Немного об очкарике и астматике.

- Эй, детка, я тебя люблю, ты – меня, так почему бы нам не… встряхнуть стариной? – Эдди слышит похабный голос Ричи за спиной, закатывает глаза, потому что уверен, что слышал этот голос в каком-то гребанном кинофильме, но вздрагивает и оборачивается, захлопывая школьный шкафчик. Коридор залит приятным солнечным светом, и пол кажется обманчиво теплым. Эдди остался на дополнительных занятиях, потому что домой после истерики матери совершенно не хотелось, а учительница труда была приятной миловидной женщиной – Эдди бы дал ей лет двадцать пять, не больше. - Ричи, ты чего тут забыл? – спрашивает он удивленно и растерянно, рассматривая худощавого высокого парня, который деловито и с очередной театральной гримасой поправлял очки на носу (Капсбрак с молчаливым внутренним смехом заметил, что они у него замотаны цветным скотчем) и уставился на него пристально. - Боже, милая, неужели я не могу проходить мимо тебя этим приятным воскресным вечером из-за того, что нас свела судьба? – пропел он нарочито нежно и хрипло, и Эдди расхохотался. - Придурок. - Поосторожнее на поворотах, Мистер Ингалятор, иначе мне придется прибегнуть к грубым мерам, - улыбается Ричи спокойно, и Эдди фырчит, но ничего не отвечает. – Как насчет того, чтобы махнуть куда-нибудь погулять? У меня с собой столько денег, что тебе и не снилось, - заговорщицки произносит он и, словно в ответ на заинтересованный взгляд Эдди, достает из кармана пятидолларовую купюру. У Эдди отнимается возможность выражаться нормально. - Мать твою, Ричи, да на пять долларов можно купить что угодно! - Мы и купим что угодно, - неожиданно произносит Тозиер, и Эдди чувствует себя неловко, немного не в своей тарелке, и растерянно хмурится, когда видит его взгляд. Видеть Ричи серьезным – редкость в их дни, учитывая то, что тот был горазд трепаться даже тогда, когда они были в серьезной опасности. – Все, что захочешь, Эд. Эдди чувствует, что надо ответить уверенно, что-то вообще надо ответить, потому что взгляд у Тозиера такой, что, черт возьми, осталось только зажмуриться и не смотреть. Так на него смотрела мать, когда проверяла его реакцию. И все же взгляд у Ричи был приятнее. - Эй, я же столько раз говорил тебе, что… - Вик, вали сюда! Очкастый и астматик тут! – орет Бауэрс, неосмотрительно выдав себя (тогда у него еще мало было мозга, с тоской вспоминает Ричи много лет спустя), и оба парня поворачиваются к Генри, как по команде. Бауэрс стоял у поворота, кажется, выскочив из мужского туалета, и от мысли об этом Эдди брезгливо морщится. Ричи, неожиданно покрасневший, прячет руку с долларом в карман, а потом хватает Эдди за плечо. Они знали, что еще секунда – и начнется погоня. Он краем глаза заметил, как хрупкий и перепуганный мальчик, забыв об их разговоре, перехватывает свой ингалятор, делая незаметный крохотный шажок в сторону черного выхода. - Пора бежать, сеньорита, иначе этот хер схватит нас, - говорит Ричи тихо, и Эдди, издав нервный смешок, понял, что кивает в ответ на его слова. И хрен с ней, с сеньоритой. И они побежали. Книги вывалились из рук Эдди, и он захотел было собрать их, но рука Тозиера, сомкнувшаяся на его запястье, упорно тянет его за собой. - Мамочка-а-а, я не могу читать книжечки, мне выдрали глаза-а-а! – плаксивым голосом тянет Ричи, и Эдди, начиная бежать следом, забывает об учебниках. К тому же, вряд ли они будут нужны Генри. Он слышит топот ног, но не оглядывается – он знает наверняка, что и Виктор бежит рядом с Генри, и понимает, что надо бежать быстрее. Он обгоняет Ричи на два корпуса, но руку его не разжимает – он не задумывается об этом в тот момент, он только воспринимает это как само собой разумеющееся. Мир смывается для них в одни цветовые пятна, они бегут быстро-быстро, чувствуя, как их сердца