just like a rose

В машине с Тэхёном можно слушать улицу или радио, но Чимину всегда больше всего нравится слушать самого водителя. Он может без конца рассказывать о том, как завалил тест по высшей математике, или про то, как Суншими облаяла соседского пса, но никогда не было так, что оба слушали тишину. Тем ни менее сегодня Тэхён держался за руль всеми пальцами, словно боялся того, что, если один перестанет сдавливать колесо, автомобиль обязательно потеряет управление. А Чимину остается только смотреть в окно и надеяться на то, что когда Тэхён говорил о том, чтобы поехать домой — это значило не то место, ключи от которого жгли мальчиковый карман.  — Чёрт, Чим, какого чёрта?! — неожиданно почти кричит лучший друг, не отвлекаясь от дороги впереди. Мальчик рядом с ним подрывается с места, царапая ладонь о ручку двери. Болезненная краснота обещает оставить за собой легкую гематому.  — Это парень… — Тэхён облизывает губы, тщательно подбирая слова. — Ты с ним встречаешься?  — Тэ, нам обязательно сейчас об этом говорить? Чимин очень сильно хочет в ответ услышать короткое «нет», а потом сходу резкую смену темы обсуждения. И желательно не возвращаться к этой долгое время. А лучше вообще никогда. Но приятель не собирается прислушиваться к чиминовым внутренним переживаниям. Только не теперь.  — Обязательно! Потому что я думал, что мы друг другу рассказываем всё, — Тэхён злится, но даже злится он не так, как Чонгук. У Тэхёна злость какая-то тёплая и добрая. Он не пытается Чимина напугать, оттолкнуть или вытрепать из него остатки сил. Он просто на просто желает его понять. И только. — Всё — это твои страхи, которые ты думаешь, что я не замечаю и от которых у тебя губы белые и бескровные, потому что ты без конца их кусаешь! Всё — это презрение к людям, которые от тебя вечно что-то требуют. Всё — это объяснение того, какого хрена ты ничего не ешь! — Тэ, я понял… — Всё — это когда ты рассказываешь лучшему другу, кто тебя трахает! Автомобиль делает остановку на обочине, когда Чимин давится воздухом из легких. Он выскакивает на улицу, даже не задумываясь о том, где они, на каком отрезке города и сколько вокруг одинаково пресных прохожих. Ставив руки на коленки, наклоняется и закрывает глаза. Видит тэхёново лицо, слышит его голос и последнюю выброшенную сгоряча фразу. Не может поверить. — Чим…  — Стой там! — кричит, выставляя ладони вперёд, готовясь при необходимости выпустить когти. Это не тот момент, когда можно просто выпросить прощение одним взглядом бездомной собаки или повторением ласкового прозвища. Чимин привык получать от близких людей удары в спину, но он никогда не думал, что ему нужно будет бояться получить один такой от самого дорогого человека на всей грёбанной планете. — А знаешь, что? — Тэхён хлопает дверью, а в его движениях и живых эмоциях на лице нет ничего от того, кто мучается от чувства вины. — Мне не стыдно, и я сказал именно то, что хотел. Я не прошу у тебя чего-то невозможного. Не прошу того, ради чего тебе нужно было бы еще больше прикладывать усилий. Я прошу от тебя только честности, потому что я с тобой только такой. Чимину больно от того, что Тэхён прав во всем. И он так сильно не хочет снова заплакать, ведь это самое дерьмовое — всегда быть слабее других. Он слабый, потому что не умеет вовремя останавливаться. Он слабый, потому что разрешает говорить, кем ему быть, сколько кубков собрать до выпуска и сколько килограммов потерять для того, чтобы в него не тыкали пальцами. Он слабый, потому что держится за тех, кто обещает ему замки, а потом с этих обещаний сыплется слишком много песка. Он слабый, потому что однажды