Уездный город N

Когда уходили первые - плакал всякий, кто это видел, И всякий, должно быть ждал, что сейчас кто-нибудь выйдет Из толпы провожающих и, перекрикивая салют, Заорет: Не ходите, ребята, вас там убьют, Заорет: Не пущу! Встанет поперек пути. Но все молчали, и им удалось уйти. Через весь город, к автоколоннам и поездам, Окопам, траншеям, дзотам и блок-постам. Когда пришли похоронки, не плакал уже никто, Все знали законы игры в это лото: Ты проиграл мгновенно как только вступил в игру; Черным по белому в правилах написано: все умрут. Кто раньше, кто позже, но ни один - в свой час, Это было до нас, это будет и после нас, Вот тебе истина, известная даже школьникам: Вместо людей возвращаются бумажные треугольники. Когда уводили последних - было шумно, будто в бараке, Матерился конвой, в подворотнях выли собаки, А всякий шедший в колонне переходил постепенно Тонкую грань, отделяющую гражданского от пленного, Вчерашнего горожанина от завтрашнего арестанта. Вслед им щерились окна запертого почтамта, И всякому идущему было понятно: его забрали Потому, что ушедшие первыми - проиграли. Все они часть истории; про них уже не забудут, Первые и последние, когда-то были, больше не будут, Реестр потерь - неважно, чьей стороны. На страницах учебника, в общем-то, все равны. Кроме нас. Мы остались разве что между строк, Проскользнули ветром в окно, водою в песок, Никто с нами не прощался, никто вслед не кричал "Виват!", Про нас не знали ни почтальоны, ни военкомат. Мы уходили тихо, тихо, по одному, ночами, У нас была темнота впереди и тишина была за плечами, Не сказали, куда идем ни мужьям, ни женам, ни детям, Так что по итогам, выходит, именно мы тут за все в ответе. Потому что кто-то должен, а остальные вроде как не при делах, Концы уходят в воду, документы лежат в столах, И, говорят, что ни призыва не было, ни погромов. Вероятно, надо было действовать по другому. Мы так и не узнали о том, что война закончилась, Что подписаны какие-то пакты, переданы полномочия, Что в итоге решили - нет ни правых, ни виноватых, А только гражданские жертвы и невернувшиеся солдаты. Так что мы до сих пор сидим в лесах и у железных дорог, Нам не шлют приказов ни маршалы, ни даже Б-г, Воюем по памяти: поезда под откосы, листовки на столбы и под двери, И все, не верящие пропаганде - нам почему-то верят. Хотя никто не знает, что мы есть и что мы сами себе указ. Впрочем, был один: гулял в лесу, случайно вышел на нас, Ну, как случайно - говорит, искал много лет, Все хотел сказать, что войны давно уже нет. А потом повзрослел, послушал радио, почитал газеты, Позадавал вопросы, не получил ответов, Научился читать между строк и по глазам, В общем, пока нашел нас - понял все сам. Мы спросили его о ситуации в городе и военных частях, А он сидел, пил чефир, горбился и молчал, Потом поднялся и сообщил, что время, кажется, остановилось. Все по-прежнему. Ничего не изменилось. Мир не сдвинулся, а утверждающие обратное - врут, И каждому положен личный крутой маршрут: Тем, кто уходит первым и кого последним уводит полиция. Так что мы остаемся на своих прежних позициях. Вот, собственно, и все, о чем имело смысл писать. Уничтожьте эту листовку прежде, чем прочитать, Развейте пепел, а после вдохните дым. Тогда вы поймете, о чем мы здесь говорим Мелким шрифтом, с двух сторон, на папиросной бумаге. Мы не знаем, какие сейчас над городом флаги: Ночью не различить цветов, а флагшток и вовсе не виден. Судя по всему, мы никогда отсюда не выйдем. 28.07.2015