колотятся. Они бегут так быстро, что кажется, что Крисс и Бауэрс никогда их не догонят, и Ричи, и Эдди, если бы признались в этом друг другу, то сошлись бы во мнении, что именно эта вера избавила очки Тозиера от очередной «моральной» травмы, а Эдди – от необходимости пользоваться ингалятором лишний раз. И, скорее всего, именно потому, что они были вдвоем, вместе, им везло – ни одна машина не попалась им на пути, когда они перебегали дорогу, ни одна ветка не хлестала их по лицу, когда они пробегали сквозь деревья в парке, ни один человек не толкал их и быстро отходил в сторону. В этом была какая-то сила, как раз такая, которая всегда помогала им выпутываться из нереально тяжелых передряг, и в этот раз они были с легким сердцем. Они убежали от них где-то на следующей улице, когда оба уже начали сдавать, а Эдди даже хрипеть (но ингалятором – Ричи видел – не хотел воспользоваться), и оба забежали на старую спортивную площадку. Она была такой старой, что везде вместо положенного скошенного газона за узким грязным забором была высоченная трава. Ричи в истерическом смехе, который наконец заполнил все его естество, не придумал ничего лучше кроме как толкнуть Эдди в траву и навалиться сверху, потому что его темно-синяя майка как нельзя лучше вписывалась рядом с травой, не в пример ярко-белой рубашке Эдди (и Ричи мрачно подумал, что мать наверняка устроит Капсбраку взбучку за это). Они пролежали в траве недвижимо минут пять, и Эдди чувствовал над своим ухом теплое дыхание Ричи, которое то и дело прерывалось от беззвучного хохота. Тозиер не валялся прямо на нем, дышать Эдди было не тяжело, поэтому он понял, что тоже начинает тихо смеяться. И этот безудержный хохот прорвался наружу, и они оба стали смеяться как ненормальные, опять едва не задыхаясь, и вместе им было приятно и хорошо. Эдди не сразу сообразил, что положение Ричи так и не изменил, а когда и сообразил, то понял это уже когда тот уткнулся носом ему в висок и неожиданно серьезно произнес: - Никогда не думал, что первое мое приглашение на свидание произойдет именно так. И Эдди замирает, стыд и шок, растерянность отражаются на его лице, и Ричи отмечает про себя, что легче читать эмоции с лица этого мальчика, чем даже с лица кого-нибудь помладше. Капсбрак думал над тем, что он знал о геях. Все это сопровождалось возмущенными криками матери, полными ужаса, жуткими проповедями, и сердце его сжалось от страха. Он не знал почему, но лицо Ричи за очками (огромными некрасивыми очками, которые ему все же шли) казалось теперь каким-то вытянувшимся, взрослым. Кажется, Эдди начал догадываться о том, как сложно Тозиеру было подойти к нему, но он даже понятия не имел, как Ричи репетировал НОРМАЛЬНУЮ человеческую речь около месяца, пока не выучил ее наизусть, и все равно забыл все к чертям собачьим, едва заметил светлую макушку и слабое движение узких плеч под идеально выглаженной рубашкой. И то, что Эдди так тянул с ответом, явно избавляло Тозиера от уверенности в себе окончательно. Он увидел отчаяние во взгляде Ричи, а потом парень отстранился и резко сел, снимая очки и протирая глаза. Эдди не думал, что Ричи плачет, но что расстроен – было заметно. Плечи его слегка поникли, тонкие длинные пальцы подрагивали, а потом стали отбивать какой-то мотив на его остром колене. - Ладно, - сказал он глухо, - я понял. – и, прежде чем Эдди успел сказать хотя бы слово, Тозиер вскочил на ноги и хлопнул в ладоши. – Эй, мальчики и девочки, закругляемся, сворачиваем наш балаганчик! – голосом, почему-то напоминающим голос Беверли во время нравоучений, произнес он и бодро потянулся. Демонстративно. – А если вы не поторопитесь, то придет злой тигр и откусит вам ваш… - Ричи. - Подожди, детка, я еще не договорил, - Ричи не смотрел на него, - и мы поедем в Кита-а-ай, да, милая, мы покажем