. Слишком большое и чувствительное у него сердце для бойца. Он неизвестно сколько простоял так, вдыхая прохладный воздух и смотря на серпообразную луну, отблескивающую целое полотно из искрящихся частичек на его футболке. Она завораживала красотой, манила ярким светом, а Чон будто под гипнозом любовался, не опуская взора ниже неба. Сверху прямо возле крыши начинало светить солнце, и небо приобретало голубой оттенок. Прикрыв окно, Чонгук следом зашторил его, и повернулся; с прихожей вбежала полоска света. Открылась из-за сквозняка дверь, которую Чон снова не до конца прикрыл. Боец выдвинулся ближе, тихо раскрывая её и высматривая того, кто не спит в этом доме по ночам. Забросив одну ногу на стул, держа на ней голову, Валери, сидела за столом. Боец видел её только со спины и, не задумываясь, вышел. — Почему не спишь? — с ходу задал парень вопрос, отмечая, как вздрогнула Валери, тут же обернувшись. — Напугал, — пробубнила, вновь отворачиваясь, — делаю домашнее задание. А ты? — встречно поинтересовалась она. — Пить захотелось, — соврал Чонгук и, для достоверности подойдя к столешнице, налив полчашки воды, одним глотком её осушил, прислонившись к кухонному сооружению спиной. Действительно жарковато. После этого по сценарию Чонгук должен был уйти. Дурачье! Надо было так и сказать, что не спиться, теперь бы не пришлось придумывать что-то новое, просто, чтобы остаться и понаблюдать за работой пробегающих по ноутбуку пальцев, за кистью неровно пишущей в тетрадях и за мимикой лица, осененного той или иной мыслью. Валери его будто бы и не замечала. Еще не до конца высохшие волосы, маленькими алыми ниточками спускались вниз, а одна из сторон так интересно была заправлена за ухо и вот-вот готова была спасть. Так непривычно было видеть их не собранными. И глаза обычно стальные, теперь были будто прозрачными, словно теплившаяся в них жизнь выветривалась из-за непогоды. — Тебе нужно отдохнуть, — сказал Чонгук, прежде чем сумел осознать, что ляпнул. Но, к счастью, Тё даже взгляда на него не обратила, лишь обрубив: — Нужно дописать. Чонгук присел на стул совсем рядом, бессовестно разглядывая записи в тетрадях и задания на ноутбуке. Свежим взором пройдясь по расчетам, он быстро указал на ошибку. — Неправильно. Ручка остановилась, и Валери, проснувшись, заморгав чаще, уточнила: — Где именно? Он ткнул пальцем. Молча просмотрев все от и до, девушка подняла на него такой грустный взор, что парень, не ожидавший, даже немного растерялся, и спросила: — Почему? Чонгук улыбнулся такой наивности и такому расстроенному виду. Это ведь всего лишь учеба, она не стоила того ,чтобы из-за неё печалиться. Аккуратно отобрав у Валери авторучку, Чонгук расписал все заново, усмехаясь: — Неужели мисс я-все-могу-сама чего-то не умеет? — и ехидства в голосе побольше, чтобы улыбнулась. — Ненавижу физику, — сокрушенно промычала, тяжело вздохнув следом. А Чонгук смотрит, наблюдая за трепетным взмахом ресниц, за осунувшимся лицом, где тоскливым острием вырисовывались скулы, не выпуская ручку из рук. Когда Валери почти выдергивает её из ладони бойца, он трепетно перехватывает девичьи пальцы, не выдерживая. Если это жалость так теснит в груди, к черту её. А в воздухе что-то словно с грохотом лопается, потому что глаза напротив становятся, как два блюдца, в которые налили до верху неверия. Но если бы он видел сейчас себя со стороны, Чонгук бы обязательно решил, что у него лихорадка или что он сумасшедший. Взор его поблескивал какой-то дикостью или шалостью? И дыхание сбивалось от восхищения, переполнившего его всего изнутри, трепета, неописуемой нежности. Ну, как можно не любоваться этими серебряными глазами, этим самопожертвованием, как можно не восхищаться бойцовской стойкостью и силой? Как можно не облюбовать взором губы алые в цвет юной сакуры, тонкую шею, просящую отдельных поцелуев, ладони, которые, несмотря на мозоли, выглядели изящно, и требовали бережного отношения, как можно было сказать нет своим желания, когда собственное