follow me

— Может, хотя бы теперь тебя начнет от меня тошнить. Это определенно не та фраза, которой положено приветствовать с порога, но Сиэлю, в общем-то, плевать. Он кидает ключи на журнальный столик, чтобы привлечь к себе внимание, но как будто ему когда-то это было нужно. Клод отрывает взгляд от планшета, и, господи, на его лице снова это отвратительное выражение. Слепое обожание. Как. Мерзко. — Нравится? Сиэлю кажется, что с его губ капает яд и пачкает новую дорогую рубашку — на самом деле ему плевать на этот безвкусный кусок ткани, он бы так в жизни не оделся, но... Так вышло. В последнее время это вообще девиз его жизни. — Тебе очень идет. Сиэль раздраженно щелкает языком и запускает пальцы в волосы — только что после салона, пахнут шампунем и средством для укладки. А еще они до безобразия светлые. — Экспериментируешь с образом? — улыбается Клод, поднимаясь с дивана, и подходит поближе, чтобы лучше рассмотреть. «Скорее уж с тобой», — так и тянет сказать Сиэля, но он молчит, потому что одно неосторожное слово — и все сломается. В этой игре нет определенных правил и нет судьи, чтобы определять нарушения, в этой игре неизвестно, сколько раундов осталось и есть ли попытка реванша. Но Сиэль все равно надеется выиграть. Он замечательный игрок. — Мне очень нравится, — говорит Клод и целует его в макушку, нагло пользуясь разницей в росте. — Мне в тебе все нравится. У Сиэля по спине бегут мурашки, и первый инстинкт — это оттолкнуть его как можно дальше, но его, как и большинство других своих рефлексов, Сиэль давно научился подавлять. Он просто оставляет руки на груди Клода и смотрит на него снизу вверх. — Понесешь меня на руках? — просит он, нагло ухмыляясь, и Клод подхватывает его на руки — несет как принцессу, подхватив под колени и аккуратно придерживая за талию — и единственное, что в этой ситуации заставляет Сиэля содрогаться от омерзения — это то, что ему приходится обнимать Клода за шею. У него ужасно резкий одеколон, и запах всегда впитывается в одежду. Новая рубашка, кажется, уже пропахла им насквозь. Сиэль делает фотографию нового цвета волос — так себе фотография, если честно, видно всего лишь прядь на фоне черного постельного белья и в левом углу фотографии — лицо спящего Клода. «... предпочитают блондинов» — это, наверное, самая пошлая подпись, на которую он способен, и лицо непроизвольно кривится, пока он печатает эту мерзость поверх только что сделанной фотографии. Время — 6 секунд, хватит, чтобы рассмотреть и даже успеть сделать скрин. Выбрать пользователя. Отправить. Сиэль выключает телефон и кладет его между собой и Клодом, с каким-то садистским удовольствием отмечая про себя, что звонок будильника, который он и не думает отключать в честь выходного, у него правда ужасно раздражающий. Сиэль закупается всей этой дрянью на астрономическую сумму, но на чеки даже не смотрит, потому что это вроде как кредитка Клода, а он просто сказал что-то вроде «делай с ней, что хочешь». Ужасно глупо с его стороны. Сиэль едва ли не с порога начинает открывать покупки, оставляя повсюду обрывки оберточной бумаги и однотонные пакеты из плотной бумаги, бегло осматривает вещи и сортирует все это барахло в две кучи — то, что ему никогда не понадобится, и то, что он может надеть на себя, подавив рвотные позывы. По крайней мере, шорты на нем сидят отлично. Он ждет возвращения Клода, развалившись на диване и листая какой-то дурацкий журнал, но даже не пытается вчитываться в редко попадающиеся среди ярких фотографий статьи. Кому это вообще интересно. Когда в замке щелкает ключ, Сиэль закидывает ногу на ногу и навешивает на лицо абсолютно не свойственную для него ухмылку. Мерзко до безумия. Клод продирается через залежи оберточной бумаги и пакетов, которые кое-кто так и не удосужился убрать после себя, и замирает на пороге, едва наткнувшись взглядом на Сиэля. — Заметил что-то интересное? — дразнится Сиэль, и даже с дивана можно разглядеть, как Клод нервно сглатывает. «Ну давай же. Назови меня полным ублюдком, скажи, что я урод и омерзителен, сожми мою голову в ладонях и приложи ее об пол — а потом