позволил Чонгуку к себе подобраться. Он слабый, потому что не знает, что теперь с этим делать. — Садись в машину, Чимин, — просит Тэхён, пожимая плечами от ветра. — Я отвезу тебя домой. «Только не туда» — думает мальчик, собираясь с духом, чтобы попросить. — Отвези меня, пожалуйста, куда-нибудь. Тэхён смотрит с минуту, а потом просто кивает и идёт в сторону водительского места. Тот всегда его понимал без лишних слов. Без объяснений и словарей. Вот мальчик словил мысль, а его лучший друг на каком-то своем внутривенном радаре поймал и принял. А еще, Чимину никогда не приходилось просить его о чём-либо дважды. И если Чимин жалеет о многих вещах в своей жизни, то о дружбе с Тэхёном — ни за что и никогда. Это то, что держит его над землей, пока весь остальной мир упорно пытается сбить его с ног. И за это мало «спасибо». За это мало всего, что Чимин пока может предложить. Но он не перестанет искать. Хотя бы до тех пор, пока Тэхён ему позволит с собой дружить. Маленькими мы мечтали вырасти в тех, кто плачет только от того, как в животе колет от смеха. Мы собирались стать теми, кто ни о чем не сожалеет, а мечты не разменивает на хрустящие купюры. Мы хотели потеряться в большом-большом мире, во времени и мимолётных мгновениях, съедая их по чайной ложке, а получилось так, что мир взял и сожрал нас, варварски прожевав наши кости. Когда Чимин попросил привезти его куда-нибудь, он не имел ни малейшего представления о том, каким это место должно быть. И, по правде, он был благодарен Тэхёну за то, что тот не спрашивал и не останавливался, проезжая мимо неоновых вывесок и рекламы бесплатной выпивки после полуночи. Просто ехать — уже хорошо. Не разговаривая, не перебирая сказанное в сердцах чуть ранее, а так, что одной октябрьской ночью мысли потерянного мальчика перешёптываются со свистом морозного ветра в опущенном окне тэхёнового Форда. За городом наркотически сладко пахнет свободой. В Сеуле не видно звезд, но Чимин поднимает глаза и пропадает в шорохе падающих с неба жёлтых огней. Автомобиль больше не гонится от высоток и страшных, пустоголовых людей. Показатель скорости стремительно перекатывается до нулевой отметки, и Чимин отстёгивает ремень безопасности, торопясь выбраться наружу. В тесном кармане курки вибрирует о входящем мобильный. Тэхён выходит следом и говорит:  — Выключи его, — а потом добавляет так, чтобы Чимин знал: у него всегда есть выбор, — если хочешь. Лучший друг раздумывает всего секунду, прежде чем пропасть ладошкой в куртке и не глядя отключить гаджет. Сегодня он не хочет ни с кем разговаривать. Разве что только с тем, кто обычно говорит сам.  — Где мы? — спрашивает мальчик, глядя только на того, кто стоит напротив, спрятав собственные руки в передних карманах серых джинсов. Тэхён пожимает плечами и отвечает честное:  — Понятия не имею. И ни тому, ни другому совсем не страшно. Они посреди какой-то открытой глуши, под синим небом такой чистоты, что не верится, что они до сих пор в родном городе, пусть и в какой-то совершенно забытой его части. Но ни с кем-то, а друг с другом. И только от этого хочется рассыпаться по земле морской галькой, а потом вытереть сопли и принять тот факт, что мир настойчиво пытался всё это время тебя задавить, но ему не удалось. И если искать благодаря кому, то просто подними чёртову голову и вглядись в того, кто всё это время был здесь. — Лучше? — Тэхён задает вопрос и получает больше, чем ответ. Чимин впервые за все эти недели улыбается. Маленькой, скромной улыбкой, которую Тэхён всегда любил собирать в своих ладонях. Неважно какого размера. Важно лишь то, как много искренности в ней спрятано. Тэхён в чиминовой искренности не думает сомневаться. — Хорошо. Он вдруг ныряет с головой на задние сидения раскрытой машины, недолго копаясь. Выбирается с бутылкой сухого красного и складным ножом.  — С этим станет еще лучше. Они разделяют толстое горлышко, терпкий, кисловатый вкус танина и восхитительный голос Трэйси Чэпмен, играющий на какой-то неизвестной радиостанции. Она поет, надрывая голос: «Я помню, мы ехали в твоей машине На такой высокой скорости, что, казалось, я пьяна Огни города расстилались перед нами, И твоя рука обнимала моё плечо. Чувствовалось, что я нужна, И, казалось, я могла стать кем-то»* Чимин тоже, кажется, пьян. А быстрая машина, вот она, прямо здесь. Согласится ли Тэхён улететь на ней вместе с мальчиком, который оставил в городе желание в нём находиться? — Тэ, — зовет Чимин приятеля едва слышно, когда тот, запрокинув голову назад, забывает остатки мыслей на дне бутылки. И совершенно ясно, что сегодня они никуда не уедут. Чимин знает, что в багажнике тэхёновой тачки есть плетёное одеяло. Оно там забыто с тех пор, как одним майским вечером выбрались в горы, чтобы пожарить мясо на костре и послушать гитару в чудной акустике беззвездной ночи. Это было незабываемое время, когда улыбки считались по пальцам, а следы от ладоней оставались на запотевших бокалах. Тогда казалось, что тело никогда не избавится от мелкой дрожи чужих губ на верхушке лба. А еще кроме Тэхёна больше никто не был нужен. Изменилось ли что-то с тех пор? Чимин думает, что нисколько. — Тэхён-а, — повторяет громче мальчик, осторожно подходя к нему ближе. Стирает с мягких губ большим пальцем мокрое, розовое пятнышко, и долго смотрит на то, как оно скатывается по фаланге, пропадая в рукаве куртки. — Давай, уедем, — выдыхает младшему в лицо несильным запахом алкоголя, пока к нему прислушиваются. Его слушают. — Ты и я. Сегодня. Сейчас. — Чим, ты пьян, — отвечает Тэхён, беря своими огромными ладонями чиминово лицо. Раскрасневшееся и горячее, как печка. Такое подходящее его рукам, что страшно попробовать отпустить, вдруг пропадет куда-нибудь. А это лицо вдруг уверенно отмахивается из стороны в сторону, не соглашаясь. — Не больше, чем ты, — обнимает пальцами тэхёновы запястья у подбородка, радуется тому, как его пальцы лечат кожу приятной прохладной. Вот Чимин закрывает глаза и октябрь уносится от него скорее облаков. А в нём самом вдруг переживается заново та майская ночь. Мальчик растворяется в летней бархатной тишине, песне цикад, а еще в признаниях с мокрыми поцелуями в плечи. — Ты любишь меня, Тэ? — спрашивает, отчетливо ощущая во рту металлический привкус разодранных дёсен. — Конечно я тебя люблю, — слышится в ответ слишком быстро, как будто бы совсем не задумываясь. И Чимин смотрит затравлено, почти бросая тэхёновы кисти рук. — Нет. Нет, Тэ, ты любишь меня? Тэхён думает дольше, старательнее. Опускает лицо так низко, что их ледяные носы врезаются друг в дружку. — Почему ты спрашиваешь? — шепчет, опуская невероятно густые, непохожие на настоящие, ресницы. — Разве это не очевидно? Мальчику, которому надоело быть красивой, безмозглой игрушкой, становится вдруг так хорошо и спокойно, что впору расплакаться от радости. Но Чимин больше не хочет лить слезы на других. От того, прежде, чем в груди ударит спазм, он встает на носочки и целует лучшего друга в его тёплые-тёплые губы, в уголках которых осталась лёгкая и честная улыбка с непроизнесённым вслух признанием: «Я любил тебя каждый день, пока ты не мог этого делать для себя. Я любил тебя за нас обоих. Я любил тебя вчера. Я люблю тебя сегодня. Завтра, клянусь, я буду любить тебя еще сильнее».