follow me

Сиэль говорит, что проблема исправима. Сиэль говорит, что выхода нет только из гроба, а потом вспоминает тот фильм с Умой Турман и хрипло смеется — кому-то нужно бросать курить. Не то чтобы Алоис жаловался — ему нравится запах. Клод курил такие же. В этом, пожалуй, вся проблема. У Сиэля диплом по психологии и острая нужда справиться с чужой проблемой, которая вызвана скорее собственной потребностью в комфорте — смотреть на медленно разлагающегося Алоиса больше нет сил. Сиэль советует ему завести блог в твиттере и сливать туда хотя бы поверхностное нытье. На время это помогает, а потом все начинается сначала. Сиэль был бы рад встряхнуть его за шиворот и заставить прийти в себя, потому что так больше продолжаться не может, но, видит бог, он профессионал — а не зная всей клинической картины, помочь будет очень и очень трудно. Проблема в том, что Алоис не рассказывает. Он говорит о том, что чувствует сейчас, на данный момент — слишком часто, если уж быть откровенным, но никогда не упоминает того, что произошло тогда. Сиэль в курсе только, что проблему Алоиса зовут Клод, и они вроде как встречались раньше, и, может быть, даже сейчас, но насчет последнего не уверен. Все попытки выяснить правду заканчиваются очередной истерикой. Сиэль иногда боится, что его помощь здесь бесполезна. Он и не хочет помогать, потому что ему плевать на Алоиса и его проблемы, если честно — у него полно своих, у них тоже есть свои имена и заморочки, и только чужих страданий ему тут не хватало. Это просто вопрос личного комфорта. Через несколько дней Алоис проговаривается. На самом деле, Сиэль целенаправленно его спаивает, чтобы развязать ему язык — так себе метод, так себе психолог, но почему-то все равно срабатывает. Алоис напивается в сопли и рассказывает ему все о том, что было у них с Клодом, и это как-то мерзко, на самом деле, потому что Алоис такого не заслуживает. Он, конечно, та еще блядь — но такого не заслуживает вообще никто. — Пожалуйста, помоги мне, — умоляет Алоис, весь красный от выпитого и слез, и Сиэль как-то незаметно для себя соглашается. Прежде чем уснуть, Алоис обновляет твиттер очередной грустной картинкой. Это, наверное, довольно иронично, потому что вся его жизнь гораздо грустнее всех этих цитат и пафосных постов. Сиэль долго лежит, закрыв глаза, и думает о том, как все это ненавидит. Количество подписчиков в твиттере: 38 человек. Из них с десяток — сокурсники, а все остальное — рекламные боты, и где-то там среди них затерялись несколько человек, которым, наверное, интересно почитать грустные посты в чьем-то блоге. Скорее всего, они просто случайно нажали «подписаться», а потом отписываться было слишком неловко. Алоис листает ленту, когда в комнату заходит Сиэль и говорит, что знает, как помочь. Может быть, Алоису и не хочется, чтобы его спасали. Ему нравится упиваться этой своей бесполезной злостью и отчаянием, быть жертвой и рыдать от бессилия каждый вечер. Да он просто обожает это. Сиэль показывает ему пакет, который прятал за спиной, и достает оттуда белый парик. У Алоиса телефон валится из рук и со стуком падает на пол. Пауза почти театральная. — Это... это зачем вообще? — спрашивает Алоис, и нехорошие догадки заставляют нервничать еще больше. Это ведь не... — Сейчас мы попробуем решить твои проблемы. Сиэль подходит к шкафу Алоиса и решительно закапывается в стопку вещей, перебирает рубашки и шорты, копается в нижнем белье и вытягивает из комода плотные трикотажные чулки, к которым у Алоиса особая слабость. Дурное влияние грустных эстетичных картинок из твиттерской ленты. Алоис трясущимися руками поднимает телефон с пола и молча наблюдает за тем, как Сиэль закрывается в ванной с его вещами, и, господи, он правда это делает. У него сразу несколько догадок по поводу того, что сейчас будет, и ни одна ему не нравится, и на секунду возникает желание просто взять и выйти из квартиры, куда угодно, бежать и бежать подальше от неловкой и смущающей ситуации, но его останавливает только одно. Куда бы он ни пошел, ноги приводят к Клоду. А это еще хуже, чем все, что может придумать Сиэль. Громко щелкает замок на двери ванной. Сиэлю очень идут чулки. Смотреть выше Алоис боится. — Мы просто попробуем представить, что я — это ты, а ты — это Клод, — говорит Сиэль, пока Алоис пытается дышать, потому что — серьезно? Правда? На самом деле? Это хуже всех тех твиттеровских историй вместе взятых. Это просто не может закончиться хорошо, это просто... — Эй! Посмотри на меня. Рубашка ему тоже к лицу. И светлые волосы, хоть и смотрится непривычно. Сиэль все еще на него не похож, но и себя теперь не напоминает. Это все так странно, что Алоису хочется