сердце выбивало яростно грудную клетку? Чонгук подтянулся ближе на край стула, и рассыпавшие волосы, — оказались на ощупь, — влажными. — Тебе нужно отдохнуть, — зачем-то еще раз произнес Чон полушепотом. Ладонью нежно проведя по шее, балансирую, как канатоходец, на большой высоте, он боялся сорваться, не спросив на то позволения. Но горячее дыхание и взор, ответно загоревшийся, подтолкнул Чонгука к краю, слетев с которого он ощутил лишь блаженство от легкого невесомого прикосновения к губам. Его сомнение — шанс для её побега. Только разве она из тех, кто убегает? Валери приосанилась, полу прикрытым взглядом оглядывая Чонгука, ожидая, что он сделает следом. А дальше, уже не ощущая под ногами почвы, Чонгук неосознанно крепче ухватившись за спинку стула, со скрипом придвинул его ближе, увереннее впиваясь в губы напротив, сразу жадно и напористо лишая девушку кислорода. И время притормозило, позволяя им друг другом насладиться, дать волю рукам, пробегающимся по волосам, шее, и спине, дать свободу чувствам жалости, напряжению, восхищению. Так много и мало одновременно. Только отступятся, прервутся, но тут же по новой распаляясь и не отпуская, сольются в новом тягучем, сладком поцелуе. Чонгук, тяжело дыша и не отрывая ладони от её щеки, мягко улыбнулся. А дальше что? Нужны разговоры или объяснения? Что это было? Усталость, пробившаяся сквозь застывшие, ледяные корочки; жалость, переполнившая душу? Или просто луна так влияет на парня, который, так отлично умеющий контролировать свои эмоции, снова поддался серебру в девчачьих глазах. Но Валери вновь понимает или делает вид, что понимает, потому что улыбается в ответ непринужденно, ни о чем не спрашивает, ничего не требует. — Серьезно, мне нужно это дописать, — выпутываясь из рук парня, еще шире улыбаясь и немного виновато пожимая плечами. — Хорошо, — Чонгук, не сдержавшись, еще раз невинно прикоснулся губами к её порозовевшей щеке. — На кого ты учишься? — заинтересованно и, стараясь немного остыть, спросил он. — На биофизика, — подперев рукой подбородок, пробухтела Валери, избегая смотреть прямо в глаза бойцу. — И при этом ты так мало смыслишь в физике? — откровенно удивился Чон, переставляя свой стул так, чтобы оказаться напротив тетрадей, мирно лежащих на столе. Он взял ручку, внимательнее посмотрел на задания и принялся писать. — О, — встрепенулась Тё, — может ты мне еще и матанализ выполнишь? Чонгук посмеялся: — Не наглей. — Поняла, прости, — без тени вины сказала Валери, наблюдая за ровно выстраивающимися надписями и иногда посматривая на профиль юноши. Такой немного заспанный взор, но сосредоточенный вид: сведенные к переносице брови и игра губами — то в одну, то в другую сторону. Любопытное зрелище. Чемпион подпольных боев, выполняющий домашнее задание. Тё усмехнулась. — Не стой над душой, — не отвлекаясь, произносит Чонгук, ощущая внимательный взор, под которым становится совсем чуть-чуть неловко, — или я ошибусь. — Если ты все выполнишь правильно, — смешок, — препод не поверит, что это сделала я. — Это несложно, — прыснул Чонгук в ответ, откладывай ручку и, поворачиваясь к ней корпусом, — давай объясню? — Ну, попробуй. И ночь становится бесконечно долгой. За мерным голосом объясняющего материал Чонгука, за разговорами, сопровождаемыми тихими смехом и редкими несдержанными поцелуями, не имеющими под собой тяжелой подоплеки, только шторм, нуждающийся в выходе, приходит настоящий рассвет. В один момент, когда Чон принимается объяснять последнее задание, увлекаясь процессом и не замечая, как Валери, уложившая голову на стол и на минуту прикрывшая взор, засыпает, сбитая с ног усталостью. — С ума сойти, — говорит Чонгук мерным голосом, бегло дописывая оставшееся решение, и поставив на ждущий режим ноутбук, осторожно поднимаясь, подхватывает девушку на руки и относит на расправленную постель её комнаты на втором этаже. Неряшливо прикрыв Валери одеялом, которое она неосознанно сразу же схватила двумя руками, он впадает в задумчивость и уходит.