этим придуркам, как надо радоваться жизни и жонглировать кеглями, даже если они будут размером с Луну… - Ричи, мать твою, - рявкнул Эдди, и Тозиер вздрогнул, - посмотри на меня. Без очков Ричи оказался на удивление беззащитным. Возможно, дело было во взгляде и его настроении, но всю спесь как рукой сняло. Эдди подползает и целует его неуклюже, его холодные губы касаются удивленно приоткрытых губ Ричи, и парень даже не успевает притянуть его к себе, когда Капсбрак отстраняется, а щеки его – красные-красные, и сам он весь – натянутая струна. Ричи был бы не Ричи, если бы не поиграл на ней. Как на нервах. - И тут меня засоса-а-ало! – засмеялся он облегченно, но Эдди нахмурился и сжал губы, слегка обиженно. - Эй, Ричи, если ты, черт возьми, успел подхватить микробов от нескольких девчонок в школе, хотя и по ошибке, это не повод гордиться! – в сердцах говорит он. Смех Ричи тут же затихает. Он мотает головой и чуть улыбается, подается вперед и обхватывает его затылок большой рукой, притягивает к себе и смотрит внимательно. - Если ты в обиде за микробов – я всегда могу поделиться, - говорит он, и они оба улыбаются слегка, когда он целует Эдди. * Они ругались часто, особенно по вине Ричи, потому что тот часто не мог остановиться и его заносило порядком на поворотах, но и как типичная пара они себя не вели. Ричи поддерживал Эдди так, как все Неудачники, шутил с ним так же много, и это никому не бросалось в глаза. Но и Эдди один раз был виновен не меньше его. Ричи увидел эту Мэгги Смит однажды в школе, когда она преотвратительнейше вилась рядом с Эдди, а тот – Ричи удивленно вытаращил глаза – ничуть не возражал. Но Тозиер был человеком не очень горячливым, а поэтому умел ждать. И ждал он два дня, пока не увидел, как Эдди уже бесстыдно обнимался с этой Мэгги где-то за школой. И вот тогда его терпению приходит конец, потому что Ричи же, черт возьми, гордый. Он зашвыривает Капсбрака в пустой класс на следующий день, и закрывает дверь, прислоняется к ней спиной и смотрит на него. - Ты считаешь это нормальным? – говорит он прямо, и Эдди растерянно краснеет и опускает глаза. Тозиеру этот вид кажется невероятно впечатляющим – ни одна девчонка не умела себя так вести, даже Беверли, по которой они все сохли какое-то время. Бев, конечно, была хороша, но Эдди был свой. Почти. Если бы не возился с короткостриженной долговязой девчонкой, которую Капсбрак мог бы называть «мама». Ричи не собирался распускать нюни, он собирался разобраться с Эдди как с парнем. - Ричи, послушай, - быстро говорит Эдди, и Тозиер видит, как тот хватается за ингалятор. – Я…мне просто было интересно, Господи, да мы ведь даже не целовались… И желание поговорить с Эдди как с мужчиной исчезает. Вообще исчезает желание с ним говорить. - Да ты со мной встречаешься, черт тебя дери! – зло выплюнул Ричи, вцепился в дверную ручку и нахмурился, - со мной, а пока ты со мной, ты не должен зажиматься с какой-то дурой! И он выходит, позорно хлопнув дверью. Когда тебе одиннадцать, как-то сложно вести себя вменяемо. Они долго не мирились, Ричи закидывал его насмешливыми едкими фразочками так, что даже Билл и Беверли, поглощенные мысленным воспеванием друг друга (так не было, но Ричи был зол и думал так), заметили это и сделали ему несколько замечаний. Но все же в итоге помирились. * Было много чего, что Ричи вспоминал, но именно эти две сцены почему-то вцепились ему в сознание больше всего. Возможно, дело было в том, что именно в этих ситуациях он ощущал себя невероятным идиотом, потому что не сумел совладать с собой, когда даже гребанная статуя Пола Баньяна не вызывала у него такого бешеного сердцебиения. Он не помнил Эдди, когда уехал из Дерри на двадцать семь долгих лет, и он не мог сказать, чтобы ему было очень плохо, потому что Ричи привык говорить себе