выпить. — Можно мне виски? — спрашивает он, и Сиэль пожимает плечами. — Не думаю, что это повредит. Но больше двух глотков он сделать не позволяет. Черт возьми. — Делай со мной все, что бы ты хотел, чтобы он делал с тобой, — говорит Сиэль, и Алоис скептически приподнимает бровь. — Брось, мы уже с тобой спали, так что нечего смущаться. Легче сказать, чем сделать, потому что Сиэль сидит у него на коленях и смотрит прямо в глаза, от них обоих пахнет виски, и это как-то похоже на отвратительный сюрреалистичный сон. Алоис очень хочет проснуться. — Я так не могу, — отворачивается он, но Сиэль силой заставляет на себя посмотреть. Парик откровенно дешевый. — В этом нет ничего сложного. Это просто игра. Иногда Алоис забывает о том, что Сиэль отличный актер. Это просто игра. Сиэль целует его первым, и это даже на поцелуй не похоже — едва ощутимое касание губ, за которым стоит какая-то запредельная, незнакомая Алоису нежность, и это, господи, так прекрасно. — Что ты хочешь, чтобы он сказал тебе? — спрашивает Сиэль, заправляя прядь волос ему за ухо и проводя пальцем по скуле. — Что он меня любит. Слова горчат на языке, потому что это наглая ложь, и Клод не скажет такого никогда в жизни. — Тогда скажи это. Клод бы так никогда не сделал. Он бы скинул его с коленей на пол и не сказал бы ни слова, оставил бы думать о том, что было неправильно, что он сделал не так, чтобы это заслужить. Но Сиэль предлагает игру в «идеальные отношения», и в Алоисе что-то ломается. — Я люблю тебя. Ложь, бесстыдная ложь. — Имя, назови меня по имени, — требует Сиэль, и Алоис подчиняется. — Алоис. Я люблю тебя, Алоис. Во вселенной, где Клод говорит такое, небо и земля поменялись местами, а белое зовется черным. — Что ты хочешь, чтобы он сделал? — Чтобы поцеловал, — шепчет Алоис. — Сюда. Он целует Сиэля в щеку, и есть в этом поцелует что-то невинно-трогательное, и так Клод тоже делать никогда не станет. — И сюда. Он целует закрытые веки Сиэля и чувствует, как тот замирает. О, Алоис бы тоже замер, если бы Клод когда-нибудь так сделал, потому что эти поцелуи как будто сошли со страниц сказок, где принцы и принцессы влюбляются в сказочных и нежных фей, обмениваются этими невинными поцелуями и нежатся под теплым солнцем страны вечного лета. Это все сказки, потому что Алоис знает — настоящие поцелуи оставляют уродливые синяки на коже и вкус дорогого алкоголя на языке. Но сегодня ему предлагают немного помечтать, и кто он такой, чтобы отказываться от подобного приглашения. — И сюда. Он берет лицо Сиэля в ладони и целует в губы — по-взрослому, в сказках о таком не говорят. В том, как Сиэль приоткрывает рот и позволяет языку Алоиса проскользнуть внутрь, нет ничего сказочного. Разве что в тех моментах, которые идут прямо сразу за «жили долго и счастливо». — Скажи, что мне делать, — шепчет ему на ухо Сиэль, отстраняясь после поцелуя, и потихоньку Алоис начинает втягиваться в эту игру. — Встань. Он поднимается с дивана вслед за Сиэлем, вовлекает его в еще один поцелуй, головокружительно-чувственный, до подгибающихся коленей. Алоис мечтает о том, чтобы Клод целовал его именно так — как будто и правда хочет этого. Хочет его. Он зарывается пальцами в светлые пряди, представляя, что это не дешевый парик, который все еще хранит остатки магазинного запаха, а что это пальцы Клода путаются в его волосах. Сиэль молчит, и Алоис бесконечно этому рад — он бы и сам не смог ничего сказать, онемел бы от счастья и не мог бы пошевелиться. И Клод бы поднял его на руки... — Боже, — выдыхает Сиэль, когда Алоис резко поднимает его выше, заставляя обхватить бедрами и обнять за шею. «Боже», — думает Алоис, оставляя поцелуи на шее Сиэля, прямо над воротником рубашки, который все еще пахнет его парфюмом. Алоис покупал его специально для Клода — но тот, кажется, ничего не заметил. — Ты восхитительно пахнешь, — говорит он и оставляет метку от поцелуя под челюстью. Там ее сложнее всего спрятать. Ты принадлежишь мне. Он несет Сиэля в спальню, потому что да, все было именно так в его мечтах — совсем как в любовном романе, где все происходит обязательно на мягкой кровати, где они долго целуют и касаются друг друга, где много сорванных вздохов, и больше любви, чем простого секса. Алоис думает, что они этого заслуживают. Он медленно раздевает Сиэля, начиная с рубашки и шорт, под конец оставляет его в чулках и нижнем белье, потому что да, так совсем замечательно. — Мне нравится, как ты выглядишь, — должен говорить Клод, но вместо него говорит Алоис, сидя на кровати и целуя стоящего перед ним Сиэля в живот. Сиэль дрожит. Сиэль отличный актер. — Ложись на кровать, Алоис. Все должно быть именно так. Он снимает с Сиэля белье и