выстави меня на порог и прогони прочь отсюда. Что еще я должен сделать, чтобы стать тебе отвратительным?» Заставить хотеть блевать от омерзения получается только себя. — Тебе идет этот цвет. Клод непроходимо тупой, и фразы его уродливо-одинаковые, и эта слепая преданность — даже не щенячья, рабская, и Сиэль с трудом держит нужное выражение лица. — Цвет? — переспрашивает он, чувствуя себя невыразимым тормозом. — Красный. На тебе отлично смотрится красный. Сиэль ненавидит красный цвет, но на мгновение в него окрашивается все перед глазами. С каждым днем улыбаться становится все тяжелее. — О, я знаю. Присядешь рядом? Он хлопает рукой по дивану, будто подзывает собаку, и может поклясться, что Клод почти рефлекторно делает шаг вперед, прежде чем замереть. Сиэль знает, что у Клода, вроде как, сейчас завал на работе, и по хорошему он должен сейчас сидеть над этими своими бесконечными отчетами и графиками — и беззастенчиво пользуется этим. — Только сначала здесь не мешало бы прибраться. Клоду требуется несколько секунд, чтобы принять решение. Он убирает квартиру от лишнего мусора за несколько минут, и остаток вечера они проводят на диване — сначала за просмотром какого-то глупого детектива, сюжет которого Сиэль может предсказать после первых пяти минут, а потом за другим, более приятным занятием. Клод не снимает с него красивую красную рубашку с черной лентой на шее, зато умело расстегивает шорты с высокой талией и опускается на колени. Минет в исполнении Клода — не лучшее, что испытывал в своей жизни Сиэль, но у него горячий, влажный рот, и он берет так глубоко, как только может. В комнате становится душно. Сиэль ухмыляется себе под нос, поднимая лежащий рядом телефон и открывая приложения снэпчата. Сделать снимок. Он поднимает руку Клода со своего бедра повыше, так, чтобы его длинные пальцы касались приоткрытых губ, и нажимает на кнопку — воротник красной рубашки, черная лента и пальцы у влажного красного рта. Подправить контрастность. Надпись: «фильм был слишком скучным». Отправить. Когда Клод лезет потом с поцелуями, Сиэль уворачивается и отправляет его в ванную, справляться со всем самому, а сам досматривает последние минуты фильма. Все оказывается так, как он и предполагал. Утром Клод долго разговаривает с кем-то по телефону — наверняка с работы, потому что запирается в кабинете и общается явно на повышенных тонах, и Сиэль с мечтательной улыбкой на лице нежится в теплой постели, думая о том, как все-таки иногда прекрасна жизнь. Через час Клод зовет его завтракать, и все снова становится ужасно. Перед Сиэлем тарелка блинчиков, политых каким-то вареньем, и чашка чая — хорошо, что не из пакетика. Клод сидит напротив и больше смотрит вперед, чем в свою тарелку, и Сиэль думает подавиться ему назло, но вместо этого берет в руки вилку и нож. — Это что вообще? — спрашивает он, прожевав один кусочек и скорчив недовольную мину. — Вишневое? — Да. — Клод выглядит слегка удивленным, и Сиэль решает воспользоваться ситуацией. — Ненавижу вишневое, неужели так трудно запомнить, — говорит он, прежде чем положить приборы обратно на стол и потянуться за чашкой чая. — А это что? Ты положил в чай сахар? — Просто я привык, что... — Что? — тут же перебивает его Сиэль. «Ну же, скажи. Скажи, что привык кормить завтраком того, кто любит вишневое варенье и кладет сахар в чай, просто скажи эти чертовы слова, и все будет закончено». — Извини, я не подумал, — после некоторой паузы отзывается Клод, и Сиэль стискивает кулаки под столом. — Я могу сделать еще, если хочешь. — Спасибо, я не голоден, — говорит Сиэль и утыкается в телефон, но Клод все равно уходит к холодильнику, посмотреть, что из продуктов еще осталось. Пока он не видит, Сиэль быстро делает фотографию своей тарелки и подписывает ее «лучшие блинчики на свете». Отправить. В итоге Клод жарит ему яичницу с беконом, и к ней претензий у Сиэля не находится. — Скажи, что любишь меня, — требует он, обнимая Клода со спины, когда тот моет посуду, и надеется услышать в ответ что-то вроде «да пошел ты». — Очень люблю. Гори в Аду. Клод отвозит его в дорогой ресторан, и они