правду, и она особенно ценилась, если не была приправлена десятком его шуточек. Ричи был успешным, у него было много женщин и ни одного мужчины, и он уверенно считал себя натуралом. Но он знал, что никогда не забудет Эдди, когда тащил его по тоннелю, чувствуя, как даже сейчас маленькое тело понемногу становится холодным и неподвижным, будто каменело. Слезы подступали к горлу Ричи, и он знал только, что не может оставить маленького мальчика, который боялся темноты, одного в этом ненавистном тоннеле. Он молил себя успокоиться, он пытался прокрутить в голове пластинку из любимых групп за последние месяцы, он успокаивал себя мыслью о том, что Оно умерло, подохло, но Ричи не мог поверить в то, что ему пришлось пожертвовать ради этого Эдди. Он давился собственными всхлипами, потому что его мучила мысль, звучащая в голове детским голосом Эдди: «пожалуйста, не оставляй меня тут, Ричи, пожалуйстапожалуйстапожалуйста, мне страшно. Не уходи на свет без меня, Ричи». И будь Ричи один, он бы лег рядом с Эдди и уже не сдвигался с места. Прикосновение к его щеке показалось ему таким ценным, таким чувственным, что мужчина подумал, что он, пожалуй, не испытывал ничего подобного с того момента, как уехал из Дерри. И вряд ли испытает теперь. Ярость бессильная застилала его глаза, и Ричи казалось, что если они убьют Оно, ему станет лучше, ведь тогда окажется, что Эдди умер не просто так, что его небольшая холеная рука не оказалась оторванной просто по случайности, как это бывало обычно. Но Оно больше не было, а облегчение не наступило. И тогда Ричи понял, что даже если он забудет имена своих друзей, он не забудет имя Эдди. Это было неприятным и вязким ощущением, потому что от этого никуда не освободиться. Он будет знать, что в Дерри оставил мальчика, который умер потому, что он, Ричи, позвал на помощь. Когда Майк звонит ему, Ричи занят тем, что прослушивает альбомы, но музыка попадается сплошь тягуче-тоскливая, и он в раздражении бросает занятие этим делом. Он правда не помнит Хэнлона, но помнит имя Эдди, помнит фамилию – он солгал насчет того, что не видел ничего, точно так же, как лгал им всем о том, что не видел Оно. Это имя осталось на губах, осталось в голове, и Ричи ничего не может поделать с тем, что запивает горе виски, а потом, проблевавшись у унитаза, рыдает, пока не начинает болеть голова. В одну из таких ночей он слышит голос, прорастающий внутри него, и голос этот говорит ему: «Ричи, Ричи, дорогой, ты хочешь вернуть Эдди, правильно? Я встретил Эдди внизу, и он был несчастен и напуган. Эдди плакал, Ричи, потому что кое-кто оставил его в темноте и ушел, предпочитая помогать тащить полоумную жену Билла Денбро, чем его. Ричи, Ричи, если хочешь вернуть Эдди – возвращайся в Дерри. Возвращайся туда и поговори со своими друзьями, как следует поговори». И Ричи обхватывает виски руками, стонет и рычит: - Мы же убили тебя, тварь! Тебя не существует! «Ты убил Его, Ричи, Эдди убил, - мягко говорит голос, - а я пришел ему на смену, точно так же, как на смену Черепахе приходит другая старая зануда. Я лучше, я – непобедимый, и поэтому я достану тебе Эдди, целого и невредимого, непохожего на Белча и Вика после того, как они стали разлагаться, а живого и ТВОЕГО. Хочешь, Ричи, хочешь? Он слишком сильно плакал за тобой». Ричи Тозиер мечется по своей кровати еще минут десять, но сломанный горем мозг и уставшее сознание сдаются, принимают позицию сердца, самой мрачной его части. Еще позже Ричи дрожащими руками одевается, достает деньги из тумбочки в отеле, где он решил посидеть несколько недель, а потом выходит, запирая за собой дверь. Где-то в Дерри, в темном вонючем тоннеле, Эдди Капсбрак стонет и всхлипывает, хватает ртом воздух, и его сердце опять начинает биться. Ричи чувствует это, и быстро спускается вниз по лестнице.