***
Я люблю грозы, ураганы, штормы, но всему есть свой предел. Даже любви к такой природе. Шторм бушевал неделю: Первый день был один восторг, второй день просто довольно любовалась высокими и опасными волнами, а на третий день я начала бояться, ибо такой грозы — долгой и яростной я с роду не видала. На моей памяти, эта была опаснее всех. Мне даже казалось, что корабль не выдержит, и в итоге судно потонет и мы вместе с ней. Мне было жаль тех матросов, что работали эти тяжелые дни на палубе, практически не высыпаясь и меняясь каждые пять-шесть часов. Складывали паруса, тащили с трюмов запасной якорь, и кидали его в море, что-бы корабль не сбило с курса и в конце концов он оставался на месте. Эовен, как капитан корабля, не отходил от штурвала эти дни, два раза он уходил в свою каюту и спал минимум пять часов, после подрывался и шел обратно на палубу и хватал в руки деревянный обруч штурвала. Я же сидела, словно царевна в своей каюте, укутанная в одеяле и поедала запас провизии: В жизни не чувствовала такого сильного стыда. Я вообще не чувствовала особо стыда, лет с пятнадцати, но сохранение моей жизни и зоны моего комфорта не могло не вызвать неловкость. Хвосты-фиолетово синих туч оставались позади, как и плотная завеса льющего ливня. Звук бушующих волн стихал с каждой секундой, и несильное покачивание корабля говорило, что гроза осталась позади. Ушла в сторону, перестав трепать корабль всеми возможными способами. Скинув тонкую ткань одеяла, я собрала волосы в косу, связав их лентой. Появилось дикое желание выйти к красному, заходящему за горизонт солнцу, и поблагодарить всех тех, кто надрывал спины и руки на палубе неделю, оставляя корабль на плаву, не давая ему, под гнетом водной стихии, утонуть. Босиком, по мокрому дощатому полу, я решительно направлялась на палубу, и когда впереди показалась невысокая лесенка, по которой спускались изнеможенные матросы, я прильнула к ним, и не обращая внимание на ворчание, схватила самого молодого под руку: тот еле стоял на ногах, грозясь в любой момент упасть. — Думали ко дну пойдем, — тихо выдохнул кто-то сзади, и я поняла, что мы только что избежали смерти. — Если бы не капитан… Мальчишка, даже младше меня, повесил голову вниз, и темные каштановые волосы скрыли его измученное лицо. Руки его были покрыты красными пятнами и кровавыми волдырями. Самого его трясло, то-ли от усталости, то-ли от холода. — Спасибо тебе… — парнишка чуть дернул голову в мою сторону, кое-как открыв отяжелевшие веки. Я улыбнулась, и уже громче добавила, что-бы меня слышали все, — Спасибо вам всем. Но никто ничего не ответил. Я прикрыла глаза, чувствуя страшную неловкость. Понимаю ведь, что меня не особо любят на корабле, словно лишний, никому ненужный груз. Только провизию проедаю, и толку от меня никакого. Я отвела его в общую каюту, где все не спеша обрабатывали ссадины. Проигнорировав недружелюбные и тяжелые взгляды бравых обитателей морей, я помогла переодеть парнишке рубаху. Тот совсем не поднимал рук, кожа слишком сильно вздулась из-за многочисленных мозолей, да и сил у него не было. — Сможешь сам переодеть все остальное? — я критически осмотрела хлопковые бриджи, точнее то, что от них осталось. Он качнул головой, в итоге навалившись на свой висящий с потолка гамак. Укрыв одеялом, я пошла в капитанскую каюту. Нужно было кое-кого поблагодарить. По кораблю никто не ходил, криков и других звуков слышно не было, от того и стоило поежиться. Обычно корабль кипел жизнью, но сейчас… все оставшиеся силы уходили на восстановление корабля в нормальное состояние. Как я пылала лицом и шей, чувствуя жгучий стыд за свою бесполезность. На руках не осталось ногтей, и платье, и без того мятое, скомкалось у краев еще больше. Не знала куда