***

Чонгук успевает урвать ото сна где-то два жалких часа. Прикрыл глаза и, будто и не спавший раскрыл глаза. Ни одного сна, ни даже прилива бодрости, только немного ноющая боль в висках. Ночью заснуть ему так и не удалось, он провел в раздумьях оставшееся время, никак не сумев успокоить орган качающий кровь. Как странно всё получалось. В голове варилась каша из событий, людей и крови. Теперь отдохнуть надо было ему. Катастрофически. Подольше поспать и разложить все по полочкам, чтобы нигде не отступиться, не поступить неправильно, не изменить принципам и, самое важное, не потерять контроль. Одно имя, всплывавшее, как красная тряпка, в сознании не давало покоя, перечеркивало все другие рассуждения и включало на повтор события вечера, ночи, недавние касания и поцелуи, поцелуи, поцелуи... Всего одно необычное, но простое — Валери. И сколько магии, которая начала раздражать, как только вырисовывался образ: мокрые волосы, футболка, шорты и короткие смешки с растянутым тихим шепотом и алыми губами: «Чонгук». В один момент он услышал возню на кухне, встал, прихватив с собой полотенце, которое высохшим покоилось на спинке стула. Леденящий душ помог бы протрезветь от эйфории непонятного рода. На кухне, в который раз Чонгук застал девушку, готовившую что-то и не выспавшуюся (круги сдавали). Сколько она там вздремнула? Три часа? Четыре, быть может? Чон ничего не сказав, отлучился в душ, где простоял в холодной воде до тех пор, пока не околел и не чихнул раз-два. Вроде, отпустило, и мысли прояснились. Вышел на кухню, где пахло крепким кофе. Чашка в руках, а потом глоток и глаза в телефон. Свитер такой нежного цвета, как бутончики бело-лиловой розы, брюки светло-кремовые, и волосы, зачесанные в невысокий хвост. И чего принарядившаяся? Или она всегда так ходит, просто, он, Чонгук, не замечал? Правда, одежда мешковата местами, хотя Чон может зуб дать, что раньше она ей была как раз и что здесь стиль ни при делах. Боец выдохнул, вместе с ним на стол опустилась чашка. И он, как заколдованный, прошмыгнул к ней, коснувшись где-то уровня запястья. Девушка снова вздрогнула; пара глаз невинно на него взглянули. — Напугал, — пробормотала, прямо как вчера, только посмотрела по-другому. Прояснившаяся сталь, без прозрачностей. — Извини, — Чонгук улыбнулся, следом растерявшись. Он ведь хотел там что-то сказать, может, сделать? Безосновательность его подход. — Почему ты так мало спишь? — Так получается, — твердо, подготовленная, ожидавшая такого вопроса. Валери намеревалась пройти дальше, но Чонгук отпустил её руку, переместив обе ладони по бокам, на столешницу. Девушка усмехнулась, вздергивая вопросительно брови. — Ну, так надо что-то менять? — С чего бы? — иронизируя. — Меня все устраивает, — пожала плечами Тё. «А меня нет», — чуть не слетело с губ Чонгука, но он вовремя прикусил язык. — Это не нормально. — Понятие нормы у всех разное. — Зато биологические потребности у всех одинаковые. — А я во всем поразительное исключение, — насмешливо протянула девушка. — Ты всегда с утра такая колючка? — Нет. Тебе повезло, у меня хорошее настроение. — Ну, так может его сделать еще лучше? — Чонгук ехидно сощурился, не выпуская Тё из ловушки. — У тебя не получится, — фыркнула Валери, делая шаг в сторону к выставленным рукам. — А давай проверим? — парень молниеносно наклонился к лицу Тё, склонив голову. — Эй, пусти меня, — выплеснула возмущение Валери, но тут же ощутила на губах чужие