пьют вино и долго разговаривают — в принципе, на каждую тему, предложенную Клодом, у Сиэля находится с десяток готовых фраз, которые он может произнести абсолютно на автомате, не задумываясь. Сиэль пьет бокала четыре полусухого, но у него такое ощущение, что он пил воду, и это какой-то эффект Христа наоборот. Несвятой Фантомхайв. В конце вечера Клод протягивает ему небольшую черную коробочку и просит открыть — Сиэль изображает неловкий смешок и заглядывает внутрь. Золотое кольцо с рубином — выглядит до ужаса безвкусно. Вполне в стиле Клода. — Очаровательно. Клод надевает ему кольцо на палец и целует тыльную сторону ладони, и это просто финиш. Сиэль смеется — и очень надеется, что смех звучит натянуто и искусственно. К счастью, Клод не предлагает ему потанцевать или сделать что-нибудь такое, отчего Сиэль окончательно сломается, а просто вызывает такси, и они едут домой. Что, в принципе, не останавливает его от желания залезть Сиэлю под плащ руками, пока они все еще находятся в машине. Сиэль перебирается к нему на колени, абсолютно не обращая внимание на то, что может сказать им водитель, и оставляет на шее Клода два ярких засоса — чуть выше того места, где обычно заканчивается воротник его рубашки. — Давай сделаем так, — говорит он и достает из кармана телефон. Знакомое приложение. Снимок. В машине темно, и Сиэль не включает вспышку, но света от ярких огней ночного города хватает, чтобы на экране была видна шея Клода с двумя следами от засосов и рука Сиэля — та, на которую Клод надел кольцо. Надпись: «боимся не доехать домой». Отправить. Таксисту они оставляют чаевые, по стоимости превышающие поездку, и Клод на руках заносит Сиэля в квартиру. Он прикидывается пьяным, когда Клод кладет его на кровать, и говорит, что сейчас собирается спать. И они правда засыпают. Будильник звенит в шесть утра, и он правда омерзительный. Клод не приходит с работы вечером, говорит, что заночует в офисе, и слова звучат как предвестием победы. Сиэль не знает, почему он еще здесь, почему смотрит на Клода и позволяет ему себя целовать, если каждый раз, от каждого его слова хочется кричать, зажав уши, пока не охрипнешь и не сможешь издать ни звука. У него ведь есть ключи, он может уйти в любой момент — но какая разница, если все равно... — Мне некуда больше возвращаться. И поэтому я здесь, — говорит он, глядя на спящего Клода и делая фотографию тайком. Получается только силуэт. «Сладких снов». Отправить. «Ты мог попросить за мое спасение все, что угодно, но попросил это. Почему?» — Сиэлю отчаянно хочется задать этот вопрос, когда он смотрит на читающего в гостиной Клода, но так никогда и не задает, потому что осмысленные вопросы, сама идея серьезной беседы пугает его до тошноты и трясущихся рук. Относиться к Клоду как к мыслящему существу со своими желаниями и мечтами — это выше его сил. — Любишь меня? — будничным тоном спрашивает Сиэль, откусывая от большого красного яблока. — Очень, — отзывается Клод, поднимая взгляд от книги. Сиэль бормочет что-то невнятное и кладет надкусанное яблоко обратно в миску к остальным фруктам. Он никогда этого не хотел — но иногда в жизни наступают полосы, когда все идет абсолютно не так, как ты этого хочешь. На минуту Сиэль задумывается о том, что ему, может быть, в таком случае следует полюбить Клода — но это, наверное, самая гадкая мысль из всех, что вообще приходили ему в голову. У Сиэля на память о прошлом — шрам на глазу, который Клод заставляет его не прятать под повязкой, и дурацкая привычка все фотографировать — особенно запертые двери и окна. У Клода — маленький фотоальбом, который Сиэль как-то находит в ящике письменного стола, украв ключ. Как бы ни звали того парня, но он любил по-дурацки одеваться и обладал на редкость экспрессивной мимикой. Сиэль отправляет фотографии человеку, который сломал ему всю его жизнь, чтобы убедить его, что он может начать все с чистого листа, что бы ни произошло. Но не может убедить в этом даже себя. В зеркале Сиэль замечает начинающие отрастать корни — и ему впервые за все это время хочется заплакать. Он все еще жив. Но, Господи, какой ценой.