руки деть, пока шла к треклятой комнате. В рабочем кабинете, среди пергаментов и карт его не оказалось. Стол пустовал, камин не горел и подавно, и воздух был пропитан сырой свежестью моря. — Эовен? — тихо произнесла, разглядывая полу мрак. В каюте продолжало пахнуть терпким запахом алкоголя и благовоний. Висящая под потолком люстра, с потухшими недавно свечами, качалась, и только скрежет наполнял его небольшие апартаменты звуком. — Эовен… — Я здесь, — я даже отпрянула от деревянной двери, еле узнав в хриплом голосе незнакомце Эовена. Я прошла в центр комнаты, не отрывая взгляда от впереди стоящей кровати. На белых простынях никого не было, а мрак не давал увидеть большего. — Господи, да где ты? — не выдержала и прошипела под нос. Послышался смешок, и скосив взгляд чуть левее, обнаружила мужчину сидящего у ножек кровати. Белая рубашка, как вторая кожа, облепила его тело, и только белый ворот позволял увидеть его сгорбленную фигуру. Обойдя угол, присела на корточки, хватая ладошкой мокрое лицо капитана. — Позволишь тебе помочь? — Тебе позволено все, — еле сдержав фырканье, подсунула руки по подмышку Эовена и рывком подняла вверх. Кряхтя и ругаясь, я усадила его на кровать, и подсунула под спину подушки, что-бы тот не свалился. Чуть-ли не жмурясь я стаскивала с него мокрую ткань, смущаясь словно пятнадцатилетняя девица. Словно пару минут назад так-же не переодевала того парнишу. Еле найдя в этом мраке его небольшой сундук с вещами, нашла чистую и сухую рубаху. Та была, почему-то, везде зашнурована, где вообще можно было бы увидеть вязки. И как можно больше расслабив их, я натянула на капитана. Тот уже практически не соображал, находясь между сном и реальностью. — Засыпай уже, смотреть больно, — фыркнула, уворачиваясь от загребущих рук. Перспектива быть задушенной в объятиях не радовала. Я не чувствовала неловкости, не было того отторжения, что ясно ощутила при первой встрече. Как только последние лучи солнца отбросили блики на стене поверх камина, и последние свечи потухли и только остатки фитиля догорали мелкой красной блесткой, я выдохнула с облегчением понимая, что комната погрузилась в абсолютный мрак. Я хотела спросить, неужели вправду мы были в такой опасности, что сейчас, после шторма, матросы чуть ли не плачут от счастья? — Гроза позади? — осторожно поинтересовалась, сухой тряпкой аккуратно вытирая темные волосы. Мне хватило сил уложить Эовена на кровать, и когда я хотела уже уйти, он схватил меня за руку, попросив остаться на ночь с ним. Заверив, что он хочет только моих ухаживаний, Эовен услышал мое одобрение. Теперь довольный он расположился на моих коленях, а я терпеливо сушу ему копну волос. — Да, — он был похож на довольного и уставшего кота. Такой расслабленный, он только своим видом давал понять, что все страшное позади. Я ведь и вправду испугалась, не понимая, насколько все это может быть опасным. Когда я улетела в другой конец каюты, ударившись копчиком о стену, завопила от страха, что посудину перевернет. — Ты очень постарался, — между делом заметила. — Знаю, — послужил мне ответом кивок головы. — И ты всех нас спас. — Ага. — Ты герой. — Ну, а как-же. — С завышенной самооценкой, — усмехнулась и погладила его по голове. Он ничего не ответил, но сам он улыбнулся плутоватой улыбкой. Еще один признак, что скоро ему станет лучше, — а эти дни, я поухаживаю за тобой… за вами. Он так и заснул, на моих коленях. Уже протянув руку его разбудить, не решилась этого делать. Сегодня он герой, пусть спит себе спокойно. Поэтому облокотившись о подушку у спинку кровати, я прикрыла глаза в надежде, что скоро засну. И все-же я поторопилась с выводами, что мне не неловко. От мысли, что рядом со мной сопит привлекательный и сильный