губы. Но Чонгук тут же отодвинулся, Валери выглядела шокированной и дернулась еще раз, сказав, — эй! Только Чон ей и опомниться не дал, снова припадая к губам. Со второго раза девушка не забрыкалась, но ощутимо укусила парня за нижнюю губу, подтолкнув в грудь. — Ты чего делаешь? — зашипела она. — Не видно? Целуюсь, — улыбнулся ушлый Чонгук, оставив беглый поцелуй на бледной шее. Душ видимо сделал только хуже, мысли, спрятавшиеся на время, теперь разбегались, как бисер, который неосторожно уронил ребенок. — Минхек! — зашипела еще сильнее Валери, применив больше силы и оттолкнув парня, выскользнув в ту секунду, когда Чонгук допустил промашку, ослабив правую ладонь. Тут же со стороны лестницы послышались шаги, и вскоре стали заметны ноги Минхека, только проснувшегося и спускающегося вниз. Валери упорхнула на выход под предлогом утренней почты, а Чонгук ладонью растрепал волосы с затылка, прикусывая и без того красную губу. Спустился мальчишка, подобно грозовой тучке: волосы в беспорядке, футболка растянута и ноги не поднимая, устало шаркая. Не злой с виду, но не выспавшийся. Снова допоздна, наверное, играл в видеоигры или фильмы, сериалы смотрел, пока глаза не почернели, начав закрываться. — Твоя сестра не может развеяться? — осененный мыслью, еще не отошедший от утренних «бесед», спросил напрямую Чонгук. Минхек посмотрел на него как обычно. Как на идиота. — Хен, ты о чем? — хрипло, безжизненно и незаинтересованно задал встречный вопрос мальчишка. Чонгук торопливо принялся разъяснять подоплеку своего гениального вопроса: — Сходить погулять, посидеть с подружками, пошопиться, я не знаю, — сорвался Чон, — что-то в этом роде. — Ааа, — понятливо промычав, покивал Минхёк, присаживаясь и хватая со стола печенье, пока сестра не видит, а гастрит дремлет. — Ты смешной, хен, — сухо вынес вердикт мальчишка, встав со стула и подойдя к кухонному гарнитуру, открыл один из шкафчиков, — читай. На внутренней стороне дверцы шкафчика висел желтый листок, на котором черной ручкой уже знакомым Чонгуку почерком (не очень ровным, мелким, но запоминающимся) выведено было расписание. Сбоку в столбце, расчерченном карандашом, находилось время с точностью до минут, а рядом дела, обязанности, среди которых множество непонятных для бойца. Например, в двенадцать записано «Хоин», в два — «Доставка», вечером в часов шесть там назначенной стояла сноска «больница», и еще куча пометок, указаний, стрелок переносов, смысл которых Чонгук не понимал, хотя и очень пытался разобраться. — Что это? — еще не осознав полностью, промолвил с задержкой Чонгук, застывший и рассматривающий надписи. — Список, — специальное пояснение для тупых от Тё Минхёка, который с умным видом вываливал растворимый кофе из банки в мусорку. — Что..что ты делаешь? — изумился Чон его действиям. — Да, так, спасаю человека, — пожал плечами мальчишка, возвращаясь к первой обсуждаемой теме, — она живет по этому списку, и там расписано все чуть ли не поминутно, так что для развлечений времени нет. — И тебя ничего не смущает? — закипая, уточнил Чонгук. — Хён, — скептично посмотрел Минхёк на учителя, так что последний и без слов все понял, — я бессилен в решении этого вопроса, даже если мне что-то не нравится. Зато Чонгук всесилен и контролирует ситуацию. Он был уверен в этом стопроцентно. До того момента, как Валери пригласила интересного гостя на завтрак. Микеланджело* — выдуманный персонаж из мультфильма "Черепашки-ниндзя"