чулки, долго целует нежную кожу на внутренней стороне бедра, потому что да, Алоису хочется, чтобы его немного подразнили. По-доброму. Сиэль не выдерживает и тянет его на себя, жадно целует и бесстыдно разводит ноги. Такие сказки показывают только на платных каналах для взрослых. Он замирает, когда Алоис хватает его за запястья и поднимает их у него над головой, прижимая к кровати. — Что? — на лице у него написано удивление, и, о, глупый Сиэль. Глупый Алоис. — Не трогай меня, пока я не разрешу, — говорит он, и слова тяжелыми камнями скатываются с языка. На вкус как дорогой крепкий алкоголь. Сиэль лежит под ним, и что-то в его широко раскрытых глазах, встрепанных светлых волосах... Светлых? Почему они светлые? Алоис сильнее сжимает его запястья, и лицо Сиэля медленно искажается гримасой боли. И это тоже красиво. — Мне нравится, как ты выглядишь. — Послушай, это не смешно. — Сиэль пытается подняться, но Алоис бьет его по лицу наотмашь, и звук — громкий звук пощечины — рикошетом отлетает от стен и бьется эхом в голове. Сиэль беззвучно открывает и закрывает рот, как будто у него отобрали голос. — Я не закончил. Он целует его, и в этом нет никакой головокружительной нежности, потому что Алоис кусает губы Сиэля, нажимает на челюсть, чтобы тот не смел закрыть рот, и давит коленом на пах. В конце концов, они так и не закончили то, за чем сюда пришли. — Ты же любишь меня, ну, — хрипло смеется Алоис, опуская руку чуть ниже, на его шею. — Так почему ты не радуешься? Почему не хочешь меня? — Пошел ты, — шипит Сиэль, и внезапно Алоис чувствует, что возбуждение перерастает в чистый, ничем не разбавленный гнев. — И я тебя люблю. Он резко тащит его вбок, и Сиэль чудом бьется о край тумбочки не виском, а скулой, и сдавленно воет от острой боли. Алоис скидывает его с кровати, и тот падает на пол с ужасающим грохотом, умудряясь скинуть за собой настольную лампу и безделушки с тумбочки. — Лежи смирно, — приказывает ему Алоис и переворачивает на живот. Свести руки за спиной. Нажать коленом на поясницу. Заставить его закричать. — Ты же любишь меня, так что не в порядке, а? — почти кричит он, а потом издевательски-нежно целует в спину. Он заслуживает этой любви — так почему он ее не хочет? Сиэль, лежащий под ним, перестает шевелиться, и Алоис чувствует только его ровное, медленное дыхание — и внезапно это покорное, безвольное тело раздражает его еще больше, и перед глазами остается только гнев, гнев, гнев и отвращение. — Ты даже не человек. Ты просто мерзкое тело. Я могу трахнуть тебя, и все равно это будет похоже на секс с резиновой куклой, — почти кричит он и вскакивает на ноги, чтобы отпихнуть его от себя пинком ноги. Сиэль переворачивается на бок и смотрит на него снизу вверх — и внезапно у Алоиса подкашиваются ноги. Это все еще Сиэль. Он все еще Алоис. И, господи, как же он проебался. — О боже, я... Боже, Сиэль. Он сползает на пол по стене и оседает на пол, даже не заметив. Сиэль приподнимается на локте и стягивает с себя светлый парик, чтобы вытереть кровь со скулы и края разбитой губы, и его темные волосы падают на бледный лоб. Темные. Это Сиэль. Это. Сиэль. — Это пиздец, — сорванным голосом констатирует он. А потом начинает смеяться. Это до чертиков нелепо, потому что Сиэль скорее хрипит, чем смеется, и его перекошенное лицо напоминает только о том, что у него на теле красуется полный комплект свежих синяков и ссадин. Но он все равно смеется. Алоис закрывает лицо руками. — Знаешь, я думал, что тебе нужно просто оттрахать самого себя хорошенько, как бы тебе самому хотелось. А в итоге получилось вот так. Сиэль бросает парик к ногам Алоиса, и тот приземляется на пол бесполезным омерзительным ворохом светлых прядей. — Удачи тебе, парень, — говорит Сиэль, поднимается на ноги и направляется к выходу из комнаты, заметно прихрамывая. — Напиши мне, если захочешь лечиться. Посоветую тебе настоящего врача. Алоис остается один в комнате и больше не слышит ничего, и ничего слышать не хочет. Видеть и чувствовать — тоже, и как жаль, что нельзя просто так взять и отключить все это. Свернуть, как надоевшее приложение. Сидя на полу и слушая, как где-то в ванной льется вода, Алоис думает только о том, что они это заслужили. Он, блядь, заслужил это как никто другой. И это правда пиздец. Количество подписчиков в твиттере: 37 человек. Кто-то умудрился отписаться. Алоис удаляет все посты и сам отписывается ото всех, на кого был подписан раньше, меняет описание профиля на точку и вешает в закрепленную запись две короткие фразы. «Я понял, почему это со мной происходит. Дело во мне». Поиск: Клод Фаустус. Подписаться. Личные сообщения. Клод Фаустус. «Я заеду за тобой завтра в семь».