мужчина, вызывал двоякое чувство: С одной стороны мне нравилось лежать рядом и понимать, что этот человек не обидит и защитит. А с другой стороны, я его знаю от силы месяц, меньше-больше. Привитые с рождения правила, указы: бабушка еще в детстве сказала, что с мужчиной состоять в отношениях ты должна по любви, а не по выгоде. А еще сказала, что убьет, если рано рожу, как меня мать. Собственно из-за страха быть такой-же неудачницей как мать, в свои 18 я хожу божьим одуванчиком, ни с кем не целовалась, ни обжималась и вообще девочка-припевочка я. А тут в кровати, с мужчиной. — Бабушка бы узнала, схватил бы инфаркт, — пробормотала, натягивая одеяло. А еще играл факт моего страха. Я просто боялась новых знакомств, боялась отношений, и боялась людей, которые окружают меня. Мне казалось, если я даже и осмелюсь с кем-то познакомиться, то человек обязательно это сделает в шутку, обсмеет меня и выставит посмешищем. Я никогда не понимала этого опасения и страха, поэтому я даже не пыталась с кем-либо что-либо построить. Ведь есть-же люди, которые пробуют, которые как-то знакомятся, создают парочки, расстаются и живут. Если раздумывать над этом, то нужна ночь, если не больше. Слишком муторная тема, в которой даже я разобраться не могу со своими тараканами. Какая я оказывается слабохарактерная и закомплексованная. Дни летели, и четыре дня, вместе с коком, я готовила еду на всю команду. Начиная от юнги, заканчивая капитаном. Шило в одном месте не давало сидеть, и я, навязавшись в помощники повару, взялась за нож и рыбу. Готовить я с детства не любила и не умела: кроме картошки я готовить ничего не могла, ну и яиц. Какие только хочешь, и жаренные, и варенные. Картошка хоть тушенная, хоть толчонной, на любой вкус. Не хозяйственная, что поделать? И бардак постоянно в комнате- бабушка часто говорила, что такой замуж не возьмут. И когда кок меня спрашивал, умею готовить рыбу или нет, я честно ответила: — Готовить не умею! — Будешь крошить ее на куски. Так мне дали в руки небольшой кухонный, но хорошо заточенный нож, фартук и тряпку, что-бы волосы подвязывать. Скептически хмыкнув, что подвязывать нечего, я отправилась на кухню творить. Но совсем забыла, что рыбу я на дух не переношу. Ни в каком виде. Этот противный запах, эти их дохлые, слизкие тельца с пустым взглядом глаз-бусинок. — В благодарность, — ошалело ворчала, вдыхая аромат рыбы. Решила поблагодарить обитателей корабля на свою голову! Вонь была настолько сильной, что на моих глазах выступили слезы, а разрезала я тушки на автомате, совершенно не концентрируя внимания на рыбьем мясе. Этот запах полностью овладел моим вниманием, я еле сдерживала позывы вывернуться наизнанку и не выплюнуть весь мой утренний завтрак, состоящий из яблок. — Сама вызвалась помогать - терпи, — усмехнулся грузный мужчина, улыбаясь во весь рот. Почему-то мне казалось, что этот запах полностью пропитал меня, комнату и местного повара: его недлинную и густую бородку, забавные бакенбарды завивающиеся на концах и густые брови. Даже волосатые руки и то впитали запах мертвой рыбы. Я не жалела, что вызвалась, решив отплатить помощью рабочим на корабле за труд и спасение. Хотя я могла бы плюнуть на всех, продолжая сидеть в заточении своей каюты, укутанная в одеяло, продолжая пожирать запасы провизии. Мне нужно было, не то что доверие, хотя бы мизерное расположение этих людей к себе, и я очень надеюсь, что смогу его добиться, хоть так заботясь о матросах. Несколько дней пролетели как несколько часов. Вся моя помощь и выполненная работа дала свои плоды: на меня смотрели без раздражения и снисхождением, как к глупому балласту — это все сменилось на равнодушие и безразличие. А еще мне кидают когда-никогда какие-нибудь фразы: «Спасибо», «Капитан вас звал» — односложные фразы и слова часто были мне адресованы. Раньше Эовену приходилось самому меня искать, хоть это и было редко, по большей части я сидела в каюте и носа не высовывала из-под одеяла. А сейчас, после того недоразумения с обоюдной ночевкой в его кровати, он воспылал странным желанием то-ли меня узнать по ближе, то-ли ему скучно. О той ночи я старалась не вспоминать. И пусть в этом ничего плохого нет, неловкости я не чувствовала, но явно что-то изменилось. Так бывает, не замечаешь, не видишь, но чувствуешь. Эовен стал более чутким: сминали обеды и ужины вместе (завтрак я благополучно просыпала), если все же решалась выходить на палубу, он по возможности сопровождал (каюты находились рядом и он все прекрасно слышал, что происходит за стенкой), а вечером, когда корабль дрейфовал по спокойному морю, тащил к штурвалу и мы сидели на борту. Точнее я сидела, а он держал за шкирятник. Это, конечно, похоже на романтичные сопли из российских фильмов, да и не только российских, но от такого внимания становилось приятно. И никакой страх перед миром и его обитателями уже не перебьет эти ощущения и не кинет мысль в стиле «Нужно всего опасаться». Впереди виднелся небольшой клочок суши, в свете солнца казавшийся светло золотым, подобно жидкому драгоценному металлу. Перед Хелиохаптом располагался небольшой остров, где находилась бухта: в ней корабль можно было почистить от бортовых наросших ракушек, перешить паруса и замазать трещины. — Госпожа, мы должны предстать перед верховным королем страны, — между делом заметил Эовен, некстати появившийся у меня за спиной. Что-то нехорошее шевельнулось в желудке. Эта страна мне уже не нравилась, и дело было не в песках, что подобно золотому одеялу окутывали каждый квадратный метр земли. Просто нехорошее предчувствие… — Я, как понимаю, не могу остаться на корабле? — с надеждой поинтересовалась, уже заранее догадываясь, что мне скорее всего откажут. Порывистое дуновение ветра скинуло мою накидку, и подорвавшись я кинулась за ней. Ткань, шебурша, катилась по полу. — Есть! — пальцы хватанули тонкое полотно, и выпрямившись я увидела тяжелый взгляд капитана. — Нельзя, значит, отсидеться? — оставалось только понурив голову плестись в свою каюту. К вечеру корабль пришвартовался у бухты. Она была так похожа на Синдрийскую! Когда моряки складывали паруса и вязали канаты, я внимательно следила за каменным берегом. Небольшой рынок, для бродячих моряков, несколько человек стражи, что орлиным взором следили за каждым кораблем. Приветливые люди, что рьяно выкупали рыбу подешевле, трясли небольшими сумочками, небось набитые серебром или золотом. Не было бедняков, которые лежали бы у кучек мусора, детей-сирот, скелетами бродящими по окрестностям. Никто не смотрел на тебя пустым взглядом бесцветных глаз, и не источал ауру пустоты и надломленности. — Красиво, — сорвался шепот с губ, уносясь вверх вместе с горячим воздухом. Солнце, ярким белым диском, светило высоко в небе, и редкие парящие птицы: чайки, орлы или же соколы — редко отбрасывали на тень серый камень причала. — Мне тоже нравится, — на голову мне накинули светлую косынку, и на затылке связав концы, похлопали по макушке. Немного сбитая с толку, я посмотрела на говорившего. — Хелиохапт необычайно жаркая страна. Голову припечет. Я кивнула, поправляя мешавшую за ушами ткань. Хотелось скорее спустится вниз, пробежаться между лавок с товарами и в конце концов спокойно переночевать в таверне, на нормальной кровати. На острове мы должны, как объяснил Эовен, задержаться на два или три дня - подлатать корабль. После, мы отправимся уже на материк, на небольшом суденышке. Эти дни я могла, конечно-же, провести и в каюте, но она мне настолько осточертела, что я начала на стенках рисовать карикатуру, лишь бы добавить чего нового в этот деревянный ящик. Не ругали, но озадаченный взгляд Эовена меня до сих пор смущает. Денег оставалось не так много: в ломбарде мне еле как удалось выбить десять золотых монет за сломанные на замке сережки. Но уж извините, они были усыпаны драгоценными камнями вдоль и поперек! Так-же пришлось довольно долго поискать более ли менее нормальную таверну, без заядлых алкоголиков и вездесущих проституток. Одна нашлась, в глубине прибрежного городка, в двадцати минутах ходьбы до причала, где находился корабль. И когда мне дали увесистый ключ от амбарного замка, я спокойно выдохнула уже в голове представляя, как буду нежиться в ванне, в моем случае корыте, наполненной горячей водой, а после буду спать на мягких перинах. Пришлось отдать пять монет, половину моих сбережений, за данную роскошь! Но желание привести себя в порядок передавило мою загребущую жабу… Уже никакая жадность не переубедила меня не тратить эти чертовы пять золотых монет… — Какая прелесть! — чуть ли не взвизгнула, погружаясь в воду. Я прикупила свежего мыла с запахом трав и масло, что-бы после намазаться им. Жадность жадностью, а комфорт любит каждый. Намыливая тело, я таяла, чувствую на коже душистую и мягкую пену. Из белой, она становилась серой, красясь в цвета грязи. Жаль, что не было нормальной губки, прямо плакать охота. Я бы себя только так скребла, пока бы не сияла как отполированный чайник. А так приходилось довольствоваться небольшой жесткой тряпицей. Хотя в моем случае лучше и не возникать бы! Довольствуйся тем, что есть, как говорится. — Шрамы. — я шептала, затравленно рассматривая белесые полосы на плечах. Раньше меня лечила Ямурайха и мази давала мне она. Колдунья даже как-то обмолвилась, что избавиться я смогу от них за пару лет, два или три года максимум. Сейчас же, кто знает, избавлюсь я от них или нет. Платье прекрасно их скрывало, даже те ниточки, что есть на плечах. За шесть месяцев, что я провела в Синдрии, шрамы, с помощью Ямурайхи, стали тонкими на концах и не такими бугристыми, как бывает обычно в первые года. Помню, как в пять лет меня укусила собака за ногу. Шрам два года был выпуклым и розовым. Он был небольшим, но глаза мозолил неприятно, особенно бабушке. Как она плакала, когда делала мне перевязки. Как беспокоилась и проклинала собаку, за причиненную мне боль. Волосы я терла как ненормальная. Каждую прядку вымывала, кожу головы массировала получше всяких массажистов. Половина здорового куска ушла только на мою недлинную копну волос! Но чувство очищенности было нереальным. Когда вода стала серо-зеленой, я ополоснулась водой из рядом стоящего ведра и в итоге вышла из ванной комнаты. Чувство досады не покидало, пока я не завалилась на чистую и мягкую кровать и не зарылась лицом в перьевую подушку. Жара, даже поздним вечером, не спадала, и нагишом, обняв простынку, я уснула, заперевшись на щеколду изнутри. И в самом деле, войти то никто не сможет, а окошки маленькие и зашторенные. Следующее утро было незабываемым. В таверне, где я спокойно поедала заказанный завтрак, меня выискал Эовен, хорошенько надавав люлей. Честное слово, Курица Наседка, чтоб его. Он меня потерял, пол ночи искал по всему островку, но в итоге, со психа, плюнул на мои поиски. Мне собственно было не особо важно, плевал он на меня или нет, но когда тебе читают нотации, при чем мало знакомый человек, начинает гореть одно место. Поругались мы знатно, ушел Эовен, эпично хлопнув дверью. Хозяйка таверны бесновалась несколько часов, пока я доживала арендованные часы в комнате, что он дверь чуть не вышиб. Хотя Эовен мог, ту сбитую наспех дверь можно только калиткой назвать. Даже потребовала деньги, за якобы нанесенный ущерб! — Вы мне три золотых должны! — неприятное толстое лицо квадратной формы скривилось, и красные от напряжение щеки, казалось, сейчас вот-вот лопнут. Тяжело вздохнув, я уже потянулась рукой к мешочку, но увидев довольный блеск серых свинячьих глазок, отдернула, здраво предположив: с какого черта я ей буду отдавать деньги, если дверь на месте? — Знаете, если бы что-то сломалось по моей вине или вине моего друга, то да, я бы заплатила. А так все на месте, и даже моя комната, что я снимала, находится в чистоте и порядке. — толстушка еще сильнее покраснела, нахмурилась и пухлые, но потресканные губы, сжались. — Он ее чуть не вышиб! — продолжая гнуть на своем, она мне начинала надоедать. Хотелось как развернуться, как уйти! Да вот воспитание. — Ключевое слово «чуть», — и поставив точку на этом, направилась к выходу, забыв о каком-то там воспитании. Надоело с ними сюсюкаться. Пока я шла к кораблю, думала о ссоре. Волнение капитана сбило меня с толку, вынуждая сказать то, что я бы в жизни не сказала. Обо мне мало волновались в моем мире, только бабушка. Матери и то было плевать, с самого рождения. Девочка лет двенадцати шла по тротуару сильно отставая от своей матери. Женщина, облаченная в красивое платье, шла впереди довольно быстрым шагом, порой недовольно глядя на подавленную дочь. — Шевели ногами! — рявкнула, потряхивая крашенной головой. — И чем ты опять недовольна? — Саша уже привыкла к тараканам матери, а точнее к ее отношению. И довольно спокойно встретив этот выпад, она продолжала плестись сзади, уже представляя предстоящую ругань. — О, нам же так жалко две тысячи, потратить на сумку! — уже всплеснула руками, доводимая до точки кипения. Неужели она думала этим пристыдить свою дочь? — А ничего так, что бабушка дала деньги мне на лекарства? — как же ее бесила эта ветреность матери! — Если бы ты не купила пару таблеток, ничего бы ни случилось! — Тебе то есть вообще плевать, что в будущем я могу задохнуться от астмы? — Тебе только двенадцать, ничего не случилось бы! Остальной путь шел молча, а в голове Саши вновь появился этот шум. Шум, в котором можно было уловить пустоту, которую чувствует человек, когда он брошен всеми. С лет пяти она страдала удушьем. Уже добрые семь лет девочка таскается по больницам, каждые пол года лежит в ней, и принимает лекарства чаще чем пищу. Единственное что утешало, с каждым годом ей становится легче, и к пятнадцати, как прогнозировали врачи, в таком темпе она полностью избавится от недуга. Лекарства кончались, а в их маленьком поселке невозможно было найти нужные таблетки и сиропы. Пришлось ехать опять к матери в город, оставаться на добрые две недели и жить у нее, бегая по многочисленным аптекам, выискивая нужные препараты. В течении шести месяцев они покупали таблетки на добрые пять тысяч, считая фильтры на ингалятор. И в этот раз бабушка дала ей семь, купить лекарства и поесть, ибо мать моей мамы знала, что в доме ее дочери хрен найдешь продуктов, даже на приготовление простого супчика. Как выживает с ней Данил, до сих пор удивляет старшую в семье. Девочка, зная что мать падка на деньги, свои или чужие, прятала их куда только можно. И в складки штор, и за батареями на скотч клеила. Мать денег не находила, но Саша слышала вечером шебуршания матери, пока та искала заветные семь тысяч. Как и было указано бабушкой, Саша отдала маме две тысячи рублей на еду. Продукты были куплены, но мама позарилась на те, что были даны на лекарства. И проходя мимо очередного магазина с выставленными сумками на витринах, женщина устроила скандал, на почве детской жадности. Обо мне мало кто беспокоился. Отец нет, он не будет за меня волноваться. Мать… я промолчу. Брат, тоже лучше промолчать. Только бабушка. И когда Эовен, с вытаращенными от злости глазами устроил знатную ругань в таверне, я не знала что и сказать, пока тот не выдвинул условие: Пока живешь на моем корабле, отчитываешься за каждый шаг. Гнев вскипел внутри, раздражение и злоба. Понимание, что до этого тебя еле контролировали, и ты была свободна, сейчас заставляют еще и отчеты делать за свои действия. Кажется я много чего наговорила, что даже его сверкающий взгляд потух, а потом он спокойно вышел, но громко хлопнул дверью. Я сидела ни живая ни мертвая, пытаясь осмыслить ситуацию. В голове стояла пустота, и все мысли я пустила на самотек. «Плевать, по крайне мере сейчас. После можно будет разобраться.» — крутилось в голове, пока спокойно доедала мясо. Сейчас же было стыдно ему на глаза попадаться.***
Эта девчонка… Она вывела меня из себя! Когда к вечеру она не вернулась на палубу и я не нашел ее в каюте корабля, то подумал, что та решила прогуляться по порту, по рынку. Но, черт, уже вечерело, и Алекс достаточно умная, что-бы додуматься, что вечером на рынке никого практически не будет. Дальше, уже к глубокой ночи, я сослался на ее необщительность и отчужденность, подумав, что все-таки решила задержаться на суше дольше обычного. Моего терпения не хватило, и я лично пошел искать недотепу по всему острову. Тот был небольшим, я его облазил за четыре часа. Сердце трещало, скрипело и выло в груди, отдаваясь какофонией звуков в голове. Если бы она стояла передо мной сейчас, я закопал бы ее в какой-нибудь канаве. Но когда поиск не дал результатов, пришлось отправляться к команде, на ходу придумывая маршрут, где ее можно найти. Уже под одеялом, смотря на черное небо усыпанное звездами, я представлял, как найду ее и не буду знать, что сказать. Как бы глупо ни звучало, я попросту не буду знать, как начать этот разговор. О ее пропаже, безрассудстве и глупости. И вообще, где она достала денег?!***
Схватившись пальцами за пряди, я сжимал волос, чувствуя как волоски выдираются под напором силы. Как-же хотелось все разнести к чертям! Что-бы камня на камне не осталось. Я ее нашел в захудалой таверне, под названием «Веселые бродяги». Она сидела чистая и счастливая, поедая мясо. Волосы были наспех завязаны сзади в хвостик, на плечах висела ее туника. С ней все было в порядке, но почему она не могла меня предупредить, что она хотела переночевать в таверне? Я бы ее отпустил! После этого скандала я направился на корабль. Она не понимает моего беспокойства, не видит моих чувств и эмоций, которые я к ней испытываю. Бесит! Чувствую, что уговорить ее остаться с командой, будет куда труднее, нежели до ссоры. Рухнув на кровать, наплевав на солнце, что так нещадно пекло, я прикрыл устало глаза, чувствуя боль в голове. «Когда я сказал ей, что беспокоюсь, она стала такой равнодушной.» — Это не выходит у меня из головы. Отгородившись от мира, она молчала. Уставившись в одну точку, она слушала все, о чем я ей говорю. И только когда я заикнулся о том, что обо всем она меня должна предупреждать, Алекс словно взорвалась. Это вызывает подозрения. Чувства сыграли со мной злую шутку, и все ее слова я принял близко к сердцу. Как влюбленный мелкий мальчишка. И развернувшись — ушел. Не хочется об этом думать. Совсем… …почему это нельзя просто стереть из памяти? — Чувства - это испытания! — смеясь, говорила мне Лана.***
— Приветствую тебя, Армакан Амон-Ра, — и преклонив голову, встал на одно колено. Рядом, бесшумно, опустилась Алекс, так-же преклоняя голову в знак уважения. — Не думал я, что ты, Эовен, укрываешь Синдрийскийх беглянок. — и давний знакомый рассмеялся, пока я шокировано смотрел на госпожу. Алекс вскинула голову, пристально посмотрев на короля Хелиохапта. Ром говорила, что она бежит от